- Прррекрасное рррешение! - одобрил попугай.
Саша полез было за сахаром, думая о том, почему Янусы исчезли, а попугай остался. По официальной версии, он был родом из будущего. После разговора с Бальзамо он в этом очень сильно усомнился. Но в любом случае - сейчас Фотончик выглядел как-то неуместно, что-ли. Поэтому Привалов решил с сахарком повременить.
Попугай, однако, имел иное мнение о своей уместности. Он уселся на сейф и принялся чистить пёрышки.
Саша, не зная, что делать дальше, попытался было заняться чем-нибудь полезным. Посмотрел распечатки калькуляции с рыбзавода. Ничего не понял: цифры скакали перед глазами. Потом решил что-нибудь почитать. На столе лежали всего три книжки - сто раз перечитанный гарднеровский детектив, "Вокруг Света" за февраль, да ещё сшитая распечатка "Система команд микроконтролллера i8051". Он взял "Вокруг Света", открыл на середине и прочёл: "Замок Бодси Манор стоит у моря. Его красный камень обдувают ветры, иногда штормовые, а чаше ласковые - такой уж здесь климат, в восточной части графства Саффолк. Когда-то им владел сэр Касберт Квилетт, и много окрестной земли принадлежало ему. Собственно так и выглядит типовая английская помещичья усадьба..." Саша подумал, много ли у него в жизни шансов хотя бы одним глазком увидеть типичную английскую усадьбу, тяжело вздохнул и журнал отложил.
- Сахарррок! - напомнил попугай.
- Да чтоб тебя... - вздохнул Привалов и полез в шкаф. Коробка оказалась совсем пустой, сахарные остатки больше напоминали мусор.
Саша зажмурился, покрутил в голове заклятья и сотворил пачку рафинада. Пачка возникла, хотя и довольно пыльная. Привалов её вскрыл и предложил сахарок Фотончику.
- Дрррянь! - безапелляционно заявила птица и клевать сахарок не стала.
Привалов в сомнении попробовал сахар сам. Нет, он был вполне себе сладкий. Саша подумал и сделал себе чай. Тот получился грузинским, но, в принципе, это можно было пить.
Попугай слетел к чашке, посмотрел на её содержимое одним глазом.
- Дерррьмо, - сообщил он свой вердикт.
- Как же ты прав, - вздохнул Привалов и отхлебнул горячей жидкости.
На него нашла какая-то апатия. Думать о сегодняшних открытиях не хотелось. Все они были, во-первых, печальные, во-вторых, обидные, а в-третьих... в третьих, не такие уж и открытия, если честно.
"Я знал это всегда" - снова подумала та самая, некстати открывшаяся часть головы.
"И в самом деле", - размышлял Привалов, прихлёбывая невкусный чай. - "Чего я такого не знал-то? Что Стелка блядь? Знал, чего уж теперь-то. С самого начала знал. Просто думал - выйдет за меня, дети пойдут, остепенится. Хотя - а какого чёрта я так думал? Да и не думал особо - так, надеялся... Что там ещё? Витька на меня липун повесил, чтобы я в столовку бегал? Приходило мне в голову что-то такое. Но проверить не мог, а подозревать друзей как бы неприлично... Что меня магии не учат? Да это ежу было ясно, что не учат. И опять же: а что я мог поделать? Жаловаться-то кому? Камноедову, что-ли? Хунта и Почкин какие-то дела тёмные крутят? Вот уж что я точно знал. Ну, без деталей. Так ведь кто они и кто я..."
Он вспомнил про "антенну". Похоже, решил он, первый отдел вешает эту штуку на всех сотрудников, чтобы следить за ними изнутри. Просто умелые маги могут пользоваться казённой прослушкой, чтобы читать его, Привалова, чувства и эмоции. А свои мысли и чувства, наверное, как-нибудь фильтруют. Тут же вспомнилось, что магическими фильтрами такого рода занимался Киврин. Всё стало понятно - и как-то совсем невесело.
