Мы переглянулись, потом одновременно посмотрели на один только что забракованный район. Недалеко от моего дома, отделенная от прочих большой парковкой и стадионом, стояла школа, опустевшая в каникулы.
Луна нам для превращения не то чтобы нужна, хотя, в общем-то, помогает. Куда легче бегать волком, когда вокруг нет народу. Проще поймать ускользающий след, когда осядет поднятая за день пыль. Луна нам для превращения не то чтобы нужна, но мне почему-то она облегчает его, как солнце помогает вампирам вроде Клодии избавиться от яда. Подробнее можно выяснить у наших ученых, которые заняты вопросом, как же действуют организмы у нас, Фэнгборнов, но если вы себе представите что-то вроде того, как на голой голове грифа погибают бактерии, попавшие туда с падали, или как при фотосинтезе от солнца образуются питательные вещества, то окажетесь недалеко от истины. Я знаю только, что Клодия умеет исследовать кровь на вкус, очищать ее, прижигать рану и заглушать об этом память без необходимости заряжаться от солнца. И точно так же - только не спрашивайте меня, как именно, я не из яйцеголовых, - меня перезаряжает луна.
Кроме того, многие из плохих парней для работы дожидаются ночи. Так что для нас всех так легче.
Когда мы припарковались рядом со школой, луна была полная и стояла низко над горизонтом. Мы снова повторили собственный план: проверить школу, и если что-нибудь найдем, вызвать копов.
Если мы правы, то просто. Если нет, то поздно.
- Ничего не забыла? - спросил я.
Клодия кивнула, подняла поводок - необходимо при выходе с такой большой собакой - и заряженный мобильник. А я терпеть не могу все эти издевательства над животными - дни рождения, педикюры, костюмы на Хеллоуин, - но очень благодарен дурацкой моде на собачью одежду. И еще благодарен тому, кто изобрел растягивающуюся ткань: лайкровая собачья куртка невероятно облегчает жизнь, когда приходится обратно превращаться в человека, и не хочется быть в чем мать родила.
Клодия подтянула шнурки, убрала волосы назад, и мы пошли на школьный двор.
Автобус был там. Стоял с краю, холодный и безмолвный, как пустая могила. Школа, естественно, была закрыта, потому что ночь, но кто обратит внимание на школьный автобус, стоящий возле школы? По двору прошел снегоочиститель, хотя и халтурно, и хороших следов не было, но поиск задней двери со сломанным замком занял у меня не больше минуты.
Не успел я ее отворить, как в нос ударила вонь, и на этот раз я не стал сопротивляться перемене. Прилив адреналина, эндорфинов и прочих гормонов заглушил боль, которую могли бы причинить хрустящие в суставах кости, проходящие эволюционный рост в секунды. Природа не так жестока, чтобы возложить на нас это бремя без всякой компенсации. От жажды крови тоже не больно, и лишь рука Клодии на холке заставила меня сдержать вой от ее появления. След Смита был хуже всего, что мне приходилось обонять. Вонь заглушала остатки запаха нового линолеума, старой мастики, учебников. Для моего волчьего носа она была почти невыносимой, но даже ее заглушала простая кровожадная радость, лишенная всех человеческих страхов и сомнений.
Пришла пора выслеживать врага и драть его в клочья.
Я шагнул прочь из ботинок, оглянулся на Клодию, упавшую на одно колено: ее тоже достал этот смрад. Для нее это труднее: у вампиров нет того химического буфера, что защищает волков. Кожа ее приняла фиолетовый оттенок даже в темноте, и глаза стали большими и блестящими. Лицо стало шире, нос укоротился, пальцы вытянулись.
Она встала, встряхнулась, кивнула. Уложила мои ботинки в рюкзак - и стало видно, как вытянулись клыки, как у гадюки, уличный свет отразился от тонкого узора чешуи - брони избыточной, утолстившейся кожи. Змеи всегда ассоциируются с исцелением и превращением - и вот почему они на жезле Асклепия, - но они также считаются очень опасными.
Я заскулил, глядя на ее шею. Она подняла руку, нащупала жемчужное ожерелье, которое забыла снять.
