В Зале Бесед в двух противоположных углах сидели, окруженные поклонниками, две самые могущественные женщины Эстореи. Несмотря на то, что они были заклятыми соперницами, их неудержимо влекло друг к другу, и каждая старалась показать другой, насколько выше и прочнее ее положение, насколько больше у нее поклонников, насколько богаче ее наряды.
Когда Аскер вошел в Зал Бесед, Атларин сразу же окликнула его. Вниманием шикарной женщины нельзя пренебрегать, и Аскер поспешил к Атларин. Забыв об остальных кавалерах, она подарила ему ослепительную улыбку и сказала:
- Вы сегодня были великолепны, господин Аскер! Сам король Аолан отметил ваше достижение своим вниманием, и теперь на вас, верно, посыплются всякие блага, словно из рога изобилия!
- Как хотел бы я, госпожа Илезир, чтобы вы обладали даром пророчества, - начал было Аскер, но тут у него из-за спины появилась Фаэслер и прервала его излияния.
В последнее время Фаэслер Сарголо слишком полагалась на свое влияние на короля. Этот новый господинчик влез в ее жизнь самым бесцеремонным образом. Вчера король не пришел к ней, а сегодня утром Фаэслер узнала, что этот Аскер занял короля разговорами до поздней ночи, и еще поговаривают, что король был очень доволен! Нет, это возмутительно! Пусть король оказывает кому угодно какие угодно милости, но не за счет же нее, Фаэслер Сарголо! Этого Аскера надо поставить на место. И лучший способ, каким это можно сделать, - это влюбить его в себя, а когда он окончательно потеряет голову, можно делать с ним все, что душе угодно. Но эта несносная Атларин Илезир! Она, кажется, тоже собирается сделать его своим рабом, и уже предприняла первые шаги, показав ему свое расположение! Эта несносная потаскуха совсем потеряла стыд, и надо ее приструнить!
Подойдя к "сладкой парочке", как мысленно обозвала Фаэслер Аскера и Атларин, она схватила Аскера за руку и, подавив бурю в душе, защебетала самым прелестным образом:
- Поздравляю вас, господин Аскер, с этой великолепной победой! Какой сокрушительный удар вы нанесли по самолюбию нашего военного советника!
Последняя фраза предназначалась не столько Аскеру, сколько Дервиалису. Ничего, что его не было во дворце: многочисленные осведомители и доброхоты доставят ему удовольствие услышать эти слова. А поскольку самолюбие было у Дервиалиса самым больным местом, то Фаэслер была уверена: фраза об уязвленном самолюбии, тысячекратно повторяемая в пределах дворца и вне его, в тысячу раз увеличит ненависть Дервиалиса к этому выскочке Аскеру, посмевшему его опозорить. А уж Дервиалис умеет укорачивать жизни тому, кого ненавидит.
Продолжая без умолку болтать всякую галантную чепуху, Фаэслер незаметно уводила Аскера от того места, где сидела Атларин. Она то вскидывала на Аскера томные черные глаза, то стыдливо отводила их в сторону, умело ведя известную веками игру в чувства. Фаэслер уводила Аскера на Обходную галерею, которая всегда была пустынна, и тем самым давала ему понять, что ищет уединения от суеты и сутолоки Церемониальной анфилады. И приглушенные вздохи, и страстный огонь в глазах, и легкое касание пальцев - все было пущено в ход, все говорило о том, что дама влюблена, и безумно влюблена.
Аскер внимательно наблюдал за своей собеседницей, пытаясь одновременно следить за тем, что она говорит, и понять, что же с ней происходит. Это было нечто такое, с чем Аскер до сих пор не сталкивался. Он видел в глазах Фаэслер какой-то призыв, и самое ужасное было то, что он совершенно не знал, как себя вести. Он впервые почувствовал себя беспомощным. Его обычная тактика - делать вид, что так и надо, - здесь не годилась. От него определенно чего-то хотели, но чего?
