Выбежав в гневе из комнаты, Софья поднялась к себе и заперла дверь. В ее переутомленном воображение все родственники казались ей злыми и несправедливыми.
Дождавшись пока в доме улягутся, она сменила платье, накинула на плечи плащ и выскользнула из усадьбы, намереваясь больше никогда в нее не возвращаться. Молодая княжна решилась идти ночью, пешком в Ухтому, к Василию.
Только что кончилась гроза, июльская ночь над Андожей стояла светлой. Чувствуя как бешено колотится сердце, Софья двинулась по дороге вдоль озера, потом свернула на запад. Дорога была неровная, ее без конца пересекали лесные тропинки. Не привыкшая к долгим пешим походам, княжна быстро устала. Как бы она ни храбрилась, ночные звуки и шорохи переполняли девушку страхом.
Рассвет застиг ее на берегу Шексны посреди леса изнуренной и заляпанной грязью. Измученная, Софья поднялась на очередной бугор и увидела, наконец, простирающие внизу владения князей Ухтомы.
Инстинктивно она выбрала верный путь и не заплутала, как того боялась. Часов около шести утра она встретила на большой дороге, ведущей в Ухтому крестьянина, который придержал лошадь, глядя с изумлением на вышедшую к нему фигуру, Вероятно, он принял княгиню за лесную ведьму, так как она видела, как он перекрестился и сплюнул через левое плечо. Убедившись, верно, что перед ним вовсе не нечистая сила, крестьянин сжалился над девушкой и довез ее на телеге до самого дома Ухтомских князей.
Только увидев богатое убранство родового гнезда местных властителей Софья вдруг представила себе в каком убогом виде она предстанет перед ними. А если в доме не только Василий, если там и Евдокия, и еще кто-нибудь из представителей их семейства, с которыми она даже не была знакома?!
Испуганная, девушка подкралась к дому как воровка и в нерешительности остановилась перед окнами. Было прохладно. Слуги уже встали. Из поварни доносился звон посуды, приглушенный говор, отчетливо чувствовался маслянистый запах жареного мяса и копченой ветчины.
Солнце уже высоко взошло над Белым озером. Окна были распахнуты навстречу ему, раздавался смех, слышались мужские голоса. Больше всего захотелось теперь Софье оказаться в своей спальне в Андоже, но отступать было поздно.
Она поднялась по парадной лестнице на круглое, обрамленное гранитными колоннами крыльцо и дернула колокольчик - эхо его звона прокатилось по всему дому. Затем отступила: в дверях появился лакей в голубой ухтомской ливрее, вид у него был надменный и строгий.
- Что Вам угодно, сударыня? - спросил он.
- Я бы хотела повидаться с князем Василием Романовичем, - вяло проговорила Софья, едва сдерживая дрожь.
- Но князь Василий Романович завтракает с друзьями, - заявил лакей. - Уходите, он Вас не примет.
В открытую дверь столовой Софья слышала смех, разговоры, а громче других звучал голос Василия.
- Мне просто необходимо увидеться с князем, - настаивала Софья, доведенная до отчаяния, готовая расплакаться прямо на пороге. Лакей уже поднял руку, чтобы прогнать ее восвояси, но тут в большом круглом зале, украшенном картинами на стенах, появился Василий. Он смеялся, говоря что-то через плечо оставшимся в столовой господам. Продолжал есть и держал в руке салфетку.
- Василий, - позвала Софья, - Василий, это я. Я здесь…
Он подошел ближе и смотрел на нее с неподдельным изумлением на лице. Потом спровадив слугу, увлек княжну в крохотную прихожую рядом с залом.
- Как, Софья? В чем дело? Что случилось? - быстро спрашивал он, а Софья, совершенно обессиленная, упала в его объятия и разрыдалась у него на плече.
- Тише, любовь моя, все хорошо, - пробормотал он, гладя ее волосы, пока она не успокоилась.
- Матушка решила выдать меня замуж за Петра Салтыкова, - проговорила Софья тихо. - Я сказала им, что никогда не соглашусь. Всю ночь шла лесными дорогами, чтобы сказать тебе об этом.
