Кое-какие предметы из аварийного комплекта он рассовал по карманам, остальное припрятал под кувшином. Спустившись в зал ожидания, он нашел Траза, с деревянной чопорностью сидевшего на скамье у боковой стены. В ответ на вопрос Рейта юноша признал, что никогда еще не был в таком месте и боится свалять дурака. Рейт рассмеялся, хлопнул его по плечу - Траз выдавил мучительную улыбку.
Появился Аначо, слегка замаскировавший свое происхождение нарядом жителя степей. Три путника зашли в трапезную, где им подали хлеб и густой темный суп, об ингредиентах которого Рейт не осведомлялся.
После еды Аначо обратил к Рейту лицо с задумчиво полуопущенными веками: "Отсюда вы направитесь в Перу?"
"Да".
"Ее называют городом погибших душ".
"Примечательное наименование".
"Само собой, преувеличение, - беззаботно обронил Аначо. - Душа - вообще спорное понятие. Теологические представления дирдиров труднодоступны, и здесь мне не подобает их обсуждать. Замечу только, что... впрочем, не будем усложнять вопрос. Вернемся к Пере, "городу погибших душ" и пункту назначения каравана. Предпочитаю ехать, а не идти пешком, в связи с чем предлагаю обратиться к вожатому и нанять самый лучший и удобный транспорт, имеющийся в наличии".
"Превосходная мысль, - сказал Рейт, - однако..."
Аначо покачал пальцем в воздухе: "Нет причин для беспокойства. По меньшей мере в настоящее время я расположен к тебе и к парню - вы ведете себя скромно, с уважением, не переступая границ дозволенного. Поэтому..."
Тяжело дыша, Траз поднялся на ноги: "Я носил Онмале! Понимаешь ты это или нет? Неужели ты думаешь, что я не взял цехины, уходя из лагеря?" Он брякнул по столу продолговатым кошелем: "Мы не зависим от твоего снисхождения, дирдирмен!"
"Как вам будет угодно", - пожал плечами Аначо, бросив вопросительно-насмешливый взгляд в сторону Рейта.
Рейт сказал: "Так как у меня цехинов нет, я буду рад принять все, что мне предложит любой из вас".
Зал постепенно заполняли приезжие - водители, погонщики и канониры, три развязных щеголя-иланта, вожатый каравана и прочие. Все требовали еды и питья. Как только вожатый поел, Аначо, Траз и Рейт обратились к нему, спросив, может ли он довезти их до Перы. "Могу, если вы согласны не спешить, - отвечал тот. - Мы останемся здесь, пока с севера не подойдет караван из Айга в Хедаджу, после чего поедем через Голсце. Если вы торопитесь, вам придется договариваться с кем-нибудь другим".
Рейт предпочел бы ехать быстрее - кто знает, что происходило с космическим ботом? Ввиду отсутствия иных средств передвижения, однако, нетерпение приходилось сдерживать.
Торопился не он один. К столу вожатого промаршировали две женщины в черных мантиях до пят и красных туфлях. Одну из них Рейт уже видел - она стояла в открытой задней двери тюрьмы на подводе. Другая была тоньше, выше, с еще более свинцовым, почти трупным оттенком кожи. Высокая женщина говорила голосом, срывающимся от подавленного гнева - или от застарелой вражды: "Господин Баоджиан, сколько мы будем ждать? Водитель говорит - не меньше пяти дней!"
"Скорее всего, так оно и есть".
"Недопустимо! Мы опоздаем в семинарию!"
Вожатый отвечал профессионально ровным, увещевательным тоном: "Мы ожидаем караван, следующий на юг, чтобы перегрузить товары по назначению. После перегрузки немедленно отправимся".
"Мы не можем ждать! Нам нужно быть в Фазме по делу чрезвычайной важности!"
"Заверяю вас, уважаемая, вы будете доставлены в семинарию со всей возможной расторопностью".
"С недостаточной! Требуется выехать сейчас же!" - резким наставительным тоном возразила другая, раньше замеченная Рейтом дородная женщина со впалыми щеками.
"Боюсь, это невозможно, - коротко закончил обсуждение Баоджиан. - У вас есть еще какие-нибудь вопросы?"
Не отвечая, обе скандалистки развернулись на месте и направились к столу, приставленному к стене.
