И из этого-то зеркала безо всякого вреда для себя, без звона, шума-грохота и брызганья осколков и вывалился Уильям Магнус на неприветливый пол российского красного уголка, причем тут же приглушенно взвыл: соприкосновение с полом не прошло даром для крутого ученого лба Вилли. Мало того. На Гогейтиса свалились два отполированных до зеркального блеска серебряных щита, которые он протащил с собою для исполнения своего грандиозного плана. Щиты неласково брякнули Уильяма по… по ногам. В целом, по ногам.
"Вечно я погрешности не просчитываю до конца! - выругал сам себя магистр. - А ведь еще в детстве говорили мне, что точность никогда не бывает лишней!"
Он приложил к набухавшей на лбу шишке ладонь, потом бережно потер ушибленное серебряными щитами место и лишь после этого огляделся.
Поначалу осмотр его даже испугал.
Красный уголок клуба села Верхние Затиральники и в лучшие свои времена не блистал красотой, а тем паче изяществом. На его посеревших от пыли и длительного отсутствия ремонта дощатых стенах висели унылые плакаты, лозунги, стенды и транспаранты с призывами закончить посевную в срок и повышать надои в период перестройки. Зачехленные паутиной переходящие знамена в неясном свете комнаты казались похожими на разочаровавшихся в своем труде наемных убийц. Треугольнички ветхих наградных вымпелов напоминали остатки штандартов побежденных древних армий. Сломанные стулья, колченогий журнальный столик с дыркой посреди столешницы (дырку пыталась прикрыть покореженная старая галоша сорок пятого примерно размера) и две садистски изуродованные радиолюбителями и просто алкашами акустические колонки от неработающего стереофона "Блесна" выпуска 1978 года, сиротливо торчавшие посреди замусоренной комнаты, делали интерьер совсем уж кладбищенски мрачным. Поэтому Уильям, едва придя в себя и более-менее освоившись, поспешил покинуть эту комнату, благо что дверь (как и предупреждала Карина) была не заперта.
Сам же клуб, состоявший из большого зала заседаний, маленького зала для танцев и комнатушки для просмотров привозных кинофильмов, по случаю весеннего долговременного запоя сторожа и перманентного отсутствия культурно-развлекательной программы был совершенно безлюден, что немало порадовало Уильяма. Но он, следуя советам своей оставшейся, в герцогском замке возлюбленной, не торопился выходить на свет Божий. Пристроившись у немытого окна, за которым медленно дотлевал погожий мирный деревенский день, Уильям Магнус Гогейтис дожидался наступления сумерек. В сумерках его черный камзол и черные же бархатные штаны с высокими сапогами будут вполне уместны и, как выразилась Карина же, "современны".
Едва закат погас где-то на середине загаженной бензином и сливом с птицефабрики местной речки под странным названием Сладкая Упыринка, Уильям Магнус, справившись с несложной конструкцией оконных шпингалетов, выбрался с черного хода деревенского клуба, отряхнулся брезгливо (все-таки пыли здесь было чересчур много!) и короткими перебежками, стараясь не попадаться никому на глаза, направился к стоящей под наполовину спиленной березой избе с ярко-красной черепичной крышей. Здесь, согласно четким указаниям Карины, жила ее мать, Сирена Федоровна Свердлова, одна из лучших работниц местной птицефабрики.
Не все, ох, не все возможные варианты визита к маме просчитала Карина, инструктируя Уильяма. Например, она вовсе не предусмотрела того, что в этот вечер ее давно вдовствующая мама окажется дома не одна.
В тот момент когда Уильям вежливо постучался в обитую изодранным дерматином дверь бывшего Карининого жилища, Сирена Федоровна как раз накрывала на стол. Ее посетитель, бывший передовой бригадир трактористов, в этот момент пока развлекался тем, что вдумчиво и обстоятельно дегустировал изготовленный Сиреной Федоровной свежий самогон, а заодно изредка поглядывал на стыдливо белеющее в углу комнаты ложе деревенской страсти, которой (страсти) еще не пришел черед, ить какая ж страсть без самогону… В ходе дегустации экс-бригадир только было собрался внести рационализаторское предложение по способу очистки первача при помощи купороса и пропитанного марганцовкой войлока, как и раздался стук в дверь.
