- Здравствуйте, Семен Алексеевич. Привет, Сань. Присаживайтесь, - указал на стоящий рядом с кроватью стул.
- Здравствуй, Вячеслав, - ответил Лавочкин, с интересом рассматривая меня.
- Вы меня так пристально разглядываете…
- Извини, просто я впервые разговариваю с летчиком, который так воевал на моей машине.
- Да-а. "ЛаГГ", сколько раз он выручал меня из казалось бы безвыходных ситуаций…
- Вам так понравилась моя машина? - обрадованно спросил конструктор.
- В общем-то нет! - твердо сказал я, глядя Лавочкину прямо в глаза.
Мои слова Семёна Алексеевича не удивили, это было видно. Похоже, все болячки "ЛаГГа" он знал не хуже меня. Ещё было видно - ему приятно, что самый результативный летчик Союза летает на его машине. И при всём при том конструктор никоим образом не показал, что неприятно удивился моему отзыву. Молоток. Хорошо держит удар.
- Я думаю, вы сами знаете, что с "ЛаГГом" не так. Не так ли?
- Вы не ошиблись, Вячеслав. Детских болезней у него много, - согласился со мной Лавочкин.
Уважаю. Не знаю, может, он ожидал всяческих восторгов в адрес своего детища, но, похоже, своими словами я только подтвердил его мысли.
- Вот о них мне бы и хотелось поговорить. Думаю, я когда-нибудь выйду из госпиталя, и мне бы хотелось сесть на НОВУЮ СЕРИЙНУЮ машину.
- Я так понимаю, Вячеслав, вы хотите мне что-то предложить? - чуть подался ко мне Лавочкин.
- Много что. Только боюсь, как бы нам дня не хватило. Товарищ сержант госбезопасности, я могу получить свой дневник? - официально обратился я к особисту.
Путилин, который, присев в уголке, с интересом слушал наш разговор, встал и, подойдя, вскрыл пакет. Получив дневник в руки, я стал быстро его листать.
- Вот, - сказал, открыв нужную страницу.
- Что это? Он немного похож на "ЛаГГ", - пробормотал конструктор, с большим увлечением рассматривая рисунок Ла-5.
- Вообще-то это и есть "ЛаГГ", только с мотором воздушного охлаждения.
- У него большой капот. Будет сильное воздушное сопротивление, - пробормотал Лавочкин, на глаз прикидывая конструктивные недостатки.
- Это легко компенсируется мощью двигателя.
- Двигатель… Проблема только в двигателе, - хмыкнул Семён Алексеевич, посмотрев на меня. - Точнее, в том, что его негде взять.
- У меня в июле был разговор с одним перегонщиком - они нам новую технику перегнали - вот он рассказал про моторы воздушного охлаждения, которыми завалены склады. Я этим заинтересовался, оказалось, они стоят на СУ-2…
- М-82А, - кивнул конструктор.
- Да, мне приходилось сталкивался с ними, так что ТТХ и размер мотора я знаю. Пришлось изрядно поработать головой, пока не получился этот набросок.
- Машина потяжелеет, - с сомнением сказал Лавочкин, вернувшись к разглядыванию рисунка.
- Мощь двигателя это компенсирует. А то, что он большой… Видите, какие там фальшборта? Тем более этот мотор вам в плюс: никто из других конструкторов ими не интересуются. Весь запас ваш.
- Не все. Гудков на свой прототип такой поставил. Не знаю, что у него получится, - едва поморщился конструктор, говоря о своем знакомом-конкуренте.
- Да?.. Не знал. Думаю, вам лучше объединиться. Сейчас война, главное - это помощь нашим войскам, и первоклассный перехватчик нам не помешает. Ссоры и единоличие тут неуместно.
- Я подумаю над этим, - кивнул Семён Алексеевич. Судя по его виду, он собирался вырвать листок с рисунком и забрать его с собой.
- Давайте я вам распишу его ТТХ и предназначение?
