- Живущие бесконечно долго, - закончил фразу карлик. - Помните, мифы Древней Греции? Там боги имели вполне человеческие черты. Они влюблялись, рожали детей, изменяли, ревновали, интриговали, даже воевали друг с другом…
- Жили на Олимпе и были бессмертными, - вставил Евгений Иванович.
- Именно так. Так же и те, про которых мы с вами говорим, с поправкой на место жительства, конечно.
- Понятно. И каким же это образам им давалась вечная жизнь, можно узнать? - не без иронии спросил Евгений Иванович.
- Евгений Иванович, вы глупее, чем я думал. - Карлик посмотрел собеседнику прямо в глаза и сделал долгую паузу. - То, к чему вам дают совершенно беспрепятственно прикасаться вот уже более двадцати лет, является не одному вам известным благом. Ваш друг добровольно отказался от него. Вы, я так думаю, отказываться не собираетесь. Я прав?
Ошарашенный Евгений Иванович автоматически кивнул. Он изо всех сил старался выглядеть спокойным, хотя при слове "отказаться" у него похолодело внутри.
- Так вот, - карлик перешёл на шёпот, - описанные мной субъекты, к коим отношусь, кстати, и я, черпают свои жизненные силы из того же источника, откуда и вы. Я имею в виду не географически, а, так скажем, физически. Нас достаточно много, хотя, смотря с чем сравнивать… Каждый из нас пришёл к этому знанию по-разному: кто-то самостоятельно, как ваш друг, а кто-то, как вы - по чьей-то протекции. Но само это знание не означает принадлежность к нам - это лишь необходимое, но отнюдь недостаточное условие. Надо прожить много лет, гораздо больше, чем отмерено человеку, чтобы понять, что же такое жизнь и что с ней надо делать.
Евгений Иванович не знал, как реагировать на услышанное. Он продолжал ощущать нарастающий холод внутри, там, где сходятся рёбра, через некоторое время к которому добавилась ещё странная сухость во рту и небольшое головокружение. Евгений Иванович понял, что боится, и от этого ему стало ещё страшней. Разумеется, боялся он не своего крохотного собеседника, а той неизвестности, которая пряталась за его рассуждениями о самом важном для Евгения Ивановича вопросе - вопросе его жизни. Или смерти. С ужасом Евгений Иванович ожидал, что карлик вот-вот скажет, что его, Евгения Ивановича Рыжова за какие-то там грехи отучат от "блага" и тогда…
- Предвосхищая ваши вопросы, - кажется, совершенно не замечая страданий Евгения Ивановича, продолжал карлик, - скажу, что в разные эпохи люди узнавали о нашем существовании и реагировали всегда по-разному. Отношение к нам колебались от поклонения и обожествления до страха и ненависти. Это можно легко проследить по эпосам разных народов - там, конечно, в основном чушь собачья, но настроение уловить можно… я, конечно, не обладаю всей информацией по данному вопросу, но могу с уверенностью полагать, что практически за каждой религией, особенно древней, стоял кто-то из наших.
- Послушайте, зачем вы мне всё это рассказываете? - не вытерпел Евгений Иванович.
- Что бы вы поняли, что скоро вам придётся задуматься над некоторыми вещами, которые у вас принято называть смыслом жизни, - мягко отозвался карлик, - потребность в осмыслении придёт неожиданно и может вызвать у вас парадоксальную реакцию. Это может быть всё, что угодно: от острого желания поведать миру о том, что с вами произошло, до попытки суицида. Ни в коем случае не делайте ни того, ни другого. И ещё: хоть я и не люблю этой формулировки - "смысл жизни", но без неё никак. Так вот, этот самый смысл жизни не является единственным. Самая близкая для вас аналогия - уравнение, которое имеет множество решений; ваше - одно из множества. Это основная мысль, которую я хотел до вас донести.
- А у вас оно какое? - спросил Евгений Иванович.
- Какое, что? - не понял карлик.
- Решение у вас, какое? - пояснил Евгений Иванович. - Смысл вашей жизни.
Карлик понимающе кивнул.
