Разве что молитвой. На что надеялась старуха, уверенно утешая бедняжку? Неужели на колдовское искусство? В последнем Алан сомневался всё более и более. Ну хоть убей, не производила тётушка Саумари впечатление настоящей чародейки, обладающей паранормальными способностями, вызывающей демонов. Умна, иронична, артистична - это видно было и невооружённым глазом. Но что общего у неё и у "завмага" Ирмааладу? Или даже у мудрого волхва Сианиари, с которым они частенько спорили в Хагорбайе? Пускай тот, в отличие от "завмага", не делал ни малейшей попытки причинить Алану зло, а магические трюки демонстрировал разве что из любви к искусству - всё же было заметно, что разум его пленён, и порой в глазах старика проскальзывало отнюдь не человеческое выражение. Да тот и сам признавал - духи просятся "на прогулку", и добрый дедушка время от времени одалживает им своё тело. За соответствующие услуги…
Несдержанный на язык Гармай при старухе высказал свою версию - что именно и куда именно ей следовало бы наколдовать ростовщику. Получил от неё подзатыльник - вполне, по мнению Алана, заслуженный. При женщине таких слов говорить не стоило… да и вообще острить на эту тему. Пришлось вмешаться и отругать мальчишку. В конце концов, подросток есть подросток, и строгость по отношению к нему периодически полезна.
Сегодня после заката должна прийти Таурмай. Тогда и выяснится, каковы планы старухи. Если, конечно, она станет делиться со своим странным постояльцем.
Впрочем, когда Гармай принёс ему завтрак, то к лепёшкам и каше присовокупил светские новости. Рано утром к тётушке приходили какие-то мужики, притащили здоровенный мешок непонятно с чем и требовали расписку. Были напуганы перспективой превращения в жаб и быстро смылись. Что в мешке, он не знает, но постарается выведать, не связан ли сей мешок с делом вдовы Таурмай.
Алан с некоторым трудом перевернулся на другой бок. Тело отозвалось ноющей, но вполне терпимой болью. Возможно, боль казалась бы сильнее, если бы так не тянуло в сон. То ли старуха пичкает его снотворными, то ли такова естественная реакция организма, заживляющего раны…
А вот ночью спать не хотелось. Летали над ним вредные, зудящие мошки, отчего-то вдруг начал ныть зуб - и это при том, что за год до миссии он капитально занялся стоматологией, поставил куда только можно биокерамику. Болеть во рту было просто нечему - разве что это нервное…
Нервное он прогонял молитвой - благо, времени было достаточно. Повторил про себя полунощницу, вспомнил последование утрени… в шестопсалмии сбился и долго вспоминал 102-й псалом. Потом уже своими словами разговаривал со Христом - просил за старуху Саумари, чтобы удалось ей одолеть негодяя-ростовщика, притом без каких-либо бесовских средств, за светлого держателя Гойдан-ри, которого он так и не сумел убедить… а ведь умнейший дядька… и весьма, казалось, был близок к принятию Истины…
- И наконец, остаётся третья возможность, - невозмутимо продолжил Гойдан-ри, прожевав облитую мёдом виноградину. - То, что ты говоришь правду и действительно явился с этого своего другого шара, дабы распространить в Высоком Доме вашу веру. И такому предположению ничего вроде бы не противоречит. За исключением того, что сама вера представляется мне совершенно безумной, невозможной, противной и разуму, и сердцу.
- Сердцу-то почему? - удивился Алан. - Насчёт разума я ещё понять могу - откровение Божие выше обычного человеческого рассудка, вот и кажется безумным.
Но что смущает твоё сердце?
