VIII. Распад
Она оказалась удивительно обаятельной женщиной. Буш дал бы ей не больше двадцати пяти. Ясные серые глаза чуть поблескивали, полуночно-черные волосы волнами спускались на плечи. Но особенно всех поразила исходившая от нее энергия и властность.
Она с улыбкой взяла руку Буша в свою:
- Мы уже давно знакомы, Эдди Буш! Меня зовут Вигелия Сэй. Только один раз, теперь, перед рождением Нормана Силверстона, Верховный Союз позволил нам поговорить с тобой и твоими друзьями.
Она говорила по-английски, хотя понимать ее было нелегко из-за несвойственных этому языку интонаций.
Буш все-таки не удержался от еще одного вопроса:
- Почему же вы допустили убийство Силверстона? Ведь вы должны были знать об убийце?
- Мы смотрим на это по-другому, друг мой. Кроме человеческих намерений есть еще и судьба.
- Но ведь его жизнь была так нужна всему человечеству…
- Остались еще вы четверо - носители его идей. Рассказать вам о том, что произошло в вашем "будущем" (от которого вы, боюсь, еще не совсем отвыкли)? Вы возвратитесь в две тысячи девяносто третий, опять же по-вашему счету, ведь у нас другой календарь, - в ваш две тысячи девяносто третий год и провозгласите рождение Силверстона. Все будут в шоке. Вы поможете бежать Уинлоку, захватите радиотрансляционную станцию и объявите об истине на весь мир. Разразится революция…
Разъяренный Хауэс оборвал ее на полуслове:
- И вы рассказываете все это после того, когда Гризли, можно сказать, с вашего молчаливого согласия…
Он не договорил. На лице его вдруг явилось выражение замешательства, когда Вигелия протянула к нему руку и произнесла несколько непонятных слов.
- Что это было? - осведомился Буш.
- Всего лишь заклинание, как назовут его через несколько веков после вас. Под его воздействием взбудораженный мозг Дэвида Хауэса несколько минут побудет в покое, хотя ему эти минуты покажутся коротким мгновением.
Она с дружеской улыбкой обернулась к Борроу и Энн. А между тем обстановка вокруг менялась: Странники из прошлого окружили их со всех сторон, готовясь, видимо, к рождению Силверстона.
Буш отошел немного в сторону: он чувствовал, что ему необходимо подумать наедине с самим собой.
Вскоре его окликнула Энн, и он снова присоединился к группе. Энн и Борроу смотрели уже веселее - видно, беседа с Вигелией подбодрила их. Даже успевший прийти в себя Хауэс больше не хмурился.
- Вигелия - просто прелесть! - сказала вполголоса Энн Бушу. - Представляешь, она специально несколько лет училась разговаривать задом наперед, чтобы мы ее поняли! Уж теперь-то я верю каждому слову профессора!
Буш еще раньше заметил, что толпа теней из прошлого растворилась в сумерках. А вот теперь четверо из них материализовались, неся похоронные носилки с телом Силверстона. Они застыли, ожидая приказаний Вигелии.
- Вы совершите еще одно Странствие после возвращения в две тысячи девяносто третий год, - сказала она Бушу. - Ох, нет, простите, не так - мне еще сложно подстраиваться под ваше видение вещей. Итак, вам осталось последнее Странствие, прежде чем вы вернетесь в свой две тысячи девяносто третий год. Потому что рождение и смерть значат для вас не то же, что для нас. Мы бы хотели, чтобы вы вместе с нами понаблюдали за рождением тела профессора Силверстона. У вас это называется похоронами, - для нас же это торжественное и радостное событие. И заодно я постараюсь разрешить оставшиеся у вас сомнения.
- Мы с радостью присоединимся к вам, - ответил за всю компанию Буш.
- Вы хотите забрать нас в свой мир, в прошлое? - спросил Борроу.
Она покачала головой:
- Боюсь, это невозможно. Но мы выбрали гораздо более подходящее место для рождения Силверстона, чем этот унылый мир.