- Моё решение может показаться вам достаточно тривиальным - я общаюсь с людьми. Помогаю некоторым советами, другим объясняю суть вещей - всё, до чего додумался сам, третьим - просто скрашиваю беседой одиночество. За всё это я неоднократно был обласкан, но ещё больше раз нещадно бит. Дважды меня вообще чуть не убили, поэтому теперь я стараюсь высылать вперёд дозор - моего правнука, Руслана, вы с ним уже имели честь познакомиться. Кстати, можете не беспокоиться, милиционер он не настоящий…
Евгению Ивановичу вспомнился маленький милиционер, и как он, пожилой человек, его нешуточно испугался. Евгению Ивановичу стало стыдно. Он подумал, что теоретически ему по возрасту вроде бы уже не положено никого и ничего не бояться, но практически выходило совсем наоборот.
"Вот и теперь, - думал Евгений Иванович, - я ведь боюсь этого волосатого карлика, как бы я ни пытался убедить себя в обратном. Но почему я боюсь его? Что он может мне сделать плохого? Ничего… Тогда, откуда страх? Может, я боюсь совсем не его, а чего-то другого, чего и сам не понял?" Евгений Иванович насколько мог напряг мозги в разрешении этой задачи, но в этот момент ему отчего-то стало трудно думать - он почувствовал странную усталость от собственных мыслей.
- …люди это же, по сути, социальные животные, - продолжал карлик, - общение для них, по крайней мере, для многих, имеет очень большую ценность, хотя далеко не все это признают.
- Скажите, я что-то я делаю не так? - прервал его рассуждения Евгений Иванович.
Карлик неожиданно расхохотался.
- Что значит не так? Вы живы - значит всё так! Кстати, можете смело отправлять в издательство ваш роман. Сейчас очень много печатают, извиняюсь за выражение, всякого дерьма, поэтому, даже если он и выйдет в свет, скорее всего, останется незамеченным. Никто ничего не заподозрит.
Страх, томивший Евгения Ивановича минуту назад, прошёл, как и не было. Он вдруг всем своим естеством ощутил, что карлик перед ним абсолютно беззащитен и Евгения Ивановича пронзило непреодолимое желание его поймать. Схватить, задержать, взять в плен, допросить, как следует… Евгений Иванович отчётливо представил себе, как хватает его, практически без усилий валит на пол и крутит за спину руки. Видение было настолько ярким, что у Евгения Ивановича затряслась правая нога.
Гость почувствовал опасность раньше, чем мозг Евгения Ивановича отдал рукам приказ: "хватать". Вероятно, маленькие существа резче выделяют её из букета предчувствий - сказывается отрицательный опыт сожительства с крупняком.
Евгений Иванович прыгнул на карлика прямо через стол, но тот, опередив его на доли секунды, ловко кувыркнувшись со стула назад, оказался вне досягаемости протянутых рук. С горем пополам преодолев стол, Евгений Иванович бросился в погоню, но зацепился ногой за табуретку, на которой сидел карлик, упал и здорово ударился головой о дверной косяк. В коридоре послышался топот маленьких ножек и удаляющийся хохот.
Евгений Иванович принял сидячее положение и закрыл лицо руками. Его трясло. Он не узнавал себя; не мог понять, что или кто заставил его, никогда в жизни ни на кого не нападавшего, броситься на своего маленького собеседника. Евгений Иванович вспомнил, на кого именно он пытался охотиться, и его начало тошнить.
29. Алексей Цейслер. Истории на ночь
В наркологическое отделение городской больницы нас пустили только после вмешательства Беляева. Медицинские нижние чины в несвежих белых халатах оказались очень несговорчивы.
Старшина Дворников сидит на неубранной койке и хлебает что-то жёлтое из яркого пластикового пакетика. Он действительно толст и лыс, как женская задница; его череп сверху такой неуклюжей формы, что становится ясно, почему он даже в помещении не снимает фуражку. Одет он ровно так, как я представил его себе тогда на допросе - в непрезентабельный спортивный костюм и грязную майку - от чего губы мои сами собой расходятся в ухмылке.
Тихо заходим в палату. Дворников продолжает питаться. Занятие это занимает его так сильно, что нам удаётся пройти внутрь незамеченными и расположиться вокруг его койки полукругом.
