Случайно взглянув на старика, Гвил удивился: лицо выражало чистейшую радость. Его любовь к музыке поистине достойна восхищения.
- Ну же, играй! - попросила Амис, подталкивая его.
- Не лучше ли подождать, пока дядя закончит. Мне не хотелось бы показаться невежей, - попытался возразить Гвил.
- Нет, чем раньше ты дашь ему понять, что хочешь играть, тем скорее он закончит. Просто возьми флейту. Он плохо слышит, - пояснила девушка.
- Ну ладно, - согласился Гвил, - только я лучше возьму свою флейту.
Его невинные слова произвели странное действие: в глазах Амис сверкнуло непонятное торжество, а на лице ее дяди проступило выражение безнадежной покорности.
Гвил отвернулся, смутившись.
- Вы не хотите меня слушать?
На мгновение в комнате стало тихо. Амис стояла перед ним, трогательная и прекрасная:
- Что ты! Я уверена, что твоя музыка приведет дядю в восторг. Просто он хотел бы услышать, как в твоих руках будет звучать его флейта.
Людовик кивнул, и его молодые глаза опять как-то странно сверкнули.
Его инструмент был восхитителен - серебристый металл, золотые инкрустации… И кажется, он не слишком-то хотел уступить его даже на время.
- Возьми флейту, - настаивала Амис, - он просто не может уловить, о чем речь.
Людовик затряс головой, то ли подтверждая, то ли отрицая что-то. Гвил поддержал его участливым взглядом.
- Я пока что сыграю на своей флейте - она почти что часть меня, и к тому же мне не хочется беспокоить твоего дядю. Слушайте! - И Гвил поднес мундштук к губам. - Это песня из Кайна, она называется "Опал, жемчужина и фазан".
Он заиграл - и впрямь с большим искусством. Старик следил за ходом мелодии и порой даже подхватывал ее переливы. Амис слушала, полузакрыв глаза и покачивая в такт рукой.
- Тебе понравилось? - спросил Гвил, закончив играть.
- Очень! Ты не мог бы повторить это на дядиной флейте? Ее звук мягче, и дыхание напрягать почти не нужно.
- Нет-нет, - заупрямился Гвил. - Я играю только на своем инструменте. - Следующим в его исполнении зазвучал праздничный танец - в комнате словно повеяло вихревым дыханием карнавала. Людовик вторил ему с замечательной точностью. Амис самозабвенно кружилась в танце собственного сочинения.
Гвил заиграл бешеную сельскую тарантеллу. Девушка кружилась все быстрее и быстрее, ее руки взлетали, волосы разметались.
Флейта Людовика рождала восхитительные серебристые рулады - они то сплетались с мелодией Гвила, то оттеняли ее другой тональностью, то подчеркивали низкими или высокими нотами ее сумасшедший ритм.
И вдруг Людовик закрыл глаза, не нуждаясь в видимом мире, и заиграл еще быстрее. Его музыка была ни на что не похожа. Рулады, трели, переборы флейты Гвила - а она пела, как никогда раньше - были слабым эхом этой феерии.
Глаза старика закатились, по лицу заструился пот. Воздух трепетал, полнясь созвучиями, едва выносимыми для человеческого слуха.
Амис танцевала, как одержимая. В неистовстве пляски она забыла о красоте и грациозности, казалось, она и себя забыла: ее метания завораживали, пугали. От натуги у Гвила темнело в глазах. Вдруг он увидел, как Амис оседает на пол и бьется в судорогах с пеной у рта. Дядя с усилием шагнул к ней, и… страстное многоголосье сменилось медлительными и величавыми звуками, которые неотвратимо слагались в Песнь Смерти.
Гвил из Сфиры бросился вон из комнаты с расширенными от ужаса глазами.
А Людовик играл, и каждая следующая нота вызывала у его жертвы новую жестокую судорогу.