К ее удивлению, он вдруг рассмеялся. Почти как в тот день их самой первой встречи в Белозерске, когда ее стошнило от жаркого.
- И это все? - спросил он, - И ты прошла более двенадцати верст пешком, чтобы сказать мне это? О, Софья, малышка моя дорогая!
Княжна смотрела на него, пораженная, что такое серьезное дело он обращает в шутку.
- Что же мне делать? - осторожно спросила она.
- Послать их ко всем чертям, - решительно сказал он, - а если ты не осмелишься, я сделаю это вместо тебя. Пойдем завтракать.
- Нет! - Софья в ужасе вцепилась в его руку. Если крестьянин на лесной дороге принял ее за ведьму, а лакей - за нищенку, то страшно даже представить, что подумают о ней его друзья. Но Василий не стал ничего слушать и потащил Софью в столовую, где завтракали мужчины. В испачканном платье и порванных туфлях она предстала перед Васильевыми дружками, прославленными после сподвижниками Петра Алексеевича генералом Андреем Паниным, ближним царским советником Никитой Зотовым и "полудержавным властелином" и князем Александром Даниловичем Меньшиковым. Все они стосковавшись по общей гульбе, приехали в Ухтому уговаривать Василия поскорее возвращаться в Петербург, а заодно и лес приглядеть для строительства новой петровской столицы.
- Эка у тебя красотка в доме от нас скрывалась, Василий, - прицокнул языком Меньшиков, оглядывая Софью, - а все говорил, один я тута, один. Мы ж сразу и не поверили, верно? - он подмигнув, толкнул Зотова в бок. С набитым ртом, советник государя только кивнул. Не зная всесильного петровского фаворита в лицо, Софья не могла не заметить важность ухтомского гостя. И хотя сидел он за столом в простой белой рубахе, расстегнутой по вороту, взгляд княжны сразу упал на его роскошный кафтан, висящий на спинке кресла. Белый на красной подкладке, мундир ослеплял золотым шитьем, но пуще того сверкали на нем драгоценными каменьями ордена, две больших звезды и крест.
- Это княжна Софья Ивановна Андожская, - представил ее гостям Василий, - напрасно смеетесь, Александр Данилович, - продолжил он язвительно. - Софья Ивановна двоюродная племянница адмирала Белозерского. Она только что сбежала из дома. Ты не поверишь, Алексаша, ее матушка удумала выдать ее замуж за этого недотепу Салтыкова!
- Неужто? - усмехнулся за столом Зотов. - Знаю я его. Собой недурен, но глуп. Незавидная партия, - он наклонился и гладил уши борзого пса, сидевшего у его ног.
- Возможно, Вы позавтракаете с нами, Софья Ивановна, - предложил Меньшиков, указывая на блюдо, уложенное большими кусками свинины и баранины. Но Софья слишком устала, чтобы желать чего - то иного, кроме хорошего отдыха.
- Мне думается, Софье Ивановне надо бы ванну принять со столь долгой гулянки, - рассудительно подал голос Панин. - Позови своих служанок, Васька. Пусть они ей воды нагреют.
- Служанок у меня нет, - пожал плечами князь Ухтомский, - всех с собой Евдокия забрала. С ними в Москву умчалась. Так что в моем доме нет ни одной женщины.
Услышав его слова, Никита Зотов чуть не подавился и закашлявшись, прикрыл лицо носовым платком, а Василий бросил на него гневный взгляд…Затем князь Меньшиков, быстро переглянувшись с друзьями, вышел из столовой под предлогом размяться после сытного завтрака. За ним последовали Зотов и Панин. Наконец, Софья и Василий остались одни.
- Зря я пришла, - горько заметила Софья, - я осрамила тебя перед столичными сотоварищами, перед самим светлейшим князем. Я же не знала…
- Чем же ты осрамила меня, Соня? - спросил он спокойно, наливая себе в кружку смородиновый мед из бочонка, - но хорошо, что ты появилась после завтрака, а не до него.
- Почему же?
Он улыбнулся и вынул из кармана листок бумаги.
