Ежегодные чаепития уже вошли у них в систему. Каждый раз Алан заходил к духовнику "на чашечку чая" - да так и застревал на несколько дней в этом многолюдном гостеприимном доме. Несмотря на тесноту, ему всегда находилось место. Да и самому Алану не хотелось отсюда уходить в пустую квартиру, где всё, буквально всё - и занавески, и книжный шкаф, и плюшевый слонёнок - вгрызалось в душу пилой с тупыми зубьями.
- Алан, ну это же безумие во всех смыслах! - серые рукава подрясника возмущённо колыхнулись. - Я даже не говорю о том, что ничего у вас не получится - в смысле попасть на планету…
- Батюшка, вы же не считаете меня юношей пылким со взором горящим? - возражал Алан. - Ясное дело, я предприму попытку, только всё тщательно подготовив. И если убедюсь… убеждусь… ну, в общем, пойму, что технически это неосуществимо - что ж, тогда и говорить будет не о чем. Но пока что мне кажется, всё вполне реально. Никому и в голову не приходит, что возможен спуск на Объект. Считается, что и не на чем. То, что десантную шлюпку можно использовать и с такой целью - исключительно моя догадка. И то лишь потому, что у меня мозги именно в эту сторону крутятся… У этих шлюпок, кстати, стандартные компьютерные блоки, и интерфейс вполне человеческий. Так что, введя специально созданную программу полёта…
- Алан, я не о том, - перебил его священник. - Ну, допустим, преодолеете вы все технические сложности, спуститесь… начнёте там проповедовать Христа распятого и воскресшего… Во-первых, почему вы решили, что тамошние жители вам поверят?
Вы же, между нами говоря, не апостол Павел… обычный грамотный прихожанин.
Смешно рассчитывать, что через вас Господь станет творить там чудеса… а без чудес они не поверят. Это не философствующие московские интеллигенты. Совсем другая ментальность… языческая.
- Они уже устали от своих богов, - возразил Алан. - Особенно на территориях Внутреннего Дома. Поймите, там ситуация примерно как в Риме первого века.
Огромная жажда чего-то нового, неудовлетворённость жизненным устройством… они ждут, батюшка. Не хватает лишь искорки, малюсенького толчка.
- Не хватает апостолов Петра и Павла, - отец Александр подул на чай. - Римляне хоть и пресытились своими богами, но апостолам поверили, потому что видели в них духовную силу, а не одну лишь доброжелательность вкупе с красивыми мистическими построениями. Что вы сможете предъявить им, Алаша? Собственный перевод Евангелия на эту… как её… гаянь?
- Гаяни, - механически поправил Алан. - Не склоняется.
- Пускай гаяни, - кивнул священник. - А вас спросят, откуда вы принесли Благую Весть? В какой именно стране Бог вочеловечился, учил, умер и воскрес? Для тех, к кому шли проповедовать апостолы, Иудея была вполне реально существующей страной, туда при желании можно было добраться… А вы что скажете? Где-то там, за морями, за горами? Ну и воспримут как светлую сказочку, вовсе не связанную с реальностью. В том-то и суть, что Господь наш воплотился в конкретное время и в конкретном месте, и это настолько важно, что и в Символ Веры включено. Уберите эту конкретику - и Благая Весть моментально смешается со сказками и фантазиями.
- Вы преувеличиваете, батюшка, - стоял на своём Алан. - Для Европы и Средиземноморья это действительно так. Но я сильно сомневаюсь, что индусы, к которым пришёл апостол Фома, знали о существовании Иудеи. Для индейцев латинской Америки Иудея тоже была не менее сказочной землёй… это насчёт места. А что касается времени, то у архаичных народов время мыслится исключительно циклически. Посев-жатва-дожди-засуха… и так по новой, по кругу. Какая им разница, сколько именно лет прошло с Рождества Христова? Это совершенно второстепенный момент в проповеди.