Холодный воздух отрезвил Гвила - снаружи шел дождь со снегом. Юноша вбежал в сарай, бросил коню на спину седло, торопливо взнуздал его и поскакал прочь. Булыжник грозно звенел под копытами. Гвил мчался галопом. Вон из города! Когда он решился, наконец, оглянуться, то онемел от изумления: позади в утреннем полусвете расстилалась ровная каменистая равнина, лишь кое-где виднелись неузнаваемые руины… Кругом царила тишина - лишь иногда ее нарушал шорох осыпающихся камней. Гвил отвернулся и поехал своей дорогой. На север.
Впереди маячили серые гранитные утесы, почти сплошь покрытые алым и черным лишайником и голубой плесенью.
Копыта коня звонко цокали по камням дороги. Этот звук убаюкивал Гвила - он обессилел после бессонной безумной ночи. Дрема уносила его в страну сновидений, Гвил упорно старался стряхнуть с себя оцепенение и не заметил, как заснул и начал сползать с седла. Встрепенувшись, он решил, что скоро нужно будет устроить привал.
Солнце было в зените, когда дорога привела его к огромному утесу. Гвил задумался, и решил передохнуть сразу за поворотом.
И неожиданно скальные стены расступились, открыв неоглядный простор.
Это был край полутонов и полутеней, сливающихся в дымку на горизонте. Впереди виднелась пустынная возвышенность с рощицей темных деревьев. У ее подножия поблескивала вода и светлели пепельные руины, окутанные туманом.
Не это ли - Музей Человека?
Ближе к вечеру поднялся ветер. Казалось, он нес с собой сумерки, как облака. Гвил остановился на ночлег. В темноте ничего не стоило потерять дорогу. Странный печальный звук. Гвил замер, настороженно озираясь.
Вздох? Стон? Плач?
Звук раздался ближе. Он изменился, и больше всего походил на шелест одежд.
Гвил съежился в седле. Темнота подалась: на дороге стоял некто в белых одеждах, глаз его видно не было - только темные провалы, подобные пустым глазницам черепа.
С печальным воплем пришелец сгинул. Вокруг слышался только шум ветра. Гвил без сил сполз с седла наземь и стал разворачивать облачение. Очутившись в темноте и тепле, он погрузился в сон.
Поутру он снова пустился в путь. Дорога петляла по белому песку между пыльными кустами дрока, и вела как раз к холму с рощицей. Гвилу очень хотелось увидеть сквозь листву крыши и дымок над ними. Справа и слева были поля, заливные луга и яблоневые сады. Значит, где-то поблизости должны жить люди! На глаза ему попалась ограда из камней и черных бревен. Высеченные на камнях пятерни указывали на центральную колонну. Бревенчатые перила были украшены спиралями. За оградой зияла яма, выкопанная или выжженная каким-то ужасным орудием.
И тут он заметил троих - они явно спешили ему наперерез.
Конь забеспокоился. Приблизившись, незнакомцы внимательно оглядели Гвила и взяли его коня под уздцы. Это были рослые, хорошо сложенные люди, облаченные в тесные одеяния из черной кожи, их шапки, похожие на скорлупу каштанов, закрывали уши. Удлиненные лица имели цвет старой кости, глаза отливали золотом, черные волосы блестели на солнце.
Один из них, видимо, старший, выступил вперед. Его лицо было непроницаемо.
- Привет тебе, чужеземец!
- Здравствуйте, - осторожно ответил Гвил, - вы из Сапониса?
- Да, оттуда. - Старший с любопытством оглядел Гвила золотистыми глазами: - Судя по твоему виду, ты с юга?
- Я Гвил из Сфиры, что на реке Скаум в Асколэсе.
- Долог же был твой путь! - заметил сапонид. - И уж верно, ты всякого навидался.
- Путь кажется короче, когда ясно видишь цель, - ответил Гвил.
- Ты пересек Фер Аквилу? - вежливо поинтересовался сапонид.
- Да, на моем пути были какие-то скалы, - сапониды молчали, и Гвил продолжил: - еще вчера я ночевал в мрачном ущелье. Мне даже встретился призрак, но Думаю, он во мне не нуждался.
