Алле было совсем немного за сорок - так, по крайней мере, думал Евгений Иванович - и с её, должно быть, божественной в молодости фигурой не случилось тех необратимых изменений, от которых при свете тошнит. Евгений Иванович не стал воображать себе её несильно, но всё же потерявшую форму грудь, а представил Аллу с тыла. Медленно, как в плохом кино категории XXX, перед его глазами появились сначала лодыжки, затем икры, бёдра, и очаровательные ягодицы, которые плавно перетекли в тонкую для женщины её возраста талию. Мысленно Евгений Иванович положил руки на высокие бёдра и прижался чреслами к мягким выпуклым ягодицам. Руки его сами собой с бёдер скользнули дальше по плоскому животу, затем поднялись выше и приняли полные нежные груди. "Ах!" - услышал Евгений Иванович сдавленный голос и ещё сильнее мысленно вжался в воспетое Маяковским "мягкое, женское".
Со сладкой грустью он вспомнил, что встреча с Аллой случится только через два дня, и эти два дня ему придётся провести в мыслях о ней, если, конечно, не случится чего-нибудь непредвиденного, молодого и внезапного. Евгений Иванович представил, как Алла войдёт к нему в комнату, снимет шубу, а под ней окажутся только бельё и чёрные чулки. А на ногах обязательно сапоги. "Алла обязательно будет в красивом белье, - отчего-то подумалось Евгению Ивановичу, - сейчас ведь это не проблема, купить красивое импортное бельё, были бы деньги, не то, что раньше…". И Евгению Ивановичу вспомнилась старая московская сплетня о том, как Ив Монтан во время своего визита в СССР накупил советского женского белья - трусов от пупка и до колен, коричневых чулок и лифчиков на пуговицах - а потом на потеху публике показывал это всё в Париже… "Хоть одна польза от этой новой России", - подумал Евгений Иванович и улыбнулся.
В реальность Евгения Ивановича вернула, доносившаяся откуда-то сверху, трель перфоратора; он обнаружил, что стоит под душем с эрегированным членом и гладит рукой мочалку.
"Так вот же оно! - как будто бы извне свалилось в голову Евгению Ивановичу. - Вот о чём говорил карлик! Как же я сразу не догадался… Чем не смысл жизни? Это ли ни есть первейшая человеческая страсть? Основной инстинкт, так сказать! И ведь всё сходится - нет ни греха, ни суда, есть только жизнь, и нет ничего кроме, а жизнь для меня - это близость с женщиной… Я ведь и в правду не могу без них жить. А мой дар? Моя необъяснимая способность? Не просто же так я обременён ею! Может, я новоявленный Приап или Озирис или этот, как его, Амон… Почему, собственно, нет?"
Евгений Иванович нисколько не кривил душой, когда уровнял смысл своей жизни с плотскими утехами; давно и с лёгкостью он признался себе, что уже не испытывает удовольствия ни от чего, что радовало его раньше. Ни наука, ни чтение, ни эстетические услады - посещение театров, выставок и кино совершенно не интересовали его и уже ни к чему не побуждали. Незаметно для себя он стал ко всему этому равнодушен и совершенно не жалел об утраченном. Единственное, о чём Евгений Иванович думал ежечасно, и что действительно его волновало, была предстоящая близость с очередной женщиной, а также всё, что этому процессу сопутствовало.
"Должно быть, я впадаю в детство, - отчего-то радостно подумал он, - а, может, наоборот, я стал мудрее, и передо мной, наконец, открылась истина".
Обрадованный, Евгений Иванович выскочил из ванны и побежал любоваться на себя в зеркало.
Потом Евгений Иванович не раз про себя потешался своим тогдашним выводам и тем, что сравнивал себя с Приапом, Озирисом и другими древними оплодотворителями, но не в них, этих сравнениях заключался смысл, а в самом решении, принятом тогда в ванной. Стыд, приличия, давешние моральные нормы - всё это было им тогда отброшено, как устаревшее и недействительное. Будто он сам себе выдал некий документ, срамную индульгенцию, освобождающую его от прежних сомнений и обязательств.