- Видишь ли, - не спеша пояснил светлый держатель, - я не знаю ничего выше идеи справедливости. Добрые люди должны быть вознаграждены добром, а злые - получить воздаяние, равное сотворённому ими злу. В нашей жизни, к сожалению, не так… и потому я очень внимательно слушал твою весть, которую ты называешь Благой. Наши боги, скажу откровенно, сами далеки от того, чтобы поступать по справедливости… к тому же, как свидетельствуют все мудрецы, боги - суть символы, отражающие некие неизменные свойства нашей действительности. Простые люди, конечно, верят, будто боги - живые, будто имеют разум и волю… верят, что Сиятельный Хаалгин ездит по небу в золотой колеснице, что Ночная Госпожа Алаиди - это прекрасная женщина, способная, однако же, принять облик сгорбленной старухи… что Хозяин Молний - крупный мужчина, выглядящий на четыре дюжины лет, большой любитель крепкого вина и невинных девушек… Но мудрые знают, что именами богов надлежит обозначать свойства, принципы… К примеру, Ночная Госпожа символизирует повторяющуюся изменчивость нашей жизни… как набухает, полнеет лунный серп, так поспевает урожай, взрослеет человек, укрепляется государство… и как убывает луна, так и вянут растения, стареют люди, разрушаются великие владычества… Хозяин Молний знаменует слепую мощь природы… Господин Бурь - случайность, переменчивость любых обстоятельств… Но нет среди многочисленных наших богов того, кто воплотил бы в себе идею справедливости. Ты понимаешь меня?
- Это нетрудно понять, светлый держатель, - согласился Алан. - Но неужели тебе достаточно всего лишь ещё одного бога, который явил бы собой справедливость? Не следует ли сердцем стремиться к большему?
- Не бывает большого без малого, - печально улыбнулся Гойдан-ри. - Я говорю о справедливости, а ваш Бог, судя по твоим словам, принёс вам некую любовь… которая выше справедливости. Но что есть любовь? Это смятение плоти, соединённое со смятением духа. Да, порой она оборачивается кратковременным блаженством, но куда чаще - страданиями. Ты говоришь о божественной любви… говоришь о том, что Он так возлюбил мир, таких возлюбил людей, что отдал Своего Сына на смерть во спасение… Что же ты здесь имеешь в виду, говоря слово "любовь"?
- У тебя есть дети, светлый держатель? - спросил Алан. - Тебе незнакомо чувство родительской любви?
- У меня трое сыновей и две дочери, - с достоинством ответил Гойдан-ри. - Вот уже дюжину лет они не подают о себе вести… ибо это может быть сочтено неблагонадёжным поведением… видишь ли, обстоятельства моего удаления от государева седалища… но не будем о том… Я понимаю, о каком чувстве ты говоришь… хотя я бы назвал это привязанностью. Во всяком случае, твой пример ни в чём меня не убеждает. Но продолжим. Ты утверждаешь, что Бог любит каждого человека - и доброго, и злого. Извини, но я не понимаю, как можно любить мерзавцев. Ты знаком, к примеру, с нравами империи Ги-Даорингу? Ты знаешь, как они борются с засухой? Младенцев мужеского пола, возрастом не более года, бросают в раскалённую печь, исполненную в виде бронзового дракона. И детские крики, проходя через хитро устроенную систему труб, усиливаются и порождают пение… которое услаждает бога дождя Изиархижи. Тот плачет от светлой печали… ну и посевы спасены. Потому я всегда говорил государю - и нынешнему, и покойному, что этой империи быть не должно… и не должно быть людей, кормящих своих богов человечиной… Но по твоим словам выходит, что Бог Истинный любит и жрецов Ги-Даорингу? Нет уж, избавь меня от такой любви…
- Если дети мучают лягушек, это же не даёт права родителям разлюбить их, - попробовал возразить Алан.
- Дети есть дети, они до определённого возраста мало что понимают. Отрывая лапки лягушкам, они пытаются понять, как те устроены, а не замышляют нарочитую жестокость. А жрецы и властители Ги-Даорингу… Поверь, они очень хорошо понимают, что и зачем делают. Простонародье верит в слёзы бога Изиархижи, но тамошние мудрецы исповедуют тайное учение ижарги - согласно коему, боги питаются страданиями людей, это их лакомство. Поглощая испарения страха и мук, они рождают внутри себя силу, и часть этой силы у них забирают посвящённые… это как доить коров. Чтобы молока было в избытке, нужна сочная молодая трава… Наши лазутчики рассказывают о тамошних храмовых подземельях, о не поддающихся описанию мучилищах… И эти люди, говоришь, тоже могут спастись, если покаются?