"А ведь у меня серьёзные неприятности" - решил Саша. Он прикинул, за сколько времени его деятельные друзья найдут Почкина, потом выяснят, что тот ни при чём, порыщут там-сям и в конце концов возьмутся за него, за Привалова. Получилось, что ждать осталось совсем недолго.
Внезапно ему остро захотелось, чтобы его спасли. Чтобы разверзлись какие-нибудь небеса, оттуда вышел бы бог в длинных белых одеждах и всё наладил бы. Он подумал эту мысль ещё немножко, и понял, что представляет себе бога в виде Саваофа Бааловича Одина.
Открылась дверь. На пороге стоял профессор Выбегалло.
Саша мысленно застонал. Со стороны мироздания, к которому он только что обратился с мольбою, это было каким-то издевательством.
- Эта... - сказал Амвросий Амбруазович. - Того... Почкин не проявлялся? - Он шмыгнул носом, копнул пальцев ноздрю и вытер его о бороду.
- Не проявлялся, - буркнул Привалов, думая, как бы спровадить доктора наук к чертям свинячьим.
Выбегалло уставился на него своими буркалами. Взгляд был очень неприятный.
- Не нравлюсь? - неожиданно спросил он.
Привалова аж скрутило: он ощущал физическую невозможность находиться в одном пространстве с этим типом, вытирающим о бороду сопли. Выгнать его он не мог. Это не получалось даже у Почкина с Эдиком. Можно, однако, было уйти самому. Лучше всего - трансгрессироваться. Привалов зажмурился, вызывая в уме заклинание.
- Эта ты погодь, - перед глазами что-то проплыло, формула пропала. Саша открыл глаза и увидел всё то же: вводилку, распечатки и Выбегалло. Тот, правда, успел сотворить себе что-то вроде пня, на который и сел. По всему было видно, что он намерен расположиться здесь не на две минуты.
- Ладно же, - процедил сквозь зубы Саша и решительно направился к двери.
- Ты эт" куды? - насмешливо сказал Выбегалло. Пень сдвинулся, преграждая проход.
- Туды, - сказал Привалов. - Или ещё куды. Не хочу я с вами в одном помещении находиться, Амвросий Амбруазович.
- Ну и зря, - неожиданно спокойно сказал профессор. - Я тебе плохого не делал.
- Не делал? А кто меня сегодня развёл в женский туалет позырить? - огрызнулся Саша.
- И что?
- А то, что Камноедов мне за это мозг выжрет, - хмуро сказал Привалов. Разговор его тяготил, но прервать его он не знал как.
- И откуда он узнает? - продолжил Выбегалло.
- От вас и узнает, - не сдержался Саша.
- То есть я на вас донесу? А зачем?
- А зачем вообще доносят? По подлости души, - Саша решил не церемониться.
- Бывает, - согласился Амвросий Амбруазович. - А скажи-ка, мон шер ами, кто тебе сегодня подлость души показал?
- Витька, что-ли? - не понял Саша. - Не-а. Витка стучать Камноедову не будет. Это ж западло.
- Кто тебе сказал, что слово "западло" для него что-то значит? - произнёс Выбегалло неожиданно длинную и умную фразу. Саша с некоторым опозданием заметил, что профессор говорит почти нормальным языком, без ужимок и архаизмов.
- Нормальные люди Камноедову не стучат, - наконец, сказал Привалов. Он чувствовал, что вся его прежняя система убеждений стоит наперекосяк, и может рухнуть от малейшего нажима. Ему этого не хотелось.
- Камноедову? Тут да. Он Овчинникову постукивает. Сам или через Аллу. Вот примерно так... - профессор развёл руками, и Привалов увидел Корнеева, подносящего Алле зажигалку.
- И вообще хреновый у меня день, - говорил он. - Этот наш, Привалов-то, опять вытворил. Пытался через перекрытия в женский туалет заглянуть. Снизу, то есть.
- Вот урод, - сморщила нос Аллочка. - Я ж теперя зайти по-малэнькому не сможу, - наиграла она акцентом.
- А ты Овчинникову скажи, - предложил Витька. - Так, мол, и так, ты со мной болтала, я тебе случайно ляпнул. Ну там сама знаешь...
Изображение пропало.
