- Нет, это я как раз понимаю. - Отец Александр поднялся из-за стола. - Так бывает. Вот что, Алан Викторович, дорогой вы мой… Вижу, тормозить вас дальше бесполезно. Всё равно ведь дёрнете туда, но не в самом правильном расположении духа, чувствуя себя самочинцем. Так что ладно уж, благословляю. И принимаю на себя ответственность перед Господом… раз уж и сам вашей идеей загорелся… Ну а теперь давайте помолимся - и впрямь на боковую…
Боль началась с цвета - жёлтого, пронзившего тёплую темноту, где он плыл всего мгновение назад. Острые лучи распустились веером, выжигая вокруг себя пространство. Там, где оно особенно сгущалось, разгорались синие, с фиолетовым отливом газовые всполохи. Всё вместе это было как цветок "иван-да-марья", это было красиво - и какую-то секунду Алан наслаждался цветной красотой, уже понимая, чем она обернётся.
Стаей мельчайших юрких созданий, жгучих искорок, впивающихся в тело, грызущих мышцы и сухожилия, дёргающих острыми коготками нервы. Он обязательно бы закричал, такую боль невозможно терпеть молча - только вот кричать оказалось нечем, голосовые связки омертвели, и приходилось терпеть - считая мысленно секунды, пытаясь молиться и забывая слова, без толку ловя ускользающие мысли.
Бывает ли боль сильнее? - спрашивал он себя, уже зная ответ. Ещё бы - она росла, росла всеми тысячами своих хищных зверьков, проедающих внутри его тела извилистые ходы. Зверьки матерели, ходы расширялись, и Алан понял, что скоро от него вообще ничего не останется - только отодранный от плоти дух, больной и бездомный.
- Правильно, - отвечала боль низким женским голосом, - от тебя не останется ничего. Ты вообще не должен был появляться здесь, ты нарушил запрет и должен исчезнуть… растаять, сгореть… и я буду твоим костром… твоим долгим, очень долгим костром… Ты надеялся сбежать от меня, уплыть в тихую смерть? Не выйдет, родной, я всюду… и в твоей жизни, и в смерти… Разве ты до сих пор не понял, кто я?
- А чего тут понимать? - хмыкнул отец Александр, выйдя из тёмного, не охваченного жёлтым сиянием угла. В сером подряснике, стоптанных домашних тапочках и почему-то с электрическим чайником фирмы "Светолюкс" в руке. - Ты всё пела, это дело, так поди-ка охладись…
Он плеснул в боль из чайника, и вода, мгновенно распавшись на миллионы брызг, окропила жёлтое зверьё. Раздалось шипение, точно от шашлычных углей, которые поливают дешёвым сухим вином.
- Как вы тут оказались? - удивился Алан. Выяснилось, что говорить он всё-таки может, язык во рту шевелится.
- Ну что ж вы так, Алан? - растеряно протянул батюшка. - Теперь уж держитесь…
Ничего… Дорога-то не столь уж дальняя, дотерпите…
Дорога и впрямь оказалась не слишком далёкой - если вообще имело смысл говорить о расстояния. До земной орбитальной станции "Надир-7" было одиннадцать часов пути скорым челноком. Особых удобств не предполагалось - всё-таки космический туризм пока ещё не стал прибыльным бизнесом и компания "Зеро-космотранс" не спешила вкладываться в комфорт. Кресла, по идее, помогают без проблем переносить перегрузки… но это лишь по идее. Всякий раз, отправляясь на Объект либо обратно, Алан чувствовал себя персонажем из исторического романа о прошлом веке, вынужденным посетить древнего дантиста. Всплывало из читанных в детстве книжек жуткое слово "бормашина". Боли, конечно, не было. Однако это отвратительное чувство, будто на тебя навалили целую гору мягких, но тяжёлых подушек, и каждый вздох - подвиг… Последующая невесомость тоже не шибко радовала. Тошнило, кишки ныли, перед глазами расплывалась радужная плёнка… Таблетки "виалгона" помогали так себе…
На станции было хоть относительное подобие гравитации - благодаря вращению её тороидального тела. Впрочем, долго наслаждаться силой тяжести не приходилось - пассажиров пересаживали в транспортный бот и уже спустя полчаса на обзорных экранах появлялись Врата.
