Наконец, принял фасонную плеть из юфти, с лилейным бутоном на каждом из пяти хвостов: все наши над ней тихонько посмеивались, но изредка друг друга пользовали.
Подошёл со спины:
- Что, ладень, не соскучился?
И полоснул по плечам этак нежно.
Что было дальше - я так и не понял. Морянин не шелохнул и мускулом, только покачивался напряжённым телом в ритме ударов, которые становились всё чаще и резче. Вроде бы на коже ягодиц показались некие более густые тени, чем полагается от дневного света, - и всё. Лицо - я находился с этой стороны - тоже не менялось, разве что под конец до жути расширились глаза.
А Фаль и в самом деле не собирался играть - как принято у нас, чередуя наказание с лаской и поглаживанием. Кажется, теперь он вообще не дотрагивался до нагого тела руками.
Также я бы не сказал, как долго это продолжалось. Вроде как отчасти выпал из этого мира.
Наконец, юный мейстер бросил плеть, напоследок очертив круглой рукоятью прежние свои пометы.
- Будешь одеваться - подберёшь королевский символ и отыщешь ему достойное место. Игрушка совсем неплоха, если вдуматься. Однако если мэс Лебонай позволит, в следующий раз приду со своим. Я удовлетворён, мэс. Денег плачу вдвое против уговора.
Когда он ушёл, а я вытащил из шкафчика новые ризы для Коля, он спросил:
- Отчего бы вам, Лебо, не поинтересоваться, как я себя чувствую? Вы же всегда так волновались насчёт первого соприкосновения.
- А что - очень скверно? Знаешь, я просто… Не понял, что там было.
- Я тоже, - признался он шёпотом. - Ведь меня не дерево держало. Я на него лишь опирался, а вот чужая сила… Фальбер - он мощный, ты это видел?
- Обученный профессионал, - буркнул я. - Сызмальства тренируются на пациентах и друг на друге. Хорошо тебя разделало?
Он кивнул и сморщил губы - знак отрицания.
- Сначала - будто из грязи попал в скондскую парную баню. Где тебя мылят грубой перчаткой, а потом окатывают горячей водой и разминают до самых костей. Позже - вот как зимой намёрзнешься, сядешь у самого костра и впитываешь всем телом жар, который иначе показался бы нестерпимым, - так и эту боль поглощаешь. Ну а потом всё перелилось и хлынуло через край. Тело как рана или раскрытые уста, ног по самые колени будто и нет совсем, рук от самого локтя - тоже, только мне было без разницы. Я ведь поначалу думал - сорвусь сверху, упаду, так и все мышцы полетят с корнем.
- Так ты чего - летал? - я, наконец, отыскал слово.
- Боюсь - на его привязи, - проговорил он так же тихо.
Следующий раз наступил дня через два, во время которых я запретил Колумбану заниматься чем-либо помимо самых простых обязанностей: встречать, провожать и обходить дом по периметру. Фальбер явился с тугим кошельком, что бросил мне, не считая (там оказалось на шестнадцать простых сеансов или восемь по оговоренной им самим таксе, на коей я не настаивал), объёмистым кофром для путешествий и чем-то вроде налучи за спиной. Я поинтересовался содержимым. Фаль распахнул створки саквояжа - и на меня вмиг повеяло всеми ароматами их чёртова сада: от фиалок до говна.
- Это не грязь, а целебные снадобья в склянках, - утешил меня Фаль. - Мази и микстуры. Отдушки отбивают не всё. Хотя многое.
Например - охоту копаться далее в содержимом. Всё-таки я рискнул.
С виду - ничего такого. Ну, тонкая сыромятина и кручёный шёлк для пут. Спиртовая горелка - на миг только и хватает. Плети короче здешних, хлысты - тоньше и не заканчиваются никакими фигурами типа стрел, сердец и ладошек. Железо не выглажено по сравнению с бордельным, зато кое-где на рукоятях старинная резьба или чеканка. К примеру, на узком кинжальчике довольно опасного вида или подобии груши, разделённой начетверо. (У нас такие затычки сотворены из буйволиной кожи и не раскрываются цветком, стоит чуток повернуть винт.) И на муфточках длинных спиц.
