Когда я бросил артефакт в карман, там тихо звякнуло. Это дали о себе знать монеты, собранные по памятным местам города. Вытащив обе, я показал их Домбровскому и полюбопытствовал (не ради праздного интереса, конечно, а чтобы все точки над "ё" расставить):
- Бросали в могилу?
- Да-а-а, - удивлённо протянул он. - Откуда знаешь… те?
- А какого? - пропустив его вопрос мимо ушей, спросил я. - В смысле - зачем?
- Пашка сказал, что нужно что-нибудь взамен оставить. Начали шарить по карманам. Я в батиной штормовке был. Знаете, такая, стройотрядовская. В кармане и нашёл копейки. Батя, видать, когда-то наменял для таксофона и забыл. Это что, те самые?
- Думаю, да.
- А откуда они у тебя… вас?
- Это не важно. Важно другое. Важно то, что я тебе сейчас скажу. Я скажу, а ты на носу зарубишь.
Он нахмурил лоб, пытаясь сосредоточиться, а я ткнул ему пальцем в грудь и тихо-тихо, но в то же время очень увесисто, произнёс:
- Если рассудок и жизнь дороги, держись подальше от торфяных болот. Ты понимаешь, о чём я?
Он выдержал долгую паузу, но потом всё же кивнул.
- И вот что ещё, - продолжил я. - Никому и никогда не рассказывай об этой истории. Никогда и никому. Расскажешь, всё равно никто не поверит, а ты сумасшедшим прослывёшь.
- Почему это не поверят? - пожал он плечами. Тут я показал ему кулак, Домбровский оценил его размер и промямлил: - Ну, допустим, буду молчать. Всё равно кто-нибудь сообразит, что парни неслучайно один за другим погибли. А сообразит - вопросы начнёт задавать.
- А ты не отвечай, - прибавив в голосе металла, сказал я. - Погибли и погибли. А что разом, так то совпадение. И никаких доказательств нет тому, что это не случайность. Одного сердце подвело, другой Шумахера из себя корчил, а третий… А третьего псы загрызли. Жил на отшибе, столкнулся со стаей, загрызли. Бывает. Сплошь и рядом. А потом есть и ещё одно обстоятельство, из-за которого ты не должен афишировать эту историю.
- Какое?
- Запредельное.
Для него это слово значило совсем не то, что для меня, но я произнёс его таким голосом, что клиент проникся.
- Ладно, Егор Владимирович, - чуть ли не шёпотом сказал он, - я всё понял. Буду молчать. Могила. - Обронив это опасное словечко, он вздрогнул и тут же исправился: - Буду нем как рыба. - А потом уставился на уплывающий артефакт и спросил с неимоверной тоской: - Что, бубен у себя оставите? Или как?
- Или как, - ответил я, ободряюще похлопал его по плечу.
Когда я щёлкнул замком, Домбровский попытался ударить меня бутылкой. К его несчастью (а вернее - к счастью) я ожидал нападения. Чуть сдвинулся, и бутылка прошла мимо головы. В следующую секунду паренёк оказался на полу с разбитым лицом. Пожелав ему удачи, я вышел на лестничную площадку.
Пока поднимался лифт, я думал о том, как же нелегко сейчас бедолаге. Ему и спастись хочется, и со штуковиной, расширяющей горизонты сознания, расстаться - моя пре-е-елесть - невмоготу. Беда просто. Просто беда.
И вспомнился мне на этот счёт один бородатый анекдот.
Там так.
Стук в дверь. "Это вы Изю из проруби вытащили?" "Я". "А где таки его шапочка?"
И тут так.
16
Телефон ожил в тот миг, когда я проезжал в тарахтящем лифте третий этаж.
- Тугарин? - спросил смутно знакомый мужской голос.
- Он самый, - ответил я.
- Девчонку назад получить хочешь?
- Есть такое дело.
- Терминалы за Батарейной знаешь?
- Найду.
- Подъезжай к пятой площадке.
Я успел уточнить:
- Когда?
- Сейчас, - ответил незнакомец, после чего отключился.
Гнал я к месту "стрелки", не разбирая светофоров. Гнал и орал во всё горло старую "ковбойскую" песню:
- Хорошо в степи скакать, свежим воздухом дышать, лучше прерий места в мире не найти!