Отношений со студентками Евгений Иванович до этого времени старался избегать. В его целевую группу обычно входили дамы от тридцати с хвостом до сорока с хвостиком. Женщин старше он называл про себя "продуктами биологического старения" и игнорировал. После стольких интрижек он стал невероятно разборчив. Но в душе, в самых своих сокровенных мыслях он мечтал о молодых девушках, юных и свежих, ещё не тронутых так называемой зрелостью, которой Евгений Иванович, если честно, был уже пресыщен.
Первой его целью стала отстававшая у него по всем фронтам, широкая в тазу и полногрудая Надя Глебова, которую он пригласил к себе в Бибирево на дополнительные занятия; Надя неожиданно спокойно приняла его предложение. Евгению Ивановичу казалось, что он поступает даже несколько по-джентльменски, так как ему удалось узнать от Надиных одногупниц, что Надя в настоящий период времени не обременена молодым человеком.
Надя приехала к нему в воскресенье утром с рюкзаком за плечами и коричневым, обшитым дерматином, тубусом в руках. Евгений Иванович встретил её одетым ровно так, как он появлялся на лекциях - в костюме и при галстуке. Он не знал, зачем он так вырядился, возможно, чтобы снизить шок, который неизбежно возникает у студентов, когда они встречаются с преподавателями вне учебного заведения.
Некоторое время они действительно занимались (примерно часа полтора), за которые Евгений Иванович сделал вывод, что Надя совсем не глупа, просто ей не хватает элементарной сосредоточенности. Он подумал, что подобным ей барышням особенно пользительны именно такие, индивидуальные занятия, и эта мысль показалась ему забавной. Евгений Иванович улыбнулся.
Только Наде в первую очередь мешала аура Евгения Ивановича - чувствуя на себе его взгляд, Надя краснела и ошибалась. Когда Надя стала ошибаться совсем уж часто, Евгений Иванович решил, что хватит.
- Думаю, для первого раза достаточно, - сказал он, - давайте сделаем перерыв.
Услышав это, Надя повела себя странно - молча отложила учебник, ручку и тетрадь, встала из-за стола и сняла с себя свободный, крупной вязки свитер, какие обычно носят девушки, которым есть, что скрывать и совершенно нечего показать. Наде как раз было, что показать, и колыхание пригодного к показу в момент снятия ею свитера заставило Евгения Ивановича почувствовать приятное тепло в паху. Евгений Иванович поднялся навстречу своей студентке, одновременно снимая с себя "лекционный" пиджак. Надя, уже не красная, а наоборот сильно побледневшая, шагнула к Евгению Ивановичу, плавно и положила свои полные руки ему на плечи. В следующий момент Евгений Иванович почувствовал ни с чем не сравнимое ощущение касания женской груди, крепко обнял Надю и впился в её белую шею долгим поцелуем.
Со временем "дополнительные занятия" со студентками стали для Евгения Ивановича регулярными. Он всегда приглашал девушек к себе и никогда наоборот. Таким образом, Евгений Иванович соблюдал основную природную суперпозицию, как, например, кошку всегда приносят коту. Традиция квазиджентльменства также прижилась - на занятия приглашались только свободные от других отношений девушки.
К удивлению Евгения Ивановича соответствующих слухов о нём по институту не поползло. Студентки, видимо, боясь быть осмеянными подругами, делиться впечатлениями о встречах со своим преподавателем не спешили. И это не могло не радовать.
В апреле в бурную жизнь Евгения Ивановича тёплым весенним ветром занесло странную угловатую девушку с короткой стрижкой. Звали девушку Алёной, похожа она была на сильно обрусевшего китайчонка, и было ей, как она выразилась, без двух месяцев двадцать. Фамилии девушки Евгений Иванович не знал, поскольку она училась в каком-то другом учебном заведении (в каком именно он выяснить поленился).
