- Гармай, - уставясь в ломкую траву, прошептал он. - Тут такое дело, Гармай…
Я… В общем…
И всё рассказал. Медленно, глухо - словно рот ему забили песком и язык проталкивается сквозь липкую кашицу.
- Вот такие дела, Гармай, - закончил он и встал на ноги. - Такой вот я оказался скотиной. Об Истинном Боге учил, а сам…
Ему хотелось сказать что-то ещё, но он не знал - что. Мозги пересохли точно так же, как и горло.
Гармай посмотрел на него укоризненно.
- Господин, ну зачем ты так? Терзаться-то зачем? Всё ж правильно, тебе ж нужнее.
Я-то покрепче буду, и приходилось уже вот так, без воды - ещё когда в стае Айгхранрра бегал.
- Покрепче… - Алан грустно улыбнулся. - Тебе нет и трёх лет сверх дюжины, а мне уже два года над тремя. Я взрослый. А ты ещё дитя… и я должен заботиться о тебе, а не наоборот. А я, тварь такая, украл твою долю воды. Сломался я, Гармай.
Он сорвал сухой стебель какой-то высокой травы, переломил надвое.
Мальчишка осторожно коснулся его руки.
- Да не грызи ты себя, господин. Сам же учил - у каждого есть такое, чего век стыдиться будешь. У тебя-то чепуха полная, а у меня… - Он помолчал, кусая сухие губы. - Не говорил я тебе раньше… уж больно гадкое дело-то… Вот встретились мы, когда хозяин мой, староста, пятки мне палил. А ведь мне эта мука за дело… только он ведь и сам не знал, его руками, наверное, Истинный Бог тогда водил. А было то за год до Хагорбайи… где взяли нас, всю стаю Рыжего Волка. Мне тогда года не было до дюжины. И словили наши одного купца… с сыном они ехали, сукно везли в Хайлассу. Совсем как я… как со мною вышло. Только и разница, что сыну тому годов семь или восемь было… наследник, видать. Вот отец его с собой и начал брать, делу торговому учить… Ну и ехали обозом, он с сыном да трое слуг… даже охрану не нанял, пожадничал. На счастье своё купеческое понадеялся… ну и как спустились они с перевала…
Он помолчал, поправил ладонью волосы. И глухо продолжил:
- И стал Айгхнарр его допрашивать, где дома золото хранит. Купец справный, должно быть золото припрятано, на худой конец серебро. А тот молчит. Уж и били его, и ногти рвали - молчит. Тогда велел Рыжий Волк сынка его связать, и ногами в костёр. А мне велел дрова носить. И я… я носил. Он верещит, а двое наших его держат. А я, значит, бегаю, дровишки подкладываю. И в мыслях не было отказаться… Как же… Сам Рыжий Волк велел… да и не первый случай, когда вот так жарят… только раньше не было, чтоб совсем малого. В общем, не выдержал купец, раскололся. Всё обсказал, где золото запрятано. А что дальше было, я уж не видел, погнали меня по делу какому-то. Только, думаю, вряд ли Рыжий Волк их живыми выпустил. Вот у меня чего на душе… и я всё это помнил. И всегда помнить буду. А ты… подумаешь, водички хлебнул…
Алан молчал. Нечего тут было говорить. Что прошлые грехи смываются в крещении, Гармай и так знает. Не просто же его в озеро окунули - готовились они к этому, учились. А вот висит же всё равно, и не снять. К священнику бы пацана… К настоящему. Он, горе-миссионер, тут как нитка без иголки. Душу рваную не зашьет.
- Ладно, - слова репейными колючками царапались в горле. - Идти нам пора, пока не припекло как следует. Сегодня я пить не буду. Сегодня вся вода твоя.
- Будешь, господин! - Гармай твёрдо взял его за локоть и заглянул в глаза.
Взгляд у мальчишки был жёсткий. - Будешь пить. Иначе свалишься, как Гиуми. Очень даже просто. И куда мне без тебя? И зачем?
- Я крепче, чем ты думаешь, - усмехнулся Алан. - Всё, поговорили, и ладно. Бери котомку, и пошли. Может, нам идти-то всего ничего, вон уже горы виднеются. Дня три осталось, а там и речка будет, про которую тётушка говорила.