Подрезал, сигналил, раздавал направо и налево "средние пальцы", материл лезущих под колёса пешеходов и орал:
- Мы залезем ночью в дом и красотку украдём, если парня не захочет полюбить!
Песня была в тему, поэтому, добираясь до сентенции "Но зачем такая страсть, для чего красотку красть, если можно просто так уговорить", я запускал её на новый круг.
Подъехав к железнодорожному переезду, притормозил и спросил у промышляющего сбором пустой тары старикана:
- Отец, где тут пятая площадка?
Тот приблизился и оказался никаким не стариком, а просто припухшим бродягой. Впрочем, сказать точно, сколько ему лет, я бы не взялся. Бомжи - особая раса, по их лицу возраст определить трудно.
- Это-то, мля, бутылочек пустых нет? - прежде чем ответить, спросил извиняющимся голосом санитар городских окраин.
- Чего нет, того нет, - ответил я.
- Там-то пятая, мля, - показал он рукой, шмыгнул чумазым носом и спросил: - А куревом не разживусь?
Я сунул ему пачку "верблюжатины". Он прицелился вытянуть сигарету, но, оценив тонны грязи под его обкусанными ногтями, я разрешил:
- Всё забирай.
Он, сцапав добычу, обрадовано воскликнул:
- Человек, мля!
- Это ты, дружище, не угадал, - возразил я и дал по газам.
"Пятой площадкой" оказалась окружённая бетонным забором промзона. Я уверенно направил болид в раскрытые настежь ворота и, перевалив через грузовые весы, ворвался на безлюдную площадку, заваленную огромными кучами металлолома, каждая их которых отсылала своим мрачным видом к знаменитому верещагинскому полотну. Лихо обогнув одну за другой печальные эти сопки, я сходу взлетел на укреплённую железобетонными плитами насыпь и с гагаринским "Поехали!" перелетел через ржавые рельсы магнитного крана. Выехал на подобие дороги, промчался ещё немного, подлетая на ухабах, и с разворотом - щебень из-под колёс брызгами - притормозил у трёхэтажного здания конторы. Возле крыльца стоял чёрный "лэндкрузер", к нему и пристроился.
Трёхэтажка походила на дом Павлова после последней атаки фрицев, но не пустовала. Меня ждали. Я ещё вылезал из машины, а ко мне уже подошли три неброско одетых мужчины, вооружённых помповыми дурами. В одном из них я узнал Павла - того самого бойца-борца, который приходил ко мне давеча в офис в составе придурковатой делегации. Он ничуть не изменился, только на лбу его желтела знатная гематома, а левое ухо было залеплено пластырем.
Я как его увидел, тут же понял, чей это был голос в телефоне. Его, Павла, и был.
"Извини, Охотник, что на тебя грешил, - мысленно обратился я к своему неведомому врагу. - Всё оказалось банальней".
Да, я был наивен, полагая, что ребята из "Фарта" тут не причём. Ошибся я, переоценил силу своих устрашающих фокусов. Ни черта они не испугались. Вернее так: те, что приходили, конечно, перетрухнули хорошенько (Павел, к примеру, косился на меня с подозрением и держался настороженно), но Большой Босс от своего не отступил. Не тратясь на артподготовку, кинул пехотинцев криминальной войны в новую атаку. Оно и понятно - легко быть Наполеоном, наблюдая бой со стороны.
- Не опоздал? - спросил я, обращаясь к Павлу, как к старому знакомому.
Он поиграл желваками, но ничего не ответил. Молча сунул руку мне за пазуху, вытащил из кобуры кольт и запихнул его себе сзади под ремень. После чего, показав уже своим стволом на перекошенную дверь, сказал:
- Волыну сдал, ноги вытер, заходи.
Я не успел наложить на машину охранное заклятие, поэтому сказал одному из двух стоящих на входе бойцов:
- Присмотри за тачкой. Я скоро.
- Не Эрмитаж, не стырят, - буркнул боец.
А Павел поторопил меня:
- Иди, иди.
