Ежегодная Ярмарка Увлечений состоялась через три недели после того, как Кади был избран почетным членом пожарной команды. Экспонаты выставили в церковном подвале. За двадцать один день Хэл Брайтон, бакалейщик, перестал делать подсчеты на бумажных мешках, купил калькулятор и переставил прилавки вдоль стен, превратив свою лавочку из большой коробки, загроможденной так, что негде шагу ступить, в площадку для гонок. Миссис Дикки, почтмейстерша, убрала из своей клетки покрытых листвой "детей", а также их стол, и подняла нижний ряд ящиков на уровень глаз. Пожарная команда голосованием отмела красно–синие фуражки как ненужные для пожаротушения. На собрании школы были произведен потрясающий подсчет, убедительно доказывающий, что на обучение одного ученика в средней школы в Спрусфелсе уйдет на семь долларов двадцать девять и шесть десятых цента в год больше, чем потребуется на то, чтобы возить детей в большую, квалифицированную, централизованную школу в Илиуме.
Население деревушки выглядело так, будто каждому вкололи мощный стимулятор. Люди начали быстрее ходить, быстрее заключать сделки, глаза их, казалось, шире раскрылись и стали ярче - даже, пожалуй, бешеными. И по этому бравому новому миру гордо шествовали два создавших его человека, теперь уже постоянные компаньоны, - Ньювелл Кади и Эптон Битон. Функция Битона заключалась в том, чтобы обеспечивать Кади фактами и расчетами, а потом претворять в жизнь зверски реалистические предложения Кади насчет реформ, которые следовали за фактами и расчетами с той же неумолимостью, с какой день сменяется ночью.
Судьями на Ярмарке были Ньювелл Кади, Эптон Битон и шеф Стэнли Аткинс. Они не торопясь шли вдоль длинного ряда составленных торцами столов, на которых были разложены экспонаты. Аткинс, который с тех пор, как общественное мнение сказало "нет" новой пожарной машине, похудел и утратил бóльшую часть прежней живости, нес коробку из–под обуви, в которой лежали аккуратные связки голубых наградных ленточек.
- Не думаю, что нам понадобится столько ленточек, - заметил Кади.
- Не говорите "гоп", - сказал Аткинс. - Мы трудились весь год, и наградить надо будет чертову уйму.
- Заявки разбиты на классы, - объяснил Битон. - И в каждом классе должен быть первый приз. - Он протянул руку к Аткинсу. - Будьте добры, шеф, одну с булавкой. - Он прикрепил ленточку к грязному серому шару четырех футов в диаметре.
- Постойте, - сказал Кади. - Разве мы не должны провести обсуждение? Я хочу сказать - нельзя же весело идти вдоль столов, прикрепляя ленточки везде, где нам заблагорассудится? О небо, вы присудили первый приз этой омерзительной капле, а я даже не знаю, что это такое.
- Шнурки, - пояснил Аткинс. - Это шнурки Батсфорда. Вы не поверите: первый шнурок, с которого начал расти этот шар, он нашел еще в те времена, когда Кливленда выбрали на второй срок.
- Угу, - кивнул Кади. - И только в этом году решил выставить его на Ярмарке.
- Он выставляет его на каждую ярмарку, сколько я себя помню, - сказал Битон. - В первый раз я этот шар увидел, когда он был не больше теннисного мяча.
- И за это бессмысленное и примитивное постоянство, как я полагаю, мы должны наконец осчастливить его первым призом, так? - устало уточнил Кади.
- Наконец? - переспросил Битон. - Он всегда получал первый приз в классе находок.
Кади уже собрался сказать что–то язвительное, но тут его внимание вновь было отвлечено.
- О господи!.. - воскликнул он. - А это что за гнилье, которому вы сейчас выдали первый приз?
От изумления Аткинс даже остановился.
- Как - что? Разумеется, цветочная композиция миссис Дикки.
- Эта куча - цветочная композиция? - воскликнул Кади. - Из ржавого ковша и горстки поганок я сделал бы композицию лучше. А вы даете ей первый приз. Где же соревнование?
- Никто не лезет в класс другого, - сказал Битон, кладя ленточку на палубу незаконченной модели корабля.
