Я ведь не разорвал своих отношений ни с семьей, ни с городским господином по имени Фальберг Годисон. Сейчас вы поймёте, почему.
Он явился ко мне первым, хотя и у меня было что ему сказать.
И попросил представить его какой-нибудь девице-морянке из последних поступлений. Сказал, что хочет взять её в жёны - ни больше ни меньше - и вполне доверяется моему выбору.
Я настолько ошалел от его наглости, что даже подходящее имя назвал:
- Ситалхо. Совсем молоденькая, тридцати пяти не исполнилось. Мужа не было, детей тоже, одни любовники с любовницами. Пока не в работе.
Наш мейстер слегка оторопел, чтобы не сказать большего.
- Так я и знал. Скот безмозглый, - выругался я. - Ты думаешь, покойный Коль от допросов второй ступени так поседел? Да всего-навсего по причине того, что краска у него кончилась! В зрелости употреблял скондийскую хну, потом стал мешать с басмой.
- Сколько ж ему лет? - пробормотал он.
- Умер где-то на восьмом десятке. Погоди, дай сообразить: встретились мы, когда мне было девятнадцать, но он был лет на пять старше. Они ведь такие, Морской Народ: выглядят вечными юнцами, а в свой последний год, можно сказать, прахом текут. Начинается это со сплошной седины. В это время они стараются отойти ото всех, зарыться под землю и прочее в том же духе. Но ребят своих ты бы получил однозначно.
- Теперь я понимаю… Понимаю, отчего Колевы соплеменники дивились на меня как на диковину, - ответил Фаль в прежнем духе. - Но почему он сам…
- Он тебя полюбил, ему хотелось напоследок подарить сердечному другу частицу себя, - ответил я. - А ты со своими благородными порывами рисковал обнаружить, что по сути женат на своём дедушке. Или вышел замуж за бабушку. Вот Кола и попробовал самоустраниться.
- Ты прав насчёт меня, мэс, - ответил он. - Я ведь перед тем первым исчезновением принёс ему свадебный дар. Выкуп женской воли. Когда мы гостили на море, родственники кое-что к нему добавили. Хочешь посмотреть?
Он разложил на столе передо мной свёрток. Дорогое морянское оплечье, род широкого воротника с горловиной, сделанное из отлично полированной кожи ба-фарха. Ни задоринки: и аркан соскользнёт, и меч не заденет. Ожерелье в три ряда - по числу прожитых десятилетий. А в самой середине нижней цепочки, вместо медальона или реликвария, - кинжал, вдетый в резные ножны из мамонтовой кости. Закреплён так, чтобы легко было из них вынуть.
Фаль со всей определённостью понимал, с кем имеет дело.
- Меня что сбило у него - одна низка бус, хотя и долгая, - пояснил он. - Я их втрое заматывал, когда - ну, понимаешь. Для Ситалхо понадобится лишний ряд добавлять или она на вашу школьную тематику не смотрит?
Я хотел выразиться в смысле "погоди, пока она согласие даст", но вдруг понял, что Фаль спрашивает вовсе не об этом.
- Нет, её через тёрку луда не пропускало, - сказал я. - Слово это, как и моё прозвище "ланиста", вылезло из какой-то легенды и означало школу мечников, которых выпускали на арену для потехи толпы. В точности как моих питомцев и питомиц.
- Мне ведь тоже объяснили, что мой любовник - лутенский агент, - проговорил Фаль задумчиво. - И оттого все глаза устремлены на твой экзотический бордель. Кавалеры, правда, немало поспособствовали тому, чтобы замять дело. А то казнили за разврат, подозревали лазутчика, а на самом деле невольно покрывают целый заговор. Не готийских простолюдинов, что покушаются на трон, а морян, действующих во имя самих морян. И началось это ещё в твоей воинской школе.
- Ты многое понял, сынок, - тихо ответил я. - Хочешь подкупить или откупиться?
Фаль поднялся с места - до того его зад попирал лучшее кресло в моём доме.
