* * *
Хотя…
И баба может стать свидетелем, если найдётся, кому допросить.
Она уходила. Он бессознательно фиксировал взглядом её сочную задницу и думал о последствиях. Задница - и последствия; до чего же подходящее сочетание слов…
Гостья видела Гаргулию, а это - приговор ему, Неживому. Он самолично выписывал ей пропуск, значит, на вахте остались паспортные данные. Кому надо, съездит к ней и побеседует. Пусть и не сразу, в Управлении столько всего случилось, пока ещё разгребут эту кучу… Придётся решать.
"Не жить тебе", - так, что ли?
Получается, так…
- У тебя дома есть ковёр? - остановил он её.
Неожиданный, конечно, вопрос. Она кивнула.
- На полу или на стене?
Она показала на стену.
- Большой?
"Вот такущий!"
Витино любопытство вовсе не было нелепым, наоборот, - сугубый прагматизм. "Ковёр" в ментовской терминологии - это самый простой и естественный способ вынести из квартиры тело, не вызвав подозрений.
- Годится. Завтра вечерком жди в гости. И хотелось бы, чтоб мы наконец были одни, а не как в моём дурдоме.
Просияв, она закивала, закивала… Влюбилась, очередная дурочка. Ну что ж, тем проще.
В один миг она стала трупом, не сознавая этого. Забавно было наблюдать за ходячим мертвецом, практически зомби. Неживой знал, что будет дальше: видел, как будто это уже случилось. Он звонит в дверь - ему с радостью открывают. Он убеждается, что в квартире никого, а затем… ладно, к чёрту подробности. Не впервой. Тело он выносит в ковре, как бывало пару раз до того… В каком смысле - бывало? Ну, просто в ковре - это и вправду привычно, все опера так делают, когда припрёт. Груз - в фургон. Куда везти тело и как от него избавиться - зависит от личных связей и традиций той организации, где ты имеешь честь служить.
Главное - иметь эту честь. Иметь и трахать.
* * *
Кто "вломил" про него генералу? Батонов? Дыров? Майор из дежурки? Сержант с вахты? Кто-то другой, невидимый и подлый? Или налицо трагическая случайность? Но тогда зачем Сычев приходил, с чего вдруг вспомнил о простом опере, которых в подчинении у него - пара сотен? Не вызвал к себе, нет, - лично пришел…
Вопросы рвались в голове, как боевые кипятильники, подложенные весёлыми террористами. Это же надо было так попасть! Почему не проверил запор на прочность, почему не подергал дверь? Закрылся бы на ключ, и все дела. Замки здесь, конечно, поганые: пока найдешь положение ключа, дама кончит с другим кавалером, - и будет права. Нормальные опера пользуются именно шпингалетами - последним достижением технического прогресса. Но ведь есть же на Земле места, тоскливо вздохнул майор Неживой, где замки легки и надежны, где можно закрыться изнутри, оставив ключ в замочной скважине! Есть же где-то умные люди, которые не забудут подергать дверь, прежде чем посчитать ее запертой…
Хорошо все-таки, что Сычев явился сам. Вошел бы в комнату, скажем, заместитель по оперработе, - вонь была бы, ох какая была бы вонь! А так - всё просто. Офицер Неживой покинет сцену с гордо поднятой головой.
Он упал за рабочий стол. Перед ним возник чистый лист бумаги, над которым он занес шариковую ручку. Предстояло создать заявление об уходе, а лучше сказать, рапорт - именно так называется любая ничтожная писулька, рожденная в здешних стенах. Увольняться следовало по статье 6.1, то есть по собственному желанию. Или, предположим, по состоянию здоровья - на медкомиссию, и привет. Всяко предпочтительнее, чем…
Чем что?
Если генерала сильно зацепило, эти номера не пройдут. Однако не вывесит же он приказ, в котором опишет увиденное! Уважение коллег и подчиненных - слишком хрупкий предмет, чтоб испытывать его на прочность. Смешки загуляют по коридорам, переползая из здания в здание, из города в город, превращая заурядный казус в анекдот, и обязательно найдется кто-нибудь, кто спросит генерала: "А ты фонариком не светил, Степаныч?" Короче, если Сыч не дурак, то шума не будет. Зато будет вот что: ряд неберущихся дел, которые поручат опальному майору Неживому, череда придирок, и в финале - статья 6.0, служебное несоответствие. Размашистый пинок. Скинут на "землю", переведут в какой-нибудь райотдел - из тех, что погаже. Или в вытрезвитель, на должность свинопаса…
Виктор застонал от безнадёги.