Его слова неожиданно взволновали сапонидов. Их продолговатые лица вытянулись, губы сжались. Старший попытался успокоить подчиненных, однако и сам со скрытым страхом косился на небо и по сторонам.
- Призрак? В белых одеждах? И растаял в воздухе?
- Ну да. Вы о нем слышали?
Все опять замолчали.
- Да, случалось, - наконец прервал молчание старший сапонид. - Но продолжай свой рассказ.
- Осталось немного. Я переночевал у выхода из ущелья, и утром спустился на равнину.
- И больше тебя никто не беспокоил? Не видел ли ты Кильбао - Шагающего Змея, который спускается с неба, предвещая беду?
- Нет, я не видел ни змей, ни других гадов; меня защищало благословение отца.
- Очень любопытно…
- Однако, - прервал Гвил, - раз уж зашла об этом речь, не скажете ли вы мне, что это за призрак и что ему было нужно?
- Этого я толком не знаю, - осторожно ответил сапонид. - Знаю только, что лучше его не поминать, чтобы не навлечь на себя беду.
- Хорошо, - согласился Гвил, - а не знаете ли вы… - Он не договорил, сообразив, что до того, как расспрашивать про Музей Человека, неплохо бы присмотреться к сапонидам и выяснить, какое значение этот Музей имеет для них. Ведь пока что они задавали больше вопросов, чем давали ответов.
- Вы хотели о чем-то спросить? - поинтересовался сапонид.
Гвил указал на опаленную рытвину за оградой из бревен и камней.
- Кто это выжег?
Сапонид коротко глянул туда и пожал плечами.
- Это очень древнее место. Над ним обитает злой дух, который все уничтожает. Никто не может пересечь пустошь. Здесь мы казним преступников. Впрочем, не будем о плохом. Ты, наверное, хотел бы отдохнуть. Мы тебя проводим.
Они двинулись по тропинке в город. Гвил молча ехал за ними. У подножья холма дорога превратилась в оживленный тракт. Справа раскинулось озеро, заросшее багряным камышом. За ними была видна пристань, рядом на воде покачивались лодки. Высокий причал был срублен из черных брусьев в виде серпа.
Наконец поднялись в город. Богато украшенные резьбой трехэтажные дома из золотисто-коричневых комлей, казалось, возводились на века. Гвил с любопытством разглядывал резные узоры: спирали, цветы, листья, ящериц и всякую всячину. Наличники также были украшены орнаментом: листьями, животными, звездами.
Было ясно, что эти дома принадлежат местным богачам. Узкая улочка поднималась все выше и выше. Постройки утопали в пышной листве садов. Сапониды шли впереди, тихо переговариваясь. Они выглядели весьма изысканно - Гвил никак не ожидал такого от северян.
Внезапно все остановились. Старший обернулся к гостю:
- Подожди меня здесь. Я должен предупредить о твоем приезде Воеводу, чтобы он приготовился к приему.
Гвилу и в голову не пришло, что это ловушка. Он кивнул, и продолжил любоваться гостеприимным городом.
Невдалеке остановилась стайка смеющихся девушек в полосатых шерстяных платьях: они без стеснения разглядывали чужеземца. Гвилу они понравились: гибкие, стройные и очень кокетливые.
Вернулся его провожатый:
- Ну что же, господин Гвил, пойдем дальше?
Юношу охватило нехорошее предчувствие:
- Отцовское благословение хранило меня в пути, и я готов идти по любой дороге, если она приведет меня к цели. Но если я уклонюсь, гибель ждет меня и тех, кто окажется рядом.
Сапонид понимающе кивнул.
- Конечно, ты волен идти, куда захочешь. Просто Воевода очень хотел бы повидать гостя с далекого юга.
Гвил дал согласие наклоном головы, и все двинулись дальше. По обе стороны дороги потянулись гряды, засаженные кустами с маленькими сердцевидными листочками - красными, зелеными, черными.
Сапонид обернулся к Гвилу:
- Я должен предупредить тебя, чужеземец. Это - одно из наших священных мест, и обычай требует строго наказать любого, кто наступит на эти листья.
