Артемий не долго пребывал в одиночестве. Когда он задумчиво разглядывал линии на своей ладони, пытаясь понять, на каком завитке споткнулась его судьба, над ухом послышалось нечистое прерывистое дыхание. От неожиданности Артемий шарахнулся вперед и, упав на пол, оглянулся.
На соседних нарах глупо скалился лысый и ужасно худой парень. Здесь вообще было много худых – взять хотя бы Тощего. Но этот выглядел просто болезненно.
– Хе, – сказал он с ухмылкой. – Чего дерганый такой? Испугался?
– Ты это зачем подкрадываешься? – недовольно спросил Артемий. Поднялся на ноги и начал было отряхиваться. Но сразу же подумал: заботиться о чистоте казенной робы глупо.
– Да я и не подкрадывался, – сказал парень. – Хотел посмотреть: чего ты там прячешь?
– А какое твое дело, что я прячу? – сердито спросил Артемий.
– Не кричи на меня, – жалобно сказал парень. – Чего все здесь на меня кричат?
– Наверное, есть за что, – сказал Артемий.
– Домой хочу, – неожиданно заявил парень.
– Да ты что? – с издевкой сказал Артемий. – Зачем? Здесь же так здорово. Такие интересные люди, одежда красивая – и все на халяву.
– Смеешься? – сказал парень. – Плохо здесь. Злые все. Сначала были хорошие, веселые – а теперь вдруг стали злые…
"А парень-то не в себе", – подумал Артемий. А тот продолжал бубнить, теребя мочку большого оттопыренного уха:
– Страшно очень: сначала люди как люди, а теперь – злые, страшные…
– А почему? – осторожно спросил Артемий. – Почему так случилось? Их мучают, этих людей?
Парень встал на четвереньки и ловко переполз через нары. Теперь он сидел на полу рядом с Артемием.
– Они сами друг друга мучают! – испуганно округлив глаза, сказал парень.
– А зачем? – так же округлив глаза, спросил Артемий. Он не столько передразнивал парня, сколько пытался подыграть ему.
– Не знаю, – сказал тот, обхватив руками колени. – Странно это. Все ехали в кино сниматься. Было весело. А потом нас решили не отпускать. И все разозлись. Только почему-то не на охранников, а друг на друга…
– Действительно, странно, – сказал Артемий. – А почему никто сбежать не хочет?
– Так ведь здесь денежки платят, – грустно сказал парень. – Очень даже хорошие денежки.
– И ты тоже из-за денег остаешься? – спросил Артемий.
– Нет. Просто боюсь, – признался парень.
– Как звать-то тебя?
– Глист.
– Что?!
– Так меня здесь называют. А тебя – Арт, я знаю. Тебя уже вся массовка знает – и то, что тебя урки били, и что Хозяин вызывал, и что Камин дружбу тебе предлагает. А я – просто Глист…
– Ладно, хм… Очень приятно, Глист.
Пожимать холодную липкую руку человека с таким прозвищем на самом деле было не очень-то приятно. Но Артемий умел бороться с предубеждениями. Без этого в жизни никак…
Глист вдруг метнулся к Артемию – и тот инстинктивно сжался.
– А я знаю, кто хочет сбежать! – прямо в ухо шепнул Глист. Дыхание у него было отвратительное. – Вон те, трое… Я слышал, они шептались. Видишь? Только не говори, что это я рассказал…
– Спасибо, Глист, – тихо сказал Артемий, отстраняя того подальше. – Иди, иди…
Глист быстро отполз в сторону. Только, наверное, повинуясь не словам, а увидев того, кто, приблизившись, уселся напротив на корточки. Новый "посетитель" был коротко стрижен, небрит, во рту держал замызганную спичку.
– Налоговая, – с ленцой сказал он.
– Арт, – сказал Артемий, протягивая руку.
– Шутим, – понимающе кивнул небритый. – Это хорошо. Бабки гони.
– Не понимаю, о чем вы, – честно сказал Артемий.
– Ага, ты ж новенький, – сказал небритый перекидывая языком спичку из уголка рта в другой. – А то я уж хотел понимание наладить… Тогда прощаю, на первый раз.
