"Твой я, господин, и никуда от тебя не денусь… хоть гнать станешь, а вслед за тобой потащусь". И это с его-то разбойничьей биографией, с его неукротимой волей! Мальчишка успел сменить трёх хозяев, но по его же собственным рассказам, нигде особой покорностью не отличался, всюду прикидывал планы побега. А вот Алана, снявшего с него рабский ошейник, безоговорочно признал хозяином. В принципе, оно и понятно - Гармай наконец встретил того, кто отнёсся к нему по-человечески. Но сделать следующий шаг, принять Алана просто как равного или хотя бы просто как старшего друга пацан почему-то не мог. Более того - малость оклемавшись и придя в себя, настоял, чтобы ему купили новый ошейник.
- Ты сам прикинь, господин, - внушал он по дороге в Хагорбайю, - люди-то что подумают? Сам видишь, клеймо у меня на плече-то. Заметят без ошейника - сразу решат, что беглый.
- Так староста мне ж на дощечке накарябал купчую, - отбивался Алан.
- Толку-то? Люди не на дощечку, люди на шею смотрят, - поучал практичный мальчишка. - Даже если и ткнёшь их в дощечку носом, сразу решат, что безумец ты.
Кто ж в здравом уме своему рабу ошейник снимет? Да и не куда-нибудь мы идём, а в Хагорбайю, меня ж там каждая крыса знает. Там меня и в рабство-то обратили, и у трактирщика я служил, и у начальника палаты налоговой. Не, господин, ты себе думай что хочешь, а ошейник нам нужен…
Пришлось купить.
- Который час? - поинтересовался Алан. Здесь, в комнатке без окон, время будто застыло, и отмерять его удавалось лишь по визитам тётушки-ведьмы да по рассказам Гармая.
- Закатилось солнце, - ответил мальчишка. Видя, что ничего ужасного с господином не случилось, он словоохотливо продолжил: - После заката, верно, двудюжинная часть прошла. И знаешь чего, эта самая вдова, Таурмай, на двор притащилась. Вся в слезах. Тётушка её к себе в покои повела и говорила чего-то. Уж как я ни старался подслушать, а не сумел…
- Гармай! - Алан попытался рявкнуть. Получилось плохо. - Ты у меня дождёшься с этими замашками! Тётушка Саумари, видать, права, надо мне за палку взяться…
- Конечно! - немедленно согласился Гармай. - Хочешь, прям сейчас в кустики сбегаю, срежу? На так слушай… - не сделав ни малейшей паузы, продолжал он: - О чём говорили, я не знаю, но только вышла из дому Таурмай вся такая… точно светится… и благодарила она тётушку непрестанно, и до земли кланялась. Та её до ворот проводила и велела языком не трепать. И ещё сказала, что плату с неё возьмёт, но не сейчас, а когда время тому придёт. И не серебром, а какой-то услугой… Видать, обуздала она как-то ростовщика…
- Знаешь что, Гармай, - терпеливо произнёс Алан, - наверное, это всё-таки не наше с тобой дело, как уж она с этим пауком управилась. Я за неё молился, и за Таурмай молился… Думаю, и тебе тоже следовало…
- Ну уж будто я совсем тупой, - парень выпустил ежиные иглы. - Будто ты не учил меня. Знамо дело, молился. И Христу, и Богородице, и святому своему…
Ге-ор-гию, - тщательно выговорил он по-русски.
Когда Гармай созрел до крещения, Алан остановился на имени Георгий. И близко по звучанию, и мальчишке понятнее - воин. Тоже держал в руках меч.
Потом, правда, Гармай признался, что до меча в разбойной стае его обучение не дошло. Зато лук, дубинку и нож освоил неплохо. К счастью, им так и не представился повод проверить…
- Знаешь что, - решил Алан, - давай-ка мы сейчас с тобой помолимся. И за тётушку Саумари, чтобы Господь к её сердцу прикоснулся, и за вдову с дочкой, чтобы миновали их беды, и за старого Иггуси, с которым вы меня на муле везли… Ну и за дом этот, чтобы никакая сила бесовская к нему прикоснуться не посмела…
Тётушка Саумари, легка на помине, решительно отдёрнула циновку и, войдя в комнату, уставила руки в бока.