- Шпашшибо, - сказала она, стараясь не шипеть. Она в основном осталась гуманоидом, и клыки с раздвоенным языком затрудняют речь, но не делают ее невозможной. Сунув ожерелье в сумочку, Клодия кивнула.
Я пошел вперед, крадучись как тень. Обежал все, остановился, перевел дыхание и попытался снова, но без толку. Не было ни одного следа. Смит пробыл здесь достаточно долго и так насытил воздух своей вонью, что я едва дышал.
Детей я не мог учуять. И надеялся только, что мы не опоздали.
Клодия кивком показала на ближайшую дверь. Мы прислушались - ничего.
Она попробовала - заперто.
Следующая дверь - незапертый чулан. Там тоже воняло, но меньше. И туда засунули водителя автобуса. Пульс у него был - нитевидный, пропадающий.
Клодия пустила в ход клыки, вызвала 911, и мы пошли дальше.
Следующая дверь открылась бесшумно. Я услышал запах керосина, которым полили петли. Сообщить об этом Кло я никак не мог, но она показала мне на клейкую ленту поперек замка, и я кивнул. Мы вошли.
Дети были здесь. И даже через мерзость Смита я учуял, что они все живы. И испытал всплеск радости.
Их опоили, они были всего лишь в полусознании. Свет в игровой комнате был так тускл, что нормальный глаз мог бы различить только контуры без подробностей. Нос мне сообщил о наполненных памперсах, страхе и детском шампуне.
Смита здесь не было. Мы шли тихо, на всякий случай.
- Постой-ка, - сказала Клодия и переменилась обратно примерно наполовину - так, чтобы силы ее были в готовности, но чтобы дети, пробудившись, не увидели бледно-лиловую даму без носа и с огромными зубами.
Она подошла к ним быстрым шагом.
- Как вы, ребята? Сейчас вас чуть подлечим и повезем по домам, о’кей? А мой пес Зубастик вам покажет, что он умеет. Он очень большой, но очень, очень дружелюбный. Зубастик, ко мне!
Я понял, что от меня требуется. Надо прикинуться глупым и милым, чтобы внимание детей было приковано ко мне, и тогда они меньше испугаются, если заметят Клодию за ее пиявочным лечением. Я в этой жизни сражаюсь со злом, а не репетирую салонные фокусы, но всякий раз, когда я переворачивался, дети смеялись, так что все получалось. И каждый раз, когда Клодия развязывала очередного ребенка, чиркнув по клейкой ленте острыми скальпелями ногтей, я уже был его лучшим другом, и детеныш так меня усердно гладил, что забывал бояться. Клодия работала, делая вид, что осматривает их раненые руки. Кусала их в запястья, унимала боль, усмиряла ужас, высасывала наркотики, которые залил им Смит, стирала воспоминание. Я чувствовал, как реагирует ее тело на принимаемую кровь и эмоции, как подергиваются мышцы, и почти все человеческие черты уходили с ее лица, когда она лечила малышей.
Она едва успела закончить с последним, как на нее налетел он. Я едва успел уловить новый запах - снег в смеси с прокисшим молоком и гнилыми рыбьими головами, как Смит обрушился прямо на нее. Она покатилась в сторону, как можно дальше от нас.
Несмотря на всю работу Клодии, дети захныкали. Я схватил последнюю девчонку за капюшон и осторожно подтащил ее ко всей группе. Потом встал между ними и дракой, подталкивая их себе за спину и мысленно благодаря Диснея, что они не боятся больших диких зверей.
Вся сила воли мне понадобилась, чтобы не прыгнуть в схватку и не разодрать Смита на части, но я должен был обеспечить безопасность детей. К тому же мало что может остановить мою сестру, когда она разозлится и переменится. При ее твидовых юбках и книжности она воин не в меньшей степени, чем я.
Смит драку устроил отличную и умел, гад, пускать в дело нож: Клодии придется неделю пролежать на крыше, выздоравливая. Я был рад темноте и тому, что у детей глаза не такие острые, как у меня: они не видели, сколько крови пускала Клодия.
