Неожиданно стало неприятно, что они должны встречаться таким образом. "Неужели я стыжусь открыто встречаться с ней?" - спросил он себя.
Турлоу приехал сюда прямо из больницы, после многочисленных неловких попыток Вейли заставить его отступиться от дела, на миг забыть, что он тоже был окружным судебным психологом.
Вейли говорил откровенно: "… личная заинтересованность… ваша старая подружка… ее отец…". Смысл был понятен, но за ним стояла уверенность в том, что Вейли тоже знал о том отчете по поводу Мэрфи, который лежал сейчас в досье Отдела по условному осуждению. И этот отчет противоречил публичному заявлению Вейли.
Вейли подошел как раз в тот момент, когда они собирались на совещание попечительской группы, чтобы обсудить возможную выписку одного из пациентов. Сейчас Турлоу вспоминал это совещание, осознав, насколько была ранена гордость заведующего отделением психиатрии.
Они находились в приемной попечительской группы, с ее запахом натертых полов и дезинфекции. Протестантский священник, маленький рыжеволосый человечек, чьи черные костюмы всегда казались ему чересчур велики, отчего он выглядел еще меньше: медсестра, миссис Норман, грузная, седоволосая, с обширной грудью и суровым лицом вышколенного сержанта, в колпаке, натянутом на голову всегда прямо; доктор Вейли, дородное тело в твидовом костюме, отливающая металлом седина на висках и кое-где в черных волосах, безукоризненно вымытые и выбритые розовые щеки, выражение нарочитой сдержанности в выцветших голубых глазах.
И, наконец, почти потерявшийся за выщербленным овальным столом, сидел пациент, с пришитой к одежде меткой: номер и имя - Питер. Ему было семнадцать, умственные способности ограниченные - ограниченные недостатком хороших генов, недостатком благоприятных возможностей, недостатком образования, недостатком приличной пищи. Он был ходячим недостатком - прилизанные бесцветные волосы, прикрытые голубые глаза, узкий нос и острый подбородок, сжатый маленький рот, как будто все в нем было загнано внутрь и тщательно охранялось.
А снаружи были зеленые лужайки, солнечный свет и пациенты, готовящие клумбы к весне. Внутри, Турлоу физически чувствовал это, не было практически ничего, кроме запаха страха пациента, которого Вейли допрашивал совсем как окружной прокурор.
- Какой работой ты собираешься заниматься, когда выйдешь отсюда? - спросил Вейли.
Питер ответил, не отрывая глаз от стола:
- Продавать газеты или чистить обувь, что-то в этом роде.
- Так много не заработаешь, разве что у тебя будет большой лоток на перекрестке, и тогда твое дело в шляпе, - сказал Вейли.
Глядя на это, Турлоу удивился, почему психиатр подавляет мысли пациента, вместо того чтобы разговорить мальчишку. Он спросил себя, как Вейли отреагировал бы, если бы он, Турлоу, прервал их беседу и занял место пациента, чтобы описать "… штуковину, которую я видел пару ночей назад, что-то вроде летающей тарелки. Она следила за убийцей".
Перед миссис Норман на столе лежало досье Питера из социальной службы. Она пролистывала его, по всей видимости, не обращая особого внимания на Вейли. Священник, Хардвик, взял составленную Турлоу психометрическую карточку Питера, но даже не заглянул в нее. Казалось, все, что его интересует, это поливальная машина за окном справа.
- Можешь рассказать нам о своих делах вообще, Питер? - спросил Вейли. - Как ты сегодня себя чувствуешь?
- О, все в порядке.
- Ты все еще работаешь в швейной мастерской? Мне кажется, тебе было бы интереснее заниматься такой работой, когда ты выйдешь отсюда.
- Да, я работаю там. Я работаю там с тех самых пор, как попал сюда.
- Сколько ты здесь?
Почти два года.
- Тебе здесь нравится?
- Ну, все нормально. Но я все думал, когда вы собираетесь выпустить меня… чтобы я мог вернуться домой и помогать матери.
- Ну, это именно то, зачем мы тебя сюда вызвали, - сказал Вейли. - Так что можно обдумать это.