На горизонте, справа от апельсинового солнца, и впрямь виднелись какие-то облачка. Хотелось верить, что это - снежные вершины Анорлайского хребта. Тем более, что откуда в такую сушь взяться облакам?
- Ничего, - добавил Алан, - всё будет хорошо. Пошли.
И конечно, всё получилось нехорошо. Сперва-то шагали довольно бодро, но ещё до полудня Алан вдруг сообразил: что-то не то происходит. Слишком плотным сделался горячий воздух - ему казалось, что это и не воздух уже, а вода, которую приходится рассекать грудью. Вода, которая плещется рядом с губами, но не ухватишь, сколько ни крути головой. И уши ловили далёкий шум - не то глухие удары колокола, не то гомон многотысячной толпы, не то рёв океанский волн, разбивающихся о гранит волнолома.
Звук становился всё сильнее, в нём уже отчётливо различались крики, лязг железа, треск разгорающегося пламени - огромного костра, кем-то разведённого у него в горле. А вот солнечный свет с каждым шагом тускнел, будто небо затянули толстой полиэтиленовой плёнкой… такую бы им пару дней назад, в их неудачные водяные ловушки. Но эта плёнка только и годилась, что гасить свет - и солнце сделалось серым, хотя и не менее жарким. Зной вытекал из солнца, клубился по земле сизым дымом, надоедливо крутился возле ног. А поднимать ноги становилось всё тяжелее, будто к каждой привязали цепью бетонную плиту. Такую, какими в сельской местности до сих пор ещё мостят дороги… вот как у тёщи Вероники Сергеевны, на даче. Зато какой у неё там колодец! Вода точно родниковая! И все соседи ходили за этой водой, если надо было солить огурцы… ни одна банка не лопалась…
Что-то лопнуло перед глазами, вспыхнуло бешеной радугой, мир плавно провернулся вокруг невидимой оси симметрии, и оказалось, что Алан уже никуда больше не идёт, а лежит под серой плёнкой, глядя в серое небо, где жарит серое, точно крыса, солнце.
Чьи-то пальцы хлопали его по щекам.
- Господин! Что с тобой господин! Ты жив? Отзовись! - надрывался рядом звонкий голос. Почему-то сейчас пропал юношеский басок, и голос был словно восемь… нет, уже девять месяцев назад, в одной милой деревушке близ Хагорбайи… колодец ещё там был, системы "журавель"…
На глаза ему упали тёплые капли, расползлись по щекам. Он чуть приподнял голову.
Оказалось, Гармай расходует драгоценную воду, брызгает из ладоней ему в лицо.
- Не… - просипел Алан, заставляя непослушное горло издавать хоть какие-то звуки. - Не надо… Не трать.
- Вот ещё! - закричал Гармай. - Как это "не трать"?!
- Береги… Воду береги… Ты иди… - губы слиплись, и проталкивать сквозь них звуки оказалось нелегко. - Видишь… горы… Иди, ты крепкий… ты дойдёшь…
Шевельнулась было мысль - а что толку ему дойти? Ведь не найдёт же тайник, а если и найдёт, не отправит же сообщение на "Солярис"… а если и отправит, что ведь не спустят за пацаном катер… Зачем он там, наверху?
Но, выскочив на поверхность, мысль эта шустрой ящерицей тут же скользнула обратно - в чёрные трещины ума. И оставалось только смотреть, как суетится рядом Гармай, пытается влить ему в рот последнюю воду, разжимает стиснутые зубы. Без толку - всё только по подбородку пролилось.
Гармай оставил эти бесплодные попытки. Присел рядом на корточки, положил горячую ладонь Алану на лоб. Долго сидел так - казалось, не менее часа, хотя солнце и не подумало сдвинуться. Потом вдруг вскочил на ноги, протянул руки к равнодушному небу. И гневно закричал.