- Добрейший денёчек, Николай Иванович, - говорит Беляев, нагибаясь и протягивая ему ладонь.
Дворников, застигнутый врасплох, отвечает на рукопожатие с втянутой в плечи шеей. Он обводит нас своими красноватыми глазами, в которых читается нешуточный испуг. "А он, похоже, трус", - думаю я, и мне становится теплее от этой мысли.
- Не волнуйтесь, эти люди, мои друзья, - успокаивает его Беляев, и, не давая противнику прийти в себя, продолжает: - Мне хотелось бы уточнить кое-что, всего пару вопросов. Вы не против? Это не займёт много времени, я просто хочу кое-что выяснить…
Не прекращая говорить, Беляев берёт у соседней койки стул для посетителей и, пододвинув его почти вплотную к Дворникову, садится. Мы с Мясоедовым встаём по обе стороны от Беляева, теперь Дворникову отступать некуда - по бокам мы, позади стена.
- Пожалуйста, опишите, как выглядело существо, которое вы хотели пристегнуть к руке наручниками, в тот злополучный вечер? - не меняя интонации, спрашивает Беляев.
Дворников мнётся и прячет глаза. Похоже, ему за что-то очень стыдно.
- Так как же, всё-таки он выглядел? - повторяет Беляев.
- Я уже всё рассказал, - наконец, подаёт голос (такой же испуганный, как и глаза) Дворников, - мне сказали… мне сказали, это была галлюцинация…
- Да, возможно, так оно и есть… но чтобы нам во всём разобраться, я и прошу вас описать поподробнее то, вернее, того, кто подсел к вам за стол в тот вечер.
Дворников неожиданно меняется в лице - теперь это уже не испуг, а самый настоящий страх. Пакетик с чем-то жёлтым и ложка, которые он всё ещё держит в руках, заметно подрагивают. Беляев аккуратно вынимает у него из рук и то и другое и кладёт на тумбочку.
- Я никому не говорил, мне всё равно никто бы не поверил, только вам скажу, - бормочет Дворников, - он был такой, маленький, бородатый, сначала думал - на голове рога, потом присмотрелся - не рога это, а шапка…
- Чего он от вас хотел? - спрашивает Беляев, - душу купить?
- Нет, чтобы я рассказал, не пытался ли кто-нибудь на территорию пролезть, кого в последнее время задерживали…
- Что? - вырывается у меня, - и что вы ему рассказали?
Дворников подбирает ноги и заслоняет руками лицо руками.
- Не пугайте его, господа, - вмешивается Беляев, - Николай Иванович, продолжайте, прошу вас.
- Я всё ему рассказал, всё… - испуганно шепчет Дворников.
- Николай Иванович, расскажите нам всё по порядку, пожалуйста. Обещаю, мои коллеги не будут вас перебивать.
Дворников опускает руки. Его ноги опять касаются пола, он трясёт головой, резко шмыгает носом, и утеревшись рукавом своего спортивного костюма, начинает:
- Я, это, долго в завязе был, месяцев пять… а тут Жена с дочкой к тёще уехали на выходные… вот я и… в общем, в пятницу отоварил одну заначку (смотрит на меня). Ну, водочка, там, закусочка - всё, как полагается - ещё и на субботу хватило. А в воскресенье еле проснулся - очень плохо мне было… так плохо, что думал, помру… ну, и решил, я, это, поправиться. А нечем. Только оделся до ларька дойти, как вдруг, бац - звонок в дверь. Я чуть в штаны не наложил, решил, жена раньше времени вернулась. Подхожу тихонько к двери, раз в глазок, а там кто-то из наших стоит, только вот кто, понять никак не могу. Ну, я и открыл. Оказался молодой, из новеньких, зовут Руслан. Мелкий - страх - метра полтора в прыжке. В туалет попросился, сказал, что в патруле был, и приспичило ему прямо на улице. Я его, конечно, пустил, без вопросов - это же такое дело, когда в патруле приспичит! Потом, когда он свои дела поделал, я ему последний полтинник сую, мол, за пивком сбегай, будь человеком, а он, было в отказ, мол, я на службе, вдруг кто увидит, и так к двери, к двери… Уж я его просил-умолял - он ни в какую, нет и всё. Так и смылся, гад, даже руки на прощанье не пожал. Ну, думаю, хрен с тобой… и тут во всей квартире свет вырубили…
Дворников снова издаёт трубный звук ноздрёй, утирается и продолжает:
- Как он вошёл, я не заметил, наверное, Руслан этот дверь за собой не захлопнул, он и проскочил. Я пошёл пробки проверять, возвращаюсь на кухню - сидит. Маленький, бородатый. Я его не очень-то разглядел - темновато было, да и… в общем, повело меня, слегка.