- Кого еще черт принес на ночь глядя? - Сирена Федоровна поставила на стол миску с салатом "оливье по-деревенски" и нервно отерла руки передником. Она почему-то подумала, что это заявилась соседка - сплетница Райка - опять занять спичек или керосину до пенсии. Если соседка увидит, что у Сирены Федоровны гость, об этом завтра же примутся судачить все Затиральники… Хотя у самой Райки только ленивый промеж ляжек не грелся. Шлюха паскудная! Принесла ее нелегкая, стерву языкастую!
Стук повторился.
- Иди открой, что ли, - встревожено посоветовал бывалый тракторист и закрылся от возможных неприятностей стаканом с новой порцией самогона.
- Ох, я ей сейчас выскажу, шалаве неудойной, чтоб вдругорядь не шлялась! - уверенная в том, что приперлась-таки Райка, пообещала в сердцах Сирена Федоровна и вышла в сени. Однако, когда она открыла дверь, заготовленная ядовитая фраза "Чего приперлись, Раиса Ляксевна, ай опять соль на ночь глядя кончилась, ж… посолить нечем?!" застряла у нее в горле.
- Добрый вечер, - слегка коверкая слова, сказал незнакомец в черном. - Могу я войти, чтобы поговорить с вами? Это весьма важно.
Сирена Федоровна уловила легкий, но очень изящный акцент, присутствующий в речи симпатичного, но слишком уж странно одетого мужчины, и ей почему-то показалось, что это иностранный шпион.
- Вася! - отчаянно крикнула она, забыв про все правила конспирации. - Иди сюда, тут шпион!!!
Бригадир-самогоновед на зов явился незамедлительно, при этом, правда, крепко держась за стену, поскольку самогон оказал на него самое мощное и сногсшибательное воздействие.
Г'ыде шпион? - спросил Вася.
Послушайте, - мягко проговорил Уильям, с некоторой опаской поглядывая на мужлана, напоминавшего внешностью кусок доисторической породы, силой тектонических преобразований отколовшийся от скалы. - Я вовсе не шпион, с чего вы взяли?
- А эт-то мы счас раз… раз… разг'ылядим! - пообещал каменнолицый поздний гость Сирены Федоровны.
Уильяму совершенно ни к чему были лишние разговоры, долгие объяснения, пререкания и упреки типа: "Да брешешь ты все, мужик!" К тому же всю свою миссию Гогейтису требовалось выполнить строго до полуночи (по местному времени). А миссия у него была… Ну да, практически невыполнима. Поэтому Уильям улыбнулся обезоруживающе кроткой улыбкой и сказал:
- Нет причин для беспокойства. Поверьте, Сирена Федоровна. Я из столицы, привез вам большой привет от вашей милой дочери.
- Ах! - только и смогла проговорить Сирена Федоровна, от волнения осев в вовремя подставленные крепкие руки Василия-тракториста.
…Разумеется, "дорогого гостя", по выражению Сирены Федоровны, вопреки всем его отказам-отнекиваниям, усадили за стол с деревенскими разносолами и тем самым самогоном. Уильям, крепко памятуя наказ Кариночки "Не пей там ничего, даже воды!!!", от предложенного угощения деликатно и настойчиво отказался, мотивируя это тем, что он заглянул буквально на несколько минут.
- Я здесь проездом, - объяснил Уильям. - И госпожа Карина просила меня передать вам от нее большой привет.
- Ох! Госпожой ее даже величаете! - всплеснула руками Сирена Федоровна. - А я уж и не чаяла, где и как теперь живет моя Кариночка. Писем из Москвы от нее уж, почитай, больше полугода нет… А вы с моей дочкой в Москве познакомились?
- Да, - начал излагать придуманную Кариной легенду Уильям. - Дело в том, что я являюсь директором театральной студии "Новое пламя". Однажды на премьеру одного из студийных спектаклей пришла ваша дочь. Представление произвело на нее неизгладимое впечатление. После спектакля мы с Кариной говорили… долго говорили, и я предложил ей роль в нашем театре.