Глазом, конечно, этого свечения не увидеть - в основном радиоволны, по самым верхам, ближе к инфракрасному участку спектра. Зато после видеопреобразований получалось красиво. Неправильной формы жёлтое облако - гигантский, растянувшийся на пять с лишним километров цветок. И на поверхности его то и дело проскальзывают жёлтые и фиолетовые сполохи. Казалось, цветок шевелит лепестками, стараясь привлечь к себе внимание.
В 56-м его так и обнаружили - в радиодиапазоне. И целый год разбирались, что же это такое - пока маневренный катер Свенсона не вошёл в "зону отчуждения", как называли тогда Врата. Вошёл - и не вернулся, растаял в чёрном пространстве словно кусок сахара в стакане чая. Всего-то на жалких пятидесяти тысячах километрах от Земли…
Нет, боль никуда не делась, но жёлтое сияние её померкло, съёжилось, и Алан вдруг понял, что может терпеть. Наверное, он сейчас мог бы и кричать, горло разморозилось, но кричать казалось унизительным. Главное - исчез издевательский цветок, исчезли злобные то ли зверьки, то ли черви, и он теперь ясно понимал - всё было бредом. Снова гудели невидимые волны, мягко возносящие его вверх и столь же аккуратно роняющие вниз. Только теперь они вовсе не походили на тёплые ладони.
Вместе с сознанием вернулся страх. Алан, сколько ни тужился, не мог открыть глаза. Вокруг была лишь гулкая чернота, расцвеченная радужными пятнами. Неужели слепота? Думать об этом не хотелось. Где он вообще? Что случилось? Воспоминания тут же просочились в мозги, точно вода, нашедшая, наконец, дырочку. Деревня…
Седой язвительный старик… бывший жрец… Даже имя вспомнилось - Арханзим.
Деревенская улица, пыль столбом, отовсюду сбегается любопытный народ… откуда столько? Казалось бы, солнце ещё высоко, работать бы в полях… нет, опять как всегда.
И вновь окатило холодом: Гармай! Где пацан? Удалось ли ему сбежать? Во время обеда он, наверное, был на дворе… Видел, как визжащая толпа тащила Алана за околицу? Повезло ещё, что ни гостеприимный дедушка Хунниаси, ни бывший жрец не вспомнили о сопровождавшем писца мальчике. Хорошо бы ему хватило ума по-тихому слинять… но всё могло получиться хуже… Если пацан бросился на защиту, схватив какой-нибудь дрын… он может… Что с ним сделают крестьяне? Вряд ли убьют… а вот переломать кости - это запросто… А потом? Кто-нибудь побогаче и пооборотистей выходит и пристроит в хозяйство… дармовой раб не помешает… Эх, святая простота… Если Гармай сбежит по-тихому, это ещё цветочки… Всё-таки у парня бурная биография…
Стоп! Если уж кто наивен, то лишь он сам, Алан! Как будто решать станут крестьяне! Жрец! Поганый жрец Арханзим. Вот уж кто мигом сообразит, что мальчишка - свидетель. А дальше просто. Нет тела - нет дела, как завещал кто-то из великих. Тем более, мальчишка не станет отпираться, что принял крещение…
Вот так, сказал он себе горько. Не уберёг пацана…
Вместе со стыдом нахлынула дурнота. Швырявшие его вниз и вверх волны потеряли свою мягкость, огрубели. В желудке сгустилась муть, словно в челноке, когда перегрузка сменяется невесомостью.
Сколько же раз это было? Глупая и совершенно неуместная мысль тем не менее разрослась в мозгах и не давала покоя. Девять лет на Станции. Ежегодный отпуск, туда-сюда. Уже восемнадцать. Дважды летал на конференцию в Багио - значит, плюс четыре. Три года назад в Москву на защиту докторской - кладём ещё два. Две дюжины… прямо по-местному. И всё равно никак не мог привыкнуть… Вот и сейчас… Как бы не вывернуло сытным деревенским обедом… если только этого не случилось раньше.