– Так чего надо? – спросил Артемий.
– Завтра, после получки, отдашь двойной налог. Я запомню.
– Какой еще налог?
– Ты, что, дурак? Деньги за работу в массовке получаешь? Значит, надо налоги платить. Чтобы спать спокойно…
– Ах, вот оно что…– понял Артемий. – Вы – местный рэкет?
Небритый фыркнул:
– Это у государства беспредел и рэкет. А у нас все четко и справедливо: получил – заплатил. И свободен, радуйся жизни.
– А если не заплатил?
– Тогда нечему будет радоваться.
– Спасибо, что предупредили. Вы, наверное, на Камина работаете?
Небритый смачно сплюнул:
– Этот лох тоже платит. Все, хватит базарить. Завтра платишь двойной налог.
– А обычный – это сколько?
– Половина. Значит, завтра отдашь всю получку.
– Ну, куда ж деваться…. – сказал Артемий. Уже в спину уходящему "налоговику".
Забавно: тут все сложнее, чем казалось поначалу. Даже у бандитов такая иерархия, что лишь черт разберется. Интересно, они и в ТОМ мире – уголовники? Или это массовка так на людей действует?
Артемий усмехнулся: не прошло и суток, как нормальный мир он стал называть "тем". Что же такое происходит, а?
Одно ясно: не сидеть надо, в ожидании "получки", а срочно делать ноги… Где эти смельчаки, о которых говорил Глист? Главное, не спугнуть их…
Артемий неторопливо прошелся по проходу между нарами.
Здесь продолжалась своя странная жизнь. Нельзя сказать, чтобы статисты в полосатой одежде выглядели слишком уж несчастными. Они разговаривали, смеялись, играли в карты, читали газеты, штопали полосатые штаны – словно не были вырваны из реальности сумасшедшей волей богатого безумца.
Словно не маячила за решеткой окошка труба крематория, и не копали день за ним зловещий котлован.
И кто же после этого безумнее – Хозяин или эти идиоты-статисты?!
Артемий свернул в закуток, напоминающий купе плацкартного вагона. Его встретили три пары настороженных глаз.
– Привет, сказал Артемий, – меня Арт зовут.
– Здорово, – настороженно, но вполне дружелюбно сказал старший из троицы. – Роман. А это – Леша и Макс.
– То есть, у вас нет этих… погонял?
– Мы люди, а не скоты. Нам кликухи не нужны.
– Это хорошо, – тихо сказал Артемий. – Я тоже не хочу быть скотом. Слышал я, что вы собираетесь… того…
– Чего? – деревянным голосом спросил Роман.
– Ну, это… за "колючку"…
– Ребята, чего это он? – невинно поинтересовался Леша.
– Ну, сбежать… – растерянно сказал Артемий.
– Я не знаю, о чем он, – произнес Роман. – Приятель, что ты хочешь этим сказать? Вы что-нибудь понимаете, а?
– Я понимаю, – зло сказал здоровяк Макс, и даже под робой было видно, как дрогнули мышцы. – Он провокатор. Я видел, как его урки обхаживали!
Теперь троица смотрела на Артемия неприязненно.
– Нехорошо, – сказал Роман. – Честных статистов подставить хочешь…
– Иди-ка ты отсюда, – сказал Леша.
– Пока тебе фотокарточку не испортили, – добавил Макс.
– Уже, уже иду. Лечу, – сказал Артемий, покидая негостеприимный уголок.
Если эти трое и готовили побег, то Артемию не было места в их планах.
Оставалось надеяться только на себя.
Ничего нового.
3
Все пошло не так.
Задумка была изощренной по воплощению, но примитивной по сути: ужасно хотелось напоследок устроить своим давним обидчикам персональный ад. Уходящий в небытие и знающий о своем уходе имеет своеобразное преимущество перед теми, кто планирует пожить еще какое-то время.
Никому не хочется, чтобы его утянул за собой в могилу ополоумевший урод. Особенно, если жертва знает: она заслужила наказание.