- Не согласен, - хмыкнул священник. - Но ладно, поехали дальше. Есть гораздо более важные вещи. Допустим, кого-то вы убедили принять крещение. Да, вы, мирянин, можете в исключительных обстоятельствах крестить… Но дальше? У вас нет священного сана, вы не можете совершать Таинства. Как вы их будете причащать, исповедовать, венчать, соборовать? О какой богослужебной жизни может идти речь? Если пользоваться аналогиями, то вы похожи на человека, который приманил ребёнка сладкой конфетой, а после рассказывает ему сказки, потому что чем-то более существенным накормить не может. А ребёнок голоден…
- Вот именно! - перебил Алан. - На это и расчёт! Как только на объекте возникнут христианские общины, как только люди станут публично исповедовать свою веру - это моментально станет известно на "Солярисе". Ведётся же постоянная съёмка всех мало-мальски крупных городов… несколько сот спутников крутится. Эту информацию невозможно будет засекретить… шила в мешке не утаишь. И вот когда на Земле узнают, что там есть христиане, что они исповедуют своим Господом Сына Божьего Иисуса Христа - вот тут вам и прорыв блокады. Церковь - и наша, и католическая - просто не сможет не прийти туда. Иначе остаётся сказать, что мы предаём наших братьев по вере, то есть предаём и Христа. Они нас ждут, ждут священников со святыми дарами, ждут епископов, которые поставили бы там духовенство из местных - а мы их пошлём подальше? Сами же говорили в прошлом году - одно дело, когда там христиан нет, и совсем другое, когда есть!
- Не горячитесь так, Алаша, чай прольёте, - буркнул отец Александр. - Всё это с одной стороны понятно, но с другой… А что, если церковная реакция последует не сразу? Если пройдут годы, десятилетия? Ведь Церкви мало заявить, мол, хотим туда миссионерский десант заслать. Надо же и Мировой Совет проломить. Сами понимаете, какова задачка. Церковь и так год от году теряет влияние на политику… Ну а если Мировой Совет откажет категорически? Что тогда? Мировую христианскую революцию устраивать? Мир-то совсем в другую сторону движется… к Страшному Суду, а не к возрождению христианской государственности.
Отец Александр глядел на Алана с жалостью. Точно родитель, отказывающий пятилетнему карапузу в дорогущей модели звездолёта - с мигающими лампочками, серебристыми закрылками и ревущим на все свои четыре ватта моторчике. И детские чувства понятны, и реальность на кредитку давит.
- А теперь подумайте, - продолжил он, - что за эти долгие годы случится с вашими как бы христианскими общинами. Не имея должного окормления, без правильно организованной церковной жизни, они эволюционируют во что-то… малопонятное.
Одного "апостола Алана" на всех не хватит, неизбежно возникнут свои духовные лидеры, которые станут трактовать услышанное от вас по-своему… Это ж такой букет ересей расцветёт… и некому будет противостоять. Скорее всего, в итоге получится какой-то более-менее цельный вариант монотеизма… причём, я думаю, тяготеющий к исламу - он попроще всё же, без иудейских тонкостей. А от христианства останется лишь фразеология…
- Батюшка, я думал об этом, - помолчав, признал Алан. - Но знаете… может, вас это и шокирует… в общем, я думаю, что даже такой расклад - и то лучше нынешнего положения дел. В мире, который вообще не знает монотеизма, может, пускай хоть возникнет учение о Едином Боге… В конце-то концов карантин не вечен. Ну сто лет, ну двести… а блокада так и так будет прорвана. Слишком уж лакомый кусок. Это сейчас политикам хватило ума просчитать последствия и преодолеть искушение. А не факт, что их последователи окажутся мудрее. А уж идеологически раскрасить колонизацию - как нечего делать. Ура прогрессорству, установление общечеловеческих ценностей, преодоление дикости… И вот когда наши миссионеры там окажутся, лучше, чтобы почва была подготовлена. Ну да, там будут ереси. Но лучше уж их преодолевать… всё равно что перестроить неправильно сложенный бревенчатый сруб… это легче, чем заново рыть фундамент.
- И где вы набрались таких строительных познаний? - улыбнулся священник.
- А я готовлюсь, батюшка… Надо быть в курсе самых разных вещей. От военно-полевой хирургии до разведения овец.
- Только имейте в виду, - строго заявил отец Александр, - я вас на эту авантюру благословить не могу.