Она брала верх. Может быть, Смит и не Фэнгборн - просто какая-то жуткая человеческая аномалия…
Чувствовалось, как затраченная ею энергия заполняет комнату, как шипит и искрится воздух, будто каждый Фэнгборн Новой Англии проходил перемену рядом со мной.
Клодия вскрикнула.
Смит переменился. Нечестивое превращение, нечто невиданное в известном мне мире: зло, принявшее облик вервольфа.
Будь у меня время на рациональную человеческую мысль, я бы замешкался в недоумении, потому что этого не могло происходить, но порыв к нападению был так силен, что я чуть не выскочил из шкуры, прыгая вверх и бросаясь на Смита.
Клодия откатилась с дороги, когда я вылетел из комнаты, сцепившись с другим волком. Нас вынесло в коридор юзом - на гладком цементном полу зацепиться было не за что. Скребя когтями, я вскочил, но он был на секунду быстрее и сбил меня снова, щелкнул зубами, метя в глаза. Я полоснул его за брюхо и успел отдернуть голову, почуяв на ушах его жаркое дыхание и капли слюны. Резко метнувшись, я попытался схватить его за морду: я был крупнее, и он едва не успел убраться до того, как я сомкнул челюсти. Мои зубы сомкнулись на самом кончике его носа и мягкой шкуре под нижней челюстью. Они проткнули кожу, и я сжал их, не выпуская. Он попытался оттолкнуть меня передними лапами, но больший эффект дали задние, которыми он драл мне брюхо.
Я чуял запах собственной крови, но держал изо всех сил. Он не мог вырваться из моей хватки, не разодрав себя, а я не мог его отпустить.
Открылась дверь, ворвался холодный воздух. Кто-то вскрикнул - я узнал голос Вимса.
Он снова крикнул - я учуял запах его страха.
Вимс вытащил пистолет - он собирался стрелять.
Нет, чтобы он в меня стрелял, я допустить не мог. Я выпустил Смита, и он покатился к дверям, к Вимсу.
У меня в голове промелькнуло несколько мыслей. Если Смит нападет на Вимса, я его схвачу прежде, чем он успеет сильно порвать копа. Если он снесет Вимса с дороги, или сам получит пулю, а то и шесть, тем лучше для меня.
А, черт. Он пулей метнулся мимо Вимса - не мог себе позволить, чтобы его поймали в облике волка - как не мог и я. По сравнению с десятилетиями лабораторных исследований пожизненный срок в самой жуткой тюрьме Массачусетса смотрится неделькой на курорте.
Пропитанный потом полиэстер, страх, вареный кофе и ростбиф: Вимс обедал в "Биг Фреддиз". Если я двинул его по лицу грязной собачьей лапой, когда гнался за Смитом, то это могла быть только случайность.
Когда я уносился по улице прочь от школы, Смита нигде не было, но это было не важно: он оставлял такой кровавый след, что по нему мог бы пройти волчонок - бойскаут самой младшей ступени. А запах так точно выдавал его положение, как мог бы направленный прожектор.
Перерезав заснеженный двор, я перемахнул через сетку изгороди. Рождественские огни окрашивали снег, отвлекали налетавшие запахи жареного мяса и морепродуктов из кухонь. Еще рывок - и я оказался в центре исторического прибрежного района, где дома восемнадцатого века украшали свечи и гирлянды.
Рваная рана на брюхе была серьезной: я даже сквозь мех ощущал движения холодного воздуха на зарастающей мышце. Каждое движение левой задней ноги вызывало острую боль. Между пальцами набивалась ледяная снежная каша с песком и солью, снижая скорость и вызывая хромоту. Мех слипся от крови, моей и Смита, и еще ныла челюсть.
Но и кровавый след становился гуще: Смит бежал медленнее. Невзирая на раны, я прибавил ходу, рвясь закончить дело.
Но где-то в глубине души была еще надежда, что Смит не остановится. Если он остановится, я его убью, и работа закончится - придет время осмыслить, что случилось. И я не был уверен, что мой хрупкий человеческий мозг с этим справится.
