Иарра вздрогнула.
– Нет! Зачем он им?!
– Верно, – кивнул дед. – Они просят зиккурат.
– Эннуг их всех забери, – прошептала Иарра. – И что же Белые?
– А что Белые? Храм Непознаваемого не относится к поклонению Брату и Сестре, он просто памятник ушедших времен. Белые умыли руки. Против был один Кадм, но он не энс. Что скажет его отец, неизвестно.
– Но ты же не молчал, дед? Ты же должен был…
– Не учи меня быть Адаем, девка! Конечно, я не молчал! Я начал протестовать раньше, чем зачитали до конца послание, и, – он запнулся и опустил плечи, показавшись совсем старым, – этим все испортил, наверное. Дурм и Харита тут же сказали, что согласны.
– Эннуг… – начала Иарра и смолкла, сообразив, что повторяет это ругательство уже второй раз подряд.
– Амурата в восторге, это ее час. Она одна осталась в городе из Красных и говорит за всех трех, а с таким войском она станет непобедимой. Формально голосование назначено на завтрашний вечер, но… Ты сама понимаешь.
– Понимаю, – прошептала Иарра. – Непобедимое войско и храм, который редко кто посещает… Этого нельзя допустить, дед! Я не знаю, почему, просто нельзя!
– В этом главная из наших бед, – сказал энс устало. – Мы не знаем ничего. Провались оно к Эннугу все, все эти войны и возня, все, что мешает мне искать…
Он бормотал и тряс головой, как выживший из ума старик. Иарра, смущенная и растерянная, отвела взгляд. На глаза вновь попался желтый пергамент и старые, полустершиеся буквы на нем.
– Ты думаешь, они знают? – спросила она. – Эссардцы знают, что спрятано в том подземелье?
Старый энс поднял голову. Взгляд его сделался зорким, как у ястреба.
– Что там спрятано, Иарра Самурхиль?
И Иарра, кажется, поняла, к чему он клонит. Осторожно коснулась пальцами древних букв – казалось, они раскалились докрасна и могут обжечь. Сердце опять провалилось, да так, что даже дышать стало трудно. Еле шевеля сведенными челюстями, она прошептала:
– Ты хочешь, чтобы я пошла туда?
– Я хочу, чтобы ты пошла туда, – подтвердил энс. И добавил: – Вместе со мной.
– С тобой?! Дед!
– В чем дело, Иарра Самурхиль?
– Дед, ты… ты не можешь ходить. Это подземелье. Туда никто не спускался шестьсот лет, может быть, оно уже обвалилось. А даже пусть нет, откуда тебе знать, что там проедет кресло? А если крутые ступени? А если придется копать и двигать камни? А если обвал случится, пока мы будем там? Дед, позволь мне взять с собой слугу, а лучше двух, с лампами, с инструментами, с веревками, наконец! Что бы там ни было, я…
– Никто, – резко оборвал энс, выставив вперед костлявый палец и взмахивая им, как плетью, – никто, кроме нас двоих, не должен знать о подземелье. Ни слуги, ни рабы, ни родственники. Поклянись мне в этом!
– Дед!
– Клянись! – зарычал он.
– Ладно, дед. Клянусь Двумя и Непознаваемым, что никто не узнает.
– Так-то, – буркнул энс. – Между прочим, нотариусы закончили работу. Завещание составлено. Свидетели придут завтра днем, и я официально сделаю тебя своей наследницей. Потом мы с тобой отправимся в Палату, чтобы объявить об этом. А сегодняшнюю ночь дед с внучкой проведут в храме Непознаваемого – ничего странного. Даже слишком обыкновенно для Самурхиль!
– Спасибо, дед. Но зачем ты это мне говоришь сейчас? Если не разрешаешь взять слуг, я спущусь в подземелье одна. Но только не ты!
– Хватит! – энс Адай выпрямился в кресле, сверкая глазами. – Не смей со мной спорить! Я старый, а не больной, Эннуг тебя забери! Я спущусь в это проклятое подземелье, и точка! Если кресло не проедет, встану и пойду. Ты поможешь. А нет – останешься дома, я справлюсь без тебя! Ты все поняла?