Странно, но результат получался совсем обратный. Мерзавцы и негодяи из его собственной жизни прекрасно осваивались в новых условиях. Их худшие качества, казалось, находили новую почву для развития. Это было поразительно, обескураживающе…
И несколько обидно.
Но процесс запущен. Список новых кандидатов в массовку готов, их доставят сюда вслед за теми, кто уже прошел через Комнату правды.
Нельзя сказать, что этот метод приблизил его к той самой правде, которая ускользала от него, как утекающий сквозь пальцы песок. Теперь интересен был сам процесс – построение страха, концентрация ужаса в одной точке. Если это не ответит на вопрос – почему он лишний – то, по крайней мере, докажет статистам обратное.
Пусть массовка живет по собственным законам. Пусть это жуткое человеческое месиво само перемалывает тот корм, что ему подсыпают.
Даже забавно: подсаживать в этот мерзкий аквариум новых обитателей и следить за реакцией разрастающегося многоголового чудища, питающегося страхом.
В страхе есть нечто подлинное, то, что по-настоящему возвышает тебя в собственных глазах, придает твоему существованию отчаянную необходимость.
Пожалуй, стоит ввести в обиход новую формулу: тебя боятся – значит, ты существуешь.
Бледная картинка притягивает взгляд. Она гипнотизирует, и тому есть объяснение: это не кино, и даже не реалити-шоу.
Эта правда.
Люди в полосатой одежде давно уже перестали казаться обыкновенными людьми и даже той самой массовкой, с которой все начиналось.
Да, это актеры. Обыкновенные актеры затянувшейся массовой сцены, играющие странную, сюрреалистическую жизнь. Наблюдать за ними куда интереснее, чем за самыми редкими аквариумными рыбками. Потому, что жизнь массовки непредсказуема, как узор калейдоскопа. Это могло бы стать развлечением на всю жизнь…
Если бы оставшаяся жизнь не обещала быть столь короткой.
И если разоблачение не наступит еще раньше.
Перед ним снова этот странный парень. Почему странный? Неужели что-то еще может казаться странным на фоне мрачных и отвратительных чудес?
А хотя бы вот этот Артемий. Его мироощущение, его образ жизни настолько непонятны, чужды что просто берет оторопь. Совсем недавно было бы даже трудно представить, чтобы пересеклись пути столь разных людей. Оккультизм, мистика – как можно всерьез жить во всем этом, да еще умудряться зарабатывать какие-то крохи?
Но у судьбы своеобразное чувство юмора: она любит потешаться над теми, кто слишком серьезно относится к себе, своим взглядам и ценностям. Смерть – та вообще имеет силу перечеркнуть все, что имеет смысл и наполняет жизнь содержанием. Мало кто способен устоять на ногах перед черным провалом старушечьего капюшона.
Павел не смог. И вот, стыдясь самого себя, через подставных лиц он ищет человека, чувствующего себя в мире непознанного, как он – в мире денежных сумм. Конечно – это всего лишь ничтожная попытка обмануть стихию судьбы, ударить ее в спину ее же оружием.
Он привык бороться до конца, и нет смысла оставлять эту привычку теперь.
Есть что-то знаковое в том, что судьба насмешливо сдернула стыдливые завесы, которыми он опутал свой замысел. И вот, посредник сидит напротив, рассматривая его самого, как чудную уродливую зверушку из Кунсткамеры. Странно, очень странно чувствовать себя одним из тех мистических монстров, с которыми, как говорят, этот "специалист" привык иметь дело.
Обычный парень – молодой, крепкий, с острым взглядом, решительный. Скажите, пожалуйста, почему он не пошел в бизнес? Он наверняка хваткий – это видно сразу. Да будь Павел таким в его годы – бабы бегали б за ним, как обезумевшие кошки.
Но этому надо чего-то другого – того, что лежит за пределами понимания – странного, нелепого, дикого.
Ты думаешь, что мир принадлежит тебе – а никакого представления не имеешь об этом мире. Куда там – ты даже тот самый миллиард видел лишь в образе абстрактных цифр, не в состоянии удовлетворить простое человеческое любопытство: пощупать руками куб, сложенный из стодолларовых купюр…
Но кое-что у тебя есть. И это кое-что может впечатлить кого угодно.