А когда бумага (подписанная и без даты) лежала уже в папочке, готовая в случае необходимости вспорхнуть на высочайший стол, мина внутри него наконец взорвалась.
Какого чёрта! Я - майор РУОПа, напомнил он себе. Стою крепко, никакими "подставами" и, тем паче, "казусами" не наклонишь, - врос в Систему по самую пушку. Так с какой стати уходить, что за истерика? Есть же выход - вот он, только вытащи сокровище, спрятанное за подкладкой пиджака…
Приспустив брюки, он вернул чехол на место. Тот был сухой, надо же! Затем оделся, приладил кнопку в кармане и осведомился у предавшей его двери:
- Рука судьбы я или кто?
Часть третья
Опала
Достопримечательностью административного этажа был "уголок славы", устроенный в память павших. Стильное местечко: выгородка из чёрного мрамора - с горящим факелом, с государственным флагом и текстом гимна; под факелом высечены АКМ и ПМ, а на чугунном пьедестале, крашеном золотом, - книга Памяти Героев, обшитая красным велюром, с ламинированными страницами и дюралевыми вставками для прочности. Виктор проходил здесь сотню раз на дню и давно перестал обращать внимания на эти красоты.
Сейчас он примчался сюда специально.
Потому что рядом с выгородкой тянулись по коридору стенды. На первом же - "Наши профессионалы в строю" - красовалось величественное фото (450 на 350) генерала Сычёва. Портреты высоких руководителей из Москвы, оставшиеся с прошлого дня милиции, Неживого мало интересовали.
Сычёв - вот цель.
Он нащупал кнопку, сконцентрировался на фотографии и - вытолкнул, выплеснул всю ту едкую дрянь, что разъедала изнутри его хитин.
Нет… Не выплеснул.
Осечка? Промах?
Повторим!
Вытянув коробочку наружу, он топил и топил белый кругляш, яростно вминал пластик в пластик - ну же! Ну!!! Без толку. Мировой эфир оставался неподвижен.
Секстензор не откликался.
"За что… - металось в Витиной голове. - Всего раз, подумаешь?! Разок всего… Я даже не кончил! НЕ КОНЧИЛ!!! Какая ж это неверность…"
Оказывается, прав был покойник: нельзя - с бабой. Можно только с Ним. Воздержание - вовсе не бред; но кто же мог знать это наверняка?
- Нечестно, бля… - бормотал майор. - "Кончина"… Вот тебе и кончина…
Он обнял стену, заколотив ладонью в стенд. Ладонь непроизвольно сложилась в кулак, со стены что-то посыпалось. Плохо Вите было. Что там похмелье или грипп? Никогда ещё не было так плохо. И если б способен он был сейчас к анализу - понял бы: так приходит одиночество.
- Заключим новое соглашение! - загорелся он. - Что вам надо? Душу, печень, простату… берите. Я - ваш! Я виноват, но осознал. Землю буду грызть, но оправдаю высокое доверие. Мы одной крови. Где расписаться?
Говорил он вслух - гулко, торопливо и безумно, и какое везение, что в коридоре не было никого из коллег.
А невидимый хозяин презрительно молчал…
Если я с вами одной крови, то и расписываться надо кровью, подумал Неживой. Достал складной нож. Задравши рукав, приставил лезвие к руке, сделал надрез… Красное на мертвенно-бледном - засочилось, закапало.
Боль и сюрреалистическая картинка его отрезвили.
Всё кончено.
Не будет больше наслаждения, не сравнимого ни с чем, буквально ни с чем. Нет больше никаких "Вас", "Их" или даже "Его", есть только Я. Единственный партнёр и симбионт майору Неживому - сам Неживой Виктор Антонович. Было так, пусть и будет. Кого ты молишь, позорище? Угомонись…
- Хотите правду? - сказал тогда он. - Эта ваша нечистая сила - никто и звать никак. Пуговицы оторванной не стоит. Всё ведь чужими руками, типа "сутенёров", за которых делаем мы, а они надувают щёки. Не сила, а туфта. А капризов-то, капризов, как у целки-гимназистки!
Он побрёл в конец коридора и, отдалившись от печального места, подвёл итог сказанному:
- Срать на вашу Кундалини.
Запомнил мудрёное слово, чертяка.
* * *
Почему, кстати, менты зовут отдельных представителей ФСБ "сутенёрами"? Это повелось ещё со времён славного КГБ, когда тамошние остряки родили обидную шутку: "У КГБ есть одна сестра - милиция, и та проститутка". Но если сестра - проститутка, то старший брат кто? Вот именно.