- Так они говорят мне это уже шесть месяцев, - сказал Питер. - Почему я должен оставаться здесь? Капеллан (Питер искоса взглянул на Хардвика) говорил мне, что вы собираетесь написать моей маме, чтобы узнать, хочет ли она забрать меня домой… И если она хочет, то он отвез бы меня домой.
- Но мы еще ничего не получили от твоей матери.
- А у меня есть письмо от моей мамы, и она пишет, что хочет, чтобы я приехал домой. Капеллан сказал, что если вы выпустите меня, он отвезет меня домой. Поэтому я не понимаю, почему мне нельзя уехать.
- Это не так-то просто, Питер. Один капеллан не может это решить.
Хартвик открыл психометрическую карточку и притворился, что изучает ее. Турлоу вздохнул и покачал головой.
"Что же такое я видел? - подумал Турлоу. - Был ли этот предмет у окна Мэрфи явью? Или это был всего лишь обман зрения?" Вопрос мучил его уже два дня.
- Ну, он же сказал, что отвезет меня.
Вейли неодобрительно посмотрел на Хардвика.
- Вы сказали, что отвезете его в Марипозу?
- Если бы его выписали, - сказал Хардвик. - Я сказал, что буду рад подвезти его туда.
Вейли повернулся к Питеру, сказал:
- Понимаешь, мы должны еще немного разобраться с этим делом, чтобы выяснить, хочет ли твоя мать забрать тебя, и позволит ли капеллану его график отвезти тебя домой. Если все это получится, мы выпустим тебя.
Питер теперь сидел очень тихо, на его лице не отражалось никаких эмоций, взгляд был устремлен на руки.
- Спасибо.
- Все, Питер, - сказал Вейли. - Можешь идти.
Миссис Норман махнула санитару, ожидавшему за зарешеченным стеклом в комнате отдыха. Санитар открыл дверь. Питер поднялся и быстро вышел.
Турлоу немного посидел, пока в нем окончательно не окрепла уверенность в том, что Питер унес с собой то, что считал обещанием отпустить его, тогда как доктор Вейли, судя по тому, как он проводил совещание, был вовсе не убежден в таком исходе. Вейли, должно быть, считал, что все эти "если" превращали возможность практически в иллюзию.
- Замечательно, доктор Вейли, - сказал Турлоу, - вы дали этому пациенту четкое обязательство выпустить его - и довольно скоро.
- О нет, я не обещал, что отпущу его.
- Ну а пациент, несомненно, понял, что очень скоро окажется дома - и единственными условиями являются график капеллана Хардвика и подтверждение письма его матери.
- Позовите пациента назад, и мы разберемся с ним прямо сейчас, - сказал Вейли. Выглядел он рассерженным.
Миссис Норман вздохнула, подошла к двери комнаты отдыха и подала знак санитару. Питера привели назад и посадили обратно на стул. Мальчик сидел, не поднимая глаз, опустив плечи, не двигаясь.
- Ты ведь понимаешь, не правда ли, Питер, что мы не давали твердых обещаний выписать тебя? - спросил доктор Вейли. - Мы собираемся понаблюдать за обстановкой у тебя дома и посмотреть, все ли в порядке и удастся ли тебе найти работу. Мы бы также хотели узнать, возможно ли, чтобы ты вернулся в школу на год-два. Возможно, тебе удастся найти более приличную работу. Ты понимаешь, правда ведь, что мы не даем никаких четких обязательств?
- Да, я понимаю, - Питер взглянул на капеллана Хардвика, который отказался посмотреть тому в глаза.
- А что там со школой? - спросил Турлоу.
- Мальчик не закончил среднюю школу, - ответил Вейли.
Он повернулся к Питеру.
- Разве тебе бы не хотелось вернуться в школу и закончить ее?
- Да.
- Разве ты не хотел бы закончить образование, найти такую работу, чтобы ты мог содержать себя сам, копить деньги и жениться?
- Да.
Вейли торжествующе взглянул на Турлоу.
- У кого-нибудь есть еще вопросы?
Турлоу медленно выстраивал в уме аналогию с покером. Питер оказался в позиции игрока, у которого нет ни веры, ни неверия во все происходящее. Он просто ждал, чтобы увидеть оставшиеся карты.
