Проснулась она в огне. Пламя заполоняло всю комнату, оно переливалось оранжево-алым, но пылало ровно, точно кухонная плита. Ни дыма, ни копоти; и хотя в комнате было тепло, на самом-то деле ничего не горело. Казалось, будто огонь просто-напросто заглянул с дружеским визитом, а не по делу. Багряные языки тихо шуршали.
Тиффани заворожённо поднесла палец к пламени и приподняла его: крохотный язычок казался безобиднее птенца. Он начал было потухать, но Тиффани подула - и огонёк снова ожил.
Тиффани осторожно выбралась из полыхающей постели. Если это сон, то сон этот мастерски воспроизводит дребезжание и поскрипывание старой кровати. В другом конце комнаты Амбер мирно спала под огненным одеялом; на глазах у Тиффани девушка перевернулась на другой бок, и пламя сместилось вместе с нею.
Ведьма не станет с воплями бегать туда-сюда только потому, что кровать объята пламенем. В конце концов, пламя это не простое и вреда не причиняет. Значит, оно в моей голове, решила Тиффани. Огонь, который не жжётся. Зайчиха бежит в огонь… Кто-то пытается дать мне подсказку.
Пламя безмолвно погасло. За окном что-то неуловимо мелькнуло, и Тиффани не сдержала вздоха. Фигли никогда не сдаются. С тех пор как ей исполнилось девять, Фигли стерегли её сон. Стерегут и по сей день, вот почему мылась она в сидячей ванне, завесившись простынёй. Вряд ли у неё есть что-то такое, что представляло бы занимательное зрелище в глазах Нак-мак-Фиглей, но так оно как-то спокойнее.
Зайчиха бежит в огонь… Это наверняка послание, которое необходимо расшифровать, но от кого? От загадочной ведьмы, которая за ней приглядывает? Знамения - это прекрасно, но в некоторых случаях хватило бы и обычной записки, чёрным по белому! Впрочем, к таким вещам всегда стоит прислушаться: к отголоскам мыслей и совпадениям, к нежданным воспоминаниям и прихотям. Зачастую они оказываются некоей частью твоего сознания, которое изо всех сил пытается донести до тебя что-то важное - то, чего ты упорно не замечаешь за повседневными хлопотами. Но за окном уже сиял белый день, а загадки могли и подождать. В отличие от многого другого. И начинать надо было с замка.
- Мой па меня избил, да? - спросила Амбер скучным голосом, по пути к серым каменным башням. - Мой ребёнок умер?
- Да.
- О, - отозвалась Амбер так же невыразительно.
- Да, - подтвердила Тиффани. - Мне страшно жаль.
- Я вроде как что-то помню, но смутно, - промолвила Амбер. - Всё как… в тумане.
- Это утешания так работают. Джинни тебя полечила.
- Понимаю, - кивнула девушка.
- Правда? - удивилась Тиффани.
- Да, - подтвердила Амбер. - Но мой па… у него будут неприятности?
"Будут, если я расскажу, в каком состоянии нашла тебя", - подумала про себя Тиффани. Женщины об этом позаботятся. В деревнях мальчишек драли почём зря, ведь мальчишка по определению - сорванец и шкодник, как же его не приструнить, но бить девочку, да ещё смертным боем? Нехорошо. - Расскажи мне лучше про своего милого, - вслух попросила Тиффани. - Он ведь портной, да?
Амбер просияла - этой улыбки хватило бы, чтобы осветить весь мир.
- Ох, да! Его дед многому его научил, пока был жив. Он из ткани что хочешь сошьёт, мой Вильям, он такой. Все говорят, его надо в подмастерья отдать, и через пару лет он сам мастером станет. - Девушка дёрнула плечом. - Но мастерам за науку платить надо, а его мать денег на ученичество в жизни не наскребёт. Ох, а у моего Вильяма пальцы-то какие ловкие да чуткие, он матери помогает шить корсеты и уж такие свадебные платья раскрасивые! То есть он и с атласом умеет работать, - гордо объясняла девушка. - А маму Вильяма все хвалят: уж больно стежок у неё тонкий да ровный! - Амбер лучилась гордостью - не за себя, за любимого. На её сияющем лице, невзирая на все утешания кельды, до сих пор проступали синяки.