Кади сбросил ленту с модели.
- Подождите! Каждый получает приз - я прав?
- Ну, да, в своем классе, - сказал Битон.
- Тогда в чем же цель этой ярмарки? - нетерпеливо спросил Кади.
- Цель? - повторил Битон. - Это ярмарка, и ничего больше. Какая же тут должна быть цель?
- Черт побери! - воскликнул Кади. - Я хочу сказать, что какой–то высший смысл должен во всем этом быть - способствовать повышению интереса к искусству, ремеслам, что–то вроде того. Развивать навыки, вкус. - Он махнул рукой в сторону экспонатов. - Барахло, за что ни возьмись, все это барахло - и в течение лет эти обманутые люди получали первые призы, будто им не с чем было сравнить свои композиции, или будто в мире нет более полезного занятия, чем со времен Кливленда подбирать потерянные шнурки.
Аткинс был уязвлен в самое сердце и потрясенно молчал.
- Хорошо, - сказал Битон. - Вы главный судья. Давайте делать, как вы хотите.
- Послушайте, мистер Кади, сэр… - глухо проговорил Аткинс. - Мы просто не можем не дать…
- Не становитесь на пути у прогресса, - оборвал его Битон.
- Ну что ж, насколько я могу видеть, - сказал Кади, - в этом подвале есть только одна вещь, в которой угадывается слабое мерцание истинного творческого потенциала и увлеченности.
Последние огни в Спрусфелсе в ночь Ярмарки горели почти до полночи, хотя обычно город в десять погружался в темноту. Те немногие, кто видел выставку, но не слышал, как выносили оценку, были поражены, увидев на обложке журнала для женщин изображение одного–единственного экспоната с прикрепленной к нему голубой ленточкой - единственный приз, присужденный в этот день. Прочие экспонаты в гневе тащили домой обиженные заявители, а единственный призер свое произведение унес только поздно вечером, стыдливо и тайно; голубую ленточку он не рискнул взять с собой.
Только Ньювелл Кади и Эптон Битон спали в ту ночь мирно и с сознанием хорошо выполненной работы. Впрочем, в понедельник город вновь ликовал, поскольку в воскресенье, словно в качестве компенсации за холокост, учиненный Ярмарке Увлечений, в Спрусфелс приехал спец по недвижимости. Он уже успел написать в Нью–Йорк чиновникам Федеральной Аппаратной корпорации и сообщить об особняках в Спрусфелсе, которые фактически можно украсть у простодушных аборигенов, и стоят они всего лишь в броске камня от дома, владельцем которого будет, как предполагается, их уважаемый коллега мистер Ньювелл Кади. И он показал спрусфелсцам письма чиновников, которые ему поверили.
К вечеру в понедельник было сказано последнее горькое слово о Ярмарке Увлечений, и все разговоры сосредоточились на высчитывании налогов, на том, что федеральное правительство безжалостно губит на корню желание получать прибыль, и на возмутительных расценках на строительство маленьких зданий…
- Но я же вам повторяю, - говорил Аткинс, - согласно этому новому закону, вы не должны платить никакого налога на прибыль, получаемую от продажи вашего дома. Это прибыль лишь на бумаге, простая, обычная инфляция, и ее не обложат налогом, потому что так было бы несправедливо. - Он, Эптон Битон и Эд Ньюкомб вели разговор в почтовом отделении, а миссис Дикки тем временем сортировала вечернюю почту.
- Извините, - сказал Битон, - но закон утверждает, что вы обязаны купить другой дом за цену не меньшую, чем цена вашего старого.
- Зачем мне дом за пятьдесят тысяч? - с легким трепетом спросил Ньюкомб.
- Хотите, селитесь в моем, - сказал Аткинс. - Тогда вам вообще не придется платить никакого налога. - Он жил в трех комнатах из восемнадцати в доме, который его отец купил за бесценок.
- И получить в два раза больше термитов и в четыре - плесени? Я и так устал с ними бороться, - сказал Ньюкомб.
Аткинс не улыбнулся. Вместо этого он пинком захлопнул дверь почтового отделения, которая была приоткрыта.