Страх.
– Ну, как наши дела? – небрежно произнес Павел.
– Да, ничего, – отозвался Артемий. – Какие могут быть дела в бараке под замком?
– Постой, постой, – Павел сделал удивленный вид. – Ты хочешь сказать, что не укладываешься в сроки?
– Я не понимаю, – растерянно сказал Артемий. – Ты это о чем?
– О нашем деле, – сказал Павел. – Как продвигаются поиски?
Замечательно. Специалист в растерянности. Только так можно разговаривать с людьми, от которых нужны результаты. А с подобными, привыкшими к вольности, вообще надо пожестче…
– Какие поиски?! – кипятится Артемий. – Ты же сам меня здесь держишь!
– Мы говорим о Переходящем дорогу. Сам понимаешь – его бесполезно искать, бродя по городским улицам. Он найдет тебя, когда сочтет нужным. И ты должен знать, что для этого сделать.
– Да я знаю не больше твоего!
– Врешь! Тебе просто не хватает желания…
– Да иди ты…
– Злишься? Значит, на верном пути. Злость помогает искать – можешь мне верить: я очень много злился в этой жизни.
– Я так и понял.
– Я тут подумал: тебе надо помочь. Сделать тебя злее.
– Интересно… И каким же образом?
Артемий чуть побледнел. А интуиция у него развита: мигом почуял неладное.
– Рустам! – позвал Павел. – Давай, ее сюда…
Артемий дернулся было, но сдержался. Рефлекс правильного поведения в лагерной обстановке вырабатывается быстро. Хотя, если бы он бросился на Рустама, Павел смог бы понять парня.
Рустам крепко держал за руку девушку.
На вид – особа легкомысленная, но в полосатой лагерной робе выглядит довольно трагично.
Это к вопросу о том, как форма влияет на содержание. Оделся в такую одежду, и все, ты – жертва. И отношение к тебе – как к жертве. Трудно искать романтику на фоне лагерных бараков. Массовка – она на то и массовка, что бы приводить всех к одному знаменателю…
– Аня?! – крикнул Артемий. – Как ты сюда попала? С тобой все в порядке?
– Ты чего? – всхлипнула девушка. – В каком порядке? Ты что, не видишь, что меня заставили надеть?
– Скажи ему, – негромко произнес Рустам.
– Они хотят, чтобы ты кого-то нашел для них, – дрожащим голосом сказала Аня. – Я ничего не понимаю…
– Продолжай, – глухо сказал Артемий.
– Иначе мне будет плохо, – чуть не плача закончила Аня. Ее тут же подтолкнули обратно к двери.
– Вы что, совсем озверели?! – Артемий вскочил и бросился было на Рустама.
Рустам сделал короткое движение ладонью – даже не ударил, а просто подтолкнул Артемия – и тот кубарем полетел в угол. Когда он, ошеломленный, поднялся на ноги – дверь уже закрылась.
– Сядь! – приказал Павел.
– Сволочь! – сжав кулаки, выдохнул Артемий. Он продолжал стоять и, набычившись, смотрел на Павла.
– Не кипятись, – сказал Павел. – Ничего не будет твоей девчонке. Если ты поведешь себя правильно. От тебя требуется совсем немного: устроить так, чтобы наш с тобой общий знакомый перешел улицу в назначенный день и час. Ну, ты в курсе.
– Гад, – поникшим голосом сказал Артемий и опустился на стул.
– Если тебе для этого что-то потребуется – говори, не стесняйся. Можно даже организовать выезд за пределы лагеря.
Артемий ничего не ответил.
Было, о чем помолчать.
Новая гостья в Комнате правды.
Раньше казалось, что он давно забыл ее.
Но это не так. Первая любовь не забывается, как и первое предательство. Но какое ему дело до этой подурневшей женщины, в которой ничего не осталось от той прежней Ольги – по которой стоило сходить с ума, не спать ночами, бредить безумными фантазиями? Ничего не осталось. Чужая, не понимающая происходящего женщина, придавленная взрослыми проблемами и, похоже, не очень счастливая…
Только не надо неуместной лирики. И не стоит лгать самому себе, и без того обманутому лживой щедростью судьбы.
