Они вернулись на "Милую Джуди". Пилу весело насвистывал, отдирая доски палубы металлической полосой, найденной в ящике с инструментами. Мелодия была прилипчивая и не походила ни на одну знакомую Мау песню. Свистом они обычно подзывали собак во время охоты, но этот свист был какой-то особенный.
- Что это? - спросил Мау.
- Это песня. Называется "У меня отличные кокосы". Меня научил один человек на "Джоне Ди". Это песня брючников.
- О чем она?
- В ней поется: "У меня есть большие кокосы, и я хочу, чтобы ты кидался в них всякими разными вещами", - объяснил Пилу, отдирая доску от палубы.
- Но никто же не кидает камни в кокосы, если они уже сняты с дерева, - заметил Мау, облокотившись на ящик с инструментами.
- Я знаю. Брючники увозят кокосы в свою страну и там ставят их на столбы и кидаются в них.
- Зачем?
- Смеха ради, наверное. Это называется "Кокосовая потеха".
Доска наконец-то отделилась от палубы с долгим визгом выдираемых гвоздей. Звук был ужасный. Мау казалось, что они убивают живое существо. У всех каноэ есть душа.
- Потеха? Что это значит? - спросил он. Лучше говорить обо всякой чепухе, чем о смерти "Джуди".
- Это значит, что кокосы хотят показаться людям, - вставил Мило, но как-то неуверенно.
- Показаться? Они же на дереве! Мы их и так видим.
- Мау, почему ты задаешь так много вопросов?
- Потому что мне нужно много ответов! Что значит "потеха"?
Пилу принял серьезный вид. У него всегда был такой вид, когда ему приходилось думать. Он, как правило, предпочитал разговаривать.
- Потеха? Ну, матросы мне говорили: "Ты потешный, не то что твой брат". Это потому, что Мило с ними никогда не разговаривал. Он только хотел заработать трехногий котел и несколько ножей, чтоб жениться.
- Ты хочешь сказать, что брючники швыряют в кокосы разные вещи, потому что кокосы с ними разговаривают?
- Возможно. Они вообще порой ведут себя как безумные, - сказал Пилу. - Вот что я тебе скажу про брючников. Они очень храбрые. Они приплывают на своих лодках с другого конца света. Они знают тайну железа. Но одной вещи они боятся. Угадай чего?
- Не знаю. Морских чудовищ? - рискнул Мау.
- Нет!
- Заблудиться? Охотников за черепами?
- Нет.
- Тогда сдаюсь. Чего они боятся?
- Ног. Они боятся ног, - торжествующе произнес Пилу.
- Боятся ног? Чьих ног? Своих? Хотят от них убежать? Как? На чем?
- Да не своих! Но женщины брючников очень расстраиваются, если увидят мужскую ногу. А один парень на "Джоне Ди" рассказывал про молодого брючника, который упал в обморок при виде женской щиколотки. Этот парень говорил, что женщины брючников даже на ноги стола надевают брюки, иначе молодые люди их увидят и будут думать про женские ноги!
- Что такое стол? Почему у него ноги?
- Вот стол, - сказал Пилу, показывая на другой конец каюты. - Он нужен для того, чтобы сделать землю выше.
Мау и раньше видел эту штуку, но не обращал внимания. Всего-навсего несколько досок, сбитых вместе, и еще несколько кусков дерева удерживают их над палубой. Стол стоял косо, потому что "Милая Джуди" лежала на боку, а стол был прибит к ней гвоздями. К деревяшкам были приколочены двенадцать кусков тусклого металла. Оказалось, они называются тарелками ("Для чего они?"), а прибили их для того, чтобы они не соскакивали со стола в шторм и чтобы их можно было мыть, выплеснув на них ведро воды ("Что такое ведро?"). Глубокие царапины на тарелках были потому, что матросов в основном кормили соленой говядиной или свининой двухлетней давности, которую даже стальным ножом нелегко разрезать. Но Пилу обожал эту еду, потому что ее можно было жевать весь день. На "Милой Джуди" нашлись большие бочонки свинины и говядины. Ими сейчас питался весь остров. Мау больше всего нравилась говядина. Пилу сказал, что говядина - это мясо животного под названием "рогатыскот".