- Понятно. О чём вы с ним говорили? - осторожно спрашивает Беляев.
Дворников виновато пожимает плечами.
- Честно говоря, я не всё помню. Сначала он речь о пещерах наших завёл, про то, как их недавно взорвали, как будто-то я сам об этом не знаю. Потом спросил, не пытался ли кто-нибудь к нам на территорию проникнуть? Ну, я ему и рассказал, что поймали тут недавно двоих пьяных (снова взгляд на нас с Мясоедовым). Не хотел говорить, но сказал. Странное дело, я про них никому не говорил, ни начальству, ни фээсбэшникам, а этому сказал. Чем-то он меня таким поддел…
- А почему вы никому не рассказывали о нашем задержании? - спрашиваю я.
Дворников поднимает на меня свои больные с желтоватыми белками глаза.
- Сам не догадываешься, да? Кто мне красненькую дал, дух святой?
- Спокойно, спокойно, - успокаивает его Беляев, - продолжайте, Николай Иванович.
Николай Иванович опускает глаза в пол и после тяжёлого выдоха продолжает:
- Ну… потом он попросил меня описать, как те, то есть они, выглядели. Ну, я как мог, описал, тот покивал, мол знаю, кто такие…
Мы с Мясоедовым удивлённо переглядываемся. "Ну, надо же, - думаю я, - кому-то здесь известна моя скромная персона".
- …потом спросил, не было ли с этими, которых поймали, бабы. То есть, женщины. Я ответил: "Нет, не было", а сам подумал: "Какая на хрен баба?"
Дворников морщится, потом продолжает:
- Он ещё долго мне о чём-то тёр, кажется, про каких-то там старцев, которые смысл жизни поняли… короче, хрень всякую. Потом предложил от алкоголизма лечиться каким-то там способом, потом ещё что-то, не помню, и так он мне надоел, что я захотел его арестовать. Не люблю я, когда мне вот так по ушам ездят…
- Странное желание, ничего не скажешь, - подаёт голос, до этого не сказавший ни единого слова, Мясоедов.
- А ты послужи с моё…
- Полно, господа, полно, - встревает Беляев, - что было дальше, Николай Иванович?
- Дальше? Дальше позор на мою седую голову, - Дворников снова прячет глаза, - засранец прямо между моих ног удрал. Я его, вроде, схватил за руку, браслетом пристегнул, но, когда включили свет, оказалось…
- Что это был плюшевый медведь вашей дочки?
- Он самый, мать его! Ума не приложу, как я мог перепутать…
- А как, вы говорите, выглядел милиционер, который пришёл первым? - спрашивает Мясоедов, отделяясь от двери, которую он всё это время подпирал. Молодой, маленького роста, ещё что?
- Ещё - рыжий. И в сапогах со шпорами… - выговаривает Дворников так, будто к нему только что вернулась память. - Я ещё тогда подумал, зачем ему шпоры, у нас же в отделении ни одной лошади-то нет. Это только в Дмитрове или, может в Истре конный взвод есть, а у нас-то откуда…
- Ну, вот и хорошо, Николай Иванович. - Беляев поднимает ладони, как будто сдаётся. - Мы не будем вас больше мучить. А в качестве вознаграждения могу предложить вам вот это, - он делает знак Мясоедову, в левой руке которого эффектно появляется блестящая фляжка со звездой на боку.
В красных глазах Дворникова по очереди сменяется несколько взаимоисключающих выражений. Испуг, недоверие, радость, затем снова испуг и недоверие.