- У нас ещё будет время поспорить, - утешил его Алан.
Старик Иггуси долго думал о чём-то, покусывая губу. Потом, родив вопрос, глухо пробурчал:
- Вот говоришь ты, что не по воле этого Бога в мир беда вползла? Он, значит, не хотел такого? Но коли так, выходит, он слабый бог… и разумом слаб, потому что не предвидел, чем всё обернётся, и руками - не сумел, значит, всё быстренько исправить… Вот я прежде чем глину месить, подумаю хорошенько, годна ли… не многовато ли песка, не рядом ли с рекой собрана… а то ведь горшки трещинами пойдут.
А варит у старичка голова! С ним не то что с некоторыми в Хагорбайе, более всего интересовавшимися, каких именно служебных духов Господь создал, да в каком порядке, да какие дал им имена, да какова у них специализация… Горшечник зрит в корень…
- Видишь ли, дедушка, человек посложнее горшка будет. Когда Бог сотворил человека, то не таким его сделал, как всяких зверей да птиц. По Своему образу Он человека создал, и в каждом человеке этот образ есть. Кое-чем мы похожи на Истинного Бога. А знаешь чем? Свободой. Она, свобода, тоже ведь разной бывает.
Одно дело, когда ты сам себе хозяин, никто над тобой с плёткой не стоит. А другое - когда сам решаешь, делать или не делать, верить или не верить, любить или не любить… Такая свобода каждому дана, и мудрецу, и дурачку, и государю, и рабу, и старику, и младенцу… Так вот, первые люди, с которых род человеческий пошёл, дурно своей свободой распорядились, отсюда беда в мир и вползла…
Алану казалось, что говорит он весомо, убедительно - но, вслушавшись в молчание старика, понял: опять неудача. На сей раз перебрал с абстрактными идеями, надо было как-то попроще… Нет чтобы тихонько попросить Господа: "Вразуми… дай слова"…
- И что же сделал твой Бог, когда люди в пакости измазались? - недоверчиво спросил Иггуси.
- Вот что, дедушка, - ответил Алан, - расскажу я тебе сказку, а после растолкую…
Он неторопливо заговорил. Нелёгкая это работа - на ходу сочинять притчи, особенно с учётом местного менталитета. Домашние заготовки тут не пригодились.
То, что он напридумывал, готовясь к миссии, оказалось подобно горшку из речной глины - как сказал бы вот этот дедуля. Одно дело изучать здешнюю культуру с высоты нескольких сот километров, и совсем другое - окунуться в неё с головой. А взять какую-нибудь евангельскую и своими словами переложить - тоже не годилось.
Те-то, евангельские, прочно завязаны на палестинские реалии, на Ветхий Завет, и слушатели Христа прекрасно все намёки понимали. А здесь… Мир сплошного политеизма… Но ведь должны найтись и для них слова, должны… Такие же люди, ничуть не глупее древних иудеев, и сердца у них не твёрже…
Краем глаза он видел, как вошла во двор тётушка Саумари, молча остановилась у крыльца, сложив на груди дотемна загорелые, покрытые сеточкой мельчайших морщин руки. Ну, головомойка обеспечена, понял Алан. Ведь и в самом деле обещал старухе "богословский карантин". Но не прерывать же рассказ. И он говорил, говорил, стараясь ловить реакцию старого горшечника.
- Ну вот что, - терпение тётушки Саумари, видимо, лопнуло как проткнутый ржавым гвоздём воздушный шарик. - Поговорили, и будет. Рано тебе, Аалану, из дома выползать, только раны растревожишь. И ты тоже хорош! - напустилась она на мальчишку. - Он-то ладно, ничего не соображает, очень уж крепко по башке лупили, но ты-то понимать должен…
- Так господин сам же велел во двор его вывести! - набычился Гармай.
- Запомни, малой: в этом доме я госпожа и моё слово первее прочих, - цыкнула на него старуха. - И с тобой я ещё разберусь, мало не покажется. А сейчас в дом господина веди…
Потом она переключилась на горшечника, и тот под взглядом ведьмы съёжился как сушеный гриб.