Мау постучал по столешнице.
- А этот стол не одет в брюки, - заметил он.
- Я спрашивал, - сказал Пилу, - и мне ответили, что моряки, что ни делай, все равно будут думать про женские ноги. Так что нечего зря брюки переводить.
- Странные люди, - заметил Мау.
- Но в них что-то есть, - продолжал Пилу. - Только начинаешь думать, что они сумасшедшие, - и тут видишь что-нибудь вроде Порт-Мерсии. Огромные каменные хижины выше деревьев! Некоторые внутри как лес! Лодок столько, что и не сосчитать! А лошади! О, видел бы ты только этих лошадей!
- Что такое лошади?
- Ну, они… Ну, свиней ты знаешь?
- Еще как.
- А, да. Извини. Нам рассказывали. Ты очень смелый. Ну так вот, лошади не похожи на свиней. Но если взять свинью, сделать ее больше и длиннее, удлинить ей нос и хвост, получится лошадь. Да, и еще лошади гораздо красивее. И ноги у них гораздо длиннее.
- Так значит, лошади совсем не похожи на свиней?
- Ну, наверное, да, не похожи. Но у них столько же ног.
- Они тоже носят брюки? - Мау окончательно запутался.
- Нет. Брюки - только для людей и столов. Примерь!
Они ее заставили. Дафна признавала, что это, наверное, к лучшему. Она сама хотела это сделать, но не осмеливалась, а они ее заставили, точнее, заставили ее заставить себя это сделать, и теперь, когда она это сделала, она была рада. Рада, рада, рада. Бабушка не одобрила бы, но это ничего, потому что: а) она все равно не узнает, б) в сложившихся обстоятельствах поступок Дафны был совершенно разумным, и в) бабушка точно не узнает.
Дафна сняла платье и все нижние юбки, кроме одной. Всего три предмета одежды отделяли ее от полной наготы! Ну четыре, если считать травяную юбку.
Юбку ей сделала Безымянная Женщина, к большому одобрению Кале. Сделала из странной лианы, которая росла по всему острову. Похоже, это была какая-то трава, но она росла не вверх, а только разворачивалась, как бесконечный зеленый язык. Она перепутывалась с другими растениями, взбиралась по деревьям и вообще залезала всюду. Очень выразительной пантомимой Кале объяснила, что из этой травы можно было сварить посредственный суп, а также мыть голову ее соком, но главное, для чего она использовалась, - изготовление веревок, одежды и мешков. Вот как эта юбка, сделанная Безымянной Женщиной. Дафна знала, что юбку придется носить, потому что бедная женщина совершила огромный подвиг - выпустила из рук своего младенца не для того, чтобы Кале его покормила; это было очень хорошо, и это надо было поощрять.
Юбка шелестела при ходьбе, что очень огорчало Дафну. Она думала, что похожа на беспокойный стог сена. Зато в юбку задувал чудесный ветерок.
Должно быть, именно это бабушка называла "отуземиться". Она считала, что быть иностранцем - преступление или, по крайней мере, некая болезнь, возникающая от излишнего пребывания на солнце или от употребления в пищу оливок. "Отуземиться" означало опуститься и стать одним из них. Чтобы не отуземиться, следовало вести себя точно так же, как дома, в частности: переодеваться в тяжелые плотные одежды к обеду, есть вареное мясо и коричневый бульон. Овощи были "нездоровой пищей", и фруктов тоже следовало избегать, потому что "неизвестно, где они побывали". Дафна этого не понимала, потому что ну где мог побывать, скажем, ананас?
Кроме того, есть же пословица: "В чужой стране жить - чужой обычай любить". Впрочем, бабушка, наверное, сказала бы, что это значит принимать ванны из крови, или бросать людей на съедение львам, или есть павлиньи глаза.
"И вообще мне все равно, - подумала Дафна. - Я бунтую!" Хотя, конечно, она не собиралась снимать корсаж, или панталоны, или чулки. Сейчас не время совсем сходить с ума. Нужно соблюдать хоть какие-то приличия.
А потом она осознала, что последнюю мысль подумала бабушкиным голосом.
- Знаешь, они тебе идут! - сказал Пилу в нижнем лесу. - Девчонка-призрак скажет: "О, да это брючник!", и тогда ты сможешь ее поцеловать.