- Я продал казне добрую партию леса, и Александр Данилович хорошо заплатил мне за нее. Если бы ты появилась раньше, он возможно решил бы покрасоваться перед тобой и сбавил цену.
- Этих денег хватит, чтобы рассчитаться с долгами? - спросила Софья, слабо улыбнувшись. Василий иронически рассмеялся.
- Вполне хватит, чтобы прожить несколько недель. Потом мы продадим что-нибудь еще или просто по-дружески возьмем в долг у того же Алексашки или у Никитки Зотова.
- Почему "мы"? - удивилась Софья, едва понимая.
- Потому что мы будем теперь всегда вместе, - ответил он. - Неужели ты думаешь, я позволю, чтобы тебя отдали замуж за этого нелепого Петрушку Салтыкова? - Он вытер губы рукавом рубашки, с беззаботным видом отодвинул тарелку. Потом протянул руки к Софье. И она прильнула к его широкому, сильному плечу.
- Любимый, - прошептала она, ощутив себя вдруг взрослой и очень, очень мудрой, - ты же говорил, - что сможешь жить, только женившись на богатой наследнице…
- Во всяком случае я не смогу жить, если ты выйдешь замуж за кого-нибудь другого, а не за меня, - ответил он, - тем более за Петрушку Салтыкова, на смех людям.
- Но Вася, - продолжала возражать Софья, - если я выйду замуж за тебя, а не за Салтыкова, моя мать может не дать согласия на брак. Она же окажет влияние на отца.
- Она не сможет долго сопротивляться перед моим обаянием, вот увидишь. А уж тем более перед явлением Александра Даниловича моим сватом.
- У нас не будет ни гроша. Я самая младшая в семье, Вася. Мой отец хотя и принадлежит к старинному роду, он беден. Ты должен иметь в виду, что мое приданое окажется очень скудным. Мы не сможем все время жить от гроша до гроша…
- Я всегда так жил, и как видишь, чувствую себя неплохо, - князь Ухтомский рассмеялся и подхватив Софью на руки, понес ее из столовой в дальние комнаты: - если у меня и есть насчет Вас, любезная Софья Ивановна, коварные планы, - говорил он по пути, - то уж они никак не касаются Вашего приданого, поверьте…
О, необдуманная помолвка, потрясающая, поспешная. Решение, принятое в один миг, будто ни с того и ни с сего. Благословение императорского фаворита, его приезд с блестящей свитой в тихую, захолустную Андожу. Под таким натиском не смогла устоять ни княгиня Мария Филипповна, ни тем более князь Иван Степанович. Перед прошением Александра Даниловича Меньшикова отдать юную княжну за его близкого друга Ваську Ухтомского, никто не посмел чинить препятствия, все согласились, сразу забыли о Салтыковых и в полном ликовании сердец закрутились в предсвадебных хлопотах.
Мысль о том, что ее дочь отправится в Петербург и будет там представлена императору, который наверняка, по словам светлейшего князя, утроит ее приданое по своей щедрости, а после, все по тому же обещанию, она сделается камер-фрейлиной императрицы, очень понравилась Марии Филипповне. Быстро отписав отказ в Москву несостоявшемуся жениху, она воображала уже и себя во дворце, не придавая значения кружившим по Белозеръю слухам.
А слухи и сплетни множились с невероятной быстротой, при том они оказались настолько живучи, что и сто лет спустя, когда давно уже ушли в небытие все участники происходивших тогда событий, матушка Сергия нет-нет да слышала среди окрестных кумушек их отголоски.
Говорили, что княжна Андожская тайно сбежала к Василию, он ее обесчестил и теперь она выходит за него замуж по жестокой необходимости. Другие же рассказывали еще ужаснее, будто "Ухтомский развратник" обесчестил Сонечку в одной из спален в доме купца Перепейнова, потом насильно увез ее в Ухтому, и она там три месяца жила с ним как любовница.