После кивка конструктора я откинулся на подушку и, мазнув взглядом по Путилину, который с огромным интересом продолжал прислушиваться, начал говорить:
- По идее это перехватчик…
Обедали мы втроём, но даже во время еды жаркий спор между мной и Лавочкиным не стихал, доходя до криков. Крики были с моей стороны, Семён же Алексеевич оказался удивительно тактичным человеком и не повышал голос даже в самый накал беседы.
Я знал все болячки будущего Ла-5 и старательно подсказывал или прямо говорил, где могли быть дефекты. Специально для Путилина в некоторых моментах уступал, говоря: "Вам виднее, Семен Алексеевич, все-таки это вы авиаконструктор".
В общем, мы проговорили до семи вечера, в конце придя к компромиссу. Я в душе радовался: все, что знал, все передал Семену Алексеевичу и теперь надеюсь, что этот довольно неплохой истребитель появится у нас раньше, гораздо раньше. Главное, добился всего, что хотел. Указал на детские болезни самолета, подсказал, как их "вылечить", и пообещал при любой возможности, поддержать его. Я не знаю, кто придет ко мне награждать, но попробую договориться о встрече с компетентными людьми, которые могли помочь в дальнейшей судьбе истребителя.
Пожав мне руку, Лавочкин вслед за уставшим особистом вышел из палаты, прижимая к груди несколько листков. Он все-таки выпросил у меня рисунок. Я не возражал: изображенный на рисунке Ла-5 до мельчайшей черты соответствовал самолёту конца сорок третьего года.
Еще я смог добиться понимания у Лавочкина, что на истребителе должны стоять пушки и… обязательно радиостанции. Я даже пошутил: "Пусть не будет пушек, главное - рации!"
Семён Алексеевич пообещал пробить эту тему, не выпускать машины в серию без связи и устранить помехи путем экранирования мотора. На моем "ЛаГГе" таких проблем не было, Семеныч с помощью инженера полка и радиста экранировал мою машину, используя запчасти со сбитых "мессеров". Остальным такого не сделали, и связь на других радиофицированных машинах была не просто плохая, а ужасная. Разговаривать фактически было невозможно.
Этот непростой день так вымотал меня, что я уснул почти сразу, как только дверь за моими посетителями закрылась.
Утро началось как-то суетливо. Быстрая приборка, испуганно-ошарашенные глаза Елены Степановны, проводящей обход. Суетящиеся медсестры и украшение палаты не удивили меня. Чего-то подобного я ждал, поэтому довольно спокойно относился к беготне вокруг. Меня, стараясь не беспокоить, приподняли и подсунули подушку под спину, устраивая в полусидячем положении.
Зашедший особист быстро осмотрелся и, подхватив стул от стола, устроился рядом.
- Ну что, Сева, порепетируем?
Похоже, сегодня меня будут награждать. Видимо, это действительно было так важно, что не стали дожидаться, пока я хотя бы не встану на ногу. Про костыль уж вообще молчу.
Час с Путилиным пролетел незаметно, после плотного обеда, к четырем часам, дверь моей палаты распахнулась, и в нее вошел капитан госбезопасности в накинутом на плечи больничном халате.
Быстро осмотревшись, он не выходя кивнул в открытый проем, и в палату повалила куча народу. В основном фотографы. На мой взгляд, пятерых было многовато, однако этим не закончилось. Вошли также несколько человек в цивильном, в которых я не без труда опознал прессу.
"Похоже, моя раскрутка начала принимать огромные масштабы. Если обо мне знает каждый человек в Союзе, так теперь и за границей будут знать!"
А вот после них в дверях появился уже тот, кто должен был награждать меня. И он меня изрядно удивил. Никак не ожил увидеть перед собой… Сталина?!
Вот тут я охренел. Мысль, что меня мог наградить сам Верховный, мелькала где-то на задворках черепушки, но что это произойдет в действительности, не просто изумило меня, а выбило из колеи. Я самым натуральным образом впал в столбняк.