- Ой! Ажно не верится, что дочушка стала артисткой! И кого же играет моя Кариночка в театре вашем? - Сирена Федоровна так увлеклась выслушиванием рассказа незнакомца, что и не заметила, как се геройский бригадир Василий тихо растворился в густо-чернильной синеве наступающей ночи, а вместе с ним растворилась и двухлитровая бутыль самогона…
- Кого играет? - не смутился вопросом Уильям. - Да в основном все королев, королев… Осанка у нее очень для таких ролей подходящая. И… внешний облик.
- Да, моя Кариночка красавица! - порадовалась Сирена Федоровна. И тут же слегка всполошилась. - А вы, часом, уж не ухажер ли ейный будете?
- Я являюсь директором, - повторил затверженную фразу Уильям, потому что не знал в точности, что означает слово "ухажер".
- Конечно-конечно… А что же вы ничего не пьете, не едите? Угощайтесь, все у нас хоть и простое, деревенское, да зато натуральное, прямо с огорода!
- Благодарю, но у меня сценическая диета. Лечебное голодание, - вспомнил Уильям Каринины советы и толково ввернул подходящую к случаю фразу.
- То-то я гляжу, вы такой худющий, хоть и симпатичный. А звать-величать вас как?
- Уильям Магнус Гогейтис. Я американец шведского происхождения. - Еще одна выдумка Карины. - Сирена Федоровна. Я ведь приехал не только для того, чтобы привет вам от дочки передать, а еще и по важному делу.
- Да?
- Да. У меня к вам просьба творческого характера.
- Это какая же? - удивилась Сирена Федоровна.
- Наша следующая пьеса будет называться "Переполох в курятнике", - гнул свою линию Гогейтис. - Для полноты сценического образа мне нужно увидеть… место, где может одновременно находиться очень много, просто катастрофически много кур, петухов, перьев всяких… Сами понимаете, в богемной столице такого места не найти. Вот ваша дочь Карина посоветовала мне приехать к вам. В ваше славное село с таким поэтическим названием - Верхние Затиральники!
Окончание речи Гогейтиса, обильно, как блины сметаной, сдобренное лестью, сделало свое дело.
- Правильно дочка посоветовала, я почетная птичница нашей знаменитой на весь Обтиралинский район птицефермы! Через вот эти самые руки, - Сирена Федоровна продемонстрировала коричневые от солнца, оплетенные сеткой взбугрившихся вен и артритных шишек кисти, - столько кур прошло - и не счесть! У меня за большой персональный вклад в дело птицеводства столько грамот имеется - полон сундук под божницей стоит.
- Мне бы ваших птичек поглядеть… - тонко напомнил Уильям.
- А что ж?.. Завтра с утречка тогда и сходите со мной на ферму, поглядите, коли вам надо.
- Не утром. - Гогейтис проникновенно поглядел на женщину. - Сейчас.
- Да как же это? Ночь-полночь на дворе!
- У меня срочный рейс. Пора в путь-дорогу… Понимаете? Самолет до Москвы. Опоздаю, если мы перенесем пере… осмотр птичек на утро…
- А, понятно… Что ж, тогда идемте, посмотрите сейчас на нашу ферму. Сторожа попрошу, он откроет.
Гость сразу подхватился:
- Благодарю! А вот это вам от дочки подарок. - И вытянул из кармана длинный платок из золотых, с вкраплениями-сердечками голубого бисера кружев. Этот платок Карина потихоньку стащила из какого-то сундука, коими в изобилии забита была герцогская кладовая, и передала Уильяму с просьбой сделать Сирене Федоровне подарок. Благо этой покражи не видела герцогская домоправительница, иначе ждал бы Карину форменный разнос: золотой кружевной платок был не чем иным, как венчальной накидкой прабабки герцога Синелии Дюбелье-Рено, урожденной Рубероид, и стоил целое состояние.