Аскер решил попытаться это выяснить. Фаэслер как раз повернула к нему свое лицо и смотрела ему прямо в глаза, - это было самое удобное положение для проникновения в сознание. Очень осторожно, чтобы ничем не выдать своего присутствия в ее мозгу, Аскер начал пробираться извилистыми путями образов и мыслей, но тут же наткнулся на преграду, которую следовало разрушить. Он попробовал другой путь, но и там стоял заслон, а в поверхностном слое сознания нужных ему мыслей - увы - не было.
Захваченный своими исследованиями, Аскер невольно приблизил свое лицо к лицу Фаэслер, и между их носами оставалось расстояние едва ли в ладонь. Фаэслер, которая до этого что-то рассказывала, внезапно замолчала и остановилась. Ее глаза закрылись, а губы, наоборот, раскрылись, и она вся как-то подалась вперед.
О Фаэслер! Излишняя самоуверенность вредит всем, в особенности куртизанкам.
Голос Аскера вывел ее из того состояния, в котором она пребывала.
- Продолжайте, прошу вас, - сказал он, - вы так интересно рассказываете.
Вторую ночь подряд король обошел вниманием свою фаворитку. Весь день и весь вечер он не отпускал Аскера от себя и слушал его рассказы. Если какие-либо государственные дела требовали августейшего внимания, то король злился, говоря, что ему не дают покоя. Бесконечные беседы занимали ум короля целиком, и ни на что другое у него не оставалось ни времени, ни сил, ни желания. Плавная речь Аскера действовала на него, как наркотик, поднимая над серой обыденностью и унося в далекие дали.
И на следующий день, и через день распорядок дня короля был все тот же: на завтрак рассказы, до обеда рассказы, на обед рассказы, до ужина рассказы, и так далее. Придворные стали тревожно перешептываться между собой: такого с королем раньше не случалось. Правда, и Аскеров ему не попадалось, но не в этом дело. Главная причина беспокойства придворных была вовсе не в том, что король не занимается делами государства, - в этом случае можно неплохо управлять и самим, прикрываясь его именем. Угроза состояла в следующем: король делал Аскеру подарки. Разумеется, за любой вид услуг полагается вознаграждение, в том числе и за умение красиво рассказать историю, но это только тогда, когда сумма вознаграждения находится в разумных пределах. Конечно, разумные пределы каждый понимает по-своему: себе побольше, другим поменьше. Но те вещи, которые изъял из королевской сокровищницы король Аолан, не вписывались ни в какие разумные пределы, включая и те, которые "себе". И, хотя придворные не могли пожаловаться на недостаток королевской щедрости, но награды эти чаще всего имели денежное выражение. На этом фоне дарение, например, огромного сапфира на золотой цепи выглядело несколько необычно. Выбрав это украшение, король подумал о том, как цвет камня будет подходить к цвету глаз того, кто его будет носить.
В общем, шушукания велись самые оживленные. Любая новость, исходившая из-за запертых дверей королевского кабинета, передавалась из уст в уста и в мгновение ока достигала окраин столицы. Те, кто хотел подчинить Аскера своему влиянию, были вынуждены сидеть сложа руки и выжидать: отныне на Аскера можно было смотреть только издали. Фаэслер не отчаивалась после первой неудачи и терпеливо ждала своего часа, готовя решительный удар. Ринар постоянно требовал аудиенции, ссылаясь на ухудшившееся экономическое положение провинций, и, наконец войдя в кабинет, гордо надувался, демонстрируя Аскеру, какая он тут большая шишка. Дервиалис, не стерпев позора, уехал в Пилор к своим войскам. И только Сезирель ничего не предпринимал, ожидая, пока Аскер сам попадется к нему в руки.
Но ожидать неизвестно чего, сидя без дела, довольно скучно, а подчас даже невыносимо. И потому придворные регулярно наведывались в Виреон-Зор и беседовали, беседовали, беседовали…
- Ну что, как себя чувствует король Аолан сегодня? - спросил вместо приветствия Ринар, подходя к Галору, приехавшему во дворец раньше него.