Итак, её парень - портной, размышляла Тиффани. В глазах дюжих здоровяков вроде господина Пенни портной - это вообще не мужчина: белоручка, неженка, работает на дому. А если он ещё и на дам шьёт, так это ж вообще стыд и срам для злополучной семьи!
- А что ты хочешь делать теперь, Амбер?
- Я бы маму повидала, - тут же ответила девушка.
- А если с отцом столкнёшься?
Амбер обернулась к ней.
- Тогда я всё пойму… пожалуйста, не делай с ним ничего плохого, ну, там, в свинью не превращай, ладно?
Побудет денёк свиньёй - глядишь, вести себя научится, подумала Тиффани. Но в том, как Амбер сказала: "Тогда я всё пойму", было что-то от кельды. Эта девушка - луч света во тьме мира.
На памяти Тиффани ворота замка запирались только на ночь. А при свете дня там находилось место и для сельского схода, и для мастерской плотника, и для кузни, и детишкам поиграть было где, если дождь начался, и, если уж на то пошло, замок служил заодно и временным хранилищем для сена и пшеницы, когда амбары всего урожая не вмещали. Даже в самых больших домах было тесновато; если хочешь покоя и тишины, если тебе необходимо уединиться и подумать или потолковать с кем-нибудь, ступай прямиком в замок. И не ошибёшься.
Переполох, поднявшийся по возвращении барона, уже улёгся, но замок по-прежнему бурлил жизнью, хотя и несколько приглушённо, и все разговоры словно бы попритихли. Вероятно, причиной тому была герцогиня, будущая Роландова тёща: она расхаживала по парадному залу и то и дело тыкала в кого-нибудь тростью. В первый раз Тиффани глазам своим не поверила, но вот вам пожалуйста, это повторилось снова! - своей блестящей чёрной тростью с серебряным набалдашником герцогиня ткнула горничную, которая тащила корзину с выстиранным бельём. Только сейчас Тиффани заметила будущую невесту: она следовала за матерью, чуть приотстав и словно стыдясь подойти ближе к женщине, которая тычет в людей тростью.
Тиффани уже собиралась возмутиться, но тут её разобрало любопытство. Она огляделась по сторонам, отошла на несколько шагов - и исчезла. Этим трюком она овладела блестяще. Она не делалась невидимкой, нет, просто люди переставали обращать на неё внимание. Никем не замеченная, она подобралась поближе - послушать, о чём эта парочка разговаривает, или, по крайней мере, что говорит мать и чему внемлет дочь.
Герцогиня негодовала и жаловалась:
- …Везде развал и упадок! Без капитального ремонта тут не обойтись! Пораспустили всех! Твёрдая рука - вот что нужно этому замку! И о чём только эта семейка думала!
Речь в нужный момент была подкреплена смачным ударом по спине очередной горничной, что пробегала мимо, сгибаясь под тяжестью бельевой корзины, - и, видимо, пробегала недостаточно быстро.
- Ты должна неукоснительно выполнять свой долг: следить, чтобы слуги столь же неукоснительно выполняли свой, - поучала герцогиня, оглядывая зал в поисках новой жертвы. - Попустительству нужно положить конец. Ты видишь? Видишь? Они уже учатся. Нельзя ни на миг терять бдительность в борьбе с неряшливостью и нерадивостью, как в делах, так и в поведении. Не допускай неуместной фамильярности! Это, безусловно, и улыбок касается. Ты, вероятно, думаешь: что плохого в счастливой улыбке? Но невинная улыбка так легко переходит в понимающую усмешку, словно шутки у вас общие. Ты меня слушаешь или нет?!
Тиффани не помнила себя от изумления. В одиночку, безо всякой посторонней помощи герцогиня заставила её сделать нечто, казалось бы, немыслимое: посочувствовать невесте, что стояла перед матерью, точно провинившийся ребёнок.