- А этим вы что делаете? - спросил я, показывая пальцем.
- Употребляем при онемении членов, - ответил он. - От перемежающейся лихорадки и гемикрании тоже помогает, если найти верную точку.
- Ты, никак, лечить сюда явился?
- Надеюсь, что нет. Просто мне так спокойнее.
Явился Кола - даже без моего вызова, от товарок прознал. Уже без бусиков и в обыденном наряде: рубаха, штаны, чепец.
- Вот кстати. Забери от меня лозу, - Фальбер спустил узкий чехол с плеча. - Аккуратно, не разбей и не опрокинь, там ещё фляга со спиртом для протирки. Сфальшивишь - попомню. Мэс, нам дают большое помещение или, может быть, малое?
- То, что происходит в приватных комнатках, я подслушиваю через замочную скважину, - отбрил я. - Не отвертишься.
- Даю вчетверо.
- Сам в половое рабство не попади, транжира.
Коль заулыбался:
- Мэс Лебонай так шутит, - объяснил. - Он в этих стенах и без того что Бог всеведущий. А мы, ба-нэсхин, привыкли отвечать сами за себя.
- В общем, не волнуйся о том, что тебя не касается, мейст, и будет всем радость, - заключил я. - Просто не думай обо мне.
Зал они всё-таки получили - не главный, но немногим хуже. В нём ещё овальная кровать стояла. Фасонная: с тугим, упругим матрацем и такими же застёжками.
Нет, я на сей раз не участвовал. Даже в зеркало, что в ногах постели, не смотрелся. Имею в виду - с той стороны, что выходит в потайную комнатку. Разве самым уголком глаза. Воображение у меня и без того разыгрывается - с таким-то опытом.
Имущество мои подопечные аккуратно сложили рядом с ложем, на рундуке с плоской крышкой. Так и знал, что притянет. Кола стоял, хватаясь попеременно за тесёмку ворота и за край чепца.
- Руками не суетись. Я тебе велел по-бабьи наряжаться? - не очень сердито проговорил экзекутор.
- Но ведь мужское тебе не понравилось, - мягко возразил морянин. - Боевые ожерелья и косы с пронизками.
- Можно подумать, ваши дамы в таком не щеголяют, - ответил Фаль. - И вообще - это я сам решаю, что мне нравится, что нет. Нет, не снимай пока ничего. Садись вон на краешек против рундука. По нашему допросному чину положено вначале устрашить пациента, а уж потом действовать. Но мы это слегка переменим, ты же человек с немалым опытом: не знаешь - спроси, я отвечу. Только, ради всех богов, за аптечные склянки не хватайся. Побьёшь. То есть я побью. Тебя. Усёк?
- М-м, - снова тот самый жест: поклон и гримаса. - Усёк. Смешное слово.
- Да, в связи с этим отменяю здешний обычай. О слове-сигнале договариваться не будем: я вижу, что к чему, получше ваших родовитых патронов. Если вдруг - понимаешь, вдруг! - станет невмоготу, сдайся. Проси пощады. Вот этими словами, ясно? Повтори.
- Сдайся и проси пощады.
- Дрянь, - усмехнулся палач. - Ладно, успею взять с тебя откупное. Теперь суй руку внутрь моего имущества, а что под неё попало - тяни и выкладывай рядом. Как служит и для чего - уточни у хозяина. Меня самого, не перепутай.
Наступила недолгая пауза, во время которой звякало нечто явно хрустальное или фарфоровое.
- Ремни странные - без пряжки.
- Конские путлища. Не лги: вы ведь на своих морских лошадках вовсю катаетесь.
- Догадаться можно, только наши ба-фархи много больше фризов и липицанеров. Упряжные слоны с ластами или верховые киты.
- Вот бы посмотреть, правда.
- Ох, ну и затычка.
- Кляп. Фига для болтливых. Чтобы нежный ротик от воплей не разорвало. Подгоняется по размеру.
- Я полагал, оно для совсем противоположной части тела.
- Рано тебе. Но подумаю. Отложи вон в ту сторону.
- Спицы. Ты вяжешь?