- Как обычно… - вздохнул Галор, устремляя глаза в потолок. Все придворные дружно делали вид, что король болен, и говорили о нем так, словно он со дня на день должен выздороветь, но по непонятным причинам выздоровление откладывается.
В разговор вступила подошедшая Фаэслер.
- Этот Аскер что-то такое сделал с нашим королем, - сообщила она полушепотом, - ну там, околдовал его, что ли…
- Я вам говорю, это дело рук проклятых броглонцев, - изрек Ринар, претендуя на истину в последней инстанции.
- Разумеется, это они! - подхватил Галор. - Кому еще такое под силу?
- Я сразу заметила, что с этим Аскером что-то не то, - поделилась своими соображениями Фаэслер. - Вы видели, какие у него глаза? Разве у нормального аврина бывают такие глаза?
- Нет, - дружно согласились оба министра.
- А сколько авринов рождается с рогами? Один-два на сотню!
Ринар закряхтел. У него у самого был рог, правда, не на лбу, а на носу. Этот признак передавался в роду Ринаров по наследству всем потомкам мужского пола (хорошо еще, что не женского), и аналогия с рогами задела его весьма чувствительно.
- О, простите, господин Ринар, - поправилась Фаэслер, - но вы ведь поняли, что я имею ввиду.
- Да, понял… Вы правы, госпожа Сарголо: все это очень, очень странно.
К беседовавшим подошел Эдельрив. Вид у него был самый что ни на есть таинственный.
- Знаете последнюю новость, господа? - сказал он и, выдержав эффектную паузу, сообщил:
- Наидобрейший и всемилостивейший король Аолан подарил господину Аскеру дом.
- К-какой еще дом? - спросил запинаясь Ринар.
- Один из принадлежащих короне дворцов в восточном предместье, по улице Согласия, и при том со всей обстановкой и прилежащим садом.
- Вот это да-а-а… - протянул Галор, запустив пятерню в затылок. - Да это станет тысчонок в пятнадцать. Особняк небольшой, но очень, оч-чень недурно обставленный…
- Да что вы говорите? - изумилась Фаэслер. - Так уж и пятнадцать тысяч леризов?
- Кому же знать, как не мне! - приосанился Галор. - Как-никак я - министр финансов Эстореи и казначей.
- Нет, это просто возмутительно! - воскликнула Фаэслер.
- Что возмутительно? - не понял Галор. - То, что я - министр финансов Эстореи и казначей?
- Да нет, конечно! Возмутительно безрассудное расточительство короля, - Фаэслер понизила голос до шепота, - и то, какие милости он оказывает этому аферисту Аскеру. Подумать только - подарить дворец! И за что? За не в меру свободно подвешенный язык!
- О, смотрите, а вот и наш аферист, - указал Ринар на двери королевского кабинета, из которых выходил Аскер. В руках он держал бумагу, свернутую в рулон, - наверное, дарственную на дом. На груди Аскера всеми оттенками синего искрился подаренный королем сапфир.
- Смотрите, смотри-ите, какие мы шикарные, - насмешливо растягивая слова, прокомментировал появление Аскера Ринар. - Что это у нас за булыжник висит на шее? А наша шейка не сломается? Любим побрякушки, да?
Откровенно говоря, любовь к побрякушкам была характерной чертой всех авринов того времени, и каждый старался на этом поприще в меру своих сил. Взять хотя бы того же Ринара, из слов которого можно сделать вывод, что он противник всяких украшений. На его мощные плечи давила цепь, гораздо более тяжелая, чем та, которая, по его расчетам, могла сломать шею Аскеру. Все пальцы на руках Ринара были унизаны перстнями; знаменитый родовой признак Ринара - рог на носу - был украшен специальным коническим браслетом с четырьмя крупными рубинами. И это мы еще не упомянули браслеты на руках, чеканные накладки на туфли, маленький декоративный кинжал и многое другое. Дамы одевались еще более богато и могли позволить себе такие украшения, какие в мужской моде неуместны. Так что на фоне этого вычурного великолепия Аскер со своей цепью выглядел, как ласточка среди павлинов. Но даже это немногое огнем жгло глаза его завистников.