Возвращение в комнатку с факелом далось нелегко - ныли суставы, плыло всё перед глазами. Скорее всего, давление скачет, решил Алан. Может, бабка и права - рановато выполз… Зато с горшечником пообщался. Как знать, может, зерно и прорастёт. Почва-то, на первый взгляд, добрая…
- Я тебе что велела?! - отодвинув циновку, прошипела тётушка Саумари. - Я тебе молчать велела о богах! А ты не придумал ничего лучше, как старого Иггуси в свою веру перетягивать. Да знаешь ли ты, какой он болтун да сплетник? Да через седмицу, а то и раньше, весь город будет знать про то, что ты вестник Истинного Бога! До жрецов дойдёт, до наместника, высокородного господина Арибу… Всех подвёл!
- Извини, тётушка, - вздохнул Алан, - нарушил я своё обещание. Но ведь человек сам подошёл, заговорил… ну и слова за слово. Пойми, ну не могу я о Боге молчать, за тем я и пришёл на эту землю…
Тётушку, разумеется, словами было не прошибить. Она немедля возразила, Алан ответил… и само поехало. За её язвительными фразами явно скрывался интерес, только слепой этого бы не заметил. Она слушала о Боге, ставшем Человеком, не верила, насмехалась, била в самые слабые, как ей казалось, места - и всё глубже погружалась в разговор. Алану даже пришло на ум, что старой знахарке и раньше хотелось детальнее расспросить его о таинственном Истинном Боге, но гордость не позволяла. А вот сейчас, когда возник формальный повод…
Чем дальше тянулась беседа, тем более Алан поражался её уму. Тётушке бы не травками пользовать, ей бы студентов учить и монографии писать… опередила бабка своё время. Может, на тысячи лет опередила. Такие и рождаются - один на тысячи, а скорее, на миллионы.
- В одном ты прав, - заявила она под конец. - Жестоки наши боги и равнодушны, их невозможно любить. А людям любить-то хочется, вот и потянутся они к этому твоему Истинному. Но всё кончится тем, что угодят на колёса и на колья, потому что сие смута… и государь новые верования вводить запрещает. Так что запри свой опасный рот на дюжину замков. Сам веруешь, мальчишка твой верует, ну и болтайте промеж себя, а других не мутите. И вообще, все повязки сбились, биение рваное, - она внимательно прощупала пульс. - Гармай, паршивец, где тебя духи носят? Ну-ка грей воду, сейчас все повязки поменяем.
10
Тело вновь было здоровым и сильным, и в каждой жилке его, в каждом сосудике струилась энергия нетерпения, острыми электрическими булавками колола нервы.
Обзорный экран уже затянуло фиолетовой дымкой - начиналась тропосфера, снижение шло как и предписано программой, отклонение параметров от расчётных - в пределах нормы. Перегрузки наваливались мягко - словно огромная подушка, полная плотной, слежавшейся за десятки лет ваты. Ничего не поделать - требовалось гасить скорость. Обшивку можно не жалеть, приговор ей уже вынесен и высочайше утверждён.
Сколько же всего прошло времени? Он потянулся к приборной панели. Всего-то сорок минут… Хватились ли на станции? Если центральный компьютер всё-таки сделал выводы из общения с вирусом-самоубийцей… Ну и отсутствие шлюпки должно вызвать тревогу… Основную сигнальную цепь он отключил, но могли сработали резервные.
Впрочем, всё не так плохо. Время было. Тут уже на руку играл "человеческий фактор" - как и положено, косный донельзя. Пока техники разберутся, из-за чего именно вопит сигнализация… пока доложат полковникам-безопасникам… Пока те, в обстановке взаимной ругани, станут складывать "а" и "б"… Причём один будет складывать, а другой - умножать… А в итоге? Ситуация нештатная, должностной инструкцией не предусмотрена. Сбивать шлюпку боевым лазером? Так на "Солярисе" его нет. Помилуйте, мирный исследовательский комплекс. Лазеры и прочая амуниция - это там, на боевых крейсерах, патрулирующих пространство по здешнюю сторону "Врат". Давать команду туда? Так у боевого флота своё командование, и приказы каких-то полковников с "Соляриса" им должны быть глубоко по барабану. А даже если и нет… Кто именно из полковников-антагонистов возьмёт на себя ответственность? На кого потом второй накатает "телегу" в Мировой Совет?