- Разве что верёвкой. Узлы и петли. Иглы это.
- Такими наш знахарь лечил Хваухли от вялости членов. Говорил, помогло, только уж очень мерзкое чувство. И боль куда хуже, чем от стилета.
- Так то зна-ахарь, - протянул Фаль. - Погоди. Видал в суме крошечный светильник? Поставь напротив себя и подожги. Холодная вода тут имеется? Налей в чашку или блюдце.
Клацнули огнивом - тут есть такие, в виде флакона с кремешком и зубчатым колёсиком, а внутри чистая нафта. Я не удержался - глянул. Бледный огонёк танцевал в опасной близости от рук, его возжегших. Мейстер держал ту штуковину с расширением на тупом конце и поворачивал над пламенем. Самый кончик уже побагровел.
- Спусти рубаху с плеч и отвернись. Нет, просто глаза закрой и цепляйся руками за одеяло. Я велю.
Он как-то очень быстро завёл иглу за спину своей "игрушки", и я с ужасом увидел, как раскалённое остриё, не успевшее охладиться в крови, показалось над ключицей.
- Опусти голову. Смотри. Больно было? Страшно?
- Я думал, такое получается от твоего взгляда, а не на самом деле.
- Что - боль, страх или отключка?
Оба рассмеялись.
- Ты можешь мне верить.
Резко выдернул иглу, бросил в широкий сосуд с водой:
- Чтобы не теряла закалки.
Убрал назад, достал тряпицу, смочил жидкостью из флакона:
- Приложи. Вот от такого будет и в самом деле противно. Терпи, это чтобы зараза не прикинулась. Рана глубокая, сквозная.
- Щиплет, но ничего. Вынимать дальше?
- Конечно.
- Клещи?
- Щипцы с клювами. Это у тебя по аналогии получилось.
- Клювы тоже приходится на спирту калить?
- Нет. Не сейчас. Протягивайся на покрышке, я привяжу, чтобы себе не навредил. Что ткань светлая - не беда, кровь - не грязь, особенно твоя.
…Частое, прерывистое дыхание. Тихие, едва сдерживаемые стоны.
Я больше не смотрю.
Ну да, я бесстыден. Мне свойственны нездоровые фантазии, которые вспухают в мозгу, словно внутренний чирей. Я Фома неверующий - мне так и хочется запустить палец в чужие раны. И всё чудится, что этих двоих с самого начала соединили и продолжают соединять не одна боль и не одно претерпевание. Даже когда один из них возвышает скорбный голос…
Только это очень далеко от плотского соития.
Тогда я в самом деле ушёл из каморы, и уносить жертву в её спальню пришлось одному Фальберу. Вместе со всем палаческим инструментарием. Судя по всему, морянин облил-таки вином плакучую иву - что явно входило в обоюдный замысел. Чепец был сдёрнут, коса жёстко укручена сыромятью, ареолы взбухли и почернели, до паха не дотронешься - сплошные кровоподтёки, по всей спине и ягодицам следы от розог и приторно-едкого жира. Раздвижную дулю экзекутор тоже испробовал.
- Фальберу приходится срамить ею прелюбодеиц и мужеложцев, - тихо пояснил Коль. - Тех, кому этим заменяют огонь. А их ему жаль. Он говорит, что если уж позора не избежать, то уж хотя бы пусть бед поменьше испытают.
Ну, разумеется. Вот только его подопытный зверёк после экзекуции аж половину декады мочится и ходит кровью, а мэс Лебон только и делает, что возится с травяными клистирами и серебряной трубкой для прочистки тайного уда. Я даже подумывал затребовать лишнего за причинённые нам хлопоты, но Фаль ведь предусмотрительно удвоил ставку. И оставил подробные рекомендации, какой целебный раствор в какую дырку вливать.
Поправлялся наш король Коль тем не менее прытко, а чувствовал себя куда менее изнурённым обстоятельствами, чем прочие наши всадники и лошадки. Те, кто практиковал изысканный разврат на грани риска. Поэтому я больше не вмешивался в их с мейстом совместные игрища: провожал Фаля и замыкал дверь снаружи, чтоб никто даже стукнуть не смел, не то чтобы вмешаться. Толстый слой дубовой пробки на стенах там давно имелся, так что на понимание окружающих вполне можно было рассчитывать.