- Я же тебе сказал, это не для того, чтобы целоваться с девчонкой-призраком! - рявкнул Мау. - Я… просто хотел проверить, подействуют ли они на меня, вот и все.
Он сделал несколько шагов. До этого они выполоскали брюки в реке и хорошенько выколотили камнями, чтобы смягчить ткань. Но брюки все равно хрустели при ходьбе.
Он знал, что это глупо, но если нельзя возлагать надежды на богов, то, может быть, на брюки - можно? Ведь и в песне про четырех братьев говорилось, что у Северного ветра был волшебный плащ, который носил его по воздуху. А если нельзя верить песне, превращающей яд в пиво, чему тогда вообще можно верить?
- Чувствуешь что-нибудь? - спросил Пилу.
- Ага, они ужасно натирают сресер!
- А, это потому, что на тебе не надеты невыразимые.
- Невыразимые что?
- Это такие мягкие брюки, которые надеваются под наружные брюки.
- Что, даже брюки должны носить брюки?
- Точно. Брючники думают, что лишние брюки никогда не помешают.
- Стоп, а эти штуки как называются? - спросил Мау, шаря руками внутри брюк.
- Не знаю, - осторожно сказал Пилу. - Какие?
- Маленькие мешочки внутри брюк. Вот это ловко!
- Карманы, - сказал Пилу.
Но брюки сами по себе не помогают изменить мир. Мау это понимал. Брюки полезны, если нужно охотиться в колючих кустах, и внутренние мешочки для переноски вещей - замечательная идея, но не брюки принесли брючникам весь этот металл и большие корабли.
Не в брюках как таковых было дело, а в сундуке с инструментами. Мау не стал слишком восторгаться сундуком в присутствии Пилу, потому что не хотел признавать, что Народ хоть в чем-то отстал от брючников. Но сундук впечатлил его. Конечно, молоток мог изобрести кто угодно, но в ящике были и другие вещи - прекрасные, сверкающие, деревянные и металлические, - и даже Пилу не знал, зачем они. И они словно о чем-то говорили Мау.
"Мы не изобрели плоскогубцы, потому что они нам никогда не были нужны. Прежде чем изобрести что-то новое, нужно, чтобы появилась новая мысль. Это важно. Нам не нужны были новые вещи, поэтому нас не посещали новые мысли.
Зато теперь нам нужны новые мысли!"
- Пойдем к остальным, - сказал Мау. - Но на этот раз давай захватим инструменты.
Он шагнул вперед и упал.
- А-а-а! Тут огромный камень!
Пока Мау растирал ушибленную ступню, Пилу раздвинул бумажные лианы, которые росли не переставая.
- А, это одна из пушек "Джуди", - объявил он.
- Что такое пушка? - спросил Мау, разглядывая длинный черный цилиндр.
Пилу объяснил.
Следующий вопрос Мау был:
- А что такое порох?
Пилу и это объяснил. И Мау снова увидел сверкающую серебряную картинку будущего. Она была пока не очень отчетлива, но пушка в нее укладывалась. Трудно верить в богов, но "Джуди" - дар, принесенный волной. В ней нашлось все, что нужно, - еда, инструменты, дерево, камень, - так, может быть, все найденное на "Джуди" в конце концов окажется нужным, даже если сами люди этого еще не знают, даже если сейчас они в этом не нуждаются. Однако пора уже идти обратно.
Каждый взялся за свою ручку сундука, который сам по себе был почти неподъемен. Им приходилось останавливаться каждые несколько минут, чтобы перевести дух, а Мило ушел вперед - он тащил свои доски упорно, не останавливаясь. Точнее, дух переводил Мау, а Пилу болтал. Он говорил без умолку, о чем попало.
Узнав братьев поближе, Мау понял: неправильно было бы считать, что Мило - большой и глупый, а Пилу - маленький и умный. Мило просто меньше говорит. Зато когда он открывает рот, его стоит послушать. Но Пилу плавал в словах, как рыба в воде. Он рисовал ими картины в воздухе, причем постоянно. В конце концов Мау спросил: - Пилу, а ты не думаешь про свой народ? Не гадаешь, что с ними случилось? Пилу в кои-то веки примолк.