Пускай то, что выше человека, извинит мне мою дерзость, но я бы на месте твоего Бога не принял никакого покаяния… я сжёг бы небесным огнём всю эту страну, и не позволил бы ни единой травинке, ни единому деревцу вырасти на пепелище - в назидание прочим народам.
Старик разволновался, щёки его покраснели, на лбу выступил пот. Чувствовалось, что о Ги-Даорингу он мог говорить бесконечно. Как всё повторяется! И здесь Карфаген должен быть разрушен…
- Но пойдём дальше, - справившись с эмоциями, продолжил Гойдан-ри. - Не буду сейчас говорить о нелепой, противной уму идее о том, что Бог одновременно един и разделяется на три части. Меня интересуют более практические вопросы. Вот ты вознамерился пройти всю землю Высокого Дома и нести людям свою веру. Допустим, многие примут её. Это вполне возможно - люди устали от равнодушия богов, людям хочется чего-то свежего, особенного… такого, что не умещается в скучную обыденность. Что последует за этим? Рассказывая о своём Боге, ты неизбежно должен будешь рассказывать и о своей земле… конечно, тебе хватит ума не говорить простолюдинам о плавающих в пустоте шарах… для них сойдёт и остров в далёком море. Так вот, они начнут сочинять всякие небылицы о тамошней жизни… о прекрасной жизни, где все свободны, где никто никому не раб, где все сыты и нет болезней, где могучий Бог защищает и кормит своих детей… Очень скоро они захотят и здесь устроить такое же счастье. По земле нашей прокатятся бунты, а бунты следует подавлять жестоко… ибо победивший бунт по жестокости всяко превосходит твёрдую государеву руку. О том говорят и старые летописи Высокого Дома, и таблицы меннарского владычества, когда Меннар ещё не подчинялся нашим государям… Скажи честно, Алан - в твоём мире вера в Истинного Бога восторжествовала безболезненно? Не лилась кровь, не восставал брат на брата и сын на отца?
Вопрос был, что называется, под дых. И не соврёшь ведь. "Не мир Я принёс вам, но меч", "отец будет против сына, и сын против отца". Как объяснить этому старому вельможе, что нельзя взвешивать на одних и тех же весах политические катаклизмы - и Вечную Жизнь? Не подействовала на него проповедь, не ощутил он прикосновение Христа к своему сердцу - и потому рассуждает как политик, пекущийся о благе народном. В общем, правильно рассуждает… И голова у дядьки светлая… потому, видать, и удалили от трона.
- Ты прав, светлый держатель. И у нас не обошлось без крови. И насчёт "восторжествовала" - всё на самом деле куда сложнее. Не все приняли веру, не все принявшие остались верны… и немало зла творилось во имя веры… Всё было, да.
Есть чего стыдиться… Но знаешь, когда в глубине человеческого тела назрел гнойный нарыв, лекарь берёт ножи и разрезает плоть… кровь тут льётся, и это неизбежно. Нельзя спасти человечество без воли самих людей… а воли у всех в разные стороны устремлены…
- Знаешь, так можно оправдать что угодно, - поморщился Гойдан-ри. - Но я уже сказал всё, что мог об этом сказать. Итог прост. Я не берусь судить, существует ли и впрямь тот Бог, о котором ты рассказываешь. Но вижу огромные бедствия для Высокого Дома, если часть народа в Него уверует. Как же мне быть? Государь несправедливо поступил со мной, прислушавшись к шёпоту клеветников… но я не враг ни государю, ни Высокому Дому, который пережил немало государей и ещё многих переживёт. Поэтому правильнее всего было бы безболезненно умертвить тебя.
Но я не могу этого сделать. Ты мой гость, в этом доме ты под моей защитой…
Некогда я дал два зарока… не перед богами, а перед совестью своей… Первый - это привечать всех путников, забредающих ко мне… А второй - не лить человеческую кровь… Я даже своих рабов не наказываю плетью… И слова своего нарушить не могу. Вот и выходит, что и так, и этак я испачкаю совесть.
Он встал из кресла, припадая на левую ногу, подошёл к Алану, взял его за руку.