Когда Аскер спускался по лестнице, ему навстречу попалась Атларин. Она улыбнулась ему и махнула рукой. Ее улыбка была настолько искренней, что показалась Аскеру неестественной в этом море фальши и притворства и от этого вдвойне опасной. Он не был уверен, действительно ли Атларин от души улыбнулась ему, или же она просто умеет скрывать свои истинные чувства гораздо лучше остальных. Аскер почувствовал себя неловко: его подозрения могли оказаться беспочвенными, и ему было немного стыдно. Но он не мог отказать себе в привилегии думать об Атларин не лучше, чем обо всех остальных, несмотря на то, что она показывала ему свое расположение и просто была красивой женщиной.
"Да, в интересное место я попал, - озадаченно подумал Аскер. - Без искусства чтения мыслей здесь и шагу не ступишь. Но вот в чем проблема: я ведь не хочу, чтобы о моих способностях знали посторонние, - у меня и так уже не совсем прозрачная репутация. И стоит мне только полюбопытствовать, что у госпожи Илезир в голове, как она тотчас же это поймет, забьет тревогу и побежит к королю с требованием немедленно казнить меня как социально опасную единицу. Что же мне делать? Как пережить то время, в течение которого я должен завершить свои исследования?"
Эти исследования заключались в том, что Аскер пытался найти способ проникать в сознание авринов незаметно для них. Для этого ему нужен был подопытный объект, на котором он смог бы проверять свои догадки. И такой объект подвернулся очень быстро: им стал не кто иной, как сам король Аолан. Именно по этой причине Аскер просиживал при нем целые дни напролет, травя байки и в то же время пользуясь рассеянным королевским вниманием, чтобы потихоньку проникать в его слабые мозги. Отвлекая короля бесконечными рассказами, он мог не опасаться, что тот заподозрит его в каких-то враждебных действиях: король не замечал ничего вокруг и внутри себя.
К тому времени, когда Аскер встретил на лестнице Атларин, его работа близилась к завершению.
Особняк по улице Согласия представлял собой как раз то, что сказал о нем Галор: небольшой, но очень недурно обставленный. Его полированные белые стены перемежались панелями и карнизами растительного орнамента, искусно вырезанного в камне. Темно-зеленые лианы заплетали балкон левого фасада, а с правой стороны была целая терраса для вечернего созерцания заката. Козырек над парадным входом был сделан в виде птицы райлис, которая расправила свои крылья и накрыла ими вход. В мощном клюве каменная птица держала светильник, и ее глаза, в которые было вставлено по рубину, горели багровым огнем, отражая его свет.
Внутри все было так же прекрасно и изящно, как и снаружи. Кругом - изобилие дорогих пород дерева, шелков и парчи, изящных безделушек и, словно нарочно, масса зеркал. Они висели по всем стенам, были вделаны в потолок, в мебель, в приборы домашнего обихода, даже в некоторые окна. Зайдя в помещение, Аскер почувствовал, что у него начинает кружиться голова: стоило ему сделать шаг или даже просто повернуть голову, как тысячи его отражений двигались вместе с ним. Куда бы он ни посмотрел - он натыкался на свои собственные глаза. Ощущение было не из приятных: Аскер понял, почему монахи Валиравины прозвали его остроглазым.
"Это что - камера пыток?" - спросил сам себя Аскер и тут же дал себе два слова: первое - как можно скорее убрать отсюда все зеркала, и второе - постараться смягчить свой взгляд хотя бы настолько, чтобы он не вызывал у других дискомфорта, а еще лучше - сделать его таким же бархатным, какой он сделал свою речь.
Размышления Аскера прервала сморщенная старушка, которая, робко приоткрыв дверь, осторожненько кашлянула, желая привлечь его внимание.
- Вам чего-нибудь нужно, господин Аскер? - осведомилась она, заглядывая Аскеру в глаза снизу вверх и пытаясь угадать, что же он может пожелать. - Может, отобедать изволите?