Книжные корешки вдоль стен молчаливо прислушивались к их спору. Иарре подумалось, что книги аплодируют хозяину – с ним бесполезно спорить и взывать к его разуму. Как всегда.
– Мы оба читали ту летопись, дед. Все, кто работал в подземелье, умерли или заболели.
– Только если находились там долго, – отрезал энс. – Ты подчинишься или останешься дома?
– Подчинюсь.
Они отправились за час до ночных рогов – старый энс с юной внучкой, желающие в ночь перед важным для обоих событием вместе посетить самый древний из храмов, единственное строение, сохранившееся с тех незапамятных времен, когда предки нынешних жителей Арша еще не пришли из пустыни, чтобы растворить в себе остатки почти вымершего народа, обитавшего здесь прежде. Народа, от которого доныне сохранились лишь черепки да легенды, обломки статуй и один-единственный храм. Да еще – если только он не подделка, но чем дальше, тем меньше Иарра в это верила – манускрипт, чья копия теперь лежала на ее столе.
Этот народ жил в хижинах, но своим богам возводил громоздкие строения, называемые зиккуратами. Последнее из таких строений, посвященное старинному богу, чье имя давно забыто, сделалось реликвией нового Арша. Среди старших семей Красных и Синих домов укоренился обычай приходить туда в преддверии важных событий или решений и бодрствовать, обращаясь к старинной мудрости, взыскуя благословения и напутствия. И даже Белые, вслух не одобрявшие такого поведения, в особых случаях все же являлись к Непознаваемому – перед свадьбой или дальним путешествием, когда впереди их ждала неизвестность. К кому и обращаться перед ее лицом, как не к самому неизвестному из богов?
Видах помог энсу устроиться в носилках и отошел, стреляя любопытным взглядом. Иарра забралась следом и задвинула занавески. В сумке, которую она положила между собой и дедом, лежали лампа и запас масла, огниво, – обычные вещи, необходимые для ночного бодрствования. Но кроме них был еще моток крепкой веревки, мех с разведенным вином, пара сладких лепешек, кусок мела, делать пометки на стенах, чтобы не заблудиться, и главное – заветный ларец с ключом и схемой.
Рабы подняли на плечи носилки, еще один нес следом дедовское кресло. Стражники зашагали по обе стороны, надежно защищая их от ставшего небезопасным ночного Арша.
Иарра вздрогнула, припомнив дошедшие до нее в последнюю неделю слухи. С тех пор, как энс Карана увел к Дарастанским границам пять сотен Красных и до двух тысяч Свободных из Арша и областей, обстановка в городе делалась все тревожней. В квартале Бездомных действовал комендантский час, но почти каждую ночь происходили нападения на одиноких прохожих в других районах города. Порою случалось, что такой прохожий оказывался вооруженным Красным, и тогда он отправлял к Эннугу одного-двух нападавших. Каждый раз это оказывались Бездомные. И каждый раз их тела, оставленные разлагаться вне городских стен, как и положено поступать с преступниками, на вторую ночь пропадали, словно растворялись в воздухе. И это несмотря на выставленную охрану! А однажды пропали живые – два городских стражника, патрулировавшие квартал Бездомных. Отошли вдвоем проверить подозрительный шум и не вернулись. Тел тоже нигде не нашли.
Все эти события сами по себе не беспокоили бы так, когда бы не общая их загадочность, подспудное ощущение чего-то необъяснимого, поджидающего в темноте. Не страх – запах страха, предчувствие страха было разлито в ночном воздухе великого города Арша. Это было, пожалуй, хуже, чем ощущение наступившей войны. Неудивительно, что многие из горожан теперь мечтали скорее оказаться под защитой эссардских наемников, и какая разница, есть ли у этих наемников душа? Главное, что у них есть оружие.
Дед, удобно устроенный среди подушек, молчал. В темноте Иарра не видела его, лишь слышала неровное, с присвистом дыхание на расстоянии вытянутой руки от своего лица. Спит или тоже задумался? У нее и у самой слипались веки – высыпаться ночами мешали кошмары. Они по-прежнему посещали ее каждую ночь и по-прежнему забывались, стоило только открыть глаза. Может быть, здесь, возле деда и под защитой Красных, ей удастся немного вздремнуть?