Сперва Алан не разбирал слов, они проскальзывали мимо ушей, песчинками сыпались в нижнюю чашу часов, и время таяло - точно кубик льда в бокале мартини. Но чем больше набиралось этих слов-песчинок, тем они становились понятнее. И, наконец, проникли в сознание:
- Ты! Истинный Бог! Я Тебя зову! Ты ведь слышишь меня, слышишь! Отвечай - зачем творишь такое?! Почему не помог? Ведь мы же просили Тебя - а ты убиваешь господина! За что? Зачем? Ведь Ты же Сам его послал! Он учил про Тебя, он звал нас к Тебе, и вот… помирает за тебя… из-за Тебя… Господин говорил, что Ты - это любовь. Которая больше всякой земной любви! Ну и где же Ты? Где она, твоя любовь? Выходит, он был нужен Тебе только на время, да? Кончилось время, и Ты его убиваешь? Он Тебе верно служил, его из-за Тебя камнями били, злыми духами травили, сколько раз бежать ему приходилось, и Ты выручал. Потому что он был нужен. А теперь - что? Теперь - всё? Это и есть Твоя любовь? Что я в степи этой подохну, плевать. Кто я такой? Никто. Пускай Ты не меня не любишь, пускай меня птицы расклюют! Но его - нельзя! Ты слышишь меня, Господь? Его - нельзя! Он без воды помрёт! Давай воду, Истинный Бог! Ты слышишь? Как хочешь, а давай!
Слова выросли - теперь это были уже не песчинки, а здоровенные, в человеческий рост, валуны. Между ними змеились трещины. Нет, уже не трещины. Пропасти - бездонные, из них тянуло чёрным холодом. И громыхая, валились туда, в ничто, камни. Сшибались друг с другом, высекали синие искры, со свистом летели во тьму.
Их было всё больше, камней, и гром прокатывался от края и до края мира.
А небо всё больше серело. Да что там - свинцовая сизость расползлась по нему, задушила чахлый солнечный диск. Пробежал по верхушкам трав холодный ветер, пригнул их донизу, и по всей степи прокатилась гулкая травяная волна.
Камни всё стучали, камни почему-то были сверху, Алану никак не удавалось их разглядеть - наверное, они были слишком высоко, за раздувшимися тучами, но искры от их столкновений прорывали упругий воздух, ослепительно синими зигзагами расчерчивали небо, втыкались вниз, в посеревшую от страха траву, а Гармай прыгал в двух шагах от него, тянул руки к небу и что-то неразборчиво кричал. То ли благодарил, то ли требовал.
А потом ударил дождь. Он пришёл не отдельными каплями, не косыми струйками - нет, упал на сухую землю весь, разом, хлынул бешеным потоком. Точно плотину прорвало. Мгновенно вымокли и плащ, и хитон, и почти ничего уже не было видно, а в лицо - казалось Алану - плескали из ведра. Нет, какое там ведро! Из шланга под большим давлением, из полицейского водомёта. Не захлебнуться бы…
Он с трудом перевернулся на живот. За шумом ливня ничего уже не было слышно, на расстоянии пяти шагов всё сливалось в один ревущий свинцово-серый водопад, но всё-таки он успел увидеть, как Гармай, выхватив свой боевой "режик", спешно копает ямки в глинистой почве. Запасает воду - понял Алан.
А ещё - привиделось ему - гасли под такими же дикими струями дрова, и чернел кляксой костёр, курился паром и шипел великой дюжиной гадюк, а железный столб растерянным пальцем тыкал в гремящее небо.
17
Уполномоченный Мирового Совета оказался пожилым китайцем. Сухонький, в строгом костюме мышиного цвета, реденькие чёрные волосы зачёсаны назад. Прямо как на старинной открытке. Не хватало лишь портрета Председателя Мао на лацкане.
- Как мы будем разговаривать, Алан Викторович? - деловито осведомился уполномоченный. - По-русски, по-английски?
- Как вам удобнее, - Алан поёрзал в кресле. Кресло было обычное, как в любой каюте "Соляриса. Даже тут, в отделе безопасности, и то проектировщики не предусмотрели ввинченного в пол табурета, прожектора в глаза и, для полного счастья, пыточной "дыбы". Видимо, никому и в голову не пришло, что придётся кого-то допрашивать и держать под арестом. Бывало, конечно - кто-нибудь перебирал спиртного и вёл себя в уютном баре "Стрела" как в салуне Дикого Запада. Но такого товарища просто уносили в родную каюту и вкалывали нехилую дозу альборана - для скорого, хотя и малоприятного протрезвления. Наутро жертву зелёного змия ждал увесистый штраф. А более серьёзных происшествий за все восемнадцать лет "Соляриса" как-то не случилось.
- Меня вполне устроит разговор по-русски, - предложил китаец. - Я хорошо знаю вашу страну, в детстве жил там, у дяди, в Чите. Знаю язык неплохо.