Аскер догадался, что эта старушка - Филана. Подарив ему дом, король сообщил ему, что вместе с домом в распоряжение Аскера поступают и трое слуг, которые за ним до сих пор следили. Филана была в этом доме поварихой, а кроме нее были еще Линекор и Зинтир. Линекор, пожилой, но бравый аврин, исполнял обязанности и сторожа, и дворецкого, и садовника, а Зинтир, молодая девушка родом из Аргелена, была горничной. До сих пор в их обязанности входило содержать особняк, пустовавший после смерти королевы Эгретты, в приличном состоянии. В былые годы королева часто наведывалась сюда и принимала здесь поклонников. Именно по желанию королевы особняк был украшен таким количеством зеркал: она очень любила в них смотреться. В комнатах играла музыка, десятки слуг сновали взад-вперед, спеша исполнить приказы капризной королевы. А теперь из всей этой армии слуг остались лишь сухонькая старушенция, бравый дед да нежное создание, захваченное в плен в юном возрасте и до сих пор робевшее в чужой стране.
От предложения Филаны пообедать Аскер вежливо отказался, заверив старушку, что с его появлением в этом доме ей не придется сильно перетруждаться.
- Я на диете, - пояснил он обеспокоенной старушке.
Поднявшись на второй этаж, Аскер обнаружил там спальню королевы и спальни для гостей. В каждой спальне стояла массивная кровать, а на этой кровати покоилась перина, едва ли не более пышная, чем у самого короля Аолана.
"Опять перины! - с тоской подумал Аскер. - Они словно нарочно сделаны так, чтобы из них по утрам невозможно было выбраться. Надо будет что-нибудь предпринять".
За спальнями находился рабочий кабинет, который королева Эгретта, похоже, превратила в салон красоты. Разумеется, никаких помад и пудр в помине не было, - они исчезли тогда, когда умерла королева, но зато один угол кабинета был сплошь выложен зеркалами, там стоял туалетный столик, и большое бра ярко освещало угол, давая достаточно света для косметических процедур.
- Гм, - сказал Аскер, - это здесь долго оставаться не может.
Помимо недостатков, у кабинета были еще и достоинства. Возле окна стоял письменный стол со множеством ящиков, а к этому столу было придвинуто кресло с высокой спинкой, обитое черным бархатом. Откуда взялся бархат в этом царстве парчи и атласа? Как покойная королева смирилась с черным цветом кресла, если все вокруг было не темнее коричневого?
Аскер сел в кресло - и понял, что они созданы друг для друга. Кресло было уже, чем обычно, словно сделанное специально по его мерке. В нем было так удобно, так спокойно сидеть, и всякие неприятные мысли улетучивались сами собой.
"Это гораздо лучше, чем перина, - подумал Аскер, вытягивая ноги и откидываясь на спинку. - Здесь я и буду спать".
…Следующий день, четырнадцатое вендлирен, мало чем отличался от тринадцатого, разве что Аскер проснулся не в Виреон-Зоре, а в личном особняке по улице Согласия, и вся разница состояла в том, что теперь он должен был, чтобы попасть к королю, проехаться верхом по городу.
Линекор вывел Сельфэра из загона, находившегося за домом, оседлал его по всем правилам и подвел к подъезду.
- В Виреон-Зор едете, господин Аскер? - осведомился он. - А то если вас какие господа спрашивать будут, так чтоб я знал, что мне им говорить.
- В Виреон-Зор, Линекор, - кивнул Аскер, сильно сомневаясь, найдется ли во всей Паореле кто-нибудь, кто может о нем здесь спрашивать. Но ему польстило рвение Линекора услужить ему, идущее от чистого сердца: похоже, ему удалось завоевать симпатию и уважение слуг. Правда, он был с ними не более, чем вежлив, но другие господа часто обращались со своими слугами, как с неодушевленными предметами.
Король встал раньше обычного и не находил себе места, ожидая, когда же наконец приедет Аскер. Когда это счастье случилось, он расцвел, как бутон под живительными лучами солнца.
- Аскер, как я рад тебя видеть! - воскликнул он, едва Аскер появился в поле его зрения.