Софья же была настолько влюблена и счастлива своей любовью, что не только посмеивалась над слухами, не придавая им значения. Она вовсе позабыла даже о родственниках Василия, с которыми необходимо было держать ухо востро, в том числе и о своем заклятом враге, княгине Евдокии Романовне. Пользуясь тем, что та все еще пребывала в Москве, Софья с раскрасневшимися от удовольствия щеками расхаживала по огромному Ухтомскому дому, благоговея перед его роскошью не больше, чем перед привычными закоулками Андожской усадьбы.
Вскоре, узнав о грядущей свадьбе Василия, в Ухтому пожаловал его отец, князь Роман Васильевич Ухтомский. Решение Василия он воспринял с удивлением - верно он полагал, что тот не женится пока не перебесится окончательно, а случится такое лет через тридцать, не раньше. Но приездом своим он сразу внес порядок в невообразимую путаницу, царившую в обеих усадьбах, а своим родительским одобрением сразу положил конец всякой соседской болтовне, набросив покрывало приличия на все происходящее.
Целыми часами бродила Софья по аллеям Ухтомского парка и по низкому извилистому берегу Белого озера, чаще всего заворачивая в бухту, где по легенде за двести лет до того стоял на якоре золоченый галеас неукротимой итальянки Джованны де Борджиа, и в тишине, окутывавшей ее, Софье порой казалось, что волны озера и прибрежные травы еще хранят отпечаток присутствия прекраснейшей из всех знаменитых женщин, словно смутный отзвук голоса, неявный отблеск ее сияния…
Тем временем приготовления к свадьбе шли довольно успешно. По утрам Софья попадала в руки матери и служанок - они затягивали на ней подвенечное платье, собирали у талии, подкалывали, опять затягивали…Мать внимательно осматривала ее со всех сторон и давала служанкам и портнихам указания.
С Василием в те дни Софья виделась не часто. Он разъезжал по своим делам, позволяя будущей жене, - по его собственным словам, - в эти последние дни насладиться свободой и общением с женщинами. Он так и сказал: в эти последние дни. И Софья даже не предполагала насколько пророческими окажутся его слова.
Предсвадебные торжества начались соколиной охотой. Ею собственно они и завершились всего несколько часов спустя после самого начала. Тот день в первых числах августа, когда солнце то пряталось, то выходило из-за облаков и дул сильный ветер с озер, навсегда запечатлелся в памяти матушки Сергии.
Гости собирались на лужайке перед домом, они все пребывали в самом радостном расположении духа, предвкушая резвое развлечение, а после обещанный банкет, приготовленный, как и следовало ожидать, с истинным Ухтомским размахом.
Ястребы на жердочках чистили клювами перья, расправляли крылья, а самые ручные из них позволяли подходить к ним довольно близко. В отдалении одиноко сидели на насестах их собратья покрупнее - соколы с дико блестевшими черными глазами.
Сокольничие одевали на птиц путы и покрывали их клобучками, готовя к охоте. Тем временем конюхи подвели гостям лошадей. Собаки скулили и прыгали в радостном предвкушении охоты. Василий посадил Софью на прекрасную вороную кобылу, которая отныне должна была стать ее собственностью, и когда он повернулся к своему сокольничему, княжна увидела в отдалении группу всадников направлявшихся к общему сбору. Василий взглянул на свою невесту и улыбнулся:
- Что сказать, все - таки это случилось, - спокойно произнес он, - отец написал Евдокии в Москву, и она удостоила нас своим визитом.
Княгиня Андожская ехала одна, без Антона, с которым давно уже рассталась, бросив в разгуле в одной из Андожских деревень. И видя как она приближается - неторопливо, неотвратимо словно воплощение рока, Софья некоторое время не могла даже определить в точности, какие чувства она испытывает к своему давнему заклятому врагу.
Конечно же, получив известие о женитьбе Василия, Евдокия все сразу приняла в штыки, но виду не показала.
Она очень надеялась, что рано или поздно ее безалаберный брат Василий будет убит в сражении и поскольку он так и не женится - куда уж ему, - ей одной достанется все ухтомское владение. И тут всем планам волчицы пришел конец. Василий женился. Да еще на ком - на Софье Андожской, которая уж конечно постарается нарожать ему побольше сыновей, хотя бы для того, чтобы Евдокии никогда не досталось в Ухтоме больше, чем ей полагалось по отцовскому завещанию. С таким положением дел Евдокия примириться не могла. И потому приехала не только из природного любопытства, как подумали многие.