- Мы вернулись. Все хижины исчезли. И каноэ тоже. Мы надеялись, что люди добрались до одного из каменных островов. Когда мы отдохнем и ребенок окрепнет, мы отправимся на поиски. Надеюсь, боги сохранили.
- Ты правда так думаешь? - спросил Мау.
Мы всегда относили в святилище самую лучшую рыбу, - ответил Пилу ровным голосом.
- А здесь мы ее оставляем… то есть оставляли… на якорях богов, - сказал Мау. - И ее съедали свиньи.
- Ну да, но только то, что осталось.
- Нет, всю рыбу, - резко сказал Мау.
- Но дух рыбы поднимается к богам, - возразил Пилу.
Голос его доносился как будто издалека. Он словно пытался отдалиться от разговора, только не телом, а мыслями.
- Ты хоть раз видел это своими глазами?
- Послушай, я знаю, ты думаешь, что богов нету…
- Может быть, они все-таки есть. Я только хочу знать, почему они ведут себя так, как будто их нету. Я хочу, чтобы они объяснили!
- Слушай, это случилось, вот и все, - с несчастным видом сказал Пилу. - И я просто благодарен за то, что остался в живых.
- Благодарен? Кому?
- Ну хорошо - рад! Я рад, что мы все живы, и жалею, что остальные умерли. А ты злишься, и кому от этого какая польза? - сказал Пилу.
В его голосе послышалось странное рычание, словно какой-то безобидный зверек, загнанный в угол, пришел в ярость и был готов сражаться за свою жизнь.
К изумлению Мау, Пилу заплакал. Мау обнял его, сам не зная зачем, но в то же время точно зная, всем нутром чувствуя, что поступает правильно. Пилу сотрясали чудовищные рыдания, смешанные с обрывками слов, соплями и слезами. Мау держал его в объятиях, пока он не перестал содрогаться и лес не наполнился снова пением птиц.
- Они стали дельфинами, - пробормотал Пилу. - Я уверен.
"Почему я так не могу? - спросил себя Мау. - Где мои слезы, когда нужно заплакать? Может быть, волна забрала их. Может, их выпил Локаха, или я оставил их в темной воде. Но я их не чувствую. Может быть, чтобы плакать, нужна душа".
Через некоторое время рыдания перешли в кашель и шмыгание носом. Затем Пилу очень осторожно оттолкнул руки Мау и сказал:
- Пожалуй, так мы много не наработаем. Пошли! Давай шевелись! И вообще я вижу, ты мне подсунул край потяжелее!
И его улыбка вновь засияла, словно и не исчезала никуда.
Достаточно было познакомиться с Пилу, чтобы понять: он плывет по жизни, как кокосовый орех по океану. Он всегда всплывает. В нем как будто бьет ключ природной жизнерадостности, которая всегда пробивается пузырьками на поверхность. Печаль подобна облаку, ненадолго закрывающему солнце. Скорбь надежно спрятана у него в голове, заперта в клетке и накрыта одеялом, как попугай, принадлежавший капитану. Чтобы бороться с тревожащими мыслями, Пилу их просто не думает. Как будто в тело юноши поместили мозг собаки. Вот сейчас Мау отдал бы что угодно, чтобы стать Пилу.
- Перед тем как пришла волна, все птицы взлетели в воздух, - говорил Мау, пока они выходили из-под полога леса на яркий послеполуденный свет. - Как будто они что-то знали - что-то такое, чего не знал я!
- Ну, птицы взлетают и когда охотники приближаются, - заметил Пилу. - Такая уж у них повадка.
- Да, но это было почти за минуту до прихода волны. Они знали! Как они узнали?
- Откуда нам знать?
Это была еще одна характерная черта Пилу: ни одна мысль не задерживалась у него в голове надолго, потому что ей становилось одиноко.
- У призрачной девчонки есть такая штука… называется книга. Знаешь? Из чего-то вроде бумажной лианы. А в ней куча птиц!
- Раздавленных?
- Нет, они… вроде татуировок, только правильных цветов! А брючниковское название для птицы-дедушки- "птица-панталоны"!
- Что такое "панталоны"?
- Это брючниковские брюки для женщин-брючников, - объяснил Мау.