Рейт не мог не полюбопытствовать: "Кто они?"
"Жрицы-монахини святилища Женских Таинств. Вам неизвестен этот культ? Они встречаются повсеместно. Из какой области Тшая вы происходите?"
"Я прибыл издалека, - уклонился Рейт. - А девушка, которую они держат в клетке? Тоже жрица?"
Баоджиан поднялся: "Рабыня из Чарчана, насколько я понимаю. Ее везут в Фазм на ритуальные торжества - их справляют раз в три года. Я не имею к этому отношения. Я вожу караваны, бороздящие степи от Коада на проливе Дван до Тостанага на взморье Шанизада. Кого я сопровождаю, куда, с какой целью... - вожатый пожал плечами, поджал губы. - Монахини и рабы, дирдирмены, кочевники, полукровки неизвестного происхождения - для меня все одинаковы". Он холодно улыбнулся и удалился.
Три путника вернулись к своему столу.
Задумчиво нахмурившись, Аначо изучал Рейта: "Любопытно, в высшей степени любопытно".
"Любопытно - что именно?"
"Твое странное оборудование, по качеству не уступающее дирдирскому. Твоя одежда, неизвестного на Тшае покроя. Необычные пробелы в столь же необычных знаниях. Можно подумать, что ты действительно с другой планеты. Абсурдное притязание, конечно".
"Я этого не утверждал", - сказал Рейт.
"Слова твоего спутника".
"Значит, с ним тебе и придется обсуждать этот вопрос", - Рейт отвернулся, наблюдая за жрицами, мрачно насупившимися над мисками с супом. Вскоре к ним присоединились еще две монахини, а между ними посадили девушку из клетки. Первые две, недовольно кряхтя, дергая локтями и раздраженно оглядываясь, сообщали результаты беседы с вожатым каравана. Девушка удрученно сидела, сложив руки на коленях, пока одна из монахинь не стала тычками понукать ее, указывая на миску с супом, после чего пленница принялась безразлично есть. Рейт не мог отвести от нее глаз. "Раз она рабыня, не продадут ли ее жрицы? - подумал он с внезапным возбуждением, сразу остывшим. - Нет, почти наверняка нет". Девушке чрезвычайной красоты прочили чрезвычайную судьбу. Рейт вздохнул, отвел глаза в сторону и заметил, что другие - а именно иланты - не меньше него интересовались молодой пленницей. Они разглядывали ее с головы до ног, покручивая усы, тихо переговариваясь и ухмыляясь с раздражавшей Рейта похотливой веселостью. Неужели они не сознавали всей трагичности ее положения?
Жрицы поднялись из-за стола, обвели окружающих вызывающими взглядами и вывели девушку из зала. Некоторое время они строем вышагивали по огороженному двору то в одну, то в другую сторону. Девушка шла рядом, то и дело отставая, и монахини толчками заставляли ее догонять их невольными пробежками. Следопыты-иланты, выйдя на улицу, присели на корточках у стены караван-сарая. Вместо боевых шапок с человеческими черепами на них теперь были квадратные береты из мягкого коричневого вельвета. Каждый налепил украшение - большую пунцовую мушку - на лимонно-желтую щеку. Они щелкали орехи, сплевывая кожуру в пыль, и не сводили глаз с девушки. Перекидываясь шуточками, следопыты поддразнивали и понукали друг друга. Наконец один поднялся, стал лениво переходить двор и, постепенно ускоряя шаги, оказался за спиной маршировавших жриц. Он заговорил с девушкой, та непонимающе взглянула на него. Монахини остановились, обернулись. Самая высокая воздела руку, указывая пальцем в небо, и сделала иланту гневный выговор. Тот, нагло ухмыляясь, продолжал приставания. При этом он не обратил внимания на дородную монахиню, подобравшуюся сбоку - та с размаху нанесла ему жестокий удар в висок. Илант свалился на песок, но тут же вскочил, плюясь и чертыхаясь. Жрица, оскалившись, двинулась вперед. Илант приготовился огреть ее кулаком. Монахиня по-медвежьи обхватила его, треснула лбом по голове, приподняла и, поддав животом, швырнула в сторону. Подступив к упавшему, она пнула его; к ней присоединились остальные жрицы. В конце концов илант выкарабкался на четвереньках из круга разъяренных женщин, встал, выкрикнул оскорбление, плюнул дородной жрице в лицо, отбежал и вернулся к гикающим, гогочущим товарищам.
