Тем временем пятно поднялось над землёй и стало резко сокращаться, распуская круги по воздуху, словно брошенный в воду камень. И как только исчезло, с неба посыпался снег, и вдруг ударил гром, по-летнему раскатистый, долгий. "Искривилось не пространство, а мозги! - подумал Андрей. - Игра светотеней была предтечей обыкновенной грозы, только и всего. Надо бы спросить у синоптиков, как называется такое климатическое явление".
Снежный заряд длился несколько минут, а потом резко опал, и на горизонте из белой пелены возник всадник с ведомым конём. Он шёл рысью и направлялся точно к Терехову. Судя по камуфляжу - солдат, но сидит в седле, как пастух - ноги вперёд и врастопырку, а пограничников на конной подготовке учат кавалерийской посадке, на укороченных стременах. Когда оставалось шагов сорок, Андрей признал Мундусова - другого алтайца на погранзаставе не было. И сразу впился глазами в коней: ведомой была кобылица