Голова кружилась всё сильнее, волны совсем обезумели и швыряли его со всей дури, пустота напряглась и лопнула. Со всех сторон хлынуло солнце, и долго не было ничего, кроме ослепительного света и бурой пыли внизу. Вывернув шею, он увидел краешек белесого неба - и чей-то огромный печальный глаз. Размером со старинный пятак, круглый, с желтоватой радужкой и чёрным как зёрнышко перца зрачком.
Кто бы это мог быть? Где ему приходилось видеть такие глаза? Вопросы ломились в голову, бесцеремонно стучались в черепную коробку, но впустить их он не смог - вновь накатило тёмное беспамятство, вернулись тёплые волны, в которых так приятно было раствориться без остатка.
И уже растворившись, он вдруг понял: это глаз мула. У здешних мулов именно такие глаза - как пятаки.
4
Не удалось раствориться без остатка. Волны мало-помалу гасли, слабели, теряли тепло. А боль, напротив, проснулась, напомнила о себе. Пускай и не как раньше - но грызла упорно. Болело всё - и руки, и спина, и голова, но хуже всего было груди. При каждом вздохе разливался по жилам расплавленный свинец. Это значит… да, похоже, рёбра сломаны. Плохо… При здешней медицине это означает кранты…
Размечтался! Какая тебе медицина? Тут понять бы, где ты… Алан вновь попробовал открыть глаза. Надо же - получилось!
Комната была небольшая и без окон. Освещалась лишь факелом, который торчал в позеленевшем медном кольце на стене. А стены завешены тростниковыми циновками, и такие же циновки - вместо дверей. Пошевелив руками, он и под собой обнаружил такие же циновки, на ощупь довольно мягкие.
Глинобитный пол был чисто выметен, понизу тянуло холодком, в котором явственно ощущались какие-то пахучие травы.
Это куда ж его занесло? Городская темница? Совсем непохоже! Местные темницы Алан знал. Угораздило попасть в первый же здешний месяц. История вышла глупая - не удалось расплатиться на постоялом дворе… Самое обидное - с финансами у него было неплохо, улыбчивый меняла в Тингайе дал за слиток столько медяшек, что едва в поясе уместились. Однако монеты трактирщику не понравились. Мрачный бородатый дядька и лизал их, и кусал, а после заявил, что не деньги это вовсе, а незнамо что… Послал поварёнка за стражей. Вот и пришлось скоротать ночку в анорлайской тюрьме… Вообще-то ему тогда здорово повезло. Отсидел ночь с ногами в колодке, отгоняя от себя кусачих жуков, а утром его выволокли на свет, без особого усердия всыпали дюжину плетей и отпустили восвояси, посоветовав не мелькать в Анорлайе, где бродяг не любят. Самое удивительное - все вещи вернули в целости, ну, за вычетом половины медяшек. Добрые люди, могли бы и голым оставить.
Нет, общего с темницей тут - всего лишь факел и отсутствие окон. Явно жилой дом.
Но чей? И как он тут оказался? Кто притащил его сюда?
И кто вымыл? Оглядев себя, насколько позволяли силы, Алан не увидел ожидаемой грязи и запекшейся крови. Не увидел и своего хитона - зато обнаружил, что обмотан мягкими и на первый взгляд чистыми тряпками. Они не сковывали движений, но и двигаться пока было нечем. Руки едва шевелились в суставах, а о ногах ему не хотелось думать. Ног он не чувствовал.
Не оставалось ничего другого, как ждать. В конце концов, когда-нибудь всё разъяснится. Во всяком случае, главное понятно - умереть ему не пришлось. Может, потому что нужен здесь Господу? Мысль была приятная, такую мысль хотелось смаковать, как шоколадный пломбир. Это ж надо, какой великий праведник, просветитель заблудших, защитник сирых… Для круглого счёта не хватает лишь слова "равноапостольный"… Во рту сделалось кисло. Куда уж логичнее предположить: ты настолько не готов к зачёту, что тебя выгнали, велев как следует подготовиться и прийти во вторник… Дал Господь шанс покаяться, так нечего гордыню чесать…
Молитва шла трудно, мысли разбегались, но многолетняя привычка брала своё.