Главная причина моей снисходительности была - неумолимое время. Мы трое отлично понимали, что всему приходит конец, в данном случае - конец весьма скорый. Фальберг скоро испробует на своей милой игрушке всё, что ему требуется. Он, пожалуй, уже перешёл грань необходимого, ибо не умение он оттачивает на плоти и душе Колумбана - оно и так виртуозно, - а некую извращённую отвагу. Теперь недалеко и до вступления в гильдию. А палач в законе - персонаж солидный, в перспективе женатый и обросший детишками, ему не следует путаться в чьих бы то ни было сомнительных чувствах.
Теперь перейдём к изложению сопутствующих обстоятельств, иначе нашему повествованию не продвинуться.
Ни мои клиенты, ни, тем более услужающие им девицы ребятишек не хотят. Соблюсти такое несложно: краски у морянок появляются раза четыре в год, ни с луной, ни с приливами не связаны, от чего именовать их регулами, месячными или как-нибудь похоже не имеет смысла. В охоту мои подопечные приходят, соответственно, тоже четыре раза в году. И так же мало связаны со временем. Контролировать эти дела со стороны невозможно, узнать о них легко, потому что течные особи сразу натирают себя жуткой смесью гвоздики, кардамона и мускатного ореха и в результате благоухают как лавочка дрянных колониальных товаров. И захочешь, так не подступишься.
А вот если они этим пренебрегают, от них исходит совершенно иной аромат. Натуральный. Причём попадающий мимо ноздрей в яички или там предстательную железу, точно не скажу, и творящий там Иблис ведает что.
Говорите, необоняемых запахов не бывает? Но от учёных я доподлинно слыхал, что есть незримые лучи, дотла опаляющие кожу, и неслышные звуки, способные обрушить кирпичную стену и измельчить камень в мелкую крошку. Как его - инфра и ультра.
Некая подробность, с которой уже свыклись вертдомцы, имеющие дело с морянами, имеет шанс куда больше вдарить по мозгам, чем вышесказанное. Поскольку женские и мужские гонады примерно одинаковы видом и качеством, у самцов тоже случается нерегулярная течка, хотя кровей вообще нет: они куда в большей степени звери, чем их altera pars, лучшая половинка. И гораздо менее поддаются одомашниванию.
В свои критические дни мужчина ба-нэсхин вполне может понести: от жены, друга, такого же морянина и крайне редко - землянца. Немудрено, что в определении пола новокрещенов старинные монахи полагались на авось.
Сей удивительный механизм спасает Народ Соли от вырождения и истребления. Только для его запуска и чтобы в дальнем плод укоренился, потребны некие крайние, экстремальные условия. Вроде пограничной стычки или неурожая морской капусты.
Я знал всё это - хотя вроде как страницу из опостылевшего школьного учебника. Потому что из меня сама жизнь выкорчевала и простату, и яйца, и вообще всю самцовую начинку. Ещё на школьном этапе: мы ведь там не одни показательные поединки устраивали. На могилах режутся почти что взаправду - горячую кровь матери-земле в дар приносят.
Ну и нюх мне, натурально, отказал, иначе бы я заподозрил неладное, когда увидел, как от Коля все наши "аристо" прям шарахаются. У них ведь получился заскок на моральной почве: если уж изволил вляпаться в какую ба-инхсани, так на всю оставшуюся и - в наши интересные времена - такую короткую жизнь останешься вегетарианцем.
Что из всего этого получилось дальше, я узнал с чужих слов и отчасти увидел своими бедными глазами. Возможно, мал-мала присочинил. Составил мозаику из брошенных мне осколков.
Наш личный мейстер явился в последний раз. Нет, сам он, пожалуй, думал, что в предпоследний, - я тоже считал и пересчитывал золото.
Ему учтиво сообщили, что возлюбленная игрушка почивает в личной светёлке.
И когда он привычным жестом распахнул дверь, оттуда прямо в него ударил дух распалённой морянской самки.