Я вспрыгнул на какое-то заднее крыльцо, перелетел через веранду на тротуар Дерби-стрит. Поехал юзом по заледенелым кирпичам перехода, едва ушел от столкновения с большим внедорожником, тявкнул, когда он вильнул мимо, обдав меня горячим воздухом.
Передо мной открылась набережная. Тяжелые тучи на миг разошлись, и полная луна осветила кровавую дорожку, ведущую прямо к верфям Дерби, уходящим в гавань на четверть мили.
Если только Смит не собирается плыть в ледяной воде на мигающие огоньки Марблхеда, то деваться ему некуда, кроме как ко мне. Я осклабился, как может осклабиться только волк, опьяненный своей силой.
На улице никого не было, и я был рад. Обычно здесь место для вечерних прогулок, и метки собак помельче меня выделяются на стенках сугробов. Я бежал по широкой гравийной дорожке, переводя дыхание, готовясь к последней битве.
Смит оказался умнее, чем я о нем думал. Напал он в ту секунду, когда маяк повернулся ко мне, стирая тени и сужая мое зрение.
Прищурив и опустив глаза, прижав уши, я заставил себя ждать до последнего мига - а потом прыгнул изо всех сил. Поймал его с поднятой головой и схватил за горло, стиснув челюсти. Его по инерции пронесло надо мной, и когда он падал, под действием его собственного веса из горла вырвало кусок, оставшийся у меня в пасти. Хлынула горячая кровь, и он свалился замертво к моим ногам.
Пусть он был хищник с оружием героя, но героем, стоящим за правое дело, был я.
Я выплюнул шерсть пополам с запекшейся кровью. Луна заливала светом верфь и гавань. Раны мертвого волка дымились, чернела на снегу его кровь. Сила победы, победы в смертном бою над представителем моей породы чуть не валила с ног и, быть может, я был первым, кто ее испытал.
Среди Фэнгборнов зла просто нет. По крайней мере не было до сих пор.
Я закинул голову назад и завыл, завыл, и пела моя нечеловеческая кровь, и кружила голову полнота и праведность моей победы.
Но где-то в глубине мозга, в той глубине, что осталась человеческой, я знал, что в последний раз испытываю это чувство.
В Сочельник Клодия нашла меня в подвале моего дома - он укрыт матами по стенам и по полу, чтобы я мог тренироваться не привлекая внимания.
- Ничего себе ты тут потеешь! - заорала она.
Клодия была в футболке, у которой на сердце нарисована мишень и есть надпись: "ПОПРОБУЙ, БАФФИ".
Я лежал на полу, поработав до седьмого пота, в наушниках, включив музыку на одиннадцать. Подумав над ее словами, я ей показал палец.
Она подошла к плееру, вывела его на четырнадцать или двадцать, так что мне пришлось сорвать с себя наушники и включить музыку. Она посмотрела на плеер:
- "Дезинтеграция". Отлично. И ты здесь со вчерашнего дня, дергаешься ради лечения? Джерри, я у тебя отберу плеер, если будешь себя вести как подросток.
- А я и есть подросток.
По меркам нашего народа. Просто щенок.
- Да понимаю. Джерри, ты же помочился на машину Вимса?
Я пожал плечами. В тот момент мне это казалось правильным.
Когда я вернулся к школе, все еще в волчьем обличье, Клодия уже скормила подозрительному Вимсу почти всю историю. Она вышла погулять с псом, увидела школьный автобус. Чтобы не оказаться дурой, если это не тот, который пропал с детьми, она стала искать детей и нашла. Дети, еще под дурманом от наркотика, подтвердили: пес страшного дядьки напал на собачку этой леди, но собачка была сильная и прогнала обоих. Потом Вимс нашел тело Смита на верфи: на теле не было никаких примет, кроме зашитой руки.
Клодия присела рядом:
- Джерри, Смит - это потрясение, я понимаю. Меня тоже стукнуло. Он страшнее ада. Семья подняла все списки в свете возникшей дискуссии, и ни один из историков ничего подобного не нашел. Ни разу.
