Всё это было похоже на то, как мне вырывали зуб полгода назад, правда, Артур плохо смотрелся в роли доктора. Он ухмыльнулся и взял в руки десять штук тонких, гладко обструганных, реек, связанных сыромятными ремнями. Он обернул их вокруг моей ноги и туго затянул ремни так, что я не мог согнуть ногу в колене. Он забинтовал "корсет" бинтами и тряпками и вымазал повязку в крови. Несколько мазков сажи на лице и груди, несколько капель крови на ногу и Артур отошел назад - полюбоваться своим творением. Он сунул мне в руки палку и похлопал по плечу.
- Всё, малыш, теперь у тебя есть работа.
Мига опять поскрёб в затылке:
- Хромой поводырь...
Его лицо выразило смесь сомнения с недоверием.
- Ну, ладно, малый, пошли.
Мы пошли к выходу и Артур сказал вслед:
- Мига! Как следует покажи малышу город, чтобы он знал, что к чему.
- Ладно, - проворчал Мига в ответ.
И мы вышли из дверей в яркий солнечный свет...
Мига и Ихор шли впереди, о чём-то оживлённо переговариваясь и жестикулируя, а я вёл Саймона. Я волочил ногу и был натянут, как струна. Сай тихо заговорил со мной и от неожиданности я подпрыгнул.
- Тихо, тихо, - проворчал Саймон, - спешка нужна только когда блох ловишь, да и то не всегда.
- Просто... я...
- Знаю, малыш. Всё всегда бывает в первый раз, как сказал один мой приятель, подцепив триппер в пятнадцать лет.
- Я... не... - мямлил я.
- Да, ты не понимаешь, что тебе делать, малыш. Протянуть руку трудно, особенно в первый раз. У всех своя канава, как говорила одна моя знакомая жаба. Я вынужден это делать, потому что ослеп в медицинском центре Карпенум, да будет проклято всё отродье врачей, чтоб их семя засохло вовеки! - яростно сплюнул Сай себе под ноги.
Его лицо исказилось, как от боли, и я с сожалением посмотрел в его невидящие и ненавидящие глаза. Наверное, он почувствовал, что я смотрю на него, и на его лицо, как паутина, наползла тень: морщины разгладились, напряженные мышцы расслабились, глаза потухли и злоба, горевшая в них, угасла. Мы медленно шли и Сай тихо говорил под аккомпанемент шумной перепалки "слепцов".
- Они забрали меня на улице, давно ещё. Меня и ещё много таких, как я. Я мало что помню, но у меня вся башка в шрамах. Они втыкали в нас провода. Я и еще пятеро практически всё время были в "шире", ну, кололи нас всё время какой-то дрянью и мы ни черта не чувствовали, как тряпичные куклы. Даже боли нормально не чувствовали, так, как спицами в вату. Не помню точно, сколько времени вся эта бодяга тянулась, но один раз меня так утыкали проводами, что я оклемался и начал орать. Ну, и кто-то из них, наверное, перестарался. Стало больно, как пилой череп пилят, и свет погас. Медленно...
Сай проводит ладонью по губам, словно стряхивая что-то липкое, противное. Его глаза стеклянно смотрят перед собой, как два перламутровых серых шарика. Его ноги уверенно нащупывают дорогу, а рука с тонкими сухими пальцами бережно держит меня за плечо.
- Тут я вырубился, а оклемался погодя чуть. Слышу - стоят надо мной двое и спорят, кончать меня или не надо. Один говорит: "Да ладно, пять кубов сориума и всё. Быстренько в холодильник". Второй ему отвечает: "Ну да, буду я на эту мразь костлявую ширево переводить. Звони дуболомам, пускай выбрасывают его за территорию. Он всё равно слепой, как крот, да и сдохнет там быстрей, чем тут. Нам в морге только спасибо скажут, чтоб не валандаться с этим скелетом".
Он снова замолкает, а я покрываюсь холодным потом, представляя, как же это - два голоса в темноте решают - жить ему или сдохнуть.
- Вытащили меня охранники, да и бросили на пустыре за центром. Сдохнуть бы мне, как собаке прибитой, да Артур взял меня к себе. Повезло, - Сай иронически кривит рот в усмешке.