Её увлечением и, по всей вероятности, единственным в жизни занятием было писать акварели, и хотя Тиффани, вопреки худшим своим инстинктам, пыталась быть снисходительной, не приходилось отрицать, что Летиция и сама изрядно смахивала на акварельный набросок - причём у художника случилась недостача красок, зато воды нашлось в избытке, так что Летиция вышла не только бесцветной, но и довольно мокрой. А ещё её было так мало, что под ветром того гляди сломается. Оставаясь невидимой, Тиффани испытала легчайший укол совести и перестала изобретать новые мысленные гадости. Кроме того, сострадание заявляло о себе всё громче, будь оно неладно!
- А теперь, Летиция, прочти ещё раз стишок, которому я тебя научила, - велела герцогиня.
Невеста, не просто краснея, но прямо-таки тая от смущения и стыда, озиралась по сторонам, точно пойманная с поличным мышь посреди огромного зала, не зная, куда бежать.
- "Если рвать…" - раздражённо подсказала мать и ткнула её тростью.
- "Если рвать… - с трудом выговорила девушка. - Если рвать крапиву робко, жжёт крапива как огонь. Если храбро сжать крапиву - ляжет, словно шёлк, в ладонь. Так за доброту строптивец непокорством воздаёт. Но сожми крапиву крепче - покоряется народ"*.
Звенящий слезами голосок смолк. В зале воцарилась гробовая тишина. Все взгляды обратились на Летицию. Тиффани понадеялась про себя, что кто-нибудь забудется и зааплодирует, хотя тогда, скорее всего, наступит конец света. Но невеста только глянула на открытые рты и, зарыдав, убежала так быстро, как только могли нести её дорогие, но крайне непрактичные туфельки. Каблучки лихорадочно простучали вверх по лестнице - и дверь с грохотом захлопнулась.
Тиффани медленно побрела прочь - не более чем тень в воздухе для любого, кто не даст себе труда приглядеться. Она покачала головой. Зачем ему это? Зачем, ради всего святого, Роланд это делает? Он мог бы жениться на ком угодно! Ну, конечно, не на самой Тиффани, но почему он выбрал эту - хорошо, постараемся не слишком вредничать! - эту тощую, кожа да кости, девчонку?
Отец её был герцог, мать - герцогиня, а сама она - непонятно что, гадкий утёнок, - ладно, будем великодушны, но она же действительно переваливается на ходу, как утка. Ну что поделаешь, если это правда? Если приглядеться, видно, как она ступни наружу выворачивает.
И если на то пошло, так жуткая мамаша и плакса-дочка превосходят Роланда знатностью! Они официально имеют право унижать и третировать его!
Вот старый барон был совсем другим человеком. Ну да, ему нравилось, когда при встрече с ним дети кланялись или приседали в реверансе, зато он их всех знал по именам, помнил, когда и у кого день рождения, и был неизменно вежлив. Тиффани до сих пор не забыла, как барон однажды остановил её и промолвил: "Пожалуйста, будь так добра, попроси отца ко мне зайти". Для человека настолько могущественного это прозвучало на диво учтиво и мягко.
Отец и мать, случалось, спорили о нём, полагая, что Тиффани мирно спит в своей кровати. В симфонию матрасных пружин вклинивались родительские голоса - мама с папой не то чтобы ссорились, но были к тому очень близки. Отец говорил что-нибудь в духе: "Можешь твердить о его великодушии сколько угодно, только вот не говори мне, что его предки не выжимали из бедняков все соки!" А мать парировала: "В жизни не видела, чтоб он откуда-нибудь сок выжимал! В любом случае это было в незапамятные времена. Нам ведь нужен кто-то, кто мог бы нас защитить! Это же ясно как день!" А отец отвечал что-нибудь в духе: "Защитить от кого? От ещё одного дядьки с мечом? Сдаётся мне, мы бы и сами справились".
К тому моменту спор уже сходил на нет, ведь родители до сих пор очень любили друг друга, уютно, по-домашнему. На самом-то деле ни мать, ни отец и не хотели ничего менять.
Оглядывая зал, Тиффани подумала про себя, что выжимать все соки из бедняков нет никакой необходимости, если приучить их делать это самостоятельно.
Это осознание так потрясло девушку, что у неё прямо голова закружилась, но мысль намертво впечаталась в мозг. Стражники - они же все местные ребята или женаты на здешних девушках; а что будет, если вся деревня соберётся вместе и объявит новому барону: "Послушай, мы позволим тебе здесь остаться, можешь даже спать в большой спальне, и накормить мы тебя, конечно, накормим, да и пыль, так и быть, смахнём раз-другой, но эта земля теперь наша. Ты понял?" Интересно, сработает ли?