- Я хочу стать защитником, - ответил он, чётко отделяя одно слово от другого. - Может быть, я и предаю город, отечество, учение Пророка Езу и моральные идеалы ради горстки обезьян-извращенцев. Возможно, ты ударишь меня кинжалом за эти мои слова - противиться не стану. Даже по мере сил подскажу, как избавиться от трупа. Но если у моих детей будут няня-морянка и крещёная мачеха-морянка, никто не заподозрит ни меня, ни вас в ереси.
Это было не так логично, как трогательно.
- Ладно, - ответил я. - Получай Ситхи, если она не будет против такого. Может статься - не будет, малый риск для морянки словно капля рома в кофе. Только не командуй ею, ради всех вертских и нэсхинских богов. Позволь оставаться тем, кто она есть от природы. Прежнее поколение морян попало в беду лишь оттого, что наслушалось проповедей о святости нохрийского брака и о том, какой должна быть спутница жизни.
Он впервые за всю беседу вздохнул с облегчением.
- Я поговорю с ней сам, ладно? Если она такова же, как Коль-король, лих её в дугу скрутишь. Да, всё спросить хотел, но стеснялся. Опять же неувязки со временем. Вы с ним вместе в воинскую школу пришли? Он тебе ещё до того был другом?
Я кивнул:
- Не другом, а содружником, ты ведь явно слыхал. Это вроде побратима. Только он мне в те времена женой приходился. Нас монах завенчал по оплошности.
Фаль в очередной по счёту раз на меня выпялился.
- Да не будь же таким лопоухим! Ревновать и то уже поздно. Мне ведь весь потрох вывернули наизнанку. Вот таким морянским ножиком, как этот, только что был пошире - мужской. Самое глупое, не в войне или в бою, а во время тренировки. Так что и причины для развода не потребовалось оглашать. Бесплоден - значит, никакой не супруг.
- Вот, значит, отчего ты так печёшься о безопасности… содружник, - сказал он и улыбнулся.
Осталось договорить немногое - и лежащее, собственно, за пределами моей истории.
Когда медвежатки самую чуточку подросли, решено было их разделить. Эрвульф, как более слабенький, остался в семье, Лойто взяла с собой Ситалхо. Как одинокой женщине удалось перевезти годовалого младенца через кипящий котёл, в который обратилась уже не одна Готия, и благополучно вернуться к супругу, - не знаю. Только ведь она была морянка, понимаете?
Теперь Аксель - ученик при другом "Вольном Доме", в самом центре Верта. Его любят, потому что в этой семье - вернее, этой части большой Семьи - не родилось иных наследников. На юного Хельмута, бастарда тамошнего палача от знатной дамы, положиться можно не очень. Уж больно похож чувствительной натурой на Фаля, а это не всегда приводит к добру.
Далее. Не прошло и полугода, как Супрему завалили и свили в двойной бараний рог. Одна сила явилась из внешней Готии, другая - непосредственно из Совета Знатнейших, куда пришло новое поколение "аристо" - сплошь друзья и хорошие знакомые моих амазонок. Маэстрат примкнул к сильнейшим.
Кстати сказать, наша Марсалия оказалась единственным готийским городом, где аристократов не употребляли на нужды городского освещения, из кожи купцов и откупщиков не шили кошелей, лосин и перчаток, а простонародье не клали под нож лишь для того, чтобы сошёлся баланс.
Так что, выходит, не такая она и жопа.
- Ну и жуть, - вздохнула под конец Олавирхо. - Но все равно спасибо.
- Я могу удалиться? - спросил мэс Лебонай. - Или вы опасаетесь, что этот сеньор с большой дороги опять вас накроет?
- Ничего мы не боимся, - ответила она за обеих.