- Да, повезло. Слепым сделали, а всё-таки живой, - не совсем связно бормочу я.
- Во-во, малый. Во всём своё везение есть, как сказала одна старуха на костре, когда сырые дрова гореть отказались, да вдобавок дождь пошел.
- Почему? - шепчу я, мысленно ругая себя за дурость и переживая потому, что он может меня не понять.
Он понимает:
- Почему я это тебе рассказываю, малыш? Слух у меня музыкальный, - смеется Саймон. - Всё я вчера слышал вечером про тебя, про родичей твоих. Мы с тобой одинаковые, как близнецы от разных матерей, - смеется он.
- Ты не ответил, - неожиданно для самого себя упрямо говорю я.
- Настырный ты малый, - добродушно ворчит Сай. - Ты - жертва этого мира, ты ни в чём не виноват, но на тебя валятся горести и беды. Но тебе повезло - ты живой, ты у хороших людей, и если Артур захочет, то ты не пропадёшь, малыш. А ты не пропадёшь, - ухмыляется он.
- Жертва? - спрашиваю я.
- Это Чарли может говорить умно, а я не могу. Он-то слово это и сказал как-то - "жертва", а я запомнил. Потому как мысли эти у меня в башке бродили, как овцы потерянные, а я не мог словами их выразить. А тут нужное слово - и мысли в порядке.
- Значит, мы - жертвы? - спрашиваю я, пробуя на слух новое слово.
- Все мы жертвы, малыш, - тихо говорит Сай, - но мы-то в этом совсем не виноваты. Вот так-то, - он тяжело вздыхает и его рука на моем плече слегка подрагивает.
А может, это просто кровь так бьётся у меня в жилах.
Мои мысли разбегаются под натиском событий и людей, входящих в мою жизнь. Я кажусь себе маленьким червяком, медленно ползущим по улицам просыпающегося Города. Солнце, отражаясь от запыленных стекол, тусклыми бликами бьёт нас по лицам.
- Всё, пора работать, калеки, - похохатывает Мига и Ихор щерится выбитым передним зубом.
Мы выстраиваемся в цепочку, я - впереди, остальная команда сзади. Я тяну фальшиво хромую ногу и медленно вывожу "слепцов" на улицы Среднего Города. Фритаун встречает нас шумом и грохотом проезжающих мимо экипажей и телег, голосами прохожих, хаосом и суетой. Жизнь кипит. Здравствуй, новый день!
...Саймон осторожно держит меня за плечо.
- Главное - не бойся, малыш. Всё это проще, чем ты думаешь.
Я - растерян, испуганно шарю глазами по сторонам. Толпа становится всё гуще - мы выходим в Средний Город.
- Что мне делать, Сай? - шепчу я пересохшими губами.
В ответ - лёгкое пожатие пальцев.
- Прежде чем начать просить, малыш, вспомни самое грустное, что случилось с тобой. Тут надо уметь, малыш, но всё это просто.
Я иду, отупело шаркая онемевшей ногой. Сзади шипит Мига:
- Давай начинай выть, задрыга! Всех нас попалишь!
- Что "выть"? - сиплю я.
- Да что хочешь, калека, только быстро, - его сжатые губы выплёвывают слова, как иголки.
- Спокойно, малыш, спокойно, - шепчет Саймон, - дыши глубже, тихо!
Делаю вдох - и шум толпы стихает. Выдох, вдох - тишина мягким войлоком вползает в мои уши. Вдох, выдох - и перед глазами появляется неясный образ матери. Я вспоминаю, как нежны и прохладны были её руки, касавшиеся моего разгоряченного лба, когда я болел. Жалость к себе переполняет меня, горячей волной поднимаясь к глазам. Я делаю глубокий вдох - и снова звуки улицы, переполненной людьми, бьют меня наотмашь, яркий свет бьет огненными иглами, вонзается в мои глаза.