Возможно, что и нет. Но она не забыла о том, что просила отца вычистить старый каменный амбар. Надо же с чего-то начинать. У неё на этот амбар обширные планы.
- Эй, ты, там! Да-да, ты! Там, в уголке! Никак, лентяя празднуем?
Тиффани очнулась. Глубоко задумавшись, она утратила сосредоточенность и перестала казаться невидимой. Девушка вышла из тени, а это значит, что вместе с нею на свет явилась и остроконечная шляпа. Герцогиня сердито уставилась на неё.
Тиффани решила, что пора сломать лёд - пусть даже для льда такой толщины потребуется топор.
- Я не знаю, как празднуют лентяев, мадам, но я сделаю всё, что в моих силах, - очень вежливо промолвила она.
- Что-что?! Как ты меня назвала?
Обитатели замка учились быстро: все, кто был в тот момент в зале, бросились врассыпную, спеша убраться подальше. В голосе герцогини прозвучало штормовое предупреждение, а кому же хочется угодить в шторм?
Тиффани почувствовала ярость. Казалось бы, она ровным счётом ничего дурного не сделала, с какой стати на неё так орут?
- Простите, мадам, но я никак вас не называла, насколько мне известно, - промолвила она.
Но это не помогло. Герцогиня недобро сощурилась:
- О, да я тебя помню. Ты ведьма - та наглая чертовка, что выследила нас в городе, замышляя невесть какое зло! О, в моих родных краях мы ведьм знаем как облупленных! Везде суют свой нос, сеют сомнения и раздор, порочные, развращённые до мозга костей, да ещё и шарлатанки в придачу!
Герцогиня с достоинством выпрямилась и торжествующе воззрилась на Тиффани, как будто только что одержала решающую победу. Мало того, она ещё и тростью об пол постукивала.
Тиффани ничего не сказала - и до чего же трудно было оставить это "ничего" при себе! Она ведь чувствовала: слуги подсматривают из-за колонн и штор и подслушивают у дверей. Эта особа самодовольно ухмылялась, и срочно требовалось стереть ухмылку с её лица, ведь Тиффани от имени всех ведьм просто обязана была продемонстрировать миру: с ведьмами так не обращаются. С другой стороны, если Тиффани сейчас выскажет всё, что думает, герцогиня наверняка выместит злость на слугах. Надо бы подобрать слова поделикатнее. Но поделикатнее не получилось: старая перечница гнусно хихикнула и полюбопытствовала:
- Ну, дитя? Ты разве не попытаешься превратить меня во что-нибудь неописуемо мерзкое?
Тиффани старалась, правда. Она очень, очень старалась. Но бывают моменты, когда удержаться просто невозможно. Она вдохнула поглубже.
- Думаю, я могу и не утруждаться, мадам, вы сами отлично справляетесь!
Повисла гробовая тишина, и тем не менее тут и там реяли тихие отзвуки: стражник за колонной прикрыл рот ладонью, сдерживая потрясённый смех; из-за шторы донеслось сдавленное бульканье - это едва совладала с собою горничная. Но Тиффани запомнилось другое: тихий щелчок дверного замка где-то наверху. Это Летиция? Она всё слышала? Впрочем, какая разница; герцогиня злорадствовала - ведь теперь Тиффани у неё в руках.
Не следовало опускаться до глупых оскорблений, уж кто бы там ни подслушивал. Теперь эта особа с превеликим удовольствием примется отравлять жизнь и Тиффани, и тем, кто рядом, и, очень вероятно, вообще всем, кого она, Тиффани, знает.
По спине девушки струился холодный пот. Никогда такого не случалось - ни с Зимовеем, ни с Аннаграммой в самые худшие времена, ни даже с Королевой эльфов, а уж она-то как никто умела измываться над людьми. Но герцогиня превзошла их всех: она - злобная тиранка, из тех, кто доводит свою жертву до отчаяния, вынуждая огрызнуться, а это немедленно становится оправданием для новых, ещё более гадких издевательств. Попутно и ни в чём не повинным сторонним наблюдателям перепадёт, причём вину за то, что им доставили несколько неприятных минут, обидчица опять-таки возложит на жертву.