- Я не испуган, Кло, - ответил я. - И я понимаю, что это очень важно. Дело в том… - Я запнулся, перевел дыхание. Очень трудно было сказать это вслух. - Меня всегда грело знание, что мы, Фэнгборны, на праведной стороне, а те, кого мы преследуем, - всегда преступники. И никаких сомнений не было, никогда. Я всегда считал, что это и есть награда за нашу работу.
Это также означало, каково бы ни было мое мнение, что Вимс хотя бы формально на нашей стороне. Она наклонила голову набок:
- Награда сверхспособности к исцелению, долгожительства и сверхсилы?
- Да.
- И прилива радости после перемены?
- Ну… да.
Она нахмурилась:
- Ты молод, и ты жаден, и ты забываешь Первый Урок.
Я скривился:
- "Работа уже есть награда". Ты как дедушка заговорила.
- И тому есть веская причина: он был прав. - Она присела у стены рядом со мной. - Послушай, у каждого рано или поздно случается в жизни кризис веры. У меня он был при попытке понять, есть ли у нас права помимо тех, что дает нам закон людей, потому что я узнала разницу между законом и справедливостью. Такова жизнь. Она заставляет нас понять, что значит быть человеком, почему это драгоценно и подлежит защите. Нормалам недоступно даже наполовину то, что доступно нам, и жизнь их проходит в сомнениях.
- Мы не люди, Кло. И никогда не будем ими. Но теперь у нас тоже есть сомнения.
Она покачала головой.
- Мы к ним ближе всех прочих - биологически и духовно. Нам нужна эта связь. И ты знаешь, что убить Смита - это было правильно, пусть он даже один из нас.
Но никогда до сих пор Фэнгборн не убивал Фэнгборна. Эти слова вертелись у меня в голове, и я не мог заглушить их.
Клодия долго еще говорила о сообществе Фэнгборнов, о долге и чести, и прочее, и прочее, а я слушал. Многое имело смысл.
Потом я кивнул:
- Ты права. Мне просто нужно время, только и всего. Спасибо тебе.
- Не за что. Я просто рада, что успела сюда попасть до того, как ты дошел до "Найн инч нейлз". - Складки ее лица разгладились, и вот тут я понял, какую тревогу внушал ей мой вид. - Ладно, вещи собрал?
- Нет, но мне недолго.
В этом году мы друг другу на Рождество подарили билеты на Арубу. Дорого, но обоим нам нужно солнце. Она кивнула, но потом ее взгляд посуровел:
- Но к ночной мессе ты пойдешь?
- Наверное. Но сначала надо будет пройтись по свежему воздуху, чтобы в голове прояснилось.
Я заставил себя встать - мышцы затекли, не от боя, а от лежания. Все травмы, полученные в волчьем образе, проходят быстро, если я остаюсь волком, но все, полученные в образе человека, возвращаются, когда я снова становлюсь человеком.
- Отлично, там и увидимся. И, Джерри…
- Да, Кло?
Она сморщила нос:
- Ты бы душ принял.
Я снова показал ей палец и взял куртку. Она улыбнулась, уходя, и я знал, что сумел ее убедить. Вот что хорошо, когда у тебя в сестрах психотерапевт: как поймешь, чего они ищут, так сразу начинаешь им это выдавать.
Да, в ее словах был смысл. Просто они ну никак не могли снять мою боль.
Я натянул непромокаемые ботинки, шляпу, шарф, перчатки. Наверное, не нужно было бы так много - температура была выше тридцати, - но я после боя все никак не мог согреться.
После долгой прогулки я оказался у начала верфей Дерби и ушел достаточно далеко от празднично освещенных улиц, оставшись один в промозглой мгле. На снегу расплылись пятна крови, и снег был вытоптан зеваками, ищущими пса, который растерзал серийного убийцу. Адский Пес Салема - на наших глазах рождалась новая легенда.
Луч маяка скользил по темной воде. Тихо плескали волны о каменный причал. Всякий, обладающий зачаточной интуицией, мог бы учуять остатки силы, которую я здесь потратил.
В анналах нашей семьи ничего подобного не было, но теперь я не мог не задуматься: кого мы еще пропустили?