А Сирена Федоровна, приняв роскошную (и, видать, модную) столичную вещь, растаяла в улыбке:
- Ой, да как же… Да дорогое же, наверно… В церковь только в таком убранстве ходить али на профсоюзные собрания… Али на выборы… Вы за какую партию голосовали на прошлых-то выборах?
Уильям улыбнулся, изящно проигнорировав последний вопрос.
- А теперь, пожалуйста, покажите мне вашу птицеферму… Простите, что тороплю, но мне дорога каждая минута…
- Да, да, идемте!
Едва они вышли за калитку, как Уильям завопил так, словно вступил в свежую лепеху коровьего навоза, да притом обеими ногами (в смысле вступил, а не завопил, конечно):
- Щиты пропали!
Сирена Федоровна удивленно воззрилась на неожиданного гостя: тот схватился за голову и на непонятном наречии принялся причитать, словно гибель любимого трактора оплакивал…
- Какие щиты-то? Театральные, что ль, ваши? - деловито поинтересовалась Сирена Федоровна, бдительным взором вечной народной дружинницы и борца с расхитителями социалистической собственности окидывая сумеречные окрестности.
- Щиты серебряные, особенные, для… для новой пьесы, - вмиг ослабел духом и даже телом Гогейтис, кляня себя за глупость, недальновидность, бестолковость: можно ли было оставлять на улице такую ценность! Карина ведь предупреждала, что ее родина - прямо-таки оплот всякого преступного элемента!
- А серебра в них, щитах-то, много ли? - Сирена Федоровна прихватила морально раздавленного гостя за руку и повлекла за собой по деревенской разухабистой дороге.
- Они из чистого серебра. Так надо. Что же я наделал!.. В театре с меня голову снимут, это же казенное имущество, реквизит! О я гламур неиспепеленный! Все погибло! Все пропало!!!
- Да не огорчайтесь вы! Эк вас, иностранцев, по любому поводу пессимизьм треплет, ровно лихоманка какая. Не бойтесь, господин директор! Найдем мы ваш реквизит! Это небось давешний дружок-то мой, Василий, пошел к себе домой, да и прихватил по дороге, что плохо лежит.
- Мы сейчас идем к… Василию? - Гогейтис аж подпрыгивал от нетерпения. Время уходило, время, а он ни на полшага не приблизился к поставленной задаче!
- К нему самому… Не волнуйтесь только. Все найдется. А не найдется - уж такова судьба вам. У людей вон, иной раз в "Новостях" услышишь, самолеты цельные прям из-под носа угоняют, а тут какие-то актерские бирюльки, хоть и серебряные…
Сирена Федоровна и расстроенный Гогейтис добрались до неказистого вида избы, напомнившей Уильяму почему-то о тюремных казематах. Его спутница, не чинясь, толкнула ветхую покосившуюся калитку и вошла во двор.
- Василий, - негромко позвала она. - Ты где, паскудник?
В ответ на этот вопрос из-под куста персидской сирени донесся могучий храп.
- Я ж говорила! - обрадовалась Сирена Федоровна и указала Гогейтису на прикорнувшего под кустом мужика. - Вася и прихватил.
Действительно, пресловутые щиты-зеркала валялись неподалеку от пропахшего самогоном тела. Вор даже не удосужился толком их припрятать, просто кинул на них грязную промасленную телогрейку. Гогейтис, брезгливо отшвырнув эту самую телогрейку, немедленно подхватил зеркала и увидел, как в них отражается лиловое небо с призрачно-нежными весенними звездами.
- Пожалуйста, - с максимальной убедительностью в голосе попросил Гогейтис Каринину маму, - покажите мне ваших птиц. Для меня это вопрос жизни и смерти.
Именно так.
Уж полночь близится, а курицы все нет…
- Да ради бога. - Хотя Сирена Федоровна и устала, отказать гостю-иностранцу, да еще такому забавному, почему-то не получалось. - Берите ваши щиты, и пойдем.