Эта сплетня - так, попутно…
…Секстензор был уничтожен в сортире, как Неживой и планировал вначале. Превратить его в хлам - пустяки, минутное дело. Провода с чехлом накрошил при помощи складного ножа, в котором кроме лезвий были и ножницы, и щипчики, и много чего ещё. Пластмассовые детали раздавил в руке, ярости на это хватило. Да и была ли эта их радиолюбительская поделка чем-то другим, кроме как хламом? Весь этот бросовый комплект, если хоть немного подумать, не должен работать; да и, как выяснилось, не желал работать!
Крохотную кассету, изъятую из диктофона, постигла та же участь.
Обломки, обрывки и клочки спустил в унитаз, заворачивая их в туалетную бумагу, чтоб легче было сливать. Туда же кануло любовное письмо от капитана Гаргулия и фотография метафизического Рафаэля.
Зачем такое варварство, неужели по принципу "если не мне, то никому"? Не надо опошлять: просто опытный опер избавлялся от улик, способных связать его с опасной историей. Ну и, конечно, что-то ещё было, какие-то хитросплетённые мотивы, в которых Виктор сам себе не мог признаться. Как же без фрейдовщины и без подсознания.
Шараханье из крайности в крайность - признак тонкой и ранимой натуры, как бы ни нравилось тебе именоваться зверем…
В урне под раковиной обнаружилась вскрытая банка заплесневевшей кабачковой икры. Очень кстати кто-то выбросил. Неживой сунул в эту банку, во-первых, диктофон, а во-вторых, "левые" ключи, прежде всего - от комнаты, где размещался Дыров. Предварительно промыл и то и то под краном. Кто полезет искать в этой гадости? А если и полезут, какое отношение к находке имеет Неживой? Да никакого…
Сделано.
Он сполоснул пальцы и покинул сортир, думая о будущем, и думы эти были горьки.
* * *
Телефон он услышал ещё из коридора и припустил со всех ног. Влетел в распахнутую настежь дверь, грудью встречая звонок.
Начальник Управления генерал-майор Сычёв сдержанно произнес:
- Неживой? Второй раз звоню.
- Виноват, в аппарате контакт барахлит, - нашёлся майор.
- Зайдите ко мне, когда освободитесь.
Виктор постоял некоторое время с телефонной трубкой в руке, сдавливая пальцами ни в чем не повинный пластик.
КОГДА ОСВОБОДИТЕСЬ…
Мог бы сказать и "когда кончите". Генеральский уровень издевки! Да еще на "вы".
Вот теперь - всё. Конец. Увольнение без права восстановления, как пить дать. По статье, хи-хи, "Дискредитация правоохранительных органов", - чтобы оставшихся любителей пошалить оторопь взяла… Ноги были ватные, держали тренированное тело с трудом - очень странное, неизведанное ощущение. Но двигаться было нужно, мало того, следовало поторапливаться.
Если тебя желает лицезреть Сам, будь достоин Его взгляда, таково золотое правило служебной механики. Для подобного случая майор Неживой всегда держал наготове комплект свежей, опрятной формы. Он стремительно переоделся во всё новое - костюм, рубашка, галстук, - и вытащил из нижнего ящика электрическую бритву. Побрился, хоть сегодня утром и утруждал себя этой процедурой.
Более чем на три минуты задерживаться было нельзя, и майор уложился в отведенный норматив с большим запасом.
До нужного этажа он добрался бегом. Опять бегом! Мелькали коридоры и лестничные марши, папка с рапортом на увольнение тянула к полу, мешая плечам распрямиться. Реальность поставили на паузу. Приемная начальника была пуста, секретарша отсутствовала. Но был включен селектор. Разобравшись в ситуации, Виктор осторожно сказал в пустоту:
- Майор Неживой по вашему приказанию прибыл.
- Заходи, - хрюкнул динамик.
Герой
Кабинет был размером со спортивный зал, чтобы каждый входящий в полной мере ощущал свою ничтожность. Где-то вдалеке размещался стол, казавшийся отсюда игрушечным. Виктор остановился на пороге, ожидая: подзовут или оставят у дверей, дадут шанс или применят первую степень унижения?
Разговаривать с подчиненным через зал, жестко обозначив дистанцию, - это сразу показать, кто ты такой и где твоё место.
Генерал стоял спиной, даже не оглянулся. Что-то там разглядывал на улице сквозь черное стекло.