- Я учту. Постараюсь не нарушать ваших законов.
Заросли стали гуще и выше, и вдруг с дикими воплями на дорогу выпрыгнули страшилища с горящими глазами. Конь Гвила шарахнулся в сторону и потоптал священные листья.
Откуда ни возьмись, налетели сапониды. Коня схватили под уздцы, а Гвила стащили с седла наземь.
- Стойте! Что все это значит? Объясните мне! - надрывался он.
Проводник укоризненно покачал головой:
- Ведь я только что тебя предупреждал!
- Но чудища напугали коня! - пытался возражать Гвил. - И моей вины в этом нет. Отпустите же меня с миром.
- Боюсь, что за осквернение священного места ты будешь наказан. Слова здесь не помогут. Эти чудовища - безобидные домашние животные, которые напугались не меньше твоего коня. Между тем, ты ехал верхом и мог удержать лошадь. Так что даже, если ты извинишься, то все равно будешь виноват в преступной неосторожности.
Выходит, что это твои действия непредсказуемы, и конь тут ни при чем. Нам теперь придется заново освятить оскверненную землю. Между тем, если бы ты, получив мое предупреждение, спешился, ничего подобного не случилось бы. Итак, сэр Гвил, я вынужден признать тебя виновным в дерзости и неуважении.
Как Старшина, отвечающий за охрану спокойствия и соблюдение законов, я вынужден арестовать тебя как правонарушителя. До того, как будет назначено наказание, тебя заключат в тюрьму.
- Вы что, издеваетесь? - взорвался Гвил. - Как можно так жестоко обращаться с путником!..
- Ничего не могу поделать, - ответил Старшина. - Мы милосердны, но свято чтим обычаи, завещанные предками. Для нас прошлое важнее настоящего. Таковы наши законы!
Гвил внезапно успокоился.
- И какое же наказание меня ждет?
- Для подобных преступлений предусмотрены три вида наказаний. Полагаю, что в твоем случае сам приговор будет свершен символически - однако при полном соблюдении сопутствующих обычаев.
- Уведите его! - приказал Старшина своим людям. - Только не вздумайте переходить проезжие дороги - на дорогах он под защитой благословения, которое для вас может обернуться проклятием.
Гвила заперли в темном прохладном подвале. Каменный пол был сухим, потолок и стены - чистыми, без потеков и клоповьих гнезд. Оставшись в одиночестве, Гвил чувствовал себя очень неуютно. Тем более что светящийся кинжал у него отобрали.
Улегшись на камышовую подстилку, он попытался разобраться в происшедшем; однако усталость взяла свое, и Гвил уснул.
Прошел еще один день. Пленнику исправно приносили еду и питье. Наконец к нему зашел Старшина.
- Ты воистину родился под счастливой звездой, - объявил сапонид. - Мы не нашли в твоем поступке злого умысла, и сочли его легкомыслием. Реши мы иначе, наказание могло быть очень суровым. Закон предписывает либо - отнять пальцы ног и забить горло перцем; либо три часа порки и проклятие за осквернение святыни; либо опустить виновного на дно озера в свинцовых башмаках и заставить найти утерянную Книгу Келлса. - Старшина благодушно поглядывал на Гвила.
- Что же будет со мной? - сухо осведомился тот.
Сапонид пошевелил кончиками пальцев.
- Согласно указу Воеводы ты просто должен будешь поклясться, что никогда больше не осквернишь наши святыни и не нарушишь обычаи.
- Клянусь, - сказал Гвил и замолчал.
- И еще, - продолжал старшина с легкой усмешкой, - ты должен разобраться, почему наши девушки никак не могут определить первую красавицу и выбрать среди них лучшую.
- Ужасно трудно, - пробормотал Гвил, сдерживая радость, - не слишком ли сурово наказание?
Сапонид принял глубокомысленный вид:
- Многие пытались выбрать красавицу… Но почему-то каждый горожанин неизменно находил таковую среди своих родственниц. Поэтому выбирать должен посторонний нам человек. Тебя же никто не сможет обвинить в предвзятости, и ты вполне можешь нам помочь.