Это был первый случай, когда девушка явилась к нему по чьей-то наводке. Сначала Евгений Иванович решил, что она действительно пришла на дополнительные занятия по сопромату, и даже не рассчитывал на постель, но девушка с первых минут повела себя весьма раскованно, и уже через несколько минут её нахождения в комнате всё встало на свои места. Евгений Иванович был слегка удивлён такому натиску, но, разумеется, ничего против не имел.
"Наверное, слух всё-таки пошёл, - раздевая девушку и попутно раздеваясь сам, думал Евгений Иванович, - кто же это, интересно, капнул? Надо будет выяснить…" Но спустя несколько мгновений он уже думал о другом. Евгений Иванович совершенно правильно решил не отвлекаться на такие вопросы, а полностью сосредоточится на процессе; вернуться же к этому он думал потом, то есть, сразу после - аккуратно расспросить, кто именно посоветовал к нему обратиться, но, разумеется, обо всём забыл.
"Сразу после", когда он тяжело и вместе с тем легко дыша, развалился на кровати, а Алёна кверху попой лежала рядом, Евгений Иванович думал совсем о другом. Как только они с Алёной перестали быть единым целым, мысли, как это часто с ним бывало, унесли его далеко в прошлое, в то время, когда он ещё не обладал той степенью искусства страсти нежной, который был доступен ему теперь; подруги и просто знакомые его молодости пригрезились ему - те, с кем он был на короткой ноге, запросто общался или же молча, но многозначительно переглядывался. Теперь, после стольких лет, он понимал, что многие из них были совсем не прочь провести с ним несколько бурных часов наедине, может быть, даже без каких либо последствий и обязательств; и ему ничего не стоило пойти им на встречу, сделать первый шаг, словом, жестом показать, что он тоже их хочет, что он готов. Но тогда он не сделал ничего, хотя и мечтал тайно о подругах своих жён, молодых коллегах по работе и просто случайных знакомицах. Представлял их голыми или полуобнажёнными, затихающими в его объятьях или же напротив выуженной рыбой бьющихся на мятых простынях…
"Боже мой, - думал Евгений Иванович, разглядывая аккуратную Алёнину попку, - какой же я был тогда дурак…"
От воспоминаний его неожиданно оторвала Алёна, которая начала задавать вопросы, ответы на которые давались ему с трудом. Дело было не в том, что те были сложны, просто Евгению Ивановичу было лень отвечать. Алёна же, будто не замечая этого, от самых обычных, "анкетных", перешла к несколько странным.
Ей вдруг понадобилось узнать, в каком возрасте Евгений Иванович впервые познал женщину, сколько раз он изменял жене, и сколько измен пришлось пережить ему, были ли у него настоящие друзья, и не приходилось ли ему делить с ними одну женщину… Евгений Иванович хотел её прервать, но что-то помешало ему это сделать. Может быть то, что они были оба голые и лежали в согретой их телами кровати, и это уравнивало их до такой степени, что один из них имеет право задавать другому такие вопросы.
Евгений Иванович отвечал нехотя.
- Зачем вы меня об этом спрашиваете? - прервал он Алёну, когда терпение вот-вот готово было его покинуть.
- Мне очень хочется узнать, кто вы на самом деле такой, - с готовностью, будто давно ждала этого вопроса, ответила Алёна.
- В каком, извините, смысле? - удивился Евгений Иванович.
- Понимаете, когда мне Машка по-пьяни проболталась, что переспала с семидесятилетним стариком, и это ей понравилось, я подумала, что она врёт, как зараза, и решила проверить. А когда проверила, то мне захотелось узнать, о вас как можно больше, во-первых, потому, что не каждый день встречаются семидесятилетние любовники, а, во-вторых, потому, что я всегда стараюсь изучить тех, с кем сплю. Кроме того, вы представляете для меня большой интерес как человек старшего поколения, понимаете? Вы для меня член из прошлого, извините, конечно, за выражение.