- Я верю, что ты не хочешь зла, ты хочешь творить добро… Но самое страшное зло рождается из самых добрых устремлений. Я хочу пресечь зло, но единственный путь к тому - предательство, нарушение зароков и убийство невиновного. Как развязать этот узел? Не знаю. Поэтому ничего не стану предпринимать. Ты проведёшь ночь под крышей моего дома, а утром уйдёшь и больше никогда не появишься вновь. Иначе я вынужден буду в цепях отправить тебя на суд государя. Мне жаль, что так получается… я охотно пригласил бы тебя пожить здесь, мы говорили бы о мудрости - вашей и нашей… но твой Бог встал между нами. Может, я и сам безумен… любой другой держатель на моём месте кликнул бы челядь… а может, это твой Бог сковал мою волю… Я не знаю, и чем больше углубляюсь в размышления, тем страшнее мне становится. Вот… Я сказал.
Тонкой рукой, похожей на лапу ястреба, он схватил колокольчик и коротко звякнул.
Тут же колыхнулся полог и явился давешний лакей.
- Гийяхи, устрой нашего гостя на ночлег и разбуди его на рассвете. Проследи, чтобы был он накормлен, а бурдюк его полон воды. Да, ещё - подбери ему какие-нибудь приличествующие уважаемому человеку сандалии…
9
Прибежал Гармай, притащил глиняный тазик воды - вымыть руки после завтрака.
Всё-таки до чего неудобно - цивилизация Высокого Дома не знает ни вилок, ни ложек… Может, и никогда не изобретут. Никакой земной прогрессор не подкинет им идею носового платка…
- Вот что, - Алан решил, что пора уже экспериментировать с заживающим организмом. - Попробую-ка сегодня во двор выйти. Воздухом, понимаешь, подышать, на солнышко посмотреть. Надоело мне тут валяться. Темно и душно, как… в общем… ладно.
- Ты чего, господин? - начальственным тоном возразил Гармай. - Чего глупости городишь? Лежать тебе надо, поправляться. А не то раны вскроются, зараза какая туда пролезет… и тётушка ругаться будет.
- Тётушка в любом случае будет ругаться, - усмехнулся Алан, - нрав у неё такой.
Но на воздух я всё-таки выйду, с твоей помощью. И не прекословь, я знаю, что делаю. Помоги лучше… вот так…
Бунт на корабле был подавлен, тазик с водой использован по назначению, и вскоре Алан, опираясь на плечо мальчишки, осторожными шажками выбрался из дома.
Солнце ударило по глазам - точно веником хлестнуло. Сейчас же запрыгали повсюду ярко-синие пятна, переливающиеся круги поплыли по все стороны разом, и не будь опоры, он, должно быть, тихо сполз бы на землю. Всё-таки несколько дней в тёмной комнате, где факел служил слабой заменой нормальному освещению… Хотелось верить, что дело именно в этом. Не зря же, корчась под ударами камней, он тщательно прикрывал глаза ладонями. Хотя, понятное дело, без сотрясения обойтись просто не могло.
Впервые он увидел снаружи старухин дом. Да, серьёзная махина. Ни в какое сравнение не идёт с мелкими глинобитными конурками, в которых ютятся простые люди. Такой дом мог бы принадлежать успешному купцу и использоваться и как жильё, и как склад. Не говоря уже о двух внушительных сараях, просторном дворе и высоком - в человеческий рост - глиняном заборе. Впечатляли также и ворота - массивные, из толстых брёвен. Сейчас, по случаю светлого времени, были они распахнуты настежь, и шум улицы достигал слуха. Впрочем, ничего интересного.
Крики, лязг, блеяние козы, глухие тяжёлые удары - видимо, неподалёку располагался квартал кожевенников.
- Ты пока у стеночки постой, господин, а я сейчас, - распорядился Гармай и, прислонив господина к крыльцу, куда-то делся. Минуту спустя явился с широким чурбаком, вполне годящимся на роль табуретки.
- Ты вот здесь посиди, в теньке, а я по воду… У меня бочки ещё не наполнены, - повёл он ладонью, указывая на огромные и пузатые глиняные сосуды, расположенные по углам дома. В каждую такую бочку можно было заглянуть, лишь встав на цыпочки.
Литров на пятьсот будут, прикинул на глазок Алан.
- А далеко ли вода? - поинтересовался он.