До поры до времени я был вынужден играть по их правилам, поэтому покорно направился к зданию, от которого несло карбидом и древесной гнилью. Но, задержавшись на пороге, всё же не отказал себе в удовольствии спросить:
- А где, Паша, твой кореш Савва?
- В больничке твоими стараниями, - зло процедил Павел сквозь зубы и больно ткнул стволом мне в спину.
Он довёл меня по тёмному коридору до кабинета, вход в который охраняли ещё два статных вооружённых хлопца. В самом же кабинете за столом, каким-то чудом сохранившимся в этом разгромленном здании, сидел юрист фирмы "Фарт". Господин Ащеулов. Пётр Вениаминович. Собственной персоной.
- Вам в прошлый раз мало показалось? - спросил я с порога. - А, крысёныш?
Ащеулов ощерился, но сдержался. Провёл ладонью по зализанной чёлке и ледяным голосом произнёс:
- Мы в прошлый раз недоговорили, Егор Владимирович. Присаживайтесь.
Я оценил шутку - в кабинете был только один стул, на нём сидел сам Ащеулов.
- Спасибо, пешком постою, - сказал я. - Давай по делу.
- Ну, по делу, так по делу, - согласился он и щёлкнул замками лежащего на столе кейса. Достал бумаги, вытащил ручку и предложил: - Подписывайте, Егор Владимирович.
- Скажи сначала, что с девушкой?
- С ней всё в порядке.
- Хочу убедиться.
Ащеулов кивнул, и Павел, продолжая держать меня под прицелом, набрал номер телефона. Когда на том конце отозвались, он приказал:
- Дай трубу девчонке.
И протянул мобильник мне.
- Лера? - спросил я.
- Шеф, это вы?! - обрадовано воскликнула моя бедовая помощница.
- Нет, это Бэтман.
- Ха!
- С тобой всё в порядке?
- Более-менее.
- Хорошо, что не менее-более. Держись. Я тебя вытащу. Уже вытаскиваю.
- Ага, шеф, давайте. А то мне уже очертели эти тупые ро…
На этом связь прервалась, я вернул телефон Павлу и, обращаясь к Ащеулову, заявил:
- Сначала девчонка, только потом факсимиле.
Тот неожиданно легко согласился:
- Ради бога.
Слишком легко согласился. Подозрительно легко. Но я раньше времени взрываться не стал, озвучил свой план:
- Сажаете её в мою машину, она отъезжает к воротам, звонит, и только тогда я подписываю эти ваши чёртовы бумажки.
Ащеулов и тут пошёл навстречу:
- Нет проблем, Егор Владимирович. - И глядя мне через плечо, приказал Павлу: - Организуй.
Борец вышел, и мы с господином Ащеуловым остались наедине. Юрист старательно отводил глаза и делал вид, что просматривает экземпляры договора, а я скрашивал ожидание тем, что рассматривал паутину в углу и думал. Сначала о том, что зря вчера юриста не отделал и отпустил ненаказанным. Затем мысль сделала кульбит, и я стал прикидывать, что они дальше предпримут. Интуиция подсказывала, что живым они меня отсюда не отпустят. Прихлопнут. Получат подпись и удавят. Удавили бы и так, да, видимо, решили обезопасить себя от исков возможных наследников. Ну а как только обезопасят, так сразу в бетон закатают. Сначала меня, а потом и Леру. Свидетеля не оставят. Я бы не оставил.
Вернулся Павел минут через пять.
- Готово? - спросил у него Ащеулов.
- Готово, - ответил борец и сунул мне свой телефон.
Не прошло и двух секунд, как раздался звонок.
- Да? - отозвался я.
- Шеф, я на выезде, - сказала Лера. - Жду вас.
- Не глуши двигатель, я скоро.
- Ага, шеф.
- Через шесть минут не появлюсь, вали.
- Но…
- Вали, я сказал. Время пошло.
Вернув трубку Павлу, я обратился к юристу.
- Всё понимаю, одного не понимаю: зачем гранату в офис швырнули?
- Какую гранату? - удивился Ащеулов. Удивился искренне. Похоже, действительно ничего об этом не знал. Похлопал зенками, а когда пробило, обратился к борцу: - Что за самодеятельность, Паша?
Тот, отведя глаза, пробурчал:
- А чего он… Савва вон… На аппарате. Дышит через раз.