Подумав, что с выпученными от удивления глазами буду смотреться на первых страницах газет несколько неуместно, постарался быстро прийти в себя. Видимо, Сталин понял, какие чувства бушуют во мне. Слегка улыбнувшись, он неторопливым шагом вошёл в палату. За ним последовала свита из ближнего окружения.
Из них я узнал только командующего ВВС Жигарева. Потом, после нескольких попыток, "узнал" еще одного - в форме старшего комсостава госбезопасности. Это был Берия.
"Что-то их много. Ладно бы Калинин, этот всесоюзный староста пришел награждать, прихватив Жигарева, но Сталин! Берия! Им-то какого надо?"
Мое лицо оставалось невозмутимым, но внутри бушевал ураган чувств. Меня переполняли вопросы.
Больше всего изумлял тот факт, что Сталин нашел время для встречи со мной, и это - когда немцы продолжают теснить наши войска! Видимо, мой случай укладывался в политическую ситуацию в стране и на фронте - все должны знать, что Верховный не забывает своих героев, а самых выдающихся награждает лично.
За то время, что Сталин шел ко мне, я немного пришел в себя и нашёл силы приветствовать его как положено:
- Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий.
Была мысль рявкнуть как следует, но вспомнив, где нахожусь, оставил эту идею. Да и грудь могла воспротивиться - бок изрядно побаливал.
Сама процедура награждения пролетела молниеносным вихрем. Сталин что-то вещал в течение получаса. Слепили вспышки фотографов. Жужжала старинная кинокамера в руках профессионального оператора. Мне приходилось общаться с этой братией, и опознать профи в этом тридцатилетием парне было не трудно.
После того как мне на больничную пижаму Сталин приколол две Золотые Звезды, орден Ленина к первой медали, орден Боевого Красного Знамени, вручил грамоту Президиума Верховного Совета СССР и ключи от квартиры в центре города, он протянул мне руку. Пожав сухую крепкую ладонь, я улыбнулся объективам. Последовало несколько вспышек.
Незаметно вошедший в палату мужчина лет сорока не привлек к себе внимание, однако Берия насторожился, увидев его.
- Вы хотите что-то спросить у товарища Сталина? - спросил меня генерал Жигарев. Именно он подавал Верховному награды. Фотографы и пресса стали по очереди покидать палату. Похоже, дальнейшее не предназначалось для их ушей. Все, что нужно, они получили. Кстати, Иосиф Виссарионович тоже заметил вошедшего и едва заметно нахмурился. Видимо, это был посыльный, и похоже, он принес не очень добрые новости, раз последовала такая реакция.
Об этом вопросе я был проинформирован, поэтому ответил, как и сказали. Правда, с небольшим дополнением:
- Вопросов нет, товарищ Сталин… есть просьба.
Я увидел, как легла тень на лица Берии и Жигарева. Их недоработка. Этой просьбы не должно было прозвучать.
- Спрашивайте, - кивнул Сталин.
Мельком посмотрев на спины выходящих корреспондентов, сказал:
- Поговорить с тем человеком, которому вы всецело доверяете. И который донесет до вас мои слова не искаженно.
- А лично вы, товарищ Суворов, с товарищем Сталиным пообщаться не хотите? - с любопытством спросил Верховный.
- А у вас есть на это время? - удивился я.
Сейчас, именно в эти мгновения решалось все. Смогу ли донести до Сталина то, что нужно? Не приведет ли это к беде? Заметив, что Верховный заторопился уйти, когда увидел посыльного, я понял, что только так смогу "поговорить" с ним, через другого, но и это очень хорошо.
Пока мы тихо разговаривали, в палате, кроме свиты, никого не осталось.
- Времени нет, - согласился Сталин. - Хотя я именно для этого и приехал к вам, товарищ Суворов. Хотел поговорить, но…
Верховный задумался.
- Основные мысли я изложил в своем дневнике, сегодня с утра начал, когда понял, что будут награждать. Не думал, что так получится, просто подстраховался. Все мысли про авиацию и опыт боев фронтовиков с начала войны я записать успел.