Слезы текут по щекам, солёные тёплые слезы, я растираю их грязными ладонями, вряд ли осознавая, какие живописные разводы появляются на моем перекошенном лице. Я иду и мне кажется, что это не мой занудно тянущийся голос негромко гнусавит: "Подайте кто-нибудь ради Христа Спасителя. Подайте моим братьям на хлеб насущный". Кто-то из "братьев" всучивает мне в руку оловянную кружку и моё невнятное "Господь вас благослови" провожает каждый медный грош, падающий в неё. Я иду и не вижу людей, я смотрю в землю. Все они кажутся мне мешаниной из ног, обутых то в дешевые башмаки и сандалии на веревочной подошве, то в дорогие ботинки из кожи и узкие "лодочки" дамских туфель. Мне кажется, что я капитан корабля, потерпевшего крушение, мой корабль медленно дрейфует в океане людских тел без видимой цели, без всякой надежды на спасение.
"Подайте ради бога на хлеб насущный. Благослови вас господь. Да не оставит он вас в недоброе время, да пребудет его рука с вами вовеки". Дзинь - в кружке. "Благослови вас бог". Секундная пауза. "Подайте моим несчастным братьям. Мы умираем от голода". Дзинь. "Да пребудет с вами бог, милосердная леди. Подайте Христа ради".
Мы выходим на площадь Согласия, свернув на неё с улицы Безар, Я все ещё не поднимаю глаз, но вижу, что движение становится всё гуще, всё больше дорогой обуви движется по плотно пригнанным камням мостовой, всё больше подолов длинных шелковых юбок скользит по мостовой.
Я продолжаю бубнить, время от времени позвякивая кружкой. Пальцы Саймона сжимают моё плечо:
- Заворачивай вправо, малыш. Всё в порядке.
Бросаю вправо взгляд исподлобья.
Собор святого Петра, один из четырех больших храмов, построенных в Городе Королями. Не надо обольщаться, церковь - это тоже форма власти, только прикрывается она не солдатской винтовкой, а распятием. Для людей униженных вера в бога была отдушиной, но надеяться на помощь "слуг Божьих" было бы глупо - каждый священнослужитель заботился в первую очередь о самом себе, потому что любой священник, уличенный в помощи неимущим, сразу же лишался сана и получал от пяти до десяти лет каторги. Так очень просто власть разобралась с теми, чья работа заключалась в помощи всем нуждающимся.
Вообще, все методы борьбы против инакомыслящих были чрезвычайно простыми - арест, тюрьма, каторга, казнь. Методы, многократно проверенные временем...
Мой корабль медленно заходит к серой прохладной стене собора с подветренной стороны, раздвигая одиночных конкурентов, и становится на якорь справа от входа, рядом с широкой мраморной лестницей. Саймон стаскивает со спины массивный короб с товаром и я помогаю ему, сунув кружку в руку Миге. Мы с Саймоном развязываем веревки, раскрываем ящик, приглашая полюбоваться нехитрым скарбом на продажу. Я слышу, как за спиной звенит мелочь и Ихор шепчет Миге:
- Малой ещё ничего.
Тот молчит, судя по звукам, сортируя монеты. Закончив, он тихо бурчит себе под нос:
- Посмотрим.
Саймон улыбается мне:
- Ты молодец, малыш. Всё нормально.
Я молчу, на душе - гадко, как будто песок хрустит на зубах.
- Ты что, малыш? - Саймон сразу чувствует перемену во мне.
- Ничего.
- Ой, токо не надо мне заливать суп?! - Саймон сразу ощетинивается, как потревоженный ёж. - Что, противно тебе, да?! - его язвительная усмешка жжет меня, как уксус, - противно, да?!
Я упрямо молчу - мне нечего сказать ему в ответ.
- На улице нельзя быть чистым, малыш. Тут или как все или...
Он не договаривает, но у меня уже хватает рек мозгов понять, что значит второе "или"...
- Я же обманываю их всех, Сай. Неужели ты не понимаешь? - срывающимся шепотом хриплю я.
У меня нет сил смотреть в его слепые глаза, я просто не могу.
- Ты обманываешь их, - я слышу в голосе Саймона горькую усмешку, - ты их обманываешь... Черта с два, малыш! - коротко рубит он ладонью воздух, - черта с два! Если не обманешь ты, обманет кто-нибудь другой или обманут тебя. Тебя уже обманули и не я, и не они. Этот Город надул тебя по крупному, малыш, и теперь у тебя два пути - делать всё, что надо, для того, чтобы не помереть с голоду, либо подохнуть. Третьего нет ни для кого и для тебя тоже.