- А вон, - махнул рукой мальчишка. - В конце улицы, на пригорке. Колодезь там.
- И ты что же, каждый день столько воды таскаешь? - изумился Алан. - Это ж непосильная работа! Ну и запрягла же тебя добрая тётушка…
- Тоже мне, работа, - отмахнулся Гармай. - Ерунда, а не работа… вот у трактирщика Хуринаизи, вот там настоящая работа была… а уж у старосты…
Не окончив фразы, он умчался куда-то, вскоре мелькнул с двумя здоровенными кувшинами на плечах - и вышел за ворота… Столь внушительные ворота вполне могли бы именоваться "Вратами"…
Трудно поверить, что прошло чуть более восьми месяцев. Казалось, Гармай был всегда.
Тот осенний день начался удачно. В путь он вышел на рассвете, наскоро перекусив.
Тощий содержатель постоялого двора принял положенные медяшки, выставил перед обходительным гостем незаказанную кружку пива (бонус - мысленно усмехнулся Алан) и в подробностях рассказал о дороге на Хагорбайю. Видимо, одна медяшка всё-таки была лишней - этим и объяснялась приветливость хозяина. А может, просто человек хороший.
Осень - понятие относительное. Здешняя осень мало напоминала московскую. Всего лишь ослабевал зной и чаще выпадали дожди - впрочем, в этих краях всё равно редкие. После дождей вырастала молодая трава, распускались в степи цветы - словно осень мгновенно сменялась весной, без захода на зиму. Но в свой черёд здесь наступала и зима - судя по данным орбитального наблюдения, температура не поднималась выше плюс пятнадцати по Цельсию, а ночами падала и до пяти. Дули пронзительные сырые ветры - это, наконец, добирались до континента морские циклоны. Надолго, впрочем, не задерживаясь - уже месяца через полтора, от силы два с юго-востока наползала удушливая жара.
Дорога была сравнительно удобной. Местность населённая, деревни случаются не реже, чем на расстоянии полудневного перехода. Есть где пополнить бурдюк, за медяшку накупить провизии - монеты в деревне ценятся, там это редкость. Да и ночевать под открытым небом здесь не придётся. Ещё дней десять - и вот она, Хагорбайя. Большой, пёстрый и шумный город… Даже если погонит его кузнец Аориками, живущий в Кривом Тупике, крайний дом слева - всё равно будет где приткнуться. Но, по словам Ихиари, примут с радостью. Аориками - добрейшей души дядька, лучший друг Ихиари, они вместе учились кузнечному искусству у старого мастера Зиалагиси…
Он не стал рассказывать кузнецу, чем кончилось общение с "завмагом" Ирмааладу.
Просто сообщил как о непреложном факте, что должен идти в Хагорбайю. Срочно. Ибо и там люди нуждаются в словах спасения… Ихиари молча кивнул. Надо - значит надо. А вот малявка Миугмах ревела как бешеный поросёнок. …В полдень Алан как раз добрался до деревушки Баргайзи, где и переждал самую жару в трактире. Пообщался с крестьянами, выяснил, что аккурат на закате дойдёт он до села Мааргим, где хоть и не имеется постоялого двора - сгорел полторы луны назад, и заново покуда не отстроили - но остановиться на ночь у кого хочешь можно, лишь монетой позвени.
К вечеру Алан уже входил в Мааргим.
Село оказалось крупное, богатое, дворов под сотню. Улица широкая, дома обихоженные, заборы крепкие…
- Доброго здравия тебе, бабуля, - поприветствовал он старуху, с пустым кувшином направлявшуюся к колодцу. - Путник я, издалёка иду. У кого бы тут на ночь остановиться можно?
- Пуутниик, - скептически протянула бабка и сложила пальцы "лодочкой", отгоняя тем самым гипотетических злых духов. - Хоодят тут разные путники… а после то куурицы не досчитаешься, то горшкааа… Ты вон чего, - пожевав губами, смилостивилась она, - иди-ка ты на двор к старосте. Он мужчина обстоятельный, за пару монеток и на сеновал устроит, и накормит сытно… А у меня и положить-то некуда, и невестка ругаться будет… с норовом она у меня… ну чисто змея пещерная…