- Не правда ли, Питер, ты предпочтешь голодать, чем быть сытым? - спросил Турлоу.
- Да. - Мальчик снова перевел внимание на Вейли.
- Не правда ли, Питер, ты скорее съешь на обед сухую хлебную корку, чем славный сочный кусок мяса? - задал Турлоу следующий вопрос.
- Да.
- Всё, - сказал Турлоу.
По знаку миссис Норман санитар снова забрал пациента из комнаты.
- Думаю, когда мы примемся за следующего пациента, нам следует привести его к присяге, как в суде.
Несколько секунд Вейли хранил молчание. Затем, уткнувшись в бумаги, сухо произнес:
- Не понимаю, к чему вы клоните.
- Вы напомнили мне одного моего знакомого окружного прокурора, - сказал Турлоу.
- Да? - В глазах Вейли мелькнула злость.
- Кстати, - спросил Турлоу. - Вы верите в летающие тарелки?
Головы миссис Норман и капеллана Хардвика быстро поднялись.
Они уставились на Турлоу. Вейли, однако, откинулся на спинку своего стула, настороженно полуприкрыв глаза.
- Каков смысл этого вопроса? - спросил Вейли.
- Просто хочу узнать ваше мнение, - ответил Турлоу.
- О летающих тарелках? - В тоне Вейли слышалось осторожное недоверие.
- Да.
- Это все бредни. Абсолютная чепуха. Да, здесь может быть несколько случаев, когда за летающую тарелку принимают воздушные шары и тому подобные вещи, но люди, которые настаивают на том, что видели космические корабли, они нуждаются в наших услугах.
- Здравое мнение, - сказал Турлоу. - Рад это слышать.
Вейли кивнул.
- Мне все равно, что вы думаете о моих методах, но вы не сможете сказать, что они основаны на бреднях - любого вида. Понятно?
- Абсолютно понятно, - сказал Турлоу. Он видел, что Вейли убежден в том, что вопрос заключал в себе хитроумную попытку дискредитировать его.
Поднявшись на ноги, Вейли взглянул на часы.
- Не вижу смысла во всем этом, но, несомненно, у вас что-то на уме.
Он вышел из комнаты.
Турлоу встал, улыбаясь.
Хардвик, поймав взгляд Турлоу, сказал:
- Защита отдыхает.
Сцена промелькнула у Турлоу в голове, и он покачал головой. Доктор снова взглянул на часы и улыбнулся про себя, когда бессознательным жестом вновь поднес к глазам часы и увидел остановившиеся стрелки. Воздух, проникающий в открытое окно машины, пах влажной листвой.
"Почему Рут попросила меня встретиться с ней здесь? Она жена другого. Где же она - так чертовски опаздывать! Может быть, с ней что-то случилось?"
Он взглянул на трубку.
"Проклятая трубка потухла. Вечно она тухнет. Я курю спички, а не табак. Я не желаю опять сходить с ума по этой женщине. Бедная Рут - трагедия, трагедия. Они с матерью были очень близки".
Он попытался вспомнить убитую. Адель Мэрфи теперь была фотографиями и описаниями в колонках новостей, отражением слов, свидетельств, и полиции. Та Адель Мэрфи, которую он знал, отказывалась показаться из-за жестоких новых образов. Ее черты начали тускнеть в вихре вещей, которые затмевали это событие. Память сейчас хранила лишь полицейские портреты - цветные фотографии из досье в офисе шерифа: рыжие волосы, так похожие на волосы дочери, разметались по залитому маслом проезду.
Ее бескровная кожа на фото - он помнил это.
И он помнил слова свидетельницы, Сары Френч, жены доктора, живущей по соседству, слова ее показаний. По словам миссис Френч он почти мог восстановить картину насилия. Сара Френч услышала крики и вопль. Она выглянула из окна спальни на втором этаже в лунную ночь, как раз вовремя, чтобы увидеть убийство.