Странники достали свои ампулы, но Вигелия знаком показала, что в этом нет необходимости. Видимо, в ее время Теория Уинлока уступила место другой, более эффективной.
Вигелия повела ладонью перед их глазами, снова произнесла некую загадочную фразу. И они привычно отправились в Странствие, ведомые ее волей, направляясь к точке, которую они недавно еще считали началом мира.
Более того, теперь они могли переговариваться - если не словами, то мысленно. Нет, они и Странствовали в обличье мыслей, обретая форму того, о чем думали в данное мгновение.
- Сознания всех людей сообщаются между собой, - донеслась до них мысль Вигелии, словно расцветающий розовый куст. - Некогда все представители человеческого рода общались между собою именно так, как мы с вами сейчас. Но к началу наших дней - то есть в мое время, которое всего на несколько десятилетий отстоит от вашего, - человечество миновало пору расцвета и теперь клонится к закату.
Мысли Энн ворвались бойкой дробью каблуков по зеркальному полу танцевального зала:
- Вигелия, ты - часть истины, которую Силверстон успел обрисовать нам лишь в общих чертах! - Но за каблучками оставались следы: сквозь восхищение младшей подругой просвечивала тайная зависть: - И меня даже не сердит твое особое отношение к Эдди.
Ей ответила мысль Вигелии - хоровод буйных искрящихся снежинок:
- У тебя и не должно быть повода для ревности, ведь я, говоря вашими словами, правнучка от твоего союза с Эдди!
Необычность этого Странствия усиливалась еще и тем, что Борроу периодически выплескивал свои абстрактные мысли в многомерное пространство и таким образом превращался на время в целые произведения искусства. Хауэс же вел бессловесные диспуты с Вигелией, пытаясь выяснить, где же все-таки конец их пути. Ее ответ уподобился затейливому росчерку пера:
- Мы идем к моменту Распада, где существуют только химические соединения, и ничего больше. Там вы увидите, что рождение Силверстона придется на закатную пору существования мира.
Прежде чем они успели осознать, что наконец остановились, все схватились руками за горло: сквозь фильтры больше не проникало ни единой струйки кислорода. Да и неоткуда здесь было взяться кислороду.
- Вам ничего не угрожает, - успокоила их Вигелия, указав на четверых своих помощников. Те уже вытащили из ранцев полые трубки и держали их вертикально, как факелы. Подобно факелам трубки дымили и искрились.
- Мы изобрели способ подачи кислорода специально для таких случаев.
Не успела Вигелия произнести эти слова, как Странники уже вздохнули свободнее и смогли оглядеться.
Доживающая свои последние тысячелетия Земля превратилась в сгусток полурасплавленных металлов. Температура за энтропическим барьером исчислялась многими тысячами градусов. Странников окружали моря пепла, кое-где мерцали всполохи пламени. Под тонким слоем пепла что-то вздыхало, клокотало и тревожно шевелилось.
Они стояли вокруг тела Силверстона, на корке шлака - этот "пол" почти совпадал с поверхностью грунта. Но и последнее напоминание о тверди должно было вскоре слиться с магмой, подобно растворившемуся в лаве айсбергу.
Буш смотрел на все окружающее невидящим взглядом, почему-то не испытывая ни ужаса, ни священного трепета. Он даже не успел понять слова Вигелии о том, что вскоре он женится - вернее, женился - на Энн. Волей странных вывертов его сознания он мог думать в тот момент только о юной Джоан Буш и ее безрадостном браке. Мелькнуло и воспоминание о том, как она, сидя у отца на коленях, ласково обвила руками его шею, - вероятно, эта картинка была вызвана открывшейся ему родственной связью.