- Охренел! - возмутился Ащеулов. - Тюрин узнает, голову оторвёт!
Паша стал похож на кутёнка, которого тыкают в помеченный им башмак.
- Ладно, хорьки, - сказал я, приближаясь к столу. - Между собой потом разберётесь, а сейчас дело нужно закончить. Давай договор.
- Вот и отлично, - проглотив "хорьков", обрадовался Ащеулов и протянул бумаги. - Подпишите, да разойдёмся с миром. И никаких гранат. И никаких фокусов.
- Что - не понравилось фокусы? - отвергнув его ручку и вынув собственную, поинтересовался я.
- Да как-то, знаете ли, не очень, - ответил юрист, невольно передёрнув плечами. - Особенно Савве не понравилось. И Паше, как видите. В цирке фокусником подрабатываете? Или хобби такое?
- Хобби.
- Я так и подумал. Оттого-то, дорогой наш Копперфильд, для сегодняшней встречи другое место выбрал. Правда, удачное место?
- Мне всё равно, - заметил я и стал выводить подпись. Сходу не вышло. Слишком сильно нажал на перо, и оно пропахало бумагу.
- В каком смысле "всё равно"? - заволновался Ащеулов.
Небезосновательно, надо сказать, заволноваться.
- Место действия значения не имеет, - очищая перо от бумажной пульпы, сказал я. - Где бы мы с вами сейчас не сидели, рукоятка граблей, на которые вы вновь наступили, неумолимо пролетит по заданной траектории.
Ащеулов удивлённо вскинул брови.
- Что, и тут буянить надумали?
- А чего тут думать, - усмехнулся я и, пробив ручкой его ладонь насквозь, пригвоздил её к пыльной столешнице.
Дальнейшее заняло доли секунды.
Ащеулов заорал так, как орёт моя соседка тётя Зоя по кличке Контра, когда застревает в лифте, - с надрывом. Чтобы болезный не мучился, я провёл общую анестезию: дотянулся через стол кулаком до его подбородка. Юрист дёрнул головой, обмяк и сел куда-то мимо стула. Куда именно, я рассматривать не стал, мне уже было не до него: стянув с безымянного пальца кольцо Альбины, я сказал волшебное слово "Тонушо" и сунул разбуженный артефакт в рот.
Был я.
И нет меня.
Павел, ошалевший от такого резкого поворота событий, заметался.
- Что за хрень! - не мог он поверить своим глазам.
Отскочив в сторону, я прижался к стене и выудил из кармана кастет. Затем сделал шаг вперёд и приложился со всей пролетарской ненавистью бандюге по печени. А когда он начал оседать, встретил его лицо коленом. Всё. Алез капут. Экспроприировать экспроприированное он мне не мешал. Не мог. И лицо прибежавшего на крики бойца я разбивал уже рукояткой собственной "пушки".
То ли удар был таким мощным, то ли парень не ожидал такого коварства от пустоты, но охнул и сразу повалился на спину. Я, используя его живот как подкидной мостик, вырвался в коридор и врезал второму бойцу между ног. Хорошо так врезал. Пыром. Боец ойкнул и сложился. Наслаждаться его корчами я не стал, побежал на выход. А там уже нарисовался один из парней, оставленных для прикрытия. Парень оказался толковым, сразу начал палить. Сообразив, что уже перестал быть невидимкой, я отскочил в сторону, и пули-дуры пролетели мимо.
Ответил я, почти не целясь. Засадил ему не то в бок, не то в бедро. Парень взвыл, прижался к стене, пытался устоять на ногах, но потом, оставляя на панели кровавый след, сполз на пол. Меня это не смутило. Всё было справедливо. Дуэль она и есть дуэль: готов убить, будь готов умереть.
На выходе я нос к носу столкнулся с последним бойцом и, не найдя ничего лучшего, ударил его головой в грудь. Просто как Зидан какой-то. Мужик опрокинулся и напрочь забыл, как люди дышат.
Бежал я к воротам, не чуя под собой ног. Когда одолел сто метров из двухсот, способные держать оружие в руках погнались за мной на авто.