Монахини продолжали прохаживаться, злобно поглядывая на илантов. Солнце садилось, отбрасывая длинные тени на огороженный двор. С холмов спустилась группа щуплых оборванцев - белокожих, скуластых, с желто-коричневыми волосами, угловатыми профилями и маленькими раскосыми глазами. Мужчины стали играть на гонгах, а женщины исполнили курьезный танец, бросаясь из стороны в сторону с поворотливостью насекомых. Тощие босые дети, укутанные в длинные накидки, сновали с пиалами среди приезжих, выпрашивая подаяние. На противоположной стороне двора путешественники развешивали простыни и платки - оранжевые, желтые, рыжие и бежевые прямоугольники, полоскавшиеся в порывах ветра, налетавшего с холмов. Жрицы с девушкой-рабыней вернулись к дому-подводе и скрылись за окованными дверями.
Солнце село за холмы. Сумерки опустились на караван-сарай, на дворе стало тихо. В передвижных жилищах каравана мерцали тусклые огни. Степь за выходами скал превратилась во мглу, окаймленную сливовым отсветом заката.
Рейт поужинал миской жгучего гуляша с ломтем хлеба из зерна с отрубями и блюдцем маринованных овощей. Траз стоял поодаль, наблюдая за азартной игрой. Аначо не было видно. Рейт вышел на двор, взглянул на звезды. Где-то среди незнакомых созвездий едва заметными блестками по другую сторону Солнца должен был светиться Цефей. Невооруженным глазом, однако, различить его было невозможно. Земное Солнце, удаленное на 212 световых лет, стало невидимой звездой десятой или двенадцатой величины. Слегка подавленный, Рейт опустил глаза.
Жрицы сидели снаружи на палубе подводы, переговариваясь вполголоса. Девушка-рабыня стояла в клетке. Подчинившись влечению вопреки принятому решению, Рейт обогнул огороженный двор, зашел за подводу и заглянул в клетку. "Эй!" - тихо позвал он.
Девушка обернулась, посмотрела на него, ничего не сказала.
"Подойди, - сказал Рейт, - хочу с тобой поговорить".
Она медленно подошла и встала у решетки, глядя сверху.
"Что они собираются с тобой делать?" - спросил Рейт.
"Не знаю, - у нее был хрипловатый мягкий голос. - Меня выкрали из сада в Катте, перевезли на корабль и посадили в клетку".
"Зачем?"
"Потому, что я красивая - так говорят... Тихо! Они что-то почуяли - спрячься".
Чувствуя себя последним трусом, Рейт опустился на колени и пригнулся. Девушка стояла, держась за решетку, и смотрела вдаль. В клетку заглянула монахиня. Не обнаружив ничего подозрительного, она вернулась к сестрам.
Девушка тихо позвала: "Ушла".
Рейт поднялся, стыдясь нелепости происходящего: "Ты хочешь на свободу?"
"Конечно! - голос ее звучал возмущенно. - Не хочу справлять их обряды! Они меня ненавидят, потому что я красивая, а они безобразные!" Она всмотрелась в лицо Рейта, едва озаренное отсветом из окна неподалеку: "Я тебя сегодня видела, - сказала она, - ты стоял у дороги".
"Да. Я тебя тоже запомнил".
Девушка обернулась: "Сейчас вернутся - лучше уходи".
Рейт удалился. С другой стороны двора он видел, как жрицы заталкивали девушку в дом. Рейт вернулся в зал ожидания. Некоторое время он наблюдал за играми. Здесь играли в шахматы на доске из сорока девяти клеток - у каждого игрока было по семь фигур. В другой игре с недоступными непосвященным сложными правилами использовались диск и небольшие нумерованные фишки. Кое-где развлекались карточными играми. На всех столах стояли фляги с пивом. Женщины из племени, населяющего холмы, бродили среди столов и предлагали себя. Завязались несколько потасовок, кончившиеся ничем. Один из приезжих принес флейту, другой - лютню, третий стал извлекать звонкие низкие звуки из длинной стеклянной трубы - зазвучала музыка. Рейт подивился странности ее мелодической структуры. Траз и дирдирмен давно поднялись в свои комнаты. Рейт скоро последовал их примеру.