- Берите, берите, - говорит Беляев, - пара глотков вам сейчас будет даже полезно. Тем более, врачей сейчас нет, никто не заметит…
Дворников вырывает фляжку у Мясоедова из рук, сворачивает ей шею, жадно опрокидывает в себя и замирает. Наверное, так должен вести себя отравленный смертельным ядом человек, которому в последний момент посчастливилось раздобыть противоядие. Дворников отрывает флягу ото рта и рука его, сжимающая маленькую блестящую ёмкость, безвольно падает на кровать. Тишину в палате разрывает глубокий протяжный рыжок, и обессиленный Дворников откидывается на стену, принимая полулежачее положение. Лицо его, прежде сероватое, идёт сначала небольшими розовыми пятнами, а затем полностью меняет цвет на светло-малиновый.
- У нас всего пару минут, господа, - шепчет мне Беляев, - потом он вырубится. Спрашивать буду я.
Действительно, глаза Дворникова, если можно так сказать, мутнеют на глазах, и теперь он производит впечатление человека, которому вместо противоядия дали другой яд, просто несколько оттягивающий развязку.
- Расскажите теперь про вашу службу в НИИгеомаше, Николай Иванович, - быстро и уже нормальным голосом спрашивает Дворникова Беляев и пододвигается к нему поближе.
- Да какая там служба, - машет рукой Дворников, - дежурство сутки через трое. На территории пост охраны - будка с сортиром и телеком - в ней постоянно два человека находиться должны. Обычно сержант и рядовой. Работёнка - не бей лежачего, ничего не происходит, хочешь - спи, хочешь - телек зырь…
- Так уж ничего и не происходит?
- Ну, всё было прекрасно, пока пещеры ни рванули, - Дворников нетвёрдо водит руками в воздухе, изображая взрыв, - а потом всё кончилось. Тако-о-о-й кипиш подняли, ма-а-ма дорогая… дыры в заборе заткну-у-ули, колючку пове-е-есили, в вентиляционные шахты ла-азили, чего-то там де-е-елали…
- А кто сейчас там дежурит вместо вас?
- А никто, - уже заметно заплетающимся языком ответствует Дворников, - пост-то лик-квиди-и-ировали, а вместо наших посадили туда какую-то вохру невнятную… из Дмитрова…
Дворников, похоже, совсем плох. Глаза его то и дело сами собой слипаются, а жирное тело колышут плавные судороги. Беляев берёт Дворникова за грудки и притягивает к себе.
- Зачем, как вы думаете, это всё? - практически в ухо Дворникову говорит он, - чего там охранять?
- А я не зна-а-аю, - нараспев отвечает Дворников, - мне не докла-а-адывают.
- Может, разговоры какие были? - не унимается Беляев.
- Разговоры? Разговоры были… у нас потрепаться любят…
Дворников делает выразительные движения языком, иллюстрирующие свою последнюю фразу.
- Оставьте его, Беляев, - говорю я, - вы что, не видите, это же бесполезно.
Беляев теряет терпение. Он мечет на меня недовольный взгляд, но продолжает допрос:
- Тогда, может, скажете, кто и зачем взорвал пещеры? Ну! Вы же милиционер, что-то же вы должны знать!
- Какие ещё пещеры? - не сразу отзывается Дворников, явно намереваясь отойти ко сну.
- Здешние пещеры, здешние, которые взорвали в тот день, когда вы задержали людей, стоящих рядом со мной, - со злобой трясёт его Беляев за грудки, - ну же, отвечайте!
Дворников фокусирует на Беляеве уже мутные, как вода в Москве реке, глаза и начинает медленно, слово за словом, формулировать свою, должно быть, последнюю на сегодня мысль:
- Тёр-р-рористы, кто же ещё… и, вообще, вопросы, гражданин, здесь задаю я, - и, заваливаясь на бок, заканчивает: - я тебе товарищ старшина, а не титька тараканья…
Мы опять в общаге.
Все по местам - Беляев на разливе, выпускает, томившегося у него в портфеле, "Белого аиста"; Мясоедов режет колбасу, ловко орудуя моим макетным ножом, который я зачем-то привёз с собой из Москвы.