Гвил верил в искренность сапонида, хотя такое решение суда его удивило.
- Что же будет, когда я все исполню? - спросил он.
- Узнаешь, когда выберешь красавицу! - старшина вышел, оставив дверь открытой.
Больше всего Гвила огорчал вид его одежды - после несколько дней в тюрьме и прочих напастей он выглядел не лучшим образом. Чистое лицо и причесанные волосы не поправили дела - оказавшись на улице, Гвил с грустью заключил, что вид его остался неприглядным.
Старшина повел его на вершину холма.
- Однако вы не боитесь идти со мной по дороге, - заметил Гвил, припомнив наставление Старшины стражникам.
Сапонид пожал плечами:
- Верно, но пока тебя освободили лишь временно, и есть тысяча способов задержать тебя, не причинив тебе ни малейшего вреда. Дорога не значит "свобода": она иногда идет через мосты и плотины, которые можно разрушить, посредством заклинаний на ней можно воздвигнуть стены. Твое благословение может хранить тебя даже от голода, но что с того, если ты просидишь в каменном мешке до помрачения солнца!
Ответить на это было нечего.
С холма Гвил увидел на озере три полукруглые лодки, нос и корма которых уходили под воду. Это его удивило.
- Почему у вас такие странные лодки?
Старшина в свою очередь удивился вопросу:
- Разве у вас на юге не растут стручки оу?
- Ничего подобного я раньше не видел.
- Это плоды гигантской лозы. Видишь, они похожи на кривые сабли. Когда стручки созревают, мы их снимаем, делаем маленькую прорезь, вычищаем изнутри, потом стягиваем концы вместе, чтобы он сам раскрылся - ну а там уж вставляем внутрь распорки, сушим, полируем, украшаем резьбой, смолим, - и лодка готова.
Путь их закончился на площади, окруженной высокими домами из почерневшего дерева. Это было место гуляний и сходов, на которых решались городские дела.
Собравшаяся здесь толпа ожидала чего-то с непонятным унынием.
А посреди площади сбилась добрая сотня девушек.
Они были нарочито небрежно и безвкусно одеты, растрепаны, а на чумазых лицах застыло одинаковое мрачное выражение.
Гвил повернулся к своему проводнику:
- Этим девушкам, похоже, совсем не хочется быть красавицами?
Старшина криво усмехнулся:
- Скромность - главное украшение наших жен и дочерей.
В душу Гвила снова закрались подозрения.
- Как должен проходить выбор? Мне еще не приходилось этого делать, и я не хотел бы никого оскорбить…
- Ты никого ничем не оскорбишь. Чем скромнее обставлено состязание и чем быстрее оно проходит, тем лучше. Ты просто пройдешься перед ними и укажешь на ту, которая тебе больше понравится.
Гвил, наконец, понял, что от него требуется. Он чувствовал себя дураком: по собственной глупости нарушить глупейший запрет, и получить наиглупейшее наказание, какое только можно придумать. Вот уж точно, надо разделаться с этим побыстрее! Он шагнул к девицам. На него устремились беспокойные взгляды. Задача оказалась не из простых: многие девушки были настоящими красотками, как ни старались этого скрыть.
- Встаньте в ряд, - попросил он, - так мне и вам будет проще.
Девушки без желания подчинились.
Гвил начал приглядываться. Для начала он вывел из ряда самых неказистых - толстушек, коротышек, рябых и конопатых. Затем сказал как можно мягче:
- Никогда не видел столько очаровательных девушек сразу. Любая из вас достойна быть первой, и мне непросто сделать выбор. Но я постараюсь рассудить по справедливости…
Снова и снова разглядывал девушек, просил выйти из ряда то одну, то другую, в ком находил изъян. Перед ним, наконец, остались настоящие красавицы. Он отверг еще нескольких. Оставшиеся смотрели на него с откровенной неприязнью, даже со злостью - особенно, когда он заставлял их поворачиваться, проверяя осанку.