Кое-как он в уме прочитал вечернее правило, хотя вечер ли сейчас, утро ли - сказать было решительно невозможно. По внутренним ощущениям не поймёшь - там, внутри, звучало лишь два голоса - боль и жажда. Ну и третий, пока ещё тихий голосок намекал, что неплохо бы и облегчиться. Интересно только, как это осуществить технически?
Где-то вдали послышались лёгкие шаги. О! Идёт информация! Алан, собрав все силы, приподнялся на локте и уставился на ближнюю дверную циновку.
Отодвинув занавесь, в комнату вошла женщина. Довольно высокая по здешним меркам, в обычной одежде - просторной серой тсамни, так что не понять, худая или полная.
Судя по волосам, в которых седина сравнялась с чернотой, женщина была в почтенных годах. Правда, её загорелое лицо не слишком напоминало старушечье, не наблюдалось морщин и складок. А кроме того - глаза. Большие, карие, даже с какой-то прозеленью. Что-то в них такое чувствовалось… нестандартное.
- Мир тебе, добрая женщина, - с трудом проговорил Алан. Каждое движение давалось болью, голос вышел хриплый, точно у безнадёжного алкоголика.
- Ишь ты, уже и языком ворочаем, - хмыкнула женщина с порога. - Занятное дело.
При таких-то ранах… Ну-ка, давай поглядим, что с тобой сейчас творится.
Она как-то неуловимо быстро оказалась рядом, опустилась на корточки и деловито принялась разматывать повязки. Руки её двигались ловко, намекая на немалый опыт.
Не прошло и пары минут, как Алан оказался полностью обнажён, однако смущения не почувствовал. Медицина - она и в Африке медицина, и дальше Африки.
Где всё-таки расположен Объект, спорили до сих пор. Конечно, местное небо в первый же год изучили более чем тщательно, но астрономы разводили руками - из расположения звёзд и туманностей ничего не вытянуть, Млечный Путь отсутствует как класс. Ни малейшего сходства с земным небом. Ясно только, что в радиусе пары тысяч парсеков от Земли такой картины быть не могло. Вполне возможно, что это не только не наша Галактика, но и вообще другая вселенная. Сторонники гипотезы Многомирья просто визжали от счастья.
Местное солнце, впрочем, напоминало земное. Чуть побольше, спектральный класс не G2, а G3, масса отличается на полтора процента. Зато планетная система куда беднее - мёртвый раскалённый шар, весьма напоминающий Меркурий, но ещё ближе к звезде, далёкий газовый гигант, едва различимый на местном небе, и, собственно, Объект. Неотерра, как обозвали его астрономы, но название не слишком прижилось.
Планета поразительно напоминала Землю - и размерами, и составом атмосферы, и магнитным полем. Даже здешняя Луна была весьма похожа на свою земную коллегу.
Чуть больше, зато чуть дальше, приливы с отливами в точности как на Земле.
Конечно, расположение континентов отличалось. Их было всего три, и размерами они заметно уступали земным. Нечто продолговатое, располагающееся там, где у земного шара - Африка, затем - аналог Австралии. И, наконец, местное подобие Евразии, которое он уже без малого год как топчет.
- Да, отделали тебя славно, - вздохнула женщина. Голос у неё оказался низкий, богатый оттенками. - Только не надо сказок про злых разбойников, которые мне тут плёл твой мальчишка… Знаю я разбойников, знаю и манеру добрых поселян…
- Гармай! - в груди словно граната разорвалась. - Он тут?!
- Да уж ясное дело, - хмыкнула тётка. - Ушлый паренёк. И крепкий… такую тушу на себе волок… от Аргимги до Огхойи-то изрядно будет, ежели ногами.
- Где он?! - встрепенулся Алан. - Позови его!