- Здравствуй, любезная сестрица, - приветствовал ее Василий своим обычным язвительным тоном. - Неужто ты все-таки приехала поплясать на моей свадьбе? Не поленилась?
- Все может быть, - ответила та несколько двусмысленно и тут же добавила: - если придется, конечно.
Она сразу направила свою серую в яблоках лошадь на Софью, и красиво очерченные губы княгини расплылись в змеиной улыбке, хорошо знакомой той с детства.
- Как поживаете, Софья Ивановна? - спросила Евдокия елейно.
- Неплохо, как видите, Евдокия Романовна, - отвечала княжна, выдержав пристальный взгляд гостьи.
- Никогда бы не подумала, что именно Вы станете княгиней Ухтомской, - проговорила она зловеще после недолгой паузы.
- Я тоже, - согласилась с ней Софья, - прежде бы не подумала такого.
В мгновение смерив Софью насмешливым взглядом, Евдокия обратилась к Василию.
- Куда мы едем? - спросила она поддельно равнодушно.
- В открытое поле, к болоту, - ответил он. Евдокия рассмотрела птицу, сидевшую у брата на рукавице.
- Красная соколиха, - произнесла язвительно и приподняла брови: - похоже, у твоей птички еще не все перья выросли. Думаешь, она на что-то сгодится?
- Она уже отлично ловила лису, - парировал Василий, - а сегодня я собираюсь пустить ее на зайца.
- Красную соколиху на зайца? - Евдокия ехидно усмехнулась: - сдается мне, что ей достаточно окажется и сороки. Мой самец побьет ее.
- Поживем - увидим, сестричка, - они сверлили друг друга взглядом как дуэлянты, и у наблюдавшей за ними Софьи впервые тревожно кольнуло сердце.
Она вдруг представила себе, что день закончится вовсе не так, как она ожидает. На какой-то миг она даже размышляла, не остаться ли ей дома, сославшись на недомогание. Тем более, что охота на зверей никогда не доставляла ей удовольствия.
Заметив нерешительность новоявленной родственницы, Евдокия не преминула высмеять ее.
- Твоя невеста трусит, Вася, - сказала она. - Видать, боится, что не выдержит темпа скачки.
- Как так? - разочарованно обратился к Софье Василий, - разве ты не едешь с нами?
- Отчего же, еду, - ответила Софья, не задумываясь, - должна же я увидеть, как ты разделаешься с этим зайцем.
- Отлично! - Василий пришпорил коня, и вся кавалькада поскакала за ним в открытое поле. Ветер хлестал в лицо, и Софью охватила дрожь, с которой она едва справлялась.
Поначалу охота была не очень удачной, так как добычи не попадалось.
К тому же маршрут был еще новый, и всадники ехали медленно. Возле небольшого лесочка спугнули трех сорок. Стайка ястребов набросилась на них, но хитрые сороки перелетали из одной рощицы в другую и понадобилось немало усилий и криков сокольничих прежде, чем была поймана только одна сорока.
- Скучновато для столь обширной затеи, - с презрением заметила Евдокия, поправляя амазонку. - Неужто нельзя сыскать что-либо более достойное для свадебных торжеств?
Словно не слыша ее, Василий прикрыл глаза рукой и смотрел на запад, в сторону болот. Впереди широкой полосой раскинулся участок, покрытый мелкой желтоватой травой, вперемежку со мхом. Он был довольно неровный и труднопроходимый, в конце же его блестело то самое болото, в котором ныне два доезжачих Ермила и Данилка обнаружили крест с телом несчастного Арсения Прозоровского. А между полем и болотом скрывался в зарослях овраг, о нем тогда юная княжна Софья еще ничего не знала - до него, да и до болота оставалось, наверное, версты две.
Почти сто лет назад в этих местах водилось много зайцев - потом они почему-то почти совсем исчезли.