4
Рейт проснулся с тягостным предчувствием, поначалу невразумительным. Скоро, однако, он вспомнил об истории с девушкой и жрицами святилища Женских Таинств. Нахмурившись, Рейт лежал и глядел в оштукатуренный потолок: полнейшее безумие - заниматься вещами, недоступными пониманию! Чего, в конце концов, он может добиться?
Спустившись в зал ожидания, Рейт позавтракал кашей, поданной одной из неряшливых дочерей хозяина, после чего вышел и присел на скамью во дворе, с пылкой тоской надеясь хоть мельком увидеть девушку-пленницу.
Жрицы не замедлили появиться и проследовали в караван-сарай - девушка шла между ними, неподвижно глядя перед собой и ничего не замечая.
Через полчаса монахини снова вышли на двор и завязали беседу с маленьким человеком из племени с холмов, благоговейно бегавшим блестящими глазками, подобострастно скалившим зубы и часто кивавшим.
Из здания караван-сарая гурьбой вывалились иланты. Переходя двор, они бросали косые взгляды на монахинь и плотоядные - на девушку. Иланты вывели двуногих скакунов и принялись счищать роговые наросты с серо-зеленых шкур.
Жрицы закончили разговор, направились со двора в степь и стали прохаживаться за укрепленными скальными обнажениями. Девушка отставала, чем постоянно вызывала раздражение монахинь. Иланты смотрели им вслед, вполголоса обмениваясь какими-то замечаниями.
Вышел Траз, сел рядом с Рейтом и указал на степь: "Зеленые часчи близко - большой отряд".
Рейт ничего не видел: "Откуда ты знаешь?"
"Чую дым костров".
"Не замечаю никакого запаха", - ответил Рейт.
Траз пожал плечами: "Большой отряд - триста, четыреста часчей".
"Гм... Ну, а это тебе откуда известно?"
"Нужно сравнивать силу ветра и отчетливость запаха. Небольшой отряд разводит меньше костров, чем большой. Сегодня стелется дым становища трехсот зеленых часчей".
Рейт воздел руки к небу, признавая поражение.
Иланты взобрались на скакунов, выехали тяжелым галопом к скалам за воротами и там остановились. Аначо, незаметно оказавшийся поблизости, сухо усмехнулся: "Собираются досадить монахиням".
Рейт вскочил, пошел посмотреть. Иланты ждали под прикрытием скал, пока не появились гуляющие монахини, и выпрыгнули им навстречу на скакунах. Жрицы в испуге отпрянули. Иланты, язвительно хохоча и гикая, подхватили девушку и, перебросив ее через седло одного из всадников, понеслись в холмы. Монахини сначала ошеломленно застыли, потом бросились назад во двор с пронзительными хриплыми криками. Хватаясь за рукава вожатого Баоджиана, они указывали в степь дрожащими пальцами: "Желтые твари украли каттскую деву!"
"Пусть развлекутся, - успокоительно отвечал Баоджиан. - Они ее вернут, когда вдоволь позабавятся".
"Вернут - в бесполезном состоянии! После всех наших странствий, после всего, что мы вынесли! Крах, провал, фиаско! Я - мать-настоятельница семинарии в Фазме! И вы ничем не поможете?"
Вожатый каравана сплюнул в грязь: "Я никому не помогаю. Мое дело - поддерживать порядок в караване да подводы водить. На остальное нет времени".
"Подлец! Разве они не твои подчиненные? Обуздай их!"
"Я командую караваном. Происходящее в степи меня не касается".
"Что же нам делать? Мы ограблены! Торжество очищения не состоится!"
Не помня себя, Рейт уже мчался по степи в седле скакуна. Его побудил к действию глубокий подсознательный стимул. Теперь, когда скакун покрывал степь громадными прыжками, он изумлялся рефлексам, заставившим его отшатнуться от вожатого и броситься в седло. "Что сделано, то сделано", - утешал он себя с каким-то горьким удовлетворением. По-видимому, плачевная судьба прекрасной рабыни была для него важнее собственных бед.