Он наклоняется ко мне и яростно шепчет мне в ухо, каждое его слово обдает меня жаром.
- Да, это поганая работа, да, меня тоже тошнит от неё иногда, а иногда и наплевать на всё хочется. Но я сижу здесь и мне бросают в кружку, а если я не буду этого делать, то и жить мне будет не на что. Пойми одно простое правило: хочешь жрать - работай! Вот теперь это твоя работа, понял?!
- Да, Сай, - а у самого чуть слезы не катятся из глаз.
- Ну и всё, замнём это всё для ясности, как ничего не было, идет? - спрашивает он меня и теперь в его тоне столько тепла, сколько в мягком полуденном солнце.
- Идет, - шепчу я в ответ.
- Вы чё это, задрыги, шепчетесь? - подходит Мига.
- Небось наш золотой запас хотят потырить, - щерится своей глупой шутке Ихор.
- Ну всё, за дело. Ты, малый, стой рядом с Саем, покупателей зазывать будешь, ну, и понятно, на господа бога больше налегай, - дает мне указания Мига, - ну, а мы тут неподалёк у входа сядем. Если что случится, прибежишь. И вот что, малый, - Мига хватает меня за воротник, - не вздумай чего из выручки заначить - полетишь ко всем чертям.
Я бросаю на Мигу быстрый взгляд исподлобья, полный презрения, или, во всяком случае, полный чего-то неприятного, потому что в глазах Миги мелькает неуверенность. Движением локтя я сбрасываю лапу Миги:
- Не сомневайся, у своих не ворую.
Мига осматривает меня с головы до ног, как будто увидел впервые, молча кивает. Я стою и смотрю, как он с Ихором, постукивая палками по ступенькам лестницы, поднимаются наверх, к колоннам перед входом в собор.
Я встаю рядом с Саймоном. Забинтованная нога болит, ну просто сил нет. Я опираюсь на хромоногий костыль, но от этого мало толку. Саймон медленно садится на землю рядом с коробом и из его потемневших потрескавшихся губ легко вылетают невесомые слова:
- Купите товар на загляденье,
Купите, было бы хотенье.
Купите бусы, из серебра косицу.
Потратьте грош - Господь воздаст сторицей.
Купите жемчуг, купите хризолит.
За это вас господь вознаградит!
Он ещё долго нараспев бросал в толпу слова, как рыбак раскидывал свои сети, и его лицо было похоже на лица святых, чьи образки мы продавали, только его лицо было гораздо добрей и казалось освещенным солнцем. Я стоял рядом с ним и твердил своё: "Благодарствую покорно. Господь вас благослови..."
Было уже где-то за полдень, когда законник, стоявший на углу и от безделья ковырявший в зубах пожелтевшим ногтем, направился к нам.
- Закон, - тихо шепнул я Саймону.
- Спокойно, - отозвался он.
Законник остановился перед нами, широко расставив ноги в форменных брюках, воротник его мундира был расстёгнут: было жарко. Его глаза, заплывшие жиром, уставились на нас.
- Ваше здоровье, добрый господин, - широко улыбаясь, пролебезил я.
С таким же успехом я мог бы разговаривать с камнем. Он недовольно оглядел весь наш скарб.
- Документы, - его толстые губы разошлись и сошлись, как два толстых земляных червяка.
Саймон молча вытащил несколько бумаг, сунул мне в руку, а я передал их законнику. Он с недовольным видом рассмотрел их и бросил мне под ноги.
- Как торговля? - его слова камнями падали на землю.
- Плохо, достопочтенный офицер, плохо, - прошелестел Саймон, глядя в пространство.
Я в это время корячился, пытаясь подобрать с земли бумаги, и моя проклятая нога давала мне очень мало возможностей сделать это. Он наблюдал за мной с тупым злорадством, я не видел этого, да это и не нужно было, я это знал и так. Его коричневый кожаный башмак лениво притопывал напротив меня.
- Плохо, говоришь? - лениво протянул он. - А ну?