Он внезапно обратился к Вигелии, бесцеремонно вклинившись в ее беседу с Энн:
- Ты была моей тенью долгое время - значит, тебе известна история в шахтерском поселке. Теперь я понимаю, что события во Всхолмье кажутся тебе не такими трагичными, как мне.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты видела конец Герберта, его жены и Джоан - ведь постылое замужество заведомо принесло бы ей только горе. Но теперь дадим этим событиям правильный ход. Итак, Джоан освобождается от нежеланного брака без любви и остается в родительском доме. Там она находит отца, лежащего среди капустных грядок, труп, которому только предстоит родиться. Ее мать точно так же только еще войдет в жизнь, ее беременность со временем исчезнет. Затем прибудет посыльный торговой фирмы и вернет ей магазинчик. Все они день ото дня будут становиться моложе, снова завертится колесо шахты, всем будет хватать работы и хлеба. Постепенно семья начнет уменьшаться, а вместе с этим одна за одной исчезнут проблемы и появятся новые надежды. Джоан вступит в счастливую пору детства и в конце концов закончит жизнь во чреве матери, которая, в свою очередь, вновь обретет молодость и красоту. Вот это жизнь - вечное движение от худшего к лучшему!
Теперь только я осознал, что значили для меня дни, проведенные во Всхолмье. Я убедился в том, что большинство человеческих проступков случается из-за неопределенности. Именно неопределенность побуждает нас совершать самые постыдные промахи в жизни. Но теперь, порвав путы сознания, вы не будете больше страдать от этого недуга, ведь вам наперед известно будущее. История Джоан - это пример-предостережение: такая судьба неизбежна, когда над человеком довлеет сознание.
А теперь объясни нам, кто и зачем закрыл наши глаза искажающей линзой, стоящей между подсознанием и миром?
- Вы заслужили ответ, и я постараюсь вам его дать.
Но сначала Вигелия взглянула в спокойное лицо Нормана Силверстона, как бы собираясь с силами.
- До сих пор вы оставались в неведении относительно прошлого человечества - того, которое вас учили считать будущим. Прошлое это было неизмеримо долгим - думаю, можно сравнить его с длительностью криптозойской эры, удлиненной двенадцатикратно. Сознание зародилось, окрепло и взяло верх всего на протяжении жизни двух-трех последних поколений.
Отправной точкой появления сознания явилась неизвестная ранее душевная болезнь - до этого никто не знал ни о чем подобном. Болезнь возникла из-за внезапного осознания того, что конец цивилизации недалек и приближается с каждым днем. Вы не представляете, каким могуществом могли похвалиться наши предки. Нет необходимости подробно описывать их жизнь - многому вы просто не сможете поверить. Мы были почти совершенной цивилизацией (или, как сказали бы вы, "еще будем").
А теперь представьте себе всю горечь осознания того, что вскоре такой совершенный мир должен погибнуть, не оставив следа, - и с ним вместе исчезнет огромная система, часть которой он собой представлял! В отличие от вас мы не были обременены бесчисленными горестями и проблемами - они вообще не были нам известны. Никто не смог вынести такого удара, и страшная эпидемия крутого отклонения подсознания от истинного курса времени охватила все человечество.
И вот теперь мы убедились в том, что ваше перевернутое видение мира - величайший дар милосердия, потому что…
- Подожди! - изумленно перебил Буш. Как можешь ты называть его милосердием, когда видишь: если бы жители Всхолмья воспринимали мир верно, насколько счастливее была бы их жизнь!
Она решительно ответила:
- Я называю его милосердием потому, что ваши невзгоды - ничто по сравнению с величайшим ужасом, которого вы не знаете… Благодаря тому, что сознание защищает вас от него.
- Как ты можешь так говорить! Вспомни Герберта Буша, падающего с перерезанным горлом на траву! Какое же страдание хуже этого?