Герцогиня оглядела полутёмный зал.
- Тут есть хоть один стражник? - Она подождала в злобном предвкушении. - Я точно знаю, где-то здесь должен быть стражник!
Послышались нерешительные шаги: из тени выступил начинающий стражник Престон и, явно нервничая, направился к Тиффани с герцогиней. Кому здесь и быть, как не Престону, подумала Тиффани; все остальные стражники слишком опытны, чтобы рисковать огрести щедрую порцию герцогининого гнева. Улыбался юноша тоже нервно и делал это, конечно же, зря. Не стоит улыбаться, когда имеешь дело с такими, как герцогиня. Ну, по крайней мере, у него хватило ума отсалютовать ей, а по меркам тех, кого воинскому приветствию никогда специально не учили и кто ещё толком не натренировался за ненадобностью, отсалютовал он очень даже неплохо.
Герцогиня поморщилась.
- Ну и чего мы ухмыляемся, молодой человек?
Престон обдумал вопрос со всех сторон.
- Солнышко светит, мадам, а я так люблю свою работу.
- Молодой человек, не смей мне ухмыляться! Улыбки ведут к фамильярности, чего я ни в коем случае не потерплю. Где барон?
Престон переступил с ноги на ногу.
- Он в усыпальнице, мадам, прощается с отцом.
- Не смей называть меня "мадам"! Так обращаются к женам лавочников! И "миледи" меня тоже не смей называть, так обращаются к жёнам рыцарей и прочему сброду! Я - герцогиня, так что изволь именовать меня "ваша светлость". Ты понял?
- Да… мад… ваша светлость! - Престон снова отсалютовал - на всякий случай, из самозащиты.
На миг герцогиня вроде бы осталась довольна, но миг этот был из числа кратких.
- Превосходно. А теперь забери отсюда эту тварь, - она махнула рукой в сторону Тиффани, - и запри в темницу. Ты меня понял?
Престон потрясённо обернулся к Тиффани, словно прося совета. Девушка подмигнула - ну, просто чтобы подбодрить бедолагу. Престон снова развернулся к герцогине.
- Это вот её, стало быть, запереть в темнице?
Герцогиня свирепо воззрилась на него.
- Я так и сказала!
Престон нахмурился.
- Вы уверены? Это ведь коз выгонять придётся!
- Молодой человек, меня совершенно не волнует, что будет с козами! Я приказываю немедленно отвести эту ведьму в тюрьму! А теперь иди исполняй, или я позабочусь о том, чтоб тебя уволили!
Престон уже произвёл сильнейшее впечатление на Тиффани, но теперь он заслужил медаль, никак не меньше.
- Не могу, - бодро заявил он, - а всё из-за хариуса с усатым карпом. Сержант мне про хариуса всё обсказал подробно. Ну, знаете, хариус? Хариус карп-ус*. Это значит, никого нельзя просто так взять и запереть в тюрьму, если они закона не нарушили. Хариус карп-ус. Там всё прописано чёрным по белому. Хариус карп-ус, - услужливо повторил он.
Подобное неповиновение ввергло герцогиню не просто в ярость - её сковал гипнотический ужас. Этот прыщеватый мальчишка в доспехах с чужого плеча дерзит ей, бросаясь какими-то дурацкими словами. Никогда прежде такого не случалось. Это как столкнуться с говорящей лягушкой. Очень любопытно, кто бы спорил, но рано или поздно говорящую лягушку придётся раздавить.
- Изволь сдать доспехи и оружие и тотчас же покинуть этот замок, тебе ясно? Ты здесь больше не служишь. Ты уволен, и я непременно позабочусь о том, чтобы в стражу тебя больше никуда не приняли, молодой человек.
Престон покачал головой.
- Не выйдет, ваша светлость миледи. А всё из-за хариуса с усатым карпом. Сержант мне так и сказал: "Престон, держись хариуса с карпом. Хариус карп-ус - твой лучший друг. Хариус карп-ус обязателен к соблюдению - стой на этом, и не прогадаешь".