Полковник Упманис, похожий на постаревшего эльфа из древнего фантастического фильма, недовольно пошевелил бровями. Язык восточного оккупанта либо был ему незнаком, либо, что вероятнее, вызывал раздражение. Почти сто лет их независимости - а русобоязнь и не думает отмирать.
Зато Шевчук заметно обрадовался. Английский он, разумеется, знал в совершенстве - иначе бы его на "Солярисе" не послали - но переход на русский, похоже, расценил как некоторое повышение отечественного рейтинга. Был Шевчук большим патриотом малой родины.
- Русский так русский, - пожал плечами Алан.
- Очень хорошо. Для начала представлюсь - меня зовут Ли Сун, я инспектор Мирового Совета по особым ситуациям, меня отправили сюда разобраться в ваших обстоятельствах. Но прежде позвольте узнать, хорошо ли вы себя чувствуете?
Экипаж катера рассказывал, что там, внизу, вы были не в лучшем состоянии.
- Спасибо, Ли Сун, сейчас я уже почти в порядке, - улыбнулся он. - Там - да, я действительно… немножко ослабел от голода. Провизия у нас закончилась, а катера пришлось ждать четыре дня. Долго вы совещались.
- Но и проблема, согласитесь, не такая, чтобы принимать скоропалительное решение, - китаец был сама невозмутимость.
- Ну да, я понимаю, - Алан уставился в пол. Всякие полы он видел на Объекте - земляные, глинобитные, выложенные мраморными плитками разных оттенков. И, оказалось, успел уже отвыкнуть от обычного пластика с регулируемой цветностью.
Четыре дня… По правде говоря, Алан уже и не верил, что прилетят. Слишком часто чудеса не повторяются. После дождика в четверг им теперь оставалось ждать, когда на горе свистнет рак.
Мальчишка, кстати, наловил там каких-то членистоногих. Те, как оказалось, обитали именно в горах, вернее, в сырых и тесных горных пещерках. Что они там делали и чем питались, выяснить не представлялось возможным, зато ими самими питаться было можно и нужно.
- Да ты попробуй, господин, - терпеливо и ласково, словно мать больному ребёнку, внушал Гармай. - Ну и что? Нос и зажать можно. Ну вкус… ты просто к такому не привык. А мирхайзи знаешь какие сытные! Парочку таких сжуёшь - и порядок. Весь день бегать можно.
Алан честно пробовал - чтобы не огорчать мальчика. Получилось ровно то, чего он и ожидал - судорога в желудке, мучительные спазмы - и вот ошмётки членистоногого украшают пол в пещерке.
Приносил Гармай и какие-то толстые корневища - их ещё кое-как можно было жевать, хотя казалось, будто во рту у тебя верёвка.
- А что будем делать, если они не прилетят? - спросил Гармай спустя три дня после обнаружения тайника.
Тоже ведь встала задачка. Год назад Алан, как ему казалось, выбрал замечательное место. Запоминающееся - глубокая щель между двумя здоровенными, метра в три, валунами, уткнувшимися друг в друга, словно борцы сумо. Посторонний, если ему и случится забрести в эти глухие края, нипочём не обратит внимание - тем более, что щель Алан аккуратно заткнул остатками парашюта и присыпал землёй. Ну и, разумеется, хорошенько осмотрелся, запомнил рельеф.
А спустя год оказалось, что таких "борцов сумо" здесь - прямо как в Японии.
Целый день они с Гармаем лазили по каменистым склонам, стараясь не угодить в опасную трещину, коих тут имелось в изобилии. Запросто можно сломать ногу, или, того хуже, побеспокоить змею в её тесной квартирке.
В конце концов нашли. Вернее, нашёл Гармай.
- Глянь, господин! - завопил он издали. - Кажись, оно! Тряпка тут какая-то…
Затем он с почтением взирал, как Алан разворачивает пластик, вставляет в станцию батареи. Те за год бездействия малость разрядились, но на день непрерывной работы хватило бы. А тут и нужно-то всего минут десять - ввести на миниатюрной, с пол-ладони панели, текст, задать параметры передачи. И пару секунд, чтобы сообщение ушло к орбите.