Она зевнула и удобнее устроилась на подушках. Путь через весь город к храму Непознаваемого займет больше часа. Если бы только…
Она проснулась, когда носилки опустились на землю и замерли. Открывать глаза не хотелось, тем более не хотелось шевелиться – впервые за долгое время ей удалось поспать без сновидений. Тело и разум дружно требовали вернуться и продолжить в том же духе еще часов хотя бы пять. Дед храпел, и этот то обрывавшийся, то заходящийся свистом звук на удивление не казался ей неприятным и даже наоборот – успокаивал. Если это все, что нужно, чтобы избавиться от кошмаров, она завтра же перетащит свою кровать в дедовскую спальню.
Вообразив себе эту сцену, Иарра усмехнулась и наконец открыла глаза.
– Дед, – позвала она. – Мы приехали.
Храп прекратился. Энс Адай по-стариковски всхлипнул и твердым голосом сказал:
– Помоги мне выйти.
– Конечно, дед.
Храм венчал собою пологий, весь зеленый и розовый в зарослях тамариска и вербы холм в стороне от крайних домов Белого квартала. Заботливо выложенная белым камнем дорожка поднималась на холм и заканчивалась в нескольких сотнях шагов от храма, у края того, что было когда-то садом. В последние десятилетия сад оказался запущен и сейчас походил скорее на очень старый парк. Белые следили за чистотой памятника, но и только. Храм Непознаваемого не имел отношения к официальной религии Арша и не мог считаться их заботой.
Здесь, у края парка, и остановились носилки. Иарра вышла наружу и протянула руки деду. Он изо всех сил старался держаться прямо и лишь слегка опирался на ее плечо, но, оказавшись в своем кресле, не смог удержаться от облегченного стона. Ее вновь укололо чувством вины: ну почему она не может совладать со стариком, зачем позволяет ему подвергать себя опасности?
Но он уже пересилил слабость и повелительно махнул ожидавшей приказаний страже:
– Ждите здесь. За нами не ходить, мы останемся до утра. Поехали, Иарра.
Она послушно взялась за спинку кресла и покатила его через парк. Колеса несколько раз увязали в земле, в спицах запутывался мусор, но в целом они двигались довольно быстро и вскоре уже оказались невидны для тех, кто остался позади. Сумка со всем необходимым лежала у деда на коленях. Разросшиеся оливы склонялись над ними, плодовые деревья стояли по обе стороны прохладной шепчущей завесой. Меж ветвей проглядывали звезды, такие крупные, словно из всех мест на свете храм Непознаваемого находился ближе всего к небу и его тайнам.
Еще немного, и деревья расступились, и в темноте перед ними вырос зиккурат – гигантская, наполовину ушедшая в землю платформа, служившая основанием для двух других, каждая следующая меньше предыдущей, со святилищем на самом верху. Широкие крутые ступени поднимались наверх, где под сенью величественной арки соединялись с двумя боковыми лестницами и выводили на первую площадку, к новым ступеням, ведущим еще выше. Ночное небо одевало храм звездной мантией. Заброшенный и почти забытый, местами разрушенный, он еще помнил то время, когда царил над городом и над всем миром, и через тысячелетия он все еще не утратил своего величия.
Иарра остановилась – сердце сжалось от странного предчувствия, и тоски, и ужаса перед этой первобытной красотой. Здесь не было ничего от современного Арша с его изысканной архитектурой, с его поспешным весельем и неприхотливой религией. Здесь отчетливо звучали шаги времени, шелестящие, как звук переворачиваемых страниц, размеренные, как шепот песчинок в колбе часов; но вместе с тем казалось, что именно здесь ход времени остановился – тысячелетия назад и навсегда.
Дед проговорил свистящим шепотом:
– Как давно я здесь не был…
– Как здесь прекрасно… – прошептала Иарра так тихо, чтобы не услышал даже он.