- Вы что, дурак? Кто угодно может проходить мимо и услышать то, что вы тут говорите о моем доме.
Битон встал между ними.
- Успокойтесь! Снаружи нет никого, кроме старого Мансфилда, а с тех пор, как у него взорвался котел, он глух как тетерев. Господи, если такой небольшой прогресс, который мы до сих пор получили, делает всех такими нервными, что же будет, когда в каждом особняке поселится по Кади?
- Кади - настоящий джентльмен, - сказал Аткинс.
Миссис Дикки пыхтела и тихо ругалась в своей клетке:
- Я двадцать пять лет скакала вверх–вниз за этими ящиками, и теперь, когда их там нет, все равно не могу отделаться от привычки. Черт! - Конверты выпали у нее из рук и рассыпались по полу. - Ну вот, так всегда, когда я ставлю большой палец так, как он мне велел!
- Это все не важно, - сказал Битон. - Ставьте его, куда велено, потому что вот он приехал.
Черный "мерседес" Кади остановился перед почтовым отделением.
- Хороший денек, мистер Кади, сэр, - сказал Аткинс.
- А? Да–да, конечно. Я просто задумался о другом. - Кади зашел к миссис Дикки за почтой, но продолжал говорить с пожарниками через плечо, вообще не глядя на почтмейстершу. - Я только что подсчитал, что проезжаю по восемь десятых мили в день, чтобы забрать свою почту.
- Хороший повод прогуляться и поболтать со знакомыми, - заметил Ньюкомб.
- Это приблизительно сто сорок девять и шесть десятых миль в год, - продолжал Кади, не слушая, - что, если считать по восемь центов за милю, составит девятнадцать долларов девяносто семь центов в год.
- Рад слышать, что вы еще можете купить что–то заслуживающее внимания за девятнадцать долларов и девяносто семь центов, - съязвил Битон.
В творческом порыве Кади не замечал растущей в маленькой комнате напряженности.
- По крайней мере сотня людей ездит за почтой, что означает ежегодный расход тысячи девятисот девяноста семи долларов, не говоря уже о человеко–часах. Подумайте об этом!
- Ох, - проворчал Битон, а Ньюкомб и Аткинс нетерпеливо переминались с ноги на ногу, торопясь скорее уйти. - Еще неприятнее думать, сколько мы тратим на крем для бритья. - Он взял Кади за руку. - Не зайдете ли на минутку ко мне? У меня есть кое–что, и я думаю, что вас…
Кади не двинулся с места.
- Это не то же самое, что крем для бритья, - сказал он. - Мужчины должны бриться, и без крема для бритья не обойтись, если хочешь снять бакенбарды. Разумеется, мы должны получать свою почту, но я выяснил кое–что, чего, очевидно, никто здесь не знает.
- Пойдемте ко мне, - сказал Битон, - и там все это обсудим.
- Это так просто, что даже нечего обсуждать, - сказал Кади. - Я выяснил, что достаточно подать заявку в почтовое отделение Илиума, и нам поставят почтовые ящики у самых домов, как заведено во всех окрестных деревнях. И много лет это приносит пользу! - Он улыбнулся и рассеянно взглянул на руки миссис Дикки. - Ай–яй–яй! - сказал он с упреком. - Возвращаетесь к старому способу, не так ли, миссис Дикки?
Аткинс и Ньюкомб открыли дверь и встали по бокам, словно два стража у дворцовых ворот, а Битон вытолкал Кади из клетки почтмейстерши.
- Когда входишь, как я, в ситуацию со стороны, это огромное преимущество, - разглагольствовал Кади. - Те, кто внутри, слишком ослеплены традицией. Вот вы, например, тратитесь на обслуживание почтового отделения, когда легко можете получить куда лучший сервис за минимум денег и хлопот. - Он скромно хихикнул, пока Аткинс закрывал за ним дверь почтового отделения. - Одноглазый в стране слепых, как вы бы сказали.
- Одноглазый тоже может быть слеп, - заявил Битон, - если он не видит лица людей и не понимает их чувств.
- О чем это вы? - не понял Кади.