А когда они остались одни перед лицом неизвестности, спросила сестру:
- Что-то у нашего любезного ланисты концы с концами не вяжутся и многовато литературщины. Ну, Марсалию я знаю, но это просто деревня, а не реинкарнация рутенского Марселя. И гильотину в Верте ведь не изобрели и не присвоили - механизация считалась делом недостойным. В том смысле что смерть должна быть сугубо ручной выделки. И главное: разница между дедами Лойто и Хельмутом - лет самое большее в десять: когда один был давно неженат, другой уже вовсю с девчонками хороводился.
- Ну, значит, не младенца она везла, а мальчишку. И вообще Ситалхо звали совсем другую даму, - ответила Барба. - У них наречение именами свободное, оттого те нечасто повторяются. Это ма Галина тебя нарочно по покойному брату ма Орри назвала. Плохая примета на свой лад: только перечить твоей родительнице не осмелились. Победительница рутен, а как же.
- А мне моё имя нравится, - ответила Олли. - Уже тем, что в него записано приключение.
- Да, всё забываю спросить у тебя в точности, - сказала в ответ Барба. - Этот господин все пытался довести до нас, как моряне относятся к боли. Я знаю, что что ма Орри чистили нутро без опия, что в бою вы, моряне, буквально обращаетесь в машину для убийства и оттого считаетесь самым страшным и безжалостным народом во всех вертских землях.
- Угу, и вокруг эшафота стоять нас же нанимают, - кивнула Олавирхо. - Сестрёнка, я ж ведь половина наполовину. Так же, как и ты, сужу обо всём по рассказам.
- Наполовину? Скорее на три четверти, - улыбнулась её сестра. - Так что… как это? Колись.
- Ну, о том, почему моряне такие жестокие, спокойные и даже на пороге смерти весёлые, - чуточку помешкав, ответила Олли. - Рутенские врачи изучали своих землянцев, вообще не знающих, что такое боль. Они ещё все время царапаются или там обжигаются. Потому что нечему предупредить о вреде. И что хуже - совсем не умеют сострадать: вот это непонятно. Разве одно тело мучается, а не прежде всего душа? А что до наших ба-нэсхин, так это - нет, не удовольствие в обычном смысле. И вообще близко не стоит. Но и не претерпевание. Сначала - как труба, зовущая к бою. Хмель преодоления. Кураж, азарт, наркотик, шпоры и хлыст лошадке, прыгающей через высокую ограду. Опасность в чистом виде - причём действующая на того, кто по природе своей храбр. Вот тебе верные и точные слова для первой ступени. Но вот потом, когда уже ты не можешь переработать всё, что наваливается, - словно высокий порог вырастает между тобой и божеством. Острый меч между любовниками. Рождение дитяти в свет - этому сравнению я от мамы Галины выучилась. И вот когда, напрягая всю силу и волю, прорываешься на ту сторону - о! Хочется сочинить гимн, как рутен-индеец после прокалывания.
- Получается, отличие от вертдомских землян и рутенцев - лишь в том, что у вас всегда и у всех, а у них только у архаических племён и то во время посвящения? - спросила младшая сестра.
- Папа Рауди говорил как-то, что страдание - слишком мощное орудие для одного того, чтобы предупреждать насчёт видного простым глазом, - сказала старшая. - И даже тут не очень действенное. Потому как парализует.
- Ох, - ответила Барбара. - А теперь давай, вооружившись словом и делом, наведаемся к нашим коварным суженым. Пускай и им небо в овчинку покажется.
Обретение строптивых
- Погоди, Барб, - ответила Олли. - Обыкновенно ты такая тонко чувствующая, а тут… Или я больше тебя зерновой пищи съела и теперь всё во мне бурлит, оттого и аналогия с приданым прорезалась. Во-первых, нам ещё насчёт погрузки его самого не доложились, а возятся, прямо сказать, сугубо.
- А сейчас вроде затихли, - кивнула сестра. - В самом деле, подождём их главного и послушаем пока твои рацеи.