Для подстраховки повторили несколько раз, разворачивая антенну и к югу, и к северу. В принципе, это было излишним - на орбите болтается едва ли не тысяча спутников слежения, да ещё сколько-то прибавилось за год его "апостольской командировки". Уж пара-тройка их точно уловили сигнал, программы-анализаторы по ключевым меткам распознали, что это - нечто осмысленное, а не какой-то природный выплеск. Оставалось только ждать.
- Прилетят они, не волнуйся, - уверенно отвечал Алан. Нельзя было показать в голосе сомнение. - Они просто думают. Тут ведь всё непросто. Это, для примера, как если бы Высокий Дом начал войну с Ги-Даорингу. Такие решения долго принимаются.
- А меня они возьмут? - настороженно интересовался Гармай.
- Куда они денутся… - вздыхал Алан. Ему не хотелось муссировать эту тему. - Нужно им больно, чтобы ты здесь остался да про меня болтал…
Похоже, Гармая его ответ не слишком успокоил.
Во всяком случае, когда на рассвете в небе выросла жужжащая белая звезда и с диким рёвом пошла на снижение, мальчишка был довольно хмур. Если он и был поражён невиданным зрелищем, то никак этого не показал. Более того, вытащил из-под повязки "режик", подбросил его на ладони, ухватил в воздухе рукоять и небрежно сказал:
- Ну, пойдём, господин, посмотрим, какая она, твоя лодка…
- Вы слушаете меня, господин Ёлкин? - голос китайца вытащил Алана из воспоминаний. - Может, всё-таки позвать врача?
- Вот уж чего не надо, - простонал Алан. - Мне столько всего вкололи - сидеть больно.
Полковник Шевчук одарил его таким взглядом, что Алан понял: будь его, Шевчука, воля - сидеть бы раздолбаю Ёлкину как минимум на колу.
- Что ж, в таком случае мы можем продолжить беседу.
- Допрос, - уточнил Алан.
- Что - допрос? - поднял тонкие брови Ли Сун, и Алан тут же мысленно обозвал его "лизун" - уж больно мягко китаец стлал.
- Не беседа, а допрос. Зачем вы притворяетесь, господин Ли? Ведь вы же ведёте следствие.
- Не допрос, а беседа, - парировал "лизун". - И веду я не следствие, а расследование странных обстоятельств. Следствие по вашему делу будут вести совсем иные лица.
По лицам полковников чувствовалось, что оба они не прочь стать этими "иными". Но молчали - субординация. Главным здесь был китаец.
- Ладно, пускай беседа, - согласился Алан. - Задавайте вопросы.
- Мне кажется, - искоса взглянул на него китаец, - что у вас… как это по-вашему… тоже вертится на языке вопрос. Не стесняйтесь.
- Где Гармай? Мальчик с Неотерры, который вместе со мной прилетел сюда на катере?
Китаец понимающе усмехнулся.
- Не волнуйтесь, Алан Игоревич, с ним всё в порядке. Он сейчас находится… в другом помещении, вполне удовлетворяющем санитарным нормам.
- Вы его хоть покормили? - поинтересовался Алан.
- Что ж, думаете, мы звери? - пробасил Шевчук. - Стандартный рацион ему принесли, авось, не обеднеет Земля.
- Что будет с ним дальше?
- Алан Игоревич, - покачал головой китаец. - Вы же понимаете, что этот вопрос - не в нашей компетенции. Решение примут там, - он указал пальцем вверх, будто именно вверху располагались "Врата", за которыми - Земля, Женева, три белые башни Мирового Совета. - Однако должен заметить, что во внимание будет принят и тот факт, что этот подросток весьма агрессивен… насилие по отношению к члену экипажа катера… это создаёт серьёзные проблемы в плане социальной адаптации…
- Насилие… - вздохнул Алан. - А кто его спровоцировал? Об этом пилот ничего в рапорте не писал?
Катер, выпустив из-под себя три посадочные ноги, опустился на каменистую равнину. Минут пять ничего не происходило. Просто яйцо на ножках. Большое яйцо, метров двадцать длиной.
Потом беззвучно отъехал люк, опустился на землю металлический трап, и появился человек.
Видимо, человек этот не отказался бы стать первым, чья нога коснулась загадочного Объекта. Но увы - Алан украл у него кусок славы, и потому человек глядел неприязненно. Был он высок, худ, и выглядел лет на двадцать с хвостиком.
А такой английский может быть лишь у того, кто родился и вырос в штате Алабама.