- Это он когда? - зачем-то спросил Привалов.
- Это он сегодня. Хотя понять его можно. Ты его, кажись, на тот свет чуть не отправил?
- Тоже верно, - признал Саша.
- А жаль, что не отправил, - скривился Выбегалло. - Изо всей этой своры он самый мерзость и есть, - с какой-то старозаветной интонацией сказал он.
- А... а вы откуда знаете? - вдруг сообразил Привалов.
- В порядке общего понимания, - неопределённо ответил профессор. - И вот что я тебе скажу...
Хлопнула дверь, влетел Амперян.
- Саша, - громко сказал он, демонстративно не замечая Амвросия Амбруазовича. - Через пять минут у Хунты в кабинете. Это серьёзно. В твоих же интересах.
Дверь хлопнула.
- Ну что? Пойдёшь к дружкам? - с каким-то ехидным интересом осведомился профессор.
- А что делать? - Привалов уныло встал. - Какие варианты?
- Вот это другой разговор, - неожиданно довольным голосом сказал Выбегалло. - Давай-ка так. Я тебе - вариант. А ты мне - то, что в сейфе прячешь.
- Спирт, что-ли? - не понял Привалов.
- Р-р-рубидий! - неожиданно закричал попугай, до времени тихарившийся под столом. - Кр-ратер Р-р-ричи!
- Вот именно, - непонятно сказал профессор. - И думай быстрее. Или они к тебе сами припрутся. И как мартышку... - профессор совершенно неожиданно плюнул себе на ладонь и размазал плевок по лицу.
- Эта... - пробормотал он. - Тадыть. Же не сюи па де плю ле жур. Мы простые русские люди... - он поднял на Привалова глаза, и тот увидел в них белую пустоту.
И в эту же секунду ему шибануло по мозгам.
Саша узрел истину, которую почему-то до сих пор не замечал. Она была проста, страшна и омерзительна. Состояла она в том, что он, Саша - лох. Саша не вполне понимал, что это слово значит, но чувствовал, что это самое позорное, самое стыдное, самое срамное, что только есть на свете - быть лохом, лошком, лопушком, говнюшком, лошариком, чмом, опущенцем, терпилой. Все эти слова сыпались и сыпались на него, и каждое жалило прямо в сердце. И это всё был он, он, он - самый жалкий, самый ничтожный, самый сопливый, самый глупый простофиля, щенявый соплюшонок, которого все всегда объёбывали и которому ссали в рот, и правильно делали, что объёбывали и ссали, потому что он только того и заслуживал. Потому что он нищий, жалкий, безденежный, негодный, не умеющий устроиться в жизни, как все толковые люди устраиваются, ничтожный червяк, раздавленный опарыш, никто, ничто.
Тут же в воздухе поплыли какие-то роскошные люди, окружённые трепещущим золотым сиянием. То были настоящие Хозяева Жизни, которые Умели Устраиваться, у которых всегда были деньги, деньги, деньги, деньги, деньги, и ещё раз деньги. Все они плевали в Привалова и мочились на него, и от этого как бы раздувались, сияли ещё ярче, творили какие-то чудеса - они назывались "дела" и творились прямо там, в воздухе, среди золотого света. Золотых людей окружали какие-то неясные, но желанные предметы - полные бокалы, розовая шампанская пена, серебристые автомобили, женщины. Женщины, женщины, женщины, которые вожделели этого золотого сияния, а над ним, над Сашей, ухохатывались, показывая пальцами на его срам.
Тут из воздуха соткалась Стелка, нагая и очень красивая, с презрительной усмешкой на устах. Она говорила Саше, что он лох, ничтожество, что он не может удовлетворить её потребности, что у него маленькая смешная пиписечка, а вот у других мужчин... тут же её окружили красавцы с расстёгнутыми ширинками, из которых торчали преогромные мужские орудия, тоже золотые, и все они тёрлись о Стелку, а он, Привалов, чувствовал себя таким ничтожным, таким жалким... тут Светка захохотала и со смехом приняла в себя сразу все эти члены, и только ему, дурацкому глупому мужу, было навеки во всём отказано, послано, нассато и им же вытерто. Это всё было так невыносимо мучительно, что Привалов глухо зарыдал, закрыв лицо руками. Ему хотелось забиться под какой-нибудь плинтус и там умереть от стыда. Даже задница стыдилась того, что она задница такого ничтожества - он чувствовал жар в яголицах и какое-то постыдное покалывание, будто там прорастала шерсть.