- Осознание того, что мощь и величие человечества исчезают во времени, растрачиваются поколение за поколением. Осознание того, что инженеры год от года конструируют все более простые машины, строители разрушают удобные дома, возводя вместо них менее совершенные; осознание того, что ученые-химики вырождаются в безумцев, охотящихся за "философским камнем", а хирурги забывают сложные инструменты, чтобы взять в руки пилы и ножи. Смог бы ты, Буш, вынести бремя этого знания? Ведь это неизбежно случится всего через несколько поколений после того, как вы вернетесь во чрево своих матерей. Но ужаснее всего осознавать, что мысль, светящаяся в глазах человека разумного, вскоре уступит место тупому безразличному взгляду, когда разум покинет его.
Теперь вы понимаете, какую службу сослужило вам искаженное сознание? При всем вашем цинизме неверное видение мира давало вам надежду на будущее процветание, развитие, толкало вас к постижению неизведанного.
Теперь вы видите все в правильном свете - и я сочувствую вам. Потому что процесс всеобщего вырождения необратим, при всем желании никто не в силах остановить его или повернуть вспять. И неизбежен тот момент, когда человечество, растительный и животный мир станут пеплом, на котором мы сейчас стоим. Спасения нет, надежды на спасение - тоже. Но сознание пощадило человечество, сделав его конец почти безболезненным, оградив от осознания его упадка.
IX. Всегалактический Бог
Они предали земле тело Силверстона - или, как им следовало бы это видеть, приняли от Природы его тело.
Некий сгусток энергии по мановению руки Вигелии охватил носилки с телом профессора; полупрозрачная радужная оболочка напоминала только что выдутый стеклодувом шар. Шар со своим драгоценным содержимым поплыл над кипящим океаном, потом коснулся его - и в разреженный воздух взметнулся столб пламени. Когда пламя всосалось обратно в бурлящие глубины, шар бесследно исчез.
Хауэс тихо проговорил:
- Эх, сюда бы хоть армейский рожок! Сыграть бы похоронный марш, а то как-то не по-людски…
Больше никто ничего не сказал. Все в молчании взирали на фантасмагорическую сцену. Скоро здесь все охватит огонь, и их островок - последнее напоминание о земле обетованной - исчезнет.
Ветер разорвал плотные облака, но светлее не стало.
- Ну, теперь пора домой, - нарушил молчание Хауэс. - Только вот что… я все хотел спросить тебя, Вигелия: дома нам придется туго, я знаю так скажи, если можно, как я встречу свою… нет, свое рождение?
- Вы встретите его геройски, капитан, сослужив при этом службу другим. Большего вам лучше не знать. Но теперь-то вы верите?..
- А разве у меня есть выбор? Но в чем я точно уверен, так это в своей стратегии. Вот что я сделаю по возвращении: сдамся Действующим властям, меня доставят к Глисону, и тут уж я выложу ему все… Ну, про искажающее сознание.
- Вы и вправду надеетесь его переубедить?
- Честно? Не знаю. Вообще-то звучит впечатляюще… Но если ничего не выйдет, просто пристрелю при первом удобном случае.
- Ладно, нам тоже пора действовать, - вмешалась Энн. - Только я все никак не решу, с чего мне следует начать.
- А я как раз нашел доказательство, о котором все забыли, - хвастливо заговорил Буш, торопясь оказаться в центре внимания. - Оно - и из жизни Всхолмья, и из моей собственной жизни. Помнишь, Энн, мы как-то говорили о кровосмешении? Здесь связь между сознанием и подсознанием как раз минимальная: ведь это область, где перемешиваются жизнь и смерть, рождение и смерть. Я имею в виду скорее табу, наложенное на кровосмешение человеком, ведь в среде животных нет подобного запрета. Он был изобретен для того, чтобы запретить нам оглядываться на родителей, потому что подсознанию известно - такой путь ведет к смерти, а не к жизни. Держу пари, у вас, в прошлом, кровосмешение не считается грехом, Вигелия?
- Нет. Но и самого понятия "кровосмешение" у нас как бы нет, ведь все мы все равно рано или поздно возвращаемся к своим родителям.
Хауэс вздохнул:
- Так. Похоже, мне все-таки легче будет объяснять людям все это с помощью пистолета.