- Очень глупо - специально для этого изобретать другое слово, - заметил Пилу.
И все. У Пилу была душа, заполняющая отведенное место, и он жил счастливо. А Мау заглядывал в себя и находил вопросы, на которые, кажется, не было ответа, кроме "потому", а "потому" - это ведь и не ответ вовсе. Потому что… боги, звезды, мир, волна, жизнь, смерть. Нет причин, нет смысла, есть только "потому". "Потому" было проклятием, ударом по лицу, холодным рукопожатием Локахи…
- ЧТО ТЫ НАМЕРЕН ДЕЛАТЬ, КРАБ-ОТШЕЛЬНИК? СТЯНЕШЬ С НЕБА ЗВЕЗДЬР РАЗОБЬЕШЬ ГОРЫ, СЛОВНО В "КОКОСОВОЙ ПОТЕХЕ", ЧТОБЫ ОТЫСКАТЬ ИХ СЕКРЕТЫ? ЖИЗНЬ ТАКОВА, КАКОВА ОНА ЕСТЬ! МИР САМ СЕБЕ ОБЪЯСНЕНИЕ! ВСЕ ВЕЩИ НА СВОИХ МЕСТАХ. КТО ТЫ ТАКОЙ, ЧТОБЫ ТРЕБОВАТЬ ОБЪЯСНЕНИЯ ПРИЧИН? КТО ТЫ ТАКОЙ?
Дедушки еще никогда так не орали. От их грохотания у Мау разболелись зубы, и он упал на колени, а сундук с инструментами грохнулся на песок.
- Что с тобой? - спросил Пилу.
- Кха, - ответил Мау и сплюнул желчью.
То, что Дедушки залезали к нему в голову, было еще полбеды, но гораздо хуже был хаос, который они после себя оставляли. Он уставился на песок и стал ждать, пока осколки его мыслей опять сползутся вместе.
- Дедушки со мной говорили, - пробормотал он.
- Я ничего не слышал.
- Считай, что тебе повезло! Ох!
Мау схватился за голову. Этот раз дался ему намного тяжелее предыдущих, гораздо хуже. И еще что-то новое появилось. Казалось, звучали и какие-то другие голоса, очень тихие или очень далекие, и кричали они что-то совсем другое, но вопли Дедушек их заглушали. Их стало еще больше, мрачно подумал Мау. Вот накопилось Дедушек за тысячу лет, и все они на меня орут, и никогда не скажут ничего нового.
- Они хотят, чтобы я поднял последний якорь богов, - сказал он.
- А ты знаешь, где он?
- Да, в лагуне - и, как по мне, пускай там и остается!
- Ну хорошо, но ведь ничего страшного не случится, если ты его поднимешь?
- Страшного? - пробормотал Мау, пытаясь понять эти слова. - Ты хочешь благодарить бога воды?
- Ну, ты можешь про себя думать, что ничего такого не имеешь в виду, а людям станет легче, - сказал Пилу.
Кто-то что-то зашептал Мау в ухо, но слишком тихо, никак не разобрать. Наверное, какой-нибудь древний и плохо соображающий Дедушка, сердито подумал Мау. И даже если я вождь, моя работа - делать так, чтобы людям становилось легче, так, что ли? Или боги всемогущи и не спасли мой народ, или их не существует, и все, во что мы верим, - отсветы в небе и картинки у нас в голове. Разве это не правда? Разве это не важно?
Голос у него в голове ответил - точнее, попытался ответить. Это было все равно что смотреть на человека, кричащего на другом конце пляжа. Видно, как он подпрыгивает, размахивает руками. Может быть, даже удается разглядеть, как у него движутся губы, но ветер дует и шелестит листьями пальм и панданусов, и прибой шумит, и птицы-дедушки срыгивают необычайно громко, и никак нельзя расслышать, что именно кричит человек, но ты точно знаешь: то, чего не удается расслышать, - это крик. Вот и у Мау в голове все было точно так же, только без пляжа, подпрыгивания, махания руками, губ, пальм, панданусов, прибоя и птиц, но с тем же ощущением: кто-то изо всех сил пытается тебе что-то сообщить, а ты не слышишь. Ну что ж, выслушивать правила Дедушек он точно не собирается.