И вдруг всё кончилось. Он сидел напротив профессора Выбегалло и не понимал, что это с ним такое было.
- Уфф, - сказал профессор. - Это они отсекатель тестируют. Давай-ка скоренько. Он у тебя в сейфе?
Оглоушенный Привалов решил, что выпить и в самом деле не помешает и отпер сейф.
- Ррррррубидий!!!! - каким-то совершенно не птичьим голосом заорал попугай. - Кратер Ричи!!!!
Прежде чем Привалов успел хоть что-то понять, птица кинулась в сейф - как в омут с головой.
Что-то глухо бухнуло. Из сейфа полетели мелкие пёрышки. Потом оттуда же вывалился дымящийся попугай и шмякнулся на пол.
- М-м-м... - только и сказал Саша.
На полу с попугаем произошли удивительные изменения. Сначала он стал чёрно-белым. Потом его внезапно распёрло до размеров курицы. Голова стала плоской, глаза - огромными и круглыми.
"Сова" - подумал Привалов.
- Вообще-то сыч, - заявил бывший попугай, поднимаясь с пола и с достоинством отряхиваясь. - Нет, я не телепат. Просто мы, сычи, чрезвычайно наблюдательны и склонны к дедукции.
Он выдернул из плеча последнее задержавшееся цветное пёрышко, раскрыл крылья - оказавшиеся неожиданно большими - и, помогая себе ими, взгромоздился на сейф.
- Наконец-то, - сказал он. - После стольких лет попугайничанья... Да, кстати. Люцифер, - произнёс он таким тоном, каким представляются в хорошем обществе.
- Очень приятно, - машинально ответил Привалов. - А... а... а как же...
- Времени мало, - перебил его профессор. - Давайте не тянуть, а то они снова включат эту гадость. Александр Иванович, передайте мне, пожалуйста, кратер Ричи. Да-да, тот самый, с рубидием.
Привалов молча полез в сейф. В голове билась одна случайная мысль: Выбегалло, оказывается, знает его отчество.
Профессор взял чашу, поднял, приоткрыл рот и осторожно стряхнул туда одну каплю.
На этот раз ничего не грохотало. Звук был, но какой-то странный, свистяще-рокочущий, будто ракета взлетела.
Выбегалло ни в кого не превратился. Скорее уж - преобразился. Бесформенная мохнатая шапка куда-то исчезла. На седой набриолиненной голове сверкнул идеальный пробор. Извозчичья борода превратилась во что-то ухоженное, обтекающее худые щёки. Сопля оказалась серебристой прядью. Нелепая одежда предстала старомодным, но явно очень дорогим костюмом. Накрахмаленная сорочка нестерпимо белела, во французских манжетах воссияли изумрудные запонки.
Но Привалова поразило не это. Поразили его глаза профессора - живые, сверкающие, полные ума и иронии.
Амвросий Амбруазович с удовольствием потянулся.
- Как же всё это было скучно и неприлично, - пробормотал он.
- А я ведь говорил, - заметил сыч нравоучительным тоном, - что они обязательно что-нибудь придумают.
- Да? А какова альтернатива? Чтобы меня дезинтегрировали, как Ивана Арнольдовича? - тут же вскипел профессор, приподымаясь в волнении. - Да хоть бы и не дезинтегрировали. Эта лубянская камера! Грязь, хамство, отсутствие элементарных удобств! Расстрелы по утрам! Эти бесконечные расстрелы по утрам!
- Всего-то пару раз и расстреляли, - проворчал сыч. - И ни разу не набивали чучело.
- Во-первых, не пару, а пять раз в течении недели, - завёлся профессор. - А за чучело и прочие гадости этот комиссаришко ещё ответит. Я ему этого не забуду.