- Ну, первое - конюшня, может, и должна быть с особым выходом понизу, чтобы делать вылазки гарнизона прямо оттуда, но уж не склад. Грохотали нашими сундуками не по лестнице для знати, а явно в теле горы. Там, где засели крылатые гномики с их хозяином?
- Нет. Он же обмолвился, что рядом, - кивнула Барбара.
- Да и неудобно путешествовать внутри узкой трубы, поставленной вертикально. Там даже ступенек нет, я мельком прикинула. Что имеем?
- Внутреннее помещение, больше внешнего по крайней мере вдвое.
- Угу. Этот утёс чем-то похож на ледяную гору, что плавают в дальнем океане. Сверху немного, внизу - самое главное.
- И опасное, Олли. Мне сразу подумалось, что вряд ли камень затаскивали на склон горы издалека. Скорей всего - откуда поближе. Структура пород, если вглядеться, вполне местная. И у донжонов, и у нашего палисада, - кивнула старшая. - И носили не на гору, а изнутри. Не фуникулёр, а лифт. Понимаешь?
- Ну и слов ты понабралась. А тогда что?
- Идём с другого конца. Винтовой лестницы, ведущей оттуда вверх, мы не обнаружили. Может быть, начинается с галереи? Вряд ли. Кто завладел воротами, сразу получает весь жилой замок. По крайней мере.
- Пазухи рядом с мостом. В этом я тебе ручаюсь. Вниз не идут - только вверх, чтобы разделить этажи.
- Да, я думаю, так. Но они - или она - явно узкие. Теперь что получается, Барб? Три нитки. Даже если не думать о норове либо реки, либо мостика, много народу из одного дома в другой не перебросишь. Ни мирного, ни тем более военного.
- Осадных дел мастер. Ты имеешь в виду - если захватят половину крепости, то непременно должен быть способ быстрой транспортировки в другую половину?
- Барба, ради всех богов, думай не так обстоятельно!
- Так ты хочешь сказать - подземная дорога идёт не поверху, где ей нет места, а понизу? Внутри горных разработок?
- Ну да. И такая, что ныряет под дно Игрицы. Сначала круто вниз, потом круто вверх. Наверное, сухая, иначе не всякий раз пройдёшь. Нечеловечески хитроумная.
- Когда на словах поминают Мессера с Той Стороны, в мыслях имеют его хитрости, - Барбара усмехнулась.
- То есть кухонный малыш недаром рассказал именно такую повестушку?
- Дьявол считается лучшим архитектором в мире, - кивнула Барба. - Несколько дорогостоящим, по правде говоря.
- К тому же третья повесть, вроде бы у самой цели, - совершенно не в тему остальных, - добавила Олли. - Мэс хотел отвлечь или предостеречь? Напугать, чтобы забыли, куда идём?
Как ни странно, обе в самом деле шли - причём по крайней мере наполовину без памяти. В противоположную сторону от моста - и к восьмигранному зальцу.
- Ложный ход одного - намёк не потайной ход другого, - суховато заметила Барба. - Намёк, учти, для умеющих думать и тем отличающихся от подавляющего большинства.
- И также порочное знание, которое исходит, прямо или обиняками, от Главного Искусителя.
- Ха, и ты туда же. Олли, простота. Ты подумай: могут ли любить люди, такие, какими они являются, существо, что навострилось их искушать? Не склонны ли они наводить на него напраслину хоть отчасти?
Сестра вздохнула:
- Какая ты, Барб, умная. Хотя и я слегка пошутила. Так что делать-то теперь? Убраться отсюда, пока целы, и рискнуть пошарить в подземных этажах?
- Ну, хотя бы расспросить. Ты не так искушена в фортификации, а я - в абстрактных суждениях, чтобы вот так с ходу обнаружить нечто неизвестное старожилам.
Тут они поняли две вещи. Что давно стоят посередине магического октаэдра и что из двери, ведущей на внешнюю лестницу, как раз выходит командир королевских гвардейцев, который их сюда и привёз. Красавец лет сорока и с отменной выправкой.