- А я хоть сейчас готов начать свою святую миссию, - заявил Борроу. - У меня уже есть наметки группажей, в которых я изложу то, что не в силах выразить слова. Вот только заберу Вер из "Амниотического Яйца" и…
- А ты отправишься с нами в две тысячи девяносто третий? - спросил Буш у Вигелии.
Она отрицательно качнула головой:
- Я выполнила все предписания Верховного Союза. Моя миссия завершена, и больше мне ничего не разрешено сделать. Я еще увижу тебя и Энн, когда стану ребенком. Но мы - я и мои люди - все же проводим вас до две тысячи девяносто третьего.
И опять они окунулись в поток Времени, уносясь все дальше от той точки, которую привыкли считать началом мира.
Буш и Энн одновременно сформулировали вопрос к Вигелии. Реплика Буша напоминала пирамиду из концентрических колец:
- Если в прошлом человечество было таким совершенным, почему же оно осталось на гибнущей планете? Почему не принялись искать спасения в других мирах?
Пирамиду увенчали тонкие колечки - вопрос Энн:
- Дай нам хотя бы намек на это великое прошлое!
Вигелия предупредила, что ответит на оба вопроса сразу. И их глазам явился величественный белый замок. Он придвинулся, открывая взглядам людей свое внутреннее убранство. Там было несчетное множество комнат, стены которых скрещивались, проникая друг сквозь друга.
То был макет всей истории Вселенной, которому придали наиболее удобную для понимания форму. Совершеннейшее произведение искусства. Буш и Борроу до конца дней своих будут пробовать его воспроизвести, но так и не смогут нашарить путеводную нить. И все же они сумеют запечатлеть отблески великой истины для своих последователей - Пикассо, Тёрнера и других художников.
Проплывая лабиринтами загадочного здания, они пытались постичь заложенную в нем суть.
В неизмеримо далеком прошлом человечество зародилось в мириадах разных точек одновременно. Это был интеллект - вездесущий, всемогущий и вечный. Бог, создатель Вселенной.
Путем неизвестных ионных комбинаций Творец создал сам себя, и наконец осел на множестве разных планет. Мало-помалу разрозненные точки начали сближаться, а централизация уже означала потерю многого. Когда жизнь на одних планетах стала невозможной, люди галактиками начали переселяться на другие. Но галактики постепенно сближались, устремляясь к общему центру, и столкновение было неизбежно.
Процесс этот занял невообразимо долгое время. В конце концов все, что осталось от великого могущественного человечества, укрылось на планете Земля. Таким был финал великой Симфонии Творения.
- Подумать только - во многих религиях есть догадки об истине! - мысленно воскликнул Буш.
- Не догадки, а воспоминания, - поправила Вигелия.
Но им следовало возвращаться домой. Вигелия снова повела их извилистыми лабиринтами, и, вынырнув на поверхность, они оказались в две тысячи девяносто третьем году.
Место это оказалось хорошо знакомо Хауэсу - он с ходу начал прикидывать, куда броситься в первую очередь и что для начала предпринять. Вигелия молча исчезла.
Буш и Энн с улыбкой обменялись взглядами.
- Ну и что ты теперь собираешься делать? - поинтересовалась она.
- Прежде всего - разыскать Уинлока и передать ему все, что узнал.
- Вот это дело, - согласился Хауэс. - Я же рвану в ставку повстанческой организации. Пойдемте со мной, там вам скажут, в какой из психиатрических больниц его держат.
Они молча последовали за ним по руинам своей трансгималайской эпохи.
Джеймс Буш внезапно проснулся, резким движением вскинув голову. Взглянув на часы, он охнул: оказывается, он прождал в этом металлическом кресле сорок минут.
Из глубины коридора показалась сиделка.
- Главный врач все еще занят, мистер Буш. Его заместитель, мистер Франкленд, согласен вас принять. Следуйте за мной.
Они поднялись по лестнице на пару этажей вверх и подошли к двери с надписью: "Альберт Франкленд".