Ее влекло сюда, она поняла это сразу, как увидела храм – влекло во время ночных кошмаров, во время бессонных ночей над пожелтевшими страницами. Словно кто-то очень властный призывал ее и гневался, что она медлит. Явившись наконец, она ощутила себя беспомощной перед его волей и в то же время необыкновенно сильной, как будто разом сбросила всю накопившуюся усталость последних недель.
– Нам нужно наверх, – сказал дед. – Тебе придется поднять меня, а потом вернуться за креслом. Не бойся, только на первую платформу.
– Я знаю. Я тоже читала.
– Идем, Иарра Самурхиль. Если кто-то и может выведать его тайны, то это мы двое.
Шестьсот лет назад, когда засыпанное подземелье под храмом впервые обнаружили и решили раскопать, к нему был проделан дополнительный тоннель извне, чтобы проводить работы и вывозить землю, минуя храм. Позже, когда подземелье решили запечатать, тоннель засыпали и посадили сверху семена кедров, которые выросли и стояли до сих пор. Засыпанный и скрытый под корнями вековых гигантов, тоннель все равно что не существовал. Оставался только один путь – с первой, самой широкой террасы. Этот путь в свое время был обнаружен по чистой случайности; запирая его снова, тогдашние ученые позаботились, чтобы случайность не повторилась. Лишь тот, кто знает, где искать, сможет найти ход.
Древние ступени казались почти неподвластными времени, лишь обожженный кирпич, которым они были облицованы, местами осыпался. Такие участки выглядели морщинами на старом, но все еще сильном лице. Иарра внимательно смотрела под ноги, соразмеряя свои шаги с дедовскими и думая лишь о том, чтобы не споткнуться. Энс Адай держался за ее плечи. Его рука дрожала от напряжения, он тяжело дышал сквозь зубы, но до самого конца не сдался и не позволил себе повиснуть на ней всей тяжестью.
Пройдя под сводами арки, она помогла деду сесть на камни и спустилась вниз за креслом. Храм и окружавший его парк были окутаны тишиной, такой плотной и вязкой, что чудилось, будто в уши набита вата. Трудно было поверить, что совсем близко, стоит лишь спуститься с холма, кипит не смолкающая даже ночью жизнь знакомого ей Арша. Даже их собственные оставленные возле носилок спутники как будто перестали существовать. Не будь она скептичной и недоверчивой внучкой старого Адая, Иарра решила бы, что храм затворил за ними с дедом двери этой ночи, что он, как живое существо, дожидался только их двоих и больше не желает видеть никого.
Но истинные Самурхиль даже богов поминают не иначе, как с ироничной усмешкой, где уж тут размышлять о живой воле древних храмов! Все, что ей оставалось – зябко передернуть плечами, хотя воздух не был холодным, и от нагретых за день кирпичей исходило тепло, и, прихватив кресло, вновь отправиться наверх.
Здесь звезды казались еще ближе – чуть зазевайся, и вдохнешь какую-нибудь из них. Повернувшись лицом к городу, можно было увидеть огни Белого квартала и блестящую в отражениях звезд ленту реки. Привычный мир отсюда выглядел изображенной на холсте фантазией художника. Иарра отвернулась от него, чтобы помочь деду забраться в кресло.
– С задней стороны платформы, – сказал энс. – Ты помнишь, что делать?
– Да.
Каждая из боковых сторон нижней платформы была достаточно широка, чтобы проехать в ряд паре колесниц. Толкая перед собой кресло, Иарра обогнула угол второй платформы и очутилась с задней, обращенной к городским вратам, ее стороны.
Оставив кресло, подошла с стене. Три широких углубления справа и слева, одно посередине – напротив, с лицевой стороны, в этом месте лестница. Здесь же… Иарра коснулась стены руками, зашарила, как слепая. Ей не нужен был древний пергамент, изображение отпечаталось в мозгу огненными линями. Вот они, третий ряд справа и третий слева, легкий, еле заметный изначально и вдобавок сглаженный временем рисунок букв. Иарра надавила на них ладонями. Ничего не произошло. Тогда она нажала сильнее. Дедовский взгляд сверлил ей спину, но Иарра уже не помнила о нем, она была как пьяная, она больше не принадлежала самой себе. Влечение, ощутимое раньше, стало невыносимым. Когда кирпичи под ее ладонями поддались и ушли внутрь, и между ними проступило очертание двери, Иарра вскрикнула и, шарахнувшись прочь, упала на колени. Скрючилась, обхватив себя за плечи. Зубы выбивали торопливую дробь.