– Привет, Ольга.
– Вы… Вы кто?
– Ты тоже не узнаешь меня?
– Ой… Паша?! Как же… Я видела тебя – по телевизору. Но ты сам на себя не похож… Болеешь?
– Болею. Но это не важно. Послушай меня…
– Как это не важно? За здоровьем надо следить. Особенно в нашем возрасте…
– Ольга, скажи мне, ты помнишь…
– …ведь ты теперь состоятельный человек, не то, что раньше. Ты теперь все можешь себе позволить…
– Оля…
– …отдыхать почаще. На каких-нибудь островах. А лучше обследоваться в частной клинике, лучше всего в Германии…
– Да что ты несешь? Послушай себя – что ты городишь, Ольга?! Ты себя слушаешь, хоть иногда?!
– А?..
Павел ощутил "дежа вю" – словно они с Ольгой никогда и не расставались.
Все та же, доводящая до бешенства манера говорить с ним так, словно его нет. Будто она разговаривает с невидимым собеседником, стоящим у него за спиной.
Почему?! Почему так?
Отчего другие женщины, которые были хороши собой, но которым совсем не хотелось отдавать всего себя, без остатка, так старательно ловили его слова, настроение, смеялись его шуткам, просто слушали его?
А эта, эта…
Она упорно подчеркивает, что ЕГО НЕТ. И, находясь рядом с ней, Павел снова почувствовал ужас – словно он растворяется в собственном небытии, ненужности этому миру, словно все его усилия, все его доказательства напрасны…
– Уведите! Уведите ее! Быстро!!!
– Паша! Паша, что происходит? Куда меня ведут?!
– К чертовой матери!!! Пошла ты…
Некоторое время сидел неподвижно, медленно приходя в себя. Пискнул таймер: время колоть наркотическое зелье, которое снизит боль и несколько отсрочит конец.
– Рустам! – хрипло крикнул он, закатывая рукав рубашки.
Точно в положенное время – можно сверять часы – вошла прекрасная, как кинозвезда, медсестра (может, она и была кинозвездой – какой-то элитный персонал, до которого умирающему уже нет никакого дела). Следом появился Рустам.
– В барак ее…
Сестра вздрогнула, ампула в ее пальцах лопнула.
– Ольгу в барак, – глядя на побледневшую медсестру, уточнил Павел.
Почему так всегда бывает: ищешь настоящее, а находишь лишь дешевый суррогат.
Почему так легко найти целую кучу подонков, и так трудно – одного-единственного, самого важного человека?
– Рустам, что там с поисками… Сам знаешь, кого… – поинтересовался Павел.
– Пока глухо, – виновато ответил Рустам. – Буквально землю роем…
Павел помолчал. И сказал тихо:
– Приведи Настю…
Современные лекарства приближаются к совершенству. Укол создает удивительное ощущение выздоровления. Может показаться, что болезнь отступила навсегда.
Если бы это был первый укол.
Прекрасная медсестра ушла. Хотя можно быть уверенным: элитный персонал предоставляет весь спектр мыслимых услуг. И уж точно – сестра создала бы полнейшую иллюзию понимания, любви и нежности.
Как этот укол – иллюзию жизни.
Только иллюзии давно себя исчерпали. Хотелось настоящего. Настоящего понимания. Настоящей любви. Того, чего никогда не было, что стало казаться совершенно недостижимым.
Единственно настоящее, что он мог создавать, был страх.
Да будет так.
Настю усадили на тот же стул. Павел вдруг почувствовал, что эту девушку он готов усадить хоть на трон. Только вот смотрела она зверем. Ничего, кроме ненависти.
– Привет, – сказал Павел, поглаживая место укола на сгибе руки. – Как там, не обижают тебя?
Вопрос не имел особого смысла. Настино отделение изолятора оборудовали, как президентский номер. Огромная кровать, аудио, видео, книги, прогулки по лесу (под охраной, разумеется).