- С Богом своим, значит, болтаете? Ну-ну…
- Молимся, тётушка, - улыбнулся ей Алан. - Не желаешь присоединиться?
И тут же осёкся, увидев её глаза.
Тётушку точно мокрым полотенцем хлестнули по лицу. Словно взяли крепкой рукой за шею и извозили лицом в песке. Она сделала несколько глубоких вдохов и, скрестив ноги, села на пол. После чего объявила:
- Вот уж чего не хватало. Последний раз я с богами две с половиной дюжины лет разговаривала. Наболталась вот так, - ладонь её изогнулась в неприличном жесте.
- Просить их о чём - всё равно, что солнышко мешком ловить. А кто сего не понимает, у того ум перекошенный. Понял? Не смей мне боле сей дурости предлагать.
Вот уж умела бабка удивить. Алан с минуту смотрел на неё, как на неведому зверушку. Никоим образом не вписывающуюся в теорию античной цивилизации.
- Ты что же, и своих богов не признаёшь?
Помолчав, тётушка глухо признала:
- Да не верю я, что есть они. Ни на вот столечко не верю. Придумали их. В древние времена люди и придумали… Так мыслю. И что ж теперь? К наместнику с доносом поскачешь? Так первый же на кол и сядешь…
Осторожно, словно разговаривая с обидчивой девочкой-подростком, Алан произнёс:
- Не беспокойся, тётушка, ни я, ни Гармай никогда и никому про то не скажем. Как ты подумать могла, что мы на такой мерзкий грех способны? Но как же получилось, что ты потеряла в них веру?
Старуха поглядела на него испытующе, задумалась о чём-то, и лишь редкое дыхание нарушало тишину. Ну и треск факела ещё.
Потом она заговорила - медленно, осторожно… Так проводят языком во рту, боясь прикоснуться к воспалившейся десне.
То, что она рассказывала, казалось немыслимым. Каждая деталь в отдельности ещё вероятна, но как они складываются одна с другой… Вот так же, подумал вдруг Алан, она относится и к его рассказам про "далёкую-далёкую землю". Симметрия восприятия.
Тётушка Саумари обиделась на местную богиню Луны. Вернее, даже не обиделась - глубочайшим образом разочаровалась - и в ней, и во всех остальных богах. И, уверившись, что там, за гранью мира, ничего нет, что в небе - пустота, она просто не смогла жить по-прежнему. Да и для кого было жить - давно уже умер муж, а теперь вот - и последний из оставшихся детей, мальчонка двенадцати лет.
Госпожа Саумари за бесценок продала свой домишко, продала зеленную лавку, заведённую ещё мужем, и ушла странствовать по дорогам Высокого Дома. Без цели, без мыслей о будущем - и жизнь, и смерть стали ей одинаково скучны.
А потом она встретила некого загадочного мудреца, имени которого называть не стала. Просто Наставник… Мудрец - вот уж поразительное стечение обстоятельств - оказался таким же стихийным атеистом, только неизмеримо умнее, глубже.
Насколько мог судить Алан по неторопливому рассказу старухи, это был гений масштаба Сократа. Такие рождаются даже не один на сколько-то там миллионов - а однажды и навсегда.
Отвергнув богов, Наставник заменил их собственной картиной мироздания. Конечно, с высоты двадцать первого века - наивной, хотя вряд ли местная мысль вообще могла родить что-то глубже. Но ум свой он направил не только в философские дебри - существовала некая "наука жизни", которую Наставник то ли сам разработал, то ли в юности у кого-то перенял.
Говоря попросту, "наука жизни" оказалась детально разработанной доктриной альтруизма, но альтруизма глубоко замаскированного. Ни в коем случае нельзя было показывать людям, что помогаешь им бескорыстно. В качестве маскировки применялась личина мага. Именно личина - ни сама старуха, ни её Наставник в колдовство не верили, существование духов отрицали и не обладали никакими паранормальными способностями. Но доведённое до совершенства актёрское искусство, стихийные навыки в практической психологии и глубокое (по здешним меркам) знание медицины - с успехом заменяли заклинания и амулеты.