- Прекрасные сэньи, - офицер поклонился лишь слегка, ибо человек был по природе не раболепный. - Приданое разложено в надлежащем порядке и перечтено до последней инвентарной единицы. Вы можете досадовать, что мы провозились куда больше должного, почти до вечера, но здешние слуги не так нам помогали, как мешали. Особенно один, что назвался замковым кастелланом на оба здешних дома. Сличал каждую вещь с учётной ведомостью и то и дело перекладывал туда-обратно.
- Наконец отыскался разумный человек, - ответила Барбара. - Мало ли какую скверность мы с собой притащим: отраву или огневое зелье.
- Обнаружены были платья и обувь довольно странного кроя, - улыбнувшись, ответил офицер. - Из промасленного полотна, шерсти мулагров и гибкой кожи особой выделки. Немного похожей на дублёную человечью. Украшения, слепленные изо всякой чепухи: осколков речного перламутра, просверленной гальки, кипарисовых и можжевеловых шишек, плодов калины и шиповника, птичьих косточек. Книги скондской и рутенской печати нераздельного типа, подобные альбомам гравюр и каллиграмм. И что самое непонятное - сотни мешочков с семенами. Смеси различных трав, помеченные тайнописью.
- Оттого кастеллан и прочие решили, что мы ведьмы, правда, Барбара? Недаром кое-кто упомянул насчёт костра и содома.
- Вовсе нет, - покачал головой гвардеец. - Не думаю, что тот человек был из них. Слуги были преисполнены благоговейного ужаса - это да. Многие распознали в вас обеих кровь Морского Народа. Ибо в глазах здешних франзонцев нередко смешиваются оба племени: пребывающее за Дальней Радугой и просто за тем окоёмом, куда ныряют охотники за контрабандой. Все равно ведь откуда появляются корабли: с той стороны света или оттуда, куда не досягает взор. Извините за стиль, это мне кастеллан так объяснил, он человек напыщенной учёности.
Барба рассмеялась:
- Вот и отлично, что все благоговеют, мэс Грайн. Со склада есть внутренний ход?
- И даже с подъемной площадкой, - ответил он. - Вы как раз на ней стоите - хорошо, что там мощный стопор. Мы изнутри хорошо его разглядели.
Теперь расхохотались все трое.
- Что называется - нет места темней, чем под светильником! - сказала, наконец, Олли. - Там как механизм - работает? Проверь, мэс, ладно? За рычаги подёргай, насчет вселенской смази помаракуй. И кстати перетащите сюда два полных бродяжьих костюма.
- И кое-что из книг, а то в замке нет библиотеки, - распорядилась Барба. - И два-три образца лужайки, неважно каких. Поймёшь?
Офицер кивнул:
- Пойму. Только на всякий случай держитесь от вон этого подальше.
Без него девушки пригляделись к полу. На квадратный люк, обведенный тонкой щелью, способны были улечься трое. (Пока - только две и лишь по краю.) Люк явно был монолитным - чёрточки, имитирующие мозаику, были не так глубоки, как обвод, затёртый для маскировки пылью. По углам обвода дерево пахло и звучало резким металлом - дубовые плитки явно маскировали некий механизм.
За этим делом обе едва услышали скрежет и сдавленный голос:
- Отойдите, сэньи. Плита идёт вниз.
Скрежет перерос в хриплый лязг, лязг - в рокот более или менее благородного тона.
Внизу открылась бездна, полная звёзд… Нет, факелов, которые отражались в крупных медных заклёпках.
- Оно на столбах ходит, - уважительно произнесла Олли. - Как пресс навыворот.
Рокот перестал и после некоторой суеты возобновился. Площадка медленно и упорно становилась на прежнее место, только теперь вознося на себе человека. Это снова был Грайн.
- Я взял то, в чём благородные сэньи лазали по топям во время королевской охоты, - сказал он. - Когда редких водоплавающих птиц окольцовывали.
- Подходяще, - одобрила Олавирхо.