- Я тоже, - не по-птичьи вздохнул Люцифер.
Привалов почему-то решил, что речь идёт о Кристобале Хозевиче.
- О дьявол, на чём это я сижу... - профессор, наконец, заметил пень под задницей, щёлкнул пальцами и превратил его в канапе.
- Извините, - сказал Привалов, - всё это очень интересно, но мне идти надо. Они же мне голову оторвут.
- Эти-то? Подождут, - самоуверенно заявил профессор и снова щёлкнул пальцами.
У Привалова на секунду сдавило череп - как будто он оказался под водой. Лампочка затеплилась тускло-красным. Амвросий Амбруазович посмотрел на неё недовольно и та покорно загорелась.
- Это я время остановил, - пояснил он. - Ну, в пределах, - он не стал уточнять, в каких именно. - Смею полагать, теперь вы не против общения?
Саша заметил, что профессор перестал ему "тыкать". Это было как-то неожиданно лестно.
- Он не против, - сказал сыч тоном доктора, ставящего не очень плохой диагноз. - Он смущён. Заинтригован. И ему нравится, что вы знаете его отчество.
Привалов посмотрел на разглагольствующего Люцифера и подумал, что глупый Фотончик был в чём-то симпатичнее.
Сыч вернул ему взгляд.
- Будем считать, что вы этого не имели в виду , - сказал он обиженно.
- Ну что ж, позвольте в таком случае начать мне, - сказал профессор, устраиваясь на канапе с удобством. - Мы с вами, Александр Иванович, некоторым образом знакомы, но я находился в стеснённых обстоятельствах. Из-за чего у вас сложилось обо мне представление совершенно превратное.
- Эти сквернавцы непрерывно наводили порчу, - витиевато объяснился сыч. - Своим троеклятым отсекателем.
- Да что за отсекатель такой? - не выдержал Привалов.
- Очень скверная вещь, - мрачно сказал профессор. - Но давайте всё-таки по порядку. Итак, я находился в стеснённых обстоятельствах. К сожалению, тщательно наложенная порча портит всё, включая внешность и даже имя. Но поскольку сейчас я снова в форме, предлагаю познакомиться, так сказать, заново. Позвольте представиться. Филипп Филиппович Преображенский.
На переваривание новой информации Привалову понадобилось секунды две. Потом он вспомнил кино с Евстигнеевым, фразу "я не люблю пролетариата" и частушку "подойди, буржуй, глазик выколю".
- Ык, - икнул он. - Тот самый Преображенский? Который в фильме? Про собаку? Этот... Шариков? Абырвалг?
- Ах да, фильм... - поморщился профессор. - Говорил я ещё тогда Михаилу Афанасьевичу: вы вот сочините, а ведь потом по этому вашему сочинению фильму поставят. И всё окончательно переврут. А он смеётся и говорит: главное - художественная правда. Ну и наворотил её с три короба. Про Люцика вообще гадость написал.
- Люди бывают удивительно неблагодарны, - заметил сыч. - Я всего лишь сообщил Михаилу Афанасьевичу, что его тогдашняя супруга, по моим наблюдениям...
- Давайте не обсуждать личную жизнь Михаила Афанасьевича! - перебил его профессор. - У нас свои дела есть. Александр Иванович, вам как удобнее? Сначала мой монолог, а потом ваши вопросы? Или наоборот?
Привалов немного подумал.
- Если честно... - пробормотал он.
- Да, да, вот именно честно! - поддержал его профессор.
- Если честно, - медленно проговорил Привалов, - я должен сначала вас выслушать, потом подумать, потом спрашивать. Но если совсем честно - я же слушать нормально не смогу. У меня вопросы... - он поискал слово и нашёл его, - чешутся.
Филипп Филиппович посмотрел на него с одобрением.
- Правильно рассчитываете силы. Ну что ж, давайте свои вопросы.
- Вопрос первый, - начал Привалов. - Как вы попали в НИИЧАВО и почему стали... - он щёлкнул пальцами, - ну, Выбегаллой?
- Выбегалло, - поправил сыч. - Не склоняется.