Первое, что захотелось сделать Евгению Ивановичу, когда Алёна закрыла свой очаровательный ротик - схватить её за загривок и, в чём мать родила, вытолкать в общий коридор, дав на прощанье хорошего пинка. Но только он представил, как будет совершать сие насилие, и взгляд его упал на ту Алёнину часть тела, по которой он секунду назад собирался поддать ногой, благо его полюбовница всё ещё лежала на животе, злость моментально покинула Евгения Ивановича, и её место заняло страстное желание ухватиться за аппетитную розовую, почти что детскую ягодицу. Что Евгений Иванович без колебаний и сделал.
- Это вы к чему? - спросила Алёна.
- Сейчас объясню, - Евгений Иванович перевернулся с локтя на спину и с удовольствием потянулся. У него в голове уже сложился набросок того, что он сейчас скажет Алёне.
- Во-первых, Алёнушка, - начал он ласково, - мне не семьдесят лет, а почти восемьдесят. Во-вторых, задавая вопросы, вы никогда не узнаете о человеке ничего интересного, и, в-третьих, из того, что я жив, следует, что я - член из настоящего. Ровно как вы для меня, э-э-э, ну, в общем, вы поняли, из настоящего.
- Как, восемьдесят? - не поняла Алёна. - Вам восемьдесят лет?
- Через месяц будет восемьдесят, - поправился Евгений Иванович.
- Я вам не верю.
- Тебе что, паспорт показать?
В глазах у Алёны промелькнула искорка, какую обычно можно наблюдать в женских глазах в момент надевания ими обручального кольца на безымянный палец без пяти секунд женатого мужчины, или же при посещении ювелирных магазинов.
- Покажите! - заявила Алёна.
Евгений Иванович нехотя вылез из кровати и направился к секретеру, где среди прочих документов хранился его паспорт.
- Что бы там ни было написано, я всё равно не поверю, что вам восемьдесят, - услышал он за спиной, - потому что человеку с такой задницей не может быть восемьдесят по определению.
Это был комплемент, но Евгению Ивановичу он не понравился. "Надо же, - подумал он, - всю жизнь я оценивал женские задницы, а теперь вот оценили мою". Евгений Иванович обернулся.
- Вот, - сказал он, протягивая Алёне документ в серых корочках, - паспорта я не нашёл, это удостоверение участника войны, сойдёт?
Алёна аккуратно взяла корочки из его рук, раскрыла и, немного пошарив по открывшимся ей внутренностям документа глазами, медленно прочитала:
- Рыжов Евгений Иванович тысяча девятьсот… двадцать третьего года рождения… офигеть. - Алёна подняла глаза на Евгения Ивановича. - Но, как?
Евгений Иванович уже успел облачиться в халат, причесаться и принять позу "их сиятельство перед завтраком".
- Можешь для простоты считать, что я черпаю силы из таких молодых дурочек, как ты, - сказал он.
- Что, правда? - Алёна приняла сидячее положение, попутно завернувшись в простыню. - Вы что, вампир?
Евгений Иванович снисходительно улыбнулся.
- Вот оно, киношное воспитание. Разумеется, нет. И простите за "дурочку". Никакая вы не дурочка, вы, как мне кажется, совсем наоборот, дело тут… - Евгений Иванович попытался поймать ускользающую мысль, - дело в…
- Вы продлеваете свою молодость за счёт моей? - перебила его Алёна. - А говорят, чем больше мужчина испытывает оргазмов, тем быстрее он стареет.
Евгений Иванович расхохотался.
- Стареют, Алёна, не от оргазмов, а от любви. От оргазмов, наоборот, молодеют.
Алёна смотрела на него с очень странным выражением, в котором слились вместе удивление, раздумье и, кажется, даже злость.
- А если вы однажды влюбитесь? - задумчиво произнесла она. - Что тогда?
- Исключено. - Евгений Иванович энергично помотал головой из стороны в сторону.
- Да, почему же? Говорят, любви все возрасты покорны…
- Да, так действительно говорят, - согласился Евгений Иванович, - но в кого, интересно, я, по-вашему, могу влюбиться?