А дальше уже и стрелять не придётся. На последних запасах топлива шлюпка поднимется километров на семьсот, сделает пару витков - и торжественно взорвётся. "Чёрный ящик" если и выживет и будет выловлен - расскажет о неисправности двигателя… и долго ещё будут обсуждать, по какой причине у доктора Иолкина поехала крыша, зачем он избрал столь экзотический способ суицида…
Только бы сработал парашют… Ему приходилось прыгать - два раза на армейской службе, потом уже прилетая в отпуск… хорошо иметь друзей, фанатов парашютного спорта. Но здесь-то предстоит - из стратосферы. И конструкция парашюта известна лишь теоретически.
Он приказал себе заткнуть фонтан мыслей. "Поздняк метаться - прокомпостировано", говорил давным-давно дедушка Дима. Стрелка неумолима ползла по шкале, и до красной отметки оставалось совсем немного. Никакой кнопки жать не придётся, должна сработать автоматика.
А в сизой дымке одна за другой гасли звёзды, атмосфера густела прямо на глазах, невидимая сейчас броня нагрелась до температуры плавления свинца и не светилась лишь потому, что особо жаростойкий сплав…
- Господи! - прошептал он и осторожно перекрестился. - Если можно, посади меня аккуратно. Впрочем, да будет Твоя воля.
Оставалось надеяться, что их воли совпадут. Ни гореть в атмосфере, ни расшибаться о какие-нибудь скалы, ни даже ломать ноги при посадке очень уж не хотелось.
Все получилось само. Пронзительный вой, жуткое ощущение, будто из-под него выдернули кресло - и стремительный полёт в чёрную холодную пустоту. Впрочем, что холодную - это нервы. Лёгкий скафандр всё же имел систему обогрева. На полчаса хватит.
Где земля, где небо, понять было совершенно невозможно. Всё вокруг вертелось с бешеной скоростью, звёзды описывали сверкающие петли, один раз мелькнула яростная, словно бычий глаз, луна - и больше он её не видел. Бесился ветер, свистел по-хулигански, пытался срезать всё, что только можно. К счастью, ничего было нельзя. Конструкторы кресла-парашюта своё дело знали.
Когда от тебя ничего не зависит, остаётся лишь молитва. И Алан молился - механически, не слишком вдумываясь в слова, потому что сейчас все слова казались такими же далёкими, как звёзды - те мало-помалу успокоились и из кривых второго порядка превратились в положенные точки. Болтанка кончилась.
"Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешного" - без конца повторял он пересохшими губами. Не было ни мистического восторга, ни дрожи, пробирающей до печёнок - его охватило какое-то отупение. Вниз он не смотрел - бесполезно. Внизу клубилась тьма, ничем не отличавшаяся от верхней тьмы. Разве что в ней не дрожали, переливаясь, звёзды.
- Господин! - чьи-то пальцы теребили его за плечо, и оттого холодная тьма развеялась, сменившись тёплой тьмой, в которой жужжали мухи и отвратительно чадил погасший факел.
Он потянулся, поджал ноги и сел на циновке.
- Ты так кричал, господин! - в ломающемся голосе Гармая отчётливо звучала тревога. - Я уж думал, злые духи на тебя набросились. Погоди, сейчас свет запалю.
Секунду спустя комнатку озарил слабый свет разгоравшегося факела. Гармай сидел возле груды циновок, крепко ухватив Алана за руку.
- Тебе стало хуже, господин? Раны вскрылись? Это я, дурень, виноват, послушался, во двор потащил. Прутом меня надо, вот что! Права тётушка, рано тебе выползать…
- Сколько раз я тебя учил - не называй меня "господином", - устало вздохнул Алан. - Какой из меня господин, ты что… Мы с тобой оба рабы одного и того же Бога… и потому оба - свободные люди… Ведь великую дюжину раз объяснял…
Всё было бесполезно. Сколько Алан ни бился, а результат по-прежнему нулевой.