Генерал Жигарев наклонился и достал из тумбочки, куда убрала тетрадку медсестра, дневник.
- Страницы с двадцать шестой по тридцать четвертую, - пояснил я.
Иосиф Виссарионович, взяв тетрадь и попрощавшись со мной, вышел из палаты, свита последовала за ним.
Проведя рукой по лбу, я понял, что он мокрый. Разговор вживую с самим Сталиным изрядно вымотал меня. Почти сразу после того, как последний из свиты - Берия - вышел, бросив на меня пристальный взгляд, комната быстро наполнилась любопытным народом из персонала больницы. Последовал второй акт действия - поздравления.
Медсестра Мария сняла награды с пижамы и пообещала лично прикрепить их к моей гимнастерке. Попросив ее положить орденские книжки, ключи и ордер на квартиру в тумбочку - потом изучу, сейчас был изрядно выбит из колеи, - откинулся на подушку, поморщившись от боли в боку. Нужно осмыслить все, что произошло во время награждения.
- Ну и зачем ты это сделал? - услышал я от дверей.
В палате, кроме меня и тихо суетящейся Маши, никого не было, поэтому сердитый голос особиста заставил меня вздрогнуть.
- Чего так пугаешь? - недовольно спросил я.
Судя по виду Путилина, ему вставили изрядный пистон за мою просьбу. Казалась бы, ну что тут такого? Я видел, Сталин сам хотел поговорить с фронтовиком, и если бы не посыльный, это бы произошло. Так нет, всегда найдется недовольный.
- Получилось так. А что, проблемы?
- Проблемы… Ладно, что было, то прошло. Вечером к тебе придет человек, который к тебе прикреплен, после этого мы, скорее всего, перестанем общаться.
- Кто такой? - спросил я с любопытством, глядя, как сержант садится на стул рядом с кроватью.
- Еще не знаю. Вроде из личных порученцев Самого, - поднял палец Путилин.
- Ага, понятно. Будем ждать.
Сержант осмотрелся и с любопытством спросил:
- Как все прошло?
- Знаешь, честно. Как во сне. Помню все урывками. Представляешь, дверь открывается, а там стоит САМ товарищ Сталин. Я-то думал, там товарищ Калинин будет…
- Не мог он приехать, я случайно узнал. Болеет.
- А-а-а, вон в чем дело… Ну тогда немного ситуация проясняется.
- Насколько я понял, товарищ Сталин сам хотел с тобой встретиться, - пожал плечами особист.
- Мне тоже так показалось. Кстати, а что случилось, они так быстро ушли?
- Не знаю. Подозреваю, что это мы узнаем в ближайших выпусках газет.
- Ага. Узнаешь там. Цензура, чтоб ее.
- О, кстати, поздравляю вас, товарищ Дважды Герой Советского Союза!
- Ой, да иди ты! У меня и так уши опухли за последние полчаса выслушивать одно и то же.
Глядя на смеющегося особиста, я попросил у него:
- Слушай, ты заходи ко мне, скучно тут, а так хоть поболтаем.
- Ладно, зайду. Вопросы? Э-э-э… Просьбы?
- Есть одна. Мне квартиру дали, там на ордере адрес, не подскажешь, где это? - ткнул я пальцем в тумбочку. Спрашивал у него не просто так. Сержант, как и я, был москвичом и знал город на отлично. Я же путался в некоторых моментах: названия улиц другие, районы, которые я помнил, не существуют. Тяжело было ориентироваться.
Путилин достал ордер, случайно смахнув на пол пустые коробочки из-под наград, и быстро прочитал его. После чего удивленно посмотрел на меня.
- Однако! - только и сказал он.
- Что? Совсем плохо? Общага? - запаниковал я.
- Плохо?! Ты что, не читал?
- Нет.
- Хм, у тебя трехкомнатная квартира на четвертом этаже в доме Авиаторов. Квартира пятнадцатая.