- Незачем, - отмахнулась женщина. - Я его к хозяйству приспособила, пускай покрутится… отработает часть твоего лечения. А вот как с тобой быть…
Камни-то, да в умелых руках - штука суровая. Пожалуй, луны две тебе тут валяться, от силы полторы. Два ребра поломаны, крови вытекло в избытке. И что с головой твоей, пока неясно. Хорошо хоть, речь не отнялась. Ну уж коли говорить можешь, то расскажи - кто ты, как имя тебе, какого звания, чем по жизни промышляешь… Я в своём доме невесть кого держать не стану.
Алан на минуту задумался. Что можно ей сказать, а чего не стоит? Потом решил, что от правды ничего страшного не случится. Тем более, что Гармай, судя по всему, многое успел разболтать. И пожелай тётка сдать его огхойским властям - давно бы уже и сдала. Если она знает, что крестьяне побили его камнями - наверняка догадывается и о причине.
- Звать меня Аланом, - опершись на локоть, заговорил он. - Странник я, хожу по земле… а ни родителей, ни семьи у меня давно уже нет… Что касается звания, то оно у меня самое простое - человек я… Вестник Бога Истинного. А пришёл из очень дальней страны, в Высоком Доме про такую не знают и имя её ничего тебе не скажет, добрая женщина.
С очень дальней страной вышло неубедительно… Но на что-либо большее его фантазии не хватило. Это же не на постоялом дворе от любопытного соседа отболтаться и не тёмным крестьянам заливать, для которых все земли на день конного пути - уже дальние страны. Тётка, похоже, умна и начнёт допытываться о подробностях, о деталях… В принципе, можно было бы и сочинить правдоподобную картину, можно было бы и рассказать о малосимпатичном государстве Гуирситахаль, расположенном на западном побережье местной "Австралии". В Высоком Доме о нём и понятия не имеют, судоходство здесь не шибко развито, ни торговые шхуны, ни государевы боевые галеры не пересекают океаны - и незачем, и навигация не на высоте. Здешняя астрономия не доросла и до системы Птолемея, где уж по солнцу и звёздам широты с долготами вычислять…
Но если ты прилетел сюда проповедовать Христа - то какой уж, к его сюрреалистическим идолам, Гуирситахаль? А как объяснить местному населению про Землю, про космос, про Врата? Миссионер, который триста лет назад осчастливливал своим визитом каких-нибудь каннибалов, так и говорил - мол, приплыл на большой лодке из дальней страны… По крайней мере, голодные каннибалы чуяли, что не врёт. А тут что говорить? Алан за все его тридцать семь лет жизни так и не научился убедительно врать. Не вышло бы из него ни резидента, ни президента…
Добрая женщина невозмутимо выслушала объяснения Алана, деловито осматрела кровоподтёки, а после заявила:
- Говорил ты, я слушала. Теперь послушай меня. Хоть и наплёл ты сейчас всякое несуразное, да не стану я допытываться. Неважно мне, кто ты, откуда и куда идёшь. Но болячки твои пока что плохи, и лечиться тебе придётся долго. Так вот, слушай и не говори потом, что не предупреждали. Пока ты в моём доме - чтоб ни слова не было про этого своего Истинного Бога. Не должно тут его имя звучать, понял?
Сказано было увесисто. Старуха говорила так, словно гвозди заколачивала. Однако не ощущалось в её словах никакой истеричности. Не то что в Тингайе, где хозяйка постоялого двора, услышав проповедь о Боге распятом и воскресшем, спустила на него всех собак. В буквальном смысле. Здоровые сторожевые кобели гнали его через весь город. Удивительно, как не порвали в клочья. Пожалуй, ни до, ни после ему не приходилось бегать с такой скоростью. Отделался всего лишь прокушенным бедром. Слава Богу, пёс оказался не бешеным, а просто был при исполнении. Но исказившуюся от злобы хозяйкину физиономию Алан помнил долго. Постояла тётенька за родимых божков…
- А почему? - напрямую спросил Алан. - Почему ты так боишься этого имени, добрая женщина? Я как раз собирался призвать Его благословение на твой дом, на тебя и на твоих близких… Поверь, Он бесконечно сильнее всех этих ваших…