Птицеферма превзошла все ожидания Уильяма. Он едва сдерживал себя, чтобы не разрыдаться от счастья. Две с лишним сотни кур! И почти сотня петухов! Их сонное квохтанье! Неповторимый запах помета! Это не только спасение от Удаленных, но и в дальнейшем, в мирном будущем - богатство. Которое станет его, Гогейтиса, законной добычей! Настоящее богатство, легко открывающее Гогейтису усыпанный золотом путь в сонм самых высокочтимых вельмож Тарсийского Ожерелья.
"Женюсь на Карине, - поглаживая сонного цыпленка, размечтался Уильям, - ферма будет наша, разведем еще больше кур, торговать будем, королева дарует нам титул Поставщиков Двора, будет сквозь пальцы смотреть на все коммерческие операции, и вот тогда никакой Континент Мира и Свободы нам не посмеет условий своих диктовать и поддельные птичьи голяшки всучивать вместо достойной пищи!"
Его бессвязные мечты прервала знатная птичница Сирена Федоровна.
- Ну что, посмотрели на наш деревенский курятник? Набрались для театра впечатлений? - зевая, спросила она. - А то ведь пора и домой… Я за полночь спать ложиться не привыкла…
И тут Уильям понял, что необходимо действовать оперативно и решительно. И, возможно, применить магию. Хоть и слабовато у него было с этой вечной противницей точного знания.
- Конечно, идемте, уже действительно поздно, - согласился он, мысленно прочел некое заклинание и при этом пристально посмотрел в глаза Сирене Федоровне.
Глаза знатной птичницы моментально сделались сонными, равнодушными и пустыми, словно стограммовые аптечные пузырьки из-под настойки боярышника, алчно опорожненные неразборчивым пьяницей. Глядела Сирена Федоровна в далекое никуда, словно вышла спросонья в уборную, а в уборной хулиганье-мальчишки дверь заколотили. И надо было просто вернуться в избу, потому что приснился, видать, Сирене Федоровне сон странный, и никакого театрального директора Гогейтиса с нею рядом и не стояло.
- Домой пойду, завтра на работу вставать рано, - пробормотала она себе под нос и сомнамбулической походкой двинулась прочь из своего большого курятника.
А Гогейтис, оставшись один, не стал терять времени понапрасну. Он расставил серебряные щиты точно друг против друга в узком проходе между проволочными клетками, в которых беспокойно кудахтали бесценные куры.
- Все получится, - лихорадочно шептал Уильям, запуская свою Систему Окон. - Все обязательно получится!
Но для подстраховки он помянул-таки девять рун перемещений, Общее Заклинание перехода и старинные нашептывания бабок-колдуний, умевших летать по небу посредством метлы да ночного горшка.
Страхование никогда не бывает лишним. А еще оно бывает обязательным. И Уильям об этом помнил крепко.
Когда население Верхних Затиральников на следующее утро продрало глаза, оказалось, что на месте птицефермы образовался заросший чахлыми незабудками да репейником пустырь. Самой же фермы и ее пернатого населения не было и в помине.
Сирена Федоровна хотела было заикнуться про то, что накануне исчезновения фермы к ней в гости наведался иностранный театральный директор, которому она показывала курочек, но быстро одумалась. Молчание - золото, и в данном случае это наблюдение было абсолютно верно. Тем более что, умываясь утром, Сирена Федоровна обнаружила в мыльнице под куском хозяйственного мыла массивное золотое кольцо с таким крупным бриллиантом, что в него можно было глядеться. Как в зеркало…
Птицеферма села Верхние Затиральники благодаря уму и несомненному таланту Уильяма Магнуса Гогейтиса совершила благополучное перемещение аккурат на ту самую полянку в герцогском лесу, где Карина и создатель Системы Окон впервые увидели гламура и дали ему решительный отпор. Истерическое кудахтанье несушек и нервное, но успокаивающе мужественное кукареканье ведущих петухов-производителей привели в чувство недвижно лежащего на полу фермы Уильяма. К тому же на голову ему взобрался полугодовалый голенастый цыпленок и явно собирался нагадить.
- Кыш! - согнал цыпленка Уильям со своей многострадальной головы и встал.
Куры приветствовали его, как плебс - своего нового тирана.
- Спокойно, птицы! - сказал им Гогейтис. - Я к вам скоро вернусь!