- Что за дом?
- Дом Авиаторов… Я, честно говоря, мало что о нем знаю. Дом построен два года назад, пятиэтажный, двухподъездный. Там живут выдающиеся летчики или их родственники. Кстати, генерал Жигарев тоже там живет. Дом находится в двух шагах от Красной площади.
- Значит, хороший дом?
- Даже очень. Серьезная награда, поверь мне, - уверенно сказал сержант.
- Хорошо. Когда на ноги встану, надо будет озаботиться обстановкой.
- На ноги? Это когда еще будет?
- Через три недели. Мне Елена Степановна сказала, что можно будет потихоньку начинать ходить.
- Вот там и посмотрим, а пока отдыхай.
- Какой отдых?! Ужин скоро!.. Саш, мне новая тетрадка нужна, есть что записать, пока помню.
- Хорошо, сейчас принесу, - кивнул Путилин и, убрав ордер и коробочки из-под наград на место, направился к двери.
"Да что же это такое?! Достали уже!" - думал я, провожая очередного посетителя. До вечера меня успели навестить десяток людей, от которых я получил поздравления и уверения в дружбе. И как только они через Путилина проскакивают? Более чем уверен, что это только малая часть айсберга. Остальные просто не смогли прорваться через тандем главврача и госпитального особиста. Третьим был Микоян, отец Степки. Вот с ним, как это ни странно, я с интересом побеседовал, и когда он уходил, искренне приглашал посетить меня еще раз. Неординарный человек. Он без настойчивости, но уверенно пригласил меня к себе на обед познакомиться не только со Степаном, но и с остальной семьей. Я принял его приглашение, пообещав навестить их при первой возможности.
Остальные были чиновниками и видными политическими деятелями, как бы сказал один человек из моего времени. Короче, пустобрехи на высоких должностях. Кроме Микояна и еще одного мужика, представившегося Щербаковым - он был первым секретарем Москвы, - остальные мне не понравились. Большинство просили, чтобы я выступил на всяких партийных и комсомольских собраниях. Мне оно надо? Всем я ссылался на плохое здоровье и невозможность по причине нехватки времени. Скоро в бой до победного.
Кстати, это Щербаков отвечал за оформление моей квартиры. При разговоре с ним я выяснил, что она без мебели, так как прошлые жильцы съехали со всем имуществом. Согласившись с предложением Щербакова воспользоваться служебной мебелью, я попросил его присмотреть за квартирой. Просьба смелая, но обратиться мне было просто не к кому. Однако, как оказалось, этого не требовалось: домоправитель уже смотрела, у нее был дубликат ключей.
Утро следующего дня было пасмурным. За окном накрапывал дождь, позже перешедший в ливень. Но настроение, как это ни странно, оставалось наилучшим. Машенька принесла мою форму и повесила ее на дверцу шкафа так, чтобы я видел все награды.
"Капитан. Ладно, хоть майора не дали. Не хотелось бы быть одним из тех, кто из капитана превращался в генерала. Моих знаний хватит максимум на полковника - комдива!"
Честно, я изучал тактику использования крупных авиачастей и нисколько не преувеличивал свой потенциал. Но не это главное. Общую формулу я выложил в своих мыслях в дневнике, и если Сталин не дурак, а это точно не так, он поймет, что я из себя представляю. А уж если он проконсультируется с опытными командирами ВВС, то… Поговорить лично со мной, думаю, ему будет ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО. Да и то, что я "эмигрант", уверен на все сто процентов, Сталин знает отлично.
Форма капитана ВВС привлекала к себе взгляд блеском наград. Девушки отлично знали, где каждая должна находиться, так что все ордена и медали были закреплены на новенькой командирской гимнастерке строго по уставу. Даже Путилин, на пару минут заскочивший ко мне перед завтраком, и то одобрительно хмыкнул, разглядывая иконостас.
"Орден Боевого Красного Знамени… Странно, что эта награда нашла меня. Очень странно".