"Адель… Миссис Мэрфи выбежала из задней двери. На ней была зеленая ночная сорочка… очень тонкая. Она была босиком. Я помню, что подумала: как странно, она босиком. Потом прямо за ней появился Джо. У него был тот проклятый малайский кинжал. Это было ужасно, ужасно. Я разглядела ее лицо… лунный свет. Он выглядел, как всегда выглядит, когда сердится. У него такой ужасный характер!"
Слова Сары - слова Сары… Турлоу почти видел зазубренное лезвие, сверкающее в руке Джо Мэрфи, смертоносное, дрожащее, колеблющееся в неверном свете луны. Джо не более чем в десятке шагов поймал жену. Сара считала удары.
"Я просто стояла там, считая каждый удар, который он наносил ей, я не знаю, зачем. Я просто считала. Семь раз. Семь раз".
Адель неловко осела на бетон, волосы разметались неровными прядями, которые позже запечатлели камеры. Колени поджались, принимая позу зародыша, потом распрямились.
И все это время жена доктора стояла там, у окна наверху, прижав левую руку ко рту, сжавшись в неподвижный оцепенелый комок.
"Я не могла двинуться. Я не могла даже говорить. Все, что я могла, - лишь смотреть на него".
Рука Джо Мэрфи со странно тонким запястьем пошла вверх, швырнула на газон кинжал так, что он описал короткую дугу. Не спеша он обошел вокруг тела, стараясь не наступить на рыжие пряди, струившиеся по холодному бетону. Через некоторое время он слился с тенями деревьев у пересечения проезда с улицей. Сара услышала звук заводящегося мотора. Машина с ревом умчалась, раскидывая гравий из-под колес, точно песок.
Тогда, и только тогда, Сара обнаружила, что может двигаться. Она вызвала "скорую".
- Энди?
Голос заставил Турлоу вернуться из далей, куда унесли его воспоминания. "Голос Рут?" - удивился он, оборачиваясь.
Она стояла слева, совсем рядом с машиной, стройная женщина в черном шелковом костюме, сглаживавшем пышные формы. Рыжие волосы, которые обычно шапкой обрамляли овальное личико, сейчас были связаны в тугой пучок у шеи. Волосы, стянутые так плотно, - Турлоу попытался выбросить из головы воспоминания о волосах ее матери, рассыпавшихся по бетону проезда.
Зеленые таза Рут смотрели с выражением раненой надежды. Она была похожа на усталого эльфа.
Турлоу открыл дверцу, вышел наружу, на влажную траву обочины.
- Я не слышал, как ты подъехала.
- Я осталась у Сары, живу у нее. Я отошла от дома. Поэтому и опоздала.
В ее голосе явственно слышались слезы. Турлоу удивился, почему она ведет такой бессодержательный разговор.
- Рут… я… черт бы все это побрал! Я не знаю, что сказать.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, он шагнул к ней, обнял ее. Она напряглась, сопротивляясь.
- Я не знаю, что сказать.
Она вырвалась из его объятий.
- Тогда… не говори ничего, все уже было сказано.
Она подняла голову, взглянула ему в глаза.
- Ты разве уже не носишь свои специальные очки?
- К черту мои очки. Почему ты не захотела поговорить со мной по телефону? Это Сарин номер дали мне в госпитале.
Ее слова отдавались у него в ушах. "Живу у нее". Что все это значило?
- Отец сказал… - она прикусила нижнюю губу, покачала головой. - Энди, ох, Энди, он сошел с ума, а они собираются казнить его… - Она подняла глаза на Турлоу, ее ресницы были мокры от слез. - Энди, я не знаю, как к нему относиться. Я не знаю…
Он снова обнял ее. Теперь она не сопротивлялась. Как знакомо и уютно чувствовала она себя в кольце его рук. Рут начала тихонько всхлипывать у него на плече. Этот плач был точно улегшиеся отголоски горя.
- Ох, как жаль, что ты не можешь забрать меня отсюда, - прошептала она.