- Если бы вы смотрели на лицо миссис Дикки, вместо того чтобы наблюдать за ее пальцами, вы бы увидели, что она плачет, - сказал Битон. - Ее муж погиб при пожаре, спасая своих соседей, людей, которых вы обозвали слепыми. Вы так много твердите о трате времени, мистер Кади, так вот, потратьте его побольше и обойдите как–нибудь всю деревню - попробуйте найти хоть одного человека, который не знает, что можно устроить так, чтобы почту приносили ему к дверям его дома в любое время, когда он пожелает.
Не прошло и месяца, как второе чрезвычайное собрание членов добровольной пожарной команды положило конец деятельности мистера Кади и его почетному членству. Все, кроме одного пожарника, которого не пригласили, впервые за последнее время казались довольными и подобревшими. С повесткой разделались быстро: Эптон Битон, патриарх Спрусфелса, продирижировал, а прочие члены команды хором пропели "за". Теперь все ждали, когда отсутствующий пожарник, Ньювелл Кади, зайдет в почтовое отделение, расположенное за тонкой перегородкой, чтобы не взять свою почту.
- Приехал, - прошептал Эд Ньюкомб, который стоял на часах у окна.
Минутой позже за стеной послышался сочный голос:
- О боже, вы снова поставили туда эти растения!
- Мне стало так одиноко, - сказала миссис Дикки.
- Но, моя дорогая миссис Дикки, - сказал Кади, - подумайте о…
- Предложение принято, - громким голосом сказал шеф Аткинс. - Мистер Битон будет делегацией из одного человека, которая сообщит мистеру Кади, что его членство в пожарной команде, к сожалению, является нарушением правила, которое обязывает нового члена прожить у нас не меньше трех лет, прежде чем он может быть избран.
- Я ему объясню, - тоже громко сказал Битон, - что это никоим образом не личное оскорбление, а всего лишь вопрос соответствия нашим правилам, которые действуют вот уже много лет.
- Удостоверьтесь, что он понимает: мы все его любим, - сказал Эд Ньюкомб, - и скажите ему, что мы гордимся тем, что такой влиятельный человек, как он, хочет здесь жить.
- Непременно, - пообещал Битон. - Он выдающийся человек, и я уверен, поймет мудрость пункта о трехлетнем сроке. Деревня - это не завод, по которому можно пройти, краем глаза взглянуть, что там делается, а потом открыть книги и сразу понять, что устроено правильно, а что - нет. Мы ничего не производим и ничем не торгуем. Мы стараемся просто жить вместе. Каждый хочет быть своим собственным экспертом в этом вопросе, а на изучение его нужно время.
Собрание было закрыто.
Спец по продаже недвижимости из Илиума был опечален, потому что никого из тех, с кем он хотел встретиться в Спрусфелсе, он не застал. Он стоял в бакалейной лавке Хэла Брайтона, смотрел на пустынную улицу и поигрывал авторучкой.
- И что - все уехали смотреть пожарную машину? - спросил он.
- Все будут выплачивать за нее кредит в течение двадцати лет, - сказал Эптон Битон. Он присматривал за магазинчиком Брайтона, потому что Брайтон тоже отправился оценить новую покупку.
- Через неделю перед ними откроются великие перспективы, а они катаются на пожарной машине, - горько сказал агент. Он открыл холодильник и тут же снова закрыл. - В чем дело - эта штука сломалась? Все банки теплые.
- Да нет, просто Брайтон вечно забывает его включить с тех пор, как решил устроить все, как было раньше.
- Вы сказали, что он не хочет продавать свой дом?
- Один из тех, кто не хочет, - уточнил Битон.
- А еще кто?
- Да все.
- Что?!
- Сущая правда, - кивнул Битон. - Мы решили подождать и посмотреть, как мистер Кади здесь приживется. Времени у него маловато, но сердце у него доброе, и я думаю, мы все окажем ему поддержку.