- Есть вопрос, - гулко сообщил он.
И надолго замолчал.
"Ну давай же, давай! - мысленно воззвал к нему вошедший. - Бей!"
- Ты проходи, Неживой, чего мнешься.
Виктор подошел, тиская пальцами папку. На генеральском столе в открытую лежали бумаги с грифом "три нуля", а также печать с личным номером, хотя обычно этот знаменитый стол был пуст и гол. Личный номер у генерал-майора Сычёва состоял из восьми цифр.
- Что ты думаешь о майоре Лобке Матвее Игнатьевиче? - спросил хозяин кабинета, всё не оборачиваясь.
Это было начало!
Расправа почему-то оттягивалась, но ситуация не стала менее острой. Голова Виктора заработала, как многопроцессорный компьютер: тысячи вариантов ответа рассчитывались параллельно, как и тысячи причин столь странного вопроса, тут же увязываясь с возможными последствиями.
- Разрешите присесть, товарищ генерал, - простодушно сказал он, стараясь придать глазам спасительную оловянность. Самым важным сейчас было потянуть время.
Генерал неторопливо повернулся, оторвавшись от вечерних пейзажей.
- У тебя что, не сложилось за два года никакого мнения? Или ты у нас робкий? - он скверно усмехнулся. - Застенчивый?
Нелепая просьба насчет "присесть" была благополучно пропущена мимо ушей.
Виктор обежал взглядом гигантский кабинет, зацепившись на мгновение за бюст Президента. Здоровенное изделие - на чёрном бархате. Внутри, очевидно, полое. "Интересно, что под ним?" - пришла дикая мысль.
Тьфу, кретин…
Разговор пишется, обмер Неживой. Подстава!
Спокойно, одернул он себя, не сходи с ума. Какая "подстава"! Исключено. Не станет Сычёв никого подставлять, западло ему, потому что его уровень - решения принимать. Если в этом зале что-то кем-то и пишется, то НЕ генералом.
- Вы так неожиданно спросили, Дмитрий Степанович, - заговорил Неживой, лихорадочно подыскивая нужные слова. - Вот так с ходу взять и ответить… Майор Лобок - не простой опер, вы же знаете, это же не секрет, откуда он к нам пришел, да и какое у меня может быть мнение, когда двух мнений, как говорится, в определенных ситуациях быть не может…
Пальцы его мелко тряслись, он сцепил их в замок, переложив проклятую папку под мышку.
- Хвостом-то не виляй, Витя, - обрубил генерал.
Да, хреново оказаться между двух огней! Причем, совершенно внезапно, как бы спросонья. Куда кинуться, в какую сторону бежать? Если дед Матвей и вправду склеил ласты, то мели что попало, вреда не будет. Но если нет… По слухам, он обосрался на каком-то паскудном деле, и его понизили до сотрудника РУОПа. Ниже, очевидно, было некуда. А бывшие чекисты отличаются от прочих людей Системы тем, что не бывают бывшими. Рыть под них, конечно, можно, только они сами кого хочешь уроют. Хоть майора, хоть генерал-майора, если те рождены всего лишь милиционерами.
С другой стороны - как не откликнуться на просьбу "яйцевика" в чине генерала, которому зачем-то понадобилась полная и безусловная откровенность. Который, между прочим, пять минут назад заглянул к подчиненному на его рабочее место и с удивлением обнаружил… Патовая ситуация.
- Я не виляю! - честно возмутился Неживой. - Вы чем-то конкретным интересуетесь или так… в общих чертах?
- Ты хотел присесть? - вспомнил хозяин кабинета. Он обогнул стол и уселся сам, под портретом всё того же вездесущего Президента. - Ты присядь.
- Благодарю.
- Вот и хорошо. Из тебя когда-нибудь тянули сопли при помощи трубочки? Нет? Что ж ты меня, дружок, заставляешь этой процедурой заниматься? Дружок, - добавил Сычёв без улыбки.
Он вдруг показал майору указательный палец - медленно и молча, словно гипнотизируя. Затем, глядя со значением, опустил этот палец под стол и включил там что-то. Виктор знал - что. Постановщик помех. От прослушки. Когда, бывало, генерал запускал эту штуку, пол-этажа, включая верхний и нижний, не могли ни рациями пользоваться, ни слушать приёмники.
А значит, время вышло. Настал момент вынимать язык из кармана. Виктор сопоставил всё, что знал и о чём догадывался, и сделал свой выбор.