"Что такое она говорит?" - спросил он себя. Она не была больше Рут Мэрфи. Она была миссис Невилл Хадсон. Он хотел оттолкнуть ее, забросать вопросами. Но это было бы непрофессионально, неправильно с точки зрения психологии. Он решил, что, в конце концов, это было не то, чего хотел он. И все-таки она была женой другого. Черт! Черт! Черт! Что случилось? Ссора. Он вспомнил их ссору - в ту ночь, когда он сказал ей о членской стипендии. Она не хотела, чтобы он принимал стипендию, не хотела разлучаться на год. Денвер казался ей таким далеким. "Это всего лишь на год". Он слышал свой голос, произносящий эти слова. "Ты больше думаешь о своей проклятой карьере, чем обо мне!" Ее нрав был под стать ее волосам.
На этой мрачной ноте он и уехал. Его письма уходили в пустоту - она не отвечала. Ее "не было дома", когда он звонил. И он понял, что она тоже может рассердиться - и обидеться. Но что же произошло в действительности?
Она снова сказала:
- Я не знаю, как к нему относиться.
- Чем я могу помочь тебе? - Это было все, что он мог сказать, но слова казались неуместными.
Она отстранилась.
- Мы наняли адвоката Энтони Бонделли. Он хочет поговорить с тобой. Я… я сказала ему о твоем отчете об… отце, о том разе, когда он поднял ложную пожарную тревогу.
Ее лицо сморщилось.
- Ох, Энди, почему ты уехал? Ты был нужен мне. Ты был нужен нам.
- Рут… Твой отец не принял бы от меня никакой помощи.
- Я знаю. Он ненавидел тебя… из-за того… из-за того, что ты сказал. Но он все-таки нуждался в тебе.
- Никто не слушал меня, Рут. Он был чересчур важным человеком, чтобы…
- Бонделли считает, что ты можешь помочь с иском о признании отца невменяемым. Он попросил, чтобы я встретилась с тобой, чтобы… - она пожала плечами, вытащила из кармана носовой платок, вытерла глаза.
"Вот как, - подумал Турлоу. - Она подлизывается ко мне, чтобы получить от меня помощь. Она покупает мою помощь!"
Он отвернулся, чтобы скрыть внезапную ярость и боль. На миг глаза не смогли сфокусироваться, и он начал замечать (казалось, довольно медленно) какое-то еле видное броуновское движение на краю рощицы. Это было как рой мошкары, но в то же время и не похоже на мошкару. Очки! Где очки? В машине!
Мошки исчезли в вышине. Их отступление совпало со странным ощущением, будто с его чувств сняли какой-то груз, точно звук или что-то очень похожее на звук действовало ему на нервы, но теперь прекратилось.
- Ты поможешь? - спросила Рут.
"Было ли это что-то подобное штуке, которую я видел у окна Мэрфи? - спросил себя Турлоу. - Что это?"
Рут подошла на шаг ближе, взглянула на его профиль.
- Бонделли подумал - из-за нас - что ты можешь… заколебаться.
Эта чертова мольба в ее голосе! Его разум повторил вопрос. Он сказал.
- Да, я помогу всем, чем только смогу.
- Этот человек… в тюрьме… он просто оболочка, - сказала Рут. Голос был тихим, ровным, почти без выражения. Он взглянул на нее сверху, наблюдая, как ее черты заостряются все больше, пока она говорит.
- Это не мой отец. Он только выглядит, как мой отец. Мой отец мертв. Он мертв… уже очень давно. Мы не осознавали этого… вот и все.
Боже! Какой жалкой она выглядела!
- Я сделаю все, что смогу, - сказал он. - Но…
- Я знаю, что надежды немного, - сказала она. - Я знаю, что они чувствуют - люди. Ведь этот человек убил мою мать.
- Люди чувствуют, что он не в своем уме, - сказал Турлоу, неосознанно впадая в педантичный тон. - Они знают это по тому, как он говорит, по тому, что он сделал. Безумие, к несчастью, передающееся заболевание. Он вызвал ответное безумие. Он раздражитель, который общество хочет убрать. Он задает людям вопросы о них самих, на которые они не могут ответить.
- Не стоит говорить о нем, - сказала Рут. - Не здесь, - она оглядела лесок. - Но я должна поговорить о нем или просто сойду с ума.
- Это вполне естественно, - сказал он, его голос звучал заботливо-успокаивающе. - Беспорядок, который он создал, общественный беспорядок - это…
"Проклятье! Слова иногда звучат так глупо!"