Более десяти лет Наставник со своей далеко уже не юной ученицей ходили по землям Высокого Дома, забредая и в более отдалённые края - а потом… Тётушка Саумари говорила об этом глухо и невнятно. Алан понял лишь, что загадочный Наставник благословил её осесть в каком-нибудь тихом городке и под видом ведьмы-травницы помогать попавшим в беду. А сам то ли помер, то ли ушёл неведомо куда.
Тётушка вдруг замолчала, точно прислушиваясь к чему-то. Алан собрался уже было спросить о её первых днях в Огхойе - но старуха предостерегающе подняла палец.
Что-то её явно встревожило.
А потом вдруг дверная циновка колыхнулась, кто-то ворвался в комнату. Загремело что-то - оказалось, ночной горшок, по счастью, пустой. Покатился по глиняному полу, но остался цел. Видать, работы старика Иггуси.
Алан дёрнулся, приподнимаясь на циновках - и судорожно вздохнул. Что-то случилось - то ли с миром, то ли с ним. Сгустилось в горячем воздухе желтоватое мерцание, соткалось прозрачным покрывалом - и повисло перед ним, отделяя угол с циновками от остальной части комнаты.
Разом исчезли все звуки… пожалуй, только муха, угодившая по ту же сторону мерцания, продолжала зудеть.
Но размышлять о причинах странного явления было некогда - на той стороне комнаты творились не менее странные дела.
Там обнаружились двое мужчин, не особо крепких на вид, в добротных плащах из синего сукна. Один - постарше, около сорока, другой - парень немногим за двадцать. Жёлтое сияние слегка приглушало цвета, но всё остальное было видно чётко, словно на экране инфора.
Мужчины, державшиеся уверенно, по-хозяйски, о чём-то говорили с тётушкой.
Казалось, та ошарашена происходящим, но изо всех сил пытается сохранить достоинство.
Алан коснулся плеча сидевшего рядом мальчишки.
- Гармай, - шепнул он, - ты что-нибудь слышишь?
Тот лишь досадливо повёл лопатками - не шуми, мол, дай послушать.
Понемногу и Алан начал разбирать звуки - настолько тихие, что никак не складывались в слова, более всего похожие на жужжание стаи мух над гнилой тушей.
Незнакомцы явно чего-то требовали от тётушки Саумари, та отбрёхивалась, но они лишь усиливали напор. И чем дальше, тем яснее Алан чувствовал - происходит что-то очень нехорошее. Куда гаже, чем пытка, которую староста Гаумади устроил Гармаю… хуже, чем издевательства высокородного Миусихару над своей собственной дочерью Илазугги - тогда, в Хагорбайе.
А потом жёлтая завеса выгнулась вперёд и лопнула - от звонкого голоса Гармая:
- Гони ты их в шею, тётушка!
Звуки вонзились в мозг словно осы, изголодавшиеся по сладкому. Первые секунды ничего нельзя было разобрать - сплошные крики, где голоса старухи, Гармая и незнакомцев сплетались в безумную какофонию. Потом из хаоса вычленился голос старшего:
- Твоих гостей придётся умертвить.
Тётушка что-то язвительно возразила, молодой ответил грубостью, но сами слова отлетали от мозга, точно Алан враз позабыл все здешние языки.
Потом оба пришельца подняли свои посохи - и их слегка загнутые навершия окутались голубоватым свечением. Оно с каждой секундой становилось ярче - и вот уже два огненных сгустка, ослепительных, будто прожектора ватт в пятьсот, отделившись от посохов, медленно поплыли в их с Гармаем сторону. Да ведь никак шаровые молнии! А может - что-то или кто-то - притворившееся молниями…
У Алана зашевелились волосы. В воздухе запахло электричеством и ещё чем-то - пожалуй, это можно было назвать присутствием. Словно чей-то огромный насмешливый глаз наблюдал за происходящим и получал от этого удовольствие - как малолетний паршивец, обливший бензином соседскую кошку и примеряющийся чиркнуть папиной зажигалкой.
Сомнений более не оставалось. Натуральная бесовщина, как и тогда, с "завмагом" Ирмааладу и его гибридом воронов с птеродактилями. Только в нём самом не было уже той весёлой, звенящей силы, когда враг кажется жалким и смешным.
Что ж, теперь всё зависело только от Господа. Ну помоги же, помоги! - взмолился Алан и вдруг, неожиданно для самого себя, встал. Даже не потребовалось опираться на плечо Гармая. Голова, ясное дело, кружилась, но он сумел преодолеть дурноту.