- Да, хотя бы в меня, - спокойно ответила Алёна.
- Вы очень самоуверенны, - сказал Евгений Иванович и в следующий момент почувствовал нехороший укол под левое ребро, - у вас слишком много конкуренток…
- Я ведь не просто так хвастаюсь, Евгений Иванович, - пропела Алёна с характерным для изречения прописных истин затягиванием гласных, - достаточно много мужчин могли бы подтвердить мои слова. Что-то такое во мне их привлекает… Нет, не физически… Хоть у меня и с этим всё в порядке, каждый, кто оказывался между моих ног, повторял одно и тоже, только разными словами: что нашёл во мне то, чего не мог найти ни в одной женщине.
- И чего же? - спросил Евгений Иванович.
- Думаю, какие-то мужские черты, которых нет в других бабах. Как выразился один мой не слишком интеллектуальный поклонник: "Алёна, ты просто парень с сиськами"…
"Парень с сиськами, - повторил про себя Евгений Иванович, - ну и выраженьице".
- …кроме того, я ещё и умная, - продолжала Алёна, - и с юмором у меня всё в порядке. Парни любят тех, с кем можно потрепаться и поржать. Иногда мне кажется, что я вижу мужиков насквозь и сразу понимаю, как себя вести…
- В этом мы с вами похожи, - с некоторой издёвкой в голосе перебил её Евгений Иванович. - Скажите, Алёна, у вас было много мужчин?
- Да, - ответила Алёна, - и я совершенно не стесняюсь в этом признаваться. Это же только для мужчины считается заслугой большое количество женщин, для женщины - наоборот.
- Да, вы правы, - согласился Евгений Иванович. - Во всём виновато христианское воспитание и, наверное, мужской шовинизм.
- Как раз, мужской шовинизм тут не при чём, - отрезала Алёна, - ведь в большинстве своём женщины сами поддерживают такую точку зрения. Дело тут в элементарной зависти. А насчёт христианства, вы абсолютно правы.
- Вы тоже считаете христианство злом? - поинтересовался Евгений Иванович.
- Разумеется! - Алёна подняла вверх руку со сжатым кулаком. - Религии вообще - проклятье рода человеческого, а эта в особенности.
Евгений Иванович неожиданно для себя сделал вывод, что ему нравится общаться с этой девушкой. Обычно эта фаза отношений - постельные разговоры - его никогда не радовала и даже несколько раздражала. Его предыдущие любовницы, были либо дамами взрослыми, и неизменно съезжали на бытовые темы - детей, мужей, продукты и прочее - либо, туповатыми студентками, говорить с которыми было вообще не о чём. Сегодня же Евгений Иванович ввязался в интересный спор, который два раза был прерван на секс и один раз на еду.
После той встречи последовали другие. Евгению Ивановичу действительно понравилось проводить с ней время не только в постели - гулять по Москве, ходить в не слишком дорогие рестораны, посещать выставки и кино. Разумеется, ни о каких походах в гости ни к его, ни к Алёниным друзьям не могло быть и речи, но и без этого вариантов совместного времяпровождения хватало. Со стороны, должно быть, они выглядели как моложавый дед со взрослой внучкой, и посему косых взглядов на себе Алёна с Евгением Ивановичем не ловили. Разве что иногда, какая-нибудь проницательная мадам на улице или в ресторане прожигала их разоблачающим взором.
Переход от близости телесной к близости ментальной или, если угодно, духовной, которая, как известно, связывает разнополые существа иногда даже сильнее, чем физиологическая потребность, произошёл незаметно. Евгений Иванович лишь успел отметить, что теперь представляет себе не только, как он занимается с Алёной любовью, но и как общается с ней, что-то доказывает, о чём-то спорит; затем он признался себе, что ему начинает её не хватать, если он не видел её хотя бы несколько дней; а уж после этого - что он в неё влюбился. Основательно забытое чувство застало Евгений Ивановича врасплох. Он уже не помнил, что делать с этим чувством и как вообще его чувствовать.