Саймон молча протянул ему потертый кошель, сплетенный из тонкой бечевы. Я наконец ухватил бумаги и с трудом выпрямился, хватаясь за костыль. Он вытряхнул на свою огромную, противно-белую, как брюхо лягушки, ладонь монеты, по хозяйски выбрал все крупного достоинства, а мелочь небрежно швырнул Саю на колени. Деньги из его руки перекочевали в необъятный карман брюк. Он наклонился и вытащил из кучки полудрагоценных безделушек нитку мелкого жемчуга.
- Ваша супруга будет очень довольна, добрый господин, - снова залебезил я перед ним.
Он посмотрел на меня так, что мой язык пожалел, что не остался в покое.
- Кто тебе сказал, что это для жены, щенок? - выдал законник самую длинную фразу и ухмыльнулся - как змея изогнула свой хвост.
Его взгляд упал на документы, которые я держал в руке, и я, без слов, снова протянул их ему, он бросил бумаги на землю, отхаркнулся и плюнул на них. Потом он посмотрел мне в глаза и я опустил взгляд в землю, потому что боялся той ненависти, звериной злобы, которая, должно быть, горела в моих глазах. Я с трудом присел, выбросил забинтованную ногу вбок, подобрал документы и вытер плевок о штанину. Схватился за костыль и со змеиным шипением, вырвавшимся из моих крепко сжатых зубов, поднялся. Подобрал кошель с земли и начал помогать Саймону собирать монеты, разлетевшиеся вокруг. Я готов был заплакать от злости.
- Как же деньги, Саймон?
Выручка была действительно неплохой - мы продали несколько коралловых ожерелий с крестиками из жемчуга, несколько брошек с полудрагоценными камнями, несколько образков Пречистой Девы, два деревянных резных распятия из дуба ручной работы и ещё кое-что по мелочи.
Саймон улыбнулся впервые с тех пор, как я предупредил его.
- Он ушел?
Для верности я огляделся по сторонам.
- Да, ушел.
- Нагнись-ка ко мне.
Он поднял рубаху и на тонком пояске я увидел кожаный мешочек.
- Основное - здесь, малыш, - он похлопал себя по животу и монеты чуть слышно звякнули.
- Тот большой кошель - для таких дуболомов, как закон, понял? Там всегда лежит что-то из денег, для отвода глаз, понимаешь?
Медленно подошли Мига и Ихор, ни дать, ни взять - два благообразных слепца, поддерживающих друг друга.
- Что пёс хотел? - тихо спросил Мига.
- Всё в порядке, - ответил Саймон, - хабар вручен, наша касса на месте.
Мы пообедали хлебом с вяленым мясом из запаса, щедро выделенного нам Мартой, закусили виноградом. Посидели немного в тени, пережидая послеполуденную жару, и снова разошлись по местам.
Ближе к вечеру собрались и я снова повёл свой корабль, на этот раз в центр Фритауна, чтобы взять на абордаж богатую публику, выходящую в город в поисках развлечений. Теперь моё "Подайте" уже не было таким тягостным для меня. Я проходил мимо дверей шикарных ресторанов, освещенных яркими огнями, бары были увешаны стеклянными светящимися шарами. Все люди были одеты очень богато и, для моего неприхотливого вкуса, очень красиво. Богатство и роскошь выпирали здесь отовсюду, из богатых экипажей, останавливающихся рядом с увеселительными заведениями, из каждого ослепительно освещенного дома. Мы, наша оборванная одежда, грязные лица, повязки на глазах были здесь, среди всей этой роскоши, как соринка в глазу. Маленькая - а больно, маленькая - а так режет глаз!
Поэтому-то и сыпались в мою кружку монеты, поэтому никто из них не и смотрел мне в глаза, а я шел, глядя прямо перед собой, и гудел невпопад: "Подайте... Вознагради вас..." Они бросали нам свою мелочь потому, что мы были камешком в их ботинке, маленьким надоедливым камешком. Но вот брошена монета - и камешка нет, ещё одна - и неприятное ощущение проходит так, как будто бы его не было.
Я шёл, устало волоча свою ногу, переставляла костыль.
"Благодари вас бог". Дзинь. "Благодари вас бог". Дзинь. "Благодари..." Дзинь. Дзинь.
Они бросали нам свои деньги, зная одно: когда деньги брошены - мы уходим. Мы даем им шанс сделать вид, что они милосердны - ради Бога! Вот пара - молодые, богатые, красивые. Я поднимаю глаза.