Сувенир
Джо Бэйн, ленивый лысый толстяк, был ростовщиком. Лицо его казалось перекошенным влево, как у паралитика, а все оттого, что всю свою жизнь он смотрел на мир через ювелирную лупу. Одинокий и бездарный человечек, он уже давным–давно покончил бы счеты с жизнью, кабы не мог ежедневно, кроме воскресенья, упиваться единственной в мире игрой, которая давалась ему в совершенстве, - покупать за гроши и продавать по баснословной цене. Джо был попросту одержим этой игрой, что и неудивительно - как еще он мог бы взять верх над ближним своим? Победа была для него важнее, чем даже прибыль от сделки. Чтó деньги - всего лишь способ сосчитать выигранные очки!
Когда в понедельник утром Джо Бэйн, как всегда, открыл свою лавку, небо над долиной затянули черные, набрякшие дождем тучи, и город словно придавило сырой удушливой периной. Осенний гром ворчал и кряхтел в седых от тумана горах. И вот, едва Бэйн повесил на место дождевик, зонтик и шляпу, снял галоши, зажег свет и утвердил свою массивную тушу за конторкой, в лавку вошел долговязый парень, застенчивый и смуглый, как индеец, сущее дитя природы, пришибленное городской суетой, да еще и явно без гроша в кармане… и предложил ему всего лишь за пять сотен долларов превосходнейшие часы.
- Нет, сэр, - вежливо и с достоинством ответил молодой фермер на вопрос Бэйна, - нет, я вовсе не хочу заложить эти часы. Я хочу продать их, так–то, ежели, конечно, получу приличную сумму.
Ему явно не хотелось расставаться с безделушкой, и, прежде чем выложить часы на конторку, фермер на секунду бережно накрыл их загрубевшими от нелегкого труда ладонями.
- Я–то надеялся сберечь их и оставить в наследство старшенькому… да только сейчас нам как раз до зарезу нужны деньги. Куча денег.
- Пять сотен долларов - и впрямь куча денег, - заметил Бэйн с видом добряка, слишком часто уже страдавшего за свою доброту. Он разглядывал драгоценные камушки, которыми были изукрашены часы, и изо всех старался скрыть изумление и восторг. Он вертел часы так и сяк, и электрический свет лампы ослепительно играл на гранях четырех бриллиантов, которые отмечали три, шесть, девять и двенадцать часов, угольком светился в недрах рубина в центре циферблата. Да одни только эти камни стоят вчетверо больше, чем запросил недотепа фермер!
- Ну, на такие часы у меня вряд ли будет спрос, - важно промолвил Бэйн. - Коли я оценю их в пять сотен долларов, так они, пожалуй, так и пролежат на витрине до второго пришествия.
С этими словами он окинул пристальным взглядом загорелое лицо фермера - и решил, что цену, пожалуй, удастся сбить.
- Да ведь других таких часов не сыскать во всем округе! - Возразил фермер, неуклюже пробуя поторговаться.
- В том–то все и дело, - кивнул Бэйн. - Кому захочется иметь такие часы?
Самому Бэйну, например… и он уже почти считал их своими. Нажав кнопочку с боку крышки, он с наслаждением вслушивался в чистый ясный перезвон крохотных молоточков - незримый механизм послушно отбивал точное время.
- Так берете вы их или нет? - осведомился фермер.
- Ну–ну, полегче, - мягко одернул его Бэйн. - Разве такие сделки совершают очертя голову? Прежде чем купить эти часы, я должен разузнать о них побольше. - Он щелкнул задней крышкой и вгляделся в тончайшую гравировку - надпись на иностранном языке. - Здесь, к примеру, что написано?
- Я показывал это нашей местной учительнице, - отозвался молодой человек, - а она сказала только, что это вроде как по–немецки.
Бэйн наложил на надпись клочок папиросной бумаги и старательно водил по нему карандашом, пока не получилась вполне разборчивая копия. Бумажку, и в придачу четвертак, он отдал торчавшему на крыльце чистильщику обуви. В соседнем доме заправлял ресторанчиком чистокровный немец - вот он пускай и переведет.
Первые капли дождя прочертили извилистые дорожки по черному от пыли стеклу. Бэйн покосился на окно и как бы невзначай проговорил:
- Полиция глаз не спускает с того, что мне приносят в залог.
Фермер густо покраснел.
- Часы мои, уж в этом можете не сомневаться! Я привез их с войны.