Троекратно перекрестив воздух перед незнакомцами, он громко, на гуани - торжественном языке Высокого Дома - заговорил.
Это даже не было переводом молитвы - язык механически произносил слова, приходящие на ум. Кажется, он даже заклинал демонов, посылал их в какие-то дыры и пропасти, грозил пожечь их лазером любви Христовой… - слова не задерживались у него в мозгу, таяли, а на смену им приходили новые. Сейчас было как бы два Алана - один, в позе библейского пророка, стоя простирал ладонь к бесовским огням, отчего те тускнели и уменьшались в диаметре, а другой, лежа на циновках, в ужасе смотрел на самого себя и не понимал, что происходит - сон, галлюцинация, болезненный бред? Или это всё на самом деле?
Потом как-то вдруг получилось, что он снова стал самим собой - и, сползая на прохладную глину пола, всё повторял и повторял краткую молитву: "Огради нас, Господи, силою Честнаго и Животворящаго Твоего Креста, и сохрани нас от всякого зла". Уже не на гуани, а по-русски.
А секундой позднее голова взорвалась немыслимой болью, пространство комнаты съёжилось и нырнуло внутрь себя, пропали звуки и запахи. Зато вернулась тьма - та самая спасительная тьма, полная тёплых волн-ладоней, качавших его всё быстрее и быстрее, всё дальше и дальше - от края неба до края земли… у которой на самом деле вовсе не было краёв.
11
Роскошное всё-таки у тётушки Саумари крыльцо. Деревянное - совсем как на Земле… в здешних краях дерево дорого ценится. Сама ли потратилась, или от прежних владельцев осталось?
Алан сидел на ступеньке и глядел на сизую полоску тени. Та ползла не быстрее улитки, но всё равно скоро придётся сменить дислокацию. Солнце летнее, жалящее, готовое прожечь до костей… едва ли не как шары ночных магов.
Утром, принеся завтрак, возбуждённый Гармай в подробностях описал великую битву на посохах. Что же касается предшествующего разговора незваных гостей с тётушкой, то полезной информации оказалось куда меньше.
- Что-то так тихо было… - оправдывался парень. - Точно суконный плащ мне на голову набросили. Одно слово разберу, а два - как мухи жужжат. Короче, они про какое-то общество тайное говорили и денег хотели… великую дюжину докко… я таких деньжищ и в глаза-то не видел, даже когда с Рыжим Волком купцов на дорогах потрошили…
- Ладно, разберёмся, - махнул рукой Алан. - Беги уж, хозяйство тебя ждёт…
- А то! - согласился Гармай. - Поганцы эти нам засов на воротах поломали, новый надо сладить…
И ускакал.
Сам Алан плохо помнил ночные события. Тяжёлый, без сновидений, сон затёр в мозгу детали случившегося. Только и осталось, что едва заметная жёлтая пелена, делившая комнату надвое, а потом - хищные огни на посохах, и ощущение чужой, насмешливой силы. А потом - то ли дрался, то ли стихи читал…
Ещё вспомнилось, как сумел самостоятельно подняться с циновок. Значит, работает всё же тело… Тогда почему бы не попробовать снова? Полутёмная комнатушка с вонючим факелом надоела хуже горькой редьки… забавно, что здешний овощ хламаззи - это редька и есть… изменившаяся, конечно, за четыре тысячи лет… хотя кто знает, какой была земная редька во времена фараонов…
Тётушка, ясное дело, снова начнёт ругать за самодеятельность, но к её попрёкам Алан уже привык. Были они как перец в пресной скуке исцеления.
И ведь получилось! Боль, конечно, показала зубки, но зубки весьма умеренные.
Голова не кружилось, слабость не грозила опрокинуть на жёсткий глиняный пол. Он вполне удачно доковылял до крыльца и гордо сел наслаждаться заслуженным теньком.
- Выполз, значит? - непонятно откуда взялась тётушка Саумари. Оглядела его снизу вверх оценивающе - не поразить ли громом ведьминого гнева, - но сдержалась. И сама села рядышком.