Если бы Фаль не держал себя прежде так целомудренно.
Если бы дикарская эманация его партнёра оказалась хоть в какой-то мере ощутима и от неё было бы возможно хоть как-то предохранить себя.
Но она явилась аки тать в нощи и завладела всем, обратив в хаос.
По комнате будто прошёлся девятый вал, опрокинув содержимое всех шкафов и сундуков на прочую мебель. Цветные тряпки были перепутаны с дурно пахнущими микстурами, серьги-люстры, височные кольца, накосники с ремешками, многорядные ожерелья и прочие балаболки серпантином обвились вокруг плотницких орудий самого устрашающего вида, оконная занавесь повисла, точно покойник на крюке, вбитом под ребро, кровать подломилась и пала на задние колени, настенный факел коптил вполглаза. А посреди буйства вытянулся в полный рост Кола, совершенно и прекрасно нагой, с распущенными косами и всем похожий на древнюю терракоту. Кроме громоздкого кожаного ошейника из тех, что моряне надевают под бусы.
- Ты что ж это, скот, - рыкнул Фальбер. Но, по всей видимости, коварная плотская аура уже начала им овладевать, потому что следующая фраза прозвучала куда мягче:
- Ну скажи, что с тобой, окаянным, теперь делать?
- Поставь меня на грань, - ответил морянин очень тихо и веско.
Дверь сама собой захлопнулась и стала на мёртвую защёлку. Кола повернулся, развёл руками темно-рыжие пряди, и его мейстер увидел двойное кольцо-стопор и узкую петлю поводка, что стекал по спине почти до талии.
- Как ты хочешь, чтобы я тебя наказал? - спросил Фаль уже более или менее спокойно.
Надо сказать, что флюид похоти нимало не повлиял на его разум, мастерство и умение держать себя в руках: лишь вывел наружу затаённые, расплывчатые желания и показал, что они вполне могут обрести форму.
И всё же я думаю, что тогда и потом наш мейстер не понял главного. Что к его визиту готовились так же точно, как лекарь к сложной операции, когда всё необходимое должно быть под рукой - разве что флакон с настойкой лауданума стоило бы убрать подальше.
Нет, сопоставление с главарём площадных комедиантов, что выстраивает на рыночном помосте свои декорации, хоть и напрашивается, но кажется неуместным и даже срамным. Почему - узнаете несколько погодя.
Откуда в руках палача оказался широкий ремень из бычины, какими подпоясываются борцы, а немного позже - армейский шпицрутен и кто из двоих затянул на члене пациента разъёмное кольцо-хомут, лучше не выяснять. Руки экзекутора как бы сами, без участия человека, наносили удар за ударом по втянутому животу и спине, подтягивая жертву то за небрежно скрученный хвост, то за петлю; крутили и раскачивали, словно вертел над очагом. Оба, возможно, уже не помнили о поводе и первопричине того, что между ними происходило. Оба источали изо всех пор влагу и душные запахи. Оба задыхались в равной мере: вспомните, что морские люди могут обходиться без земного воздуха ровно столько, сколько требуется для добычи жемчуга, и этим превосходят любого землянца.
- От…дохни, - наконец проговорил Кола. - Отпусти… себя.
- Это ты мне говоришь… ребёнок, - рассмеялся Фальбер, отодвигая от тела нагретый над факелом прут.
А затем оба дружно повалились на узкое ложе, окончательно его обрушив.
- Ты понял, отчего я так вымотался? Багровое железо чуть что липнет к коже и въедается глубже. Надо суметь вовремя отдёрнуть.
- Ешё мальчишкой знал. Калёные ядра из малых требушетов. Зажигают.
- Ядра… Воитель нашёлся. Что там с твоими собственными?
- Ноют. Сними кольцо, - Коль лежащий на правом боку, чуть пошевелился, подвинулся к своему старшему.
К изумлению Фаля, крошечное осадное орудие набрякло, расширилось от прилива крови и семени и почти сравнялось размерами с его собственным.
- Святая ****ь! Вот я, дурень, расстарался с твоей подачи. Ты же снова излиться не сумеешь.
- Так помоги. Возьми вон у себя в головах.