Иланты уехали недалеко - до небольшой песчаной площадки под накренившимся валуном, в ложбине между холмами. Когда прибыл Рейт, девушка стояла, в смятении прижавшись к отвесной каменной глыбе. Иланты только закончили привязывать скакунов. "Чего тебе? - недружелюбно спросил один. - Прочь отсюда! Мы собрались проверить качества каттской девицы".
Другой похабно рассмеялся: "Ей полезно будет заранее поучиться женским таинствам!"
Рейт предъявил пистолет: "С радостью прикончу любого - или всех, вместе взятых". Он подозвал девушку жестом: "Иди сюда".
Иланты молча стояли, их черные усы понуро повисли. Девушка медленно взобралась на седло перед Рейтом. Он натянул поводья и повернул скакуна, направив его вниз по ложбине. Девушка глядела на Рейта с непонятным выражением - хотела было что-то сказать, но промолчала. Иланты оседлали скакунов и пронеслись мимо, погоняя короткими выкриками, гикая и ругаясь.
Жрицы стояли у въезда на двор караван-сарая, обозревая степь. Увидев четыре фигуры в черных облачениях, Рейт придержал скакуна. Монахини тут же принялись делать повелительные жесты, приказывая ему приблизиться.
Девушка с отчаянием проговорила: "Сколько тебе заплатили?"
"Нисколько, - сказал Рейт. - Я действую по своему усмотрению".
"Отвези меня домой! - умоляла девушка. - Возьми меня в Катт! Мой отец заплатит гораздо больше - все, что попросишь!"
Рейт указал на черную линию, шевелившуюся на горизонте: "Боюсь, это зеленые часчи. Пора возвращаться".
"Мерзкие бабы схватят меня, и опять посадят в клетку!" - голос девушки дрогнул. Ее самообладание - или безразличие - стало пропадать. "Они меня ненавидят, они что-то замышляют... что-то отвратительное! - она протянула руку. - Вот они идут! Пусти меня!"
"Одну? В степь?"
"Лучше в степь!"
"Я не подпущу их к тебе", - сказал Рейт. Он медленно подъехал к караван-сараю. Жрицы ждали в проходе между выходами скал. "Благородный человек! - воззвала мать-настоятельница. - Ты совершил достойный поступок! Ее не успели осквернить?"
"Не ваше дело!" - огрызнулся Рейт.
"Как то есть - не наше? Разве можно так отвечать?"
"Она принадлежит мне. Я отнял ее у трех бойцов. За возмещением ущерба обращайтесь к ним. Моя добыча остается за мной".
Жрицы от души расхохотались: "Смотри, как возомнил о себе, распетушился! Верни нашу собственность, или худо тебе придется! Мы - жрицы-монахини святилища Женских Таинств".
"Если вы посягнете на меня или на мою добычу, в ваше святилище доставят четырех мертвых монахинь", - сообщил Рейт и проехал мимо, во двор. Жрицы уставились ему вслед. Рейт соскочил с седла, помог девушке спешиться. Теперь, наконец, он понял, почему инстинкт заставил его броситься за илантами вопреки здравому смыслу.
"Как тебя зовут?" - спросил он.
Девушка задумалась - словно Рейт задал ей сложнейшую из загадок, и неуверенно ответила: "Мой отец - господарь Синежадентного дворца". Помолчав, прибавила: "Мы из касты Эгис. Иногда меня именуют Синежадентной Розой, а в незначительных случаях - Розой Красоты или Розой Катта... Мое цветочное имя - Иилин-Йилан".
"Довольно запутанная система", - заметил Рейт, на что девушка кивнула, как будто ей этот вопрос тоже представлялся чрезмерно усложненным.
"Как тебя зовут друзья?"
"Это зависит от их касты. Ты высокороден?"
"О, разумеется!" - отвечал Рейт, не видевший ни малейшей причины претендовать на низкое происхождение.
"Каковы твои намерения? Если я твоя рабыня, то дружеским именем пользоваться не пристало".
"У меня никогда не было рабынь, - сказал Рейт. - Искушение велико. Но я предпочел бы называть тебя дружеским именем".
"Тогда можешь звать меня Розой Катта - это формальное дружеское имя. Или, если хочешь, цветочным именем - Йилин-Йилан".