- Что ж ты так? - только и сказала горестно. - Раны не затянулись как следует, рёбра не срослись…
- Мне уже гораздо лучше, тётушка, - возразил Алан. - Почти и не болит ничего, голова не кружится. Наверное, скоро уж мы с Гармаем дальше двинемся. Я рассчитывал до осенней ярмарки в Таораме быть…
- Подождёт твой Таорам, под землю не провалится, - возразила старуха. - Тебе ещё луну лечиться надо. И можно подумать, будто гоню я тебя, так торопишься.
- Да понимаю, что не гонишь, - усмехнулся он. - Небось, и денег-то за лечение не возьмёшь. Редкий ты человек, тётушка Саумари… надо же… ведьма. Опередила ты своё время на великие дюжины лет… Жалко мне будет с тобой расставаться, но ведь я должен… мне надо ходить и рассказывать об Истинном Боге. Это главное…
- Да куда ж ты хилый такой дойдёшь? - скептически хмыкнула тётушка. - Дюжину дюжин шагов разве что… и свалишься в пыль. Если только на мула тебя сажать, - задумчиво протянула она. - Да и к мулу привязывать пришлось бы… не удержишься, особенно коли мул с норовом. Хотя нет, без толку, - старуха повела средним пальцем, что означало здесь отрицание. - Бежать сейчас - только хуже сделать… сразу смекнут, что боимся мы их и никакого средства про запас не имеем.
- Ты о чём, тётушка? - с ходу не понял Алан. - Вернее, о ком?
- Да о гостях наших незваных, - пояснила она. - Красавчиках этих в синих плащах-то… Или, думаешь, приснились они тебе?
- Честно говоря, плохо я помню, что ночью было, - сознался Алан. - Всё как-то в голове смешалось… да и разговор ваш я почти не слышал… в забытьи каком-то валялся. Утром Гармай вкратце рассказал, но очень уж вкратце…
- Бывает, - кивнула старуха. - А дело-то приключилось у нас нехорошее… совсем гнилое дельце…
Она заговорила глухо, делая долгие паузы. И оттого картина выходила только страшнее.
Оказалось, вся здешняя оккультная шпана - волхвы, ведуны, маги, целители и колдуны с колдуньями - уже давно были организованной силой. Имелось некое общество "Синяя Цепь", вполне себе традиционная мафия. "Синяя Цепь" улаживала дела с государевыми чиновниками и с храмами, поэтому практикующие колдуны могли не опасаться неприятностей с властями - что духовными, что светскими. Более того, по догадкам старухи, правительство Высокого Дома могло регулярно пользоваться магическими услугами Общества. Разумеется, колдунам да ведьмам положено было платить в "общак" - соразмерно уровню доходов. Саумари же умудрилась восемнадцать лет прожить в Огхойе, прослыть могучей ведьмой - но каким-то непонятным образом не знать о существовании "крыши". Наставник почему-то не рассказывал ей о "Синей Цепи" - то ли сам не знал, то ли не посчитал нужным. А с коллегами по ремеслу осторожная тётушка предпочитала не общаться, дабы не раскрылся обман. Вот и поплатилась за неведение.
Но куда более странным, по её мнению, было то, что и в самой "Синей Цепи" о ней узнали совсем недавно.
- Это-то и самое поганое, - грустно сказала старуха. - Сдаётся мне, будто их самих это пуще всего беспокоит, а деньги они для отводу глаз требуют. Ну, не так уж чтобы совсем для отводу - хотят меня этими деньгами словить да сломить, деньги-то совсем неподъёмные, даже если я все запасы выгребу, дом продам да долги кой с кого стребую - и то половины не наберётся. Но пораскинула я умом и поняла, что им моё колдовское искусство куда как интереснее. Сам прикинь - ежели ведьма полторы дюжины лет от Общества укрывается, да так, что никто не донёс, даже колдуньи местные… есть тут две бабульки, ворожат помаленьку… Значит, то ли знаю я какое-то особенное волхование, то ли есть у меня бесценная колдовская вещь, камушек какой-нибудь или колечко… и вот старшие над "Синей Цепью" удавятся, а из меня тайну вытрясут. Потому я и думала сперва бежать вместе с вами обоими. На восток бы утекли, там варвары вполне толковые, с ними договориться можно, речь их я малость разбираю. Но потом поняла - никак нельзя.