Услышав звук дизельного двигателя, я обозвал себя болваном за то, что пожалел серебра и не прострелил колёса. Пришлось набавить ходу. Чуть лёгкие не разорвались.
Спасло меня только то, что они ехали по дороге, а я нёсся джейраном напрямки. Поэтому и успел я к воротам раньше преследователей. На пять секунд, но раньше. И мне этих пяти секунд вполне хватило. Отработал на автомате: сунулся в салон, отпихнул Леру, раскрыл бардачок, нашарил гранату, подпустил врага поближе, метнул снаряд под колёса и снял заклятие.
Как говорится, кто к нам с чем придёт, того мы тем и отфигачим.
После взрыва "лэндкрузёр", этот чёрный мордатый зверь, взметнулся на задние лапы и, простояв несколько мгновений в таком нелепом положении, завалился набок.
- Что это было, шеф? - спросила Лера, когда мы вырулили с грунтовки на трассу и вклинились в поток.
Я, переведя дух и сбавив скорость, предложил спасённой самой ответить на этот вопрос:
- А ты как думаешь?
Она потёрлась щекой о моё плечо и произнесла очень короткое, но ёмкое слово. Одно. И дальше всю дорогу молчала.
Слово, которое обронила Лера, было для меня новым, поэтому я постарался его запомнить. Не потому что понравилось, а потому что так надо. Мы, драконы, всё время вслушиваемся в речь людей и, услышав что-нибудь новое, сразу берём на вооружение. Не тупо попугайничаем. Нет. Осмысленно. Ведь для того чтобы выжить, нам нужно непрерывно приспосабливаться. Мир меняется, и мы должны. Иначе - вилы. Замешкался на секунду, уже обнаружил себя, а обнаруживший себя дракон - не жилец. Труп. Набитое трухой чучело в доме Охотника. Не даром пятое правило дракона гласит: "Меняйся, меняйся и ещё раз меняйся". Вот и меняемся. Не забывая при этом, конечно, исполнять завет Высшего Неизвестного: "Изменяйся вместе с миром, но никогда не изменяй себе".
Никогда не изменять себе - это для дракона святое.
Необходимость заставляет дракона рядиться в разные одежды и объясняться на разных языках, но она не может отменить драконьей сути. Никогда не примет дракон того, что отвратно его душе. К примеру, того, что помогать другим - тратить время впустую, что падающего нужно подтолкнуть, что счастье - это два бигмага по цене одного, что после нас хоть потоп, что мир - бардак, а бабы - не те, за кого себя выдают. Нет, никогда и ни при каких обстоятельствах дракон этого и подобного не примет. Иначе, какой он, к чёрту, дракон?
Я довёз Леру до самого дома. Не поленился, вылез из машины и (обжёгшийся на молоке, дует на воду) довёл за ручку прямо до дверей квартиры. А как по-другому? Драконы всегда в ответе за тех, кого приручили. И вообще мы парни хоть куда.
Пока она ковырялась с замком, я её инструктировал:
- На улицу не соваться, к двери не подходить, в окно не выглядывать.
- Даже если пообещают горошка? - нашла она в себе силы для шутки.
- Даже.
- И надолго вы меня, шеф, в башню заточаете?
- Пока напряг не рассосётся.
- Насовсем-насовсем, выходит.
- Сказал же, пока напряг не рассосётся.
- А он рассосётся?
- Куда денется.
- А как я узнаю, что уже рассосался?
- Принц на сером волке прискачет.
Наконец она справилась с замком, вошла внутрь, быстро осмотрела себя в зеркале и, взбив непослушную чёлку, предложила:
- Может, кофейку, шеф?
- В другой раз, - отверг я заманчивое предложение.
- Почему не сейчас?
- Дела.
- Все дела, шеф, не переделаешь.
- Согласен. Но стремиться к этому надо.
- Удачи, - сказала она и захлопнула дверь.
Неожиданно резко.
- И ты мне очень нравишься, - сказал я гудящему стальному полотну, отсалютовал по-военному и двинул к лифту, размышляя на ходу о том, что если какой-нибудь залётный инопланетянин попросил бы меня объяснить что такое "женщина", я бы сказал, что это нечто неописуемое, смысл которого можно передать одной фразой - "Чего это она?!"