– Что с тобой? – спросил дед.
От его голоса стало легче – она все еще здесь, она не сошла с ума и не переселилась вглубь ночного кошмара. Иарра обернулась к нему и вдруг всхлипнула.
– Струсила, – сказала она честно.
– Не пойдешь?
Она зажмурилась и набрала полную грудь воздуха:
– Пойду.
За дверью резко уходили вниз ступени лестницы. Спрятав ключ – вопреки опасениям, дверь открылась легко, железные части замка оказались в отличном состоянии – Иарра вернулась к деду.
Он уже зажег лампу. Ярко освещенное лицо в глубоких морщинах, нетерпеливый огонь в глазах, седые волосы и решительно торчащая борода – энс Адай вполне мог бы сойти за древнее, заплутавшее в здешних камнях и сошедшее с ума от старости божество.
– Я могу спуститься одна и посмотреть, – предложила Иарра. – А потом вернуться за тобой. Мы не знаем, что там дальше…
– Не глупи, – оборвал дед. – Тебе и так придется возвращаться за креслом. А что там дальше, мы оба читали.
– А если ход не сохранился?
– Все сохранилось. Они об этом позаботились. Тебе не удержать меня, Иарра Самурхиль!
– Вижу, – вздохнула она. – Ладно, пошли. Давай я возьму лампу.
Она взяла лампу и повесила сумку на плечо. Дед поднялся, ухватившись за ее руку – казалось, нетерпение прибавило ему сил. Шагая в открытый проем, Иарра на мгновение задохнулась от дурного предчувствия, которое тут же померкло, смешавшись с вихрем мыслей и чувств, в которых она уже не надеялась разобраться.
Лестница оказалась круче и уже той, что вела сюда с земли. Огонек лампы ненадолго возвращал краски древним облицованным кирпичами стенам, но темнота, царившая здесь веками, тут же поглощала их вновь. Иарра приготовилась было спускаться бесконечно, потерять представление о времени, остаться в темноте, когда в лампе закончится масло, умереть от жажды, когда опустеет фляга… но лестница закончилась раньше, чем она успела по-настоящему испугаться. Впереди потянулся широкий, постепенно уходящий вниз ход. Иарра подняла повыше лампу, и сводчатый потолок оживили рассеянные пятна света и тени. Здесь было прохладно и сухо. И совершенно пусто.
– Ты был прав. Кресло нам пригодится.
Дед закряхтел, тяжело усаживаясь на пол в двух шагах от лестницы. Прислонился к стене и только тогда выпустил Иаррину руку.
– Иди. Я подожду.
– Я оставлю тебе лампу.
– И будешь карабкаться в темноте?
Их голоса отскакивали от стен шепчущим эхом. Иарра пожала плечами:
– Лучше карабкаться в темноте, чем сидеть здесь одному в темноте. А с креслом мне лампа только помешает.
Дед не стал спорить. Оставив ему лампу и сумку, Иарра пошла обратно. Огонек за ее спиной разгонял темноту – пять, семь, десять ступеней, прежде чем лампа осталась далеко внизу и темнота победила. Иарра закрыла глаза: так легче идти на ощупь, не напрягаешься, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Если бы хоть кто-то узнал, чем она здесь занимается, да еще в компании с немощным стариком… Одно слово – Самурхиль! Она усмехнулась, закусив нижнюю губу. Надо быть Самурхиль, чтобы попирать приличия, открыто занимаясь поиском бессмертия, забираясь ночью в древние подземелья или вводя Бездомную в дом самого энса, и надо быть вдвойне Самурхиль, чтобы находить во всем этом удовольствие. Они с дедом и вправду родственные души.
Огонек лампы встретил ее возвращение застенчивым танцем, а дед – облегченным ворчанием. Не слишком-то уютно ему было сидеть здесь, наедине с тайнами и призраками прошлого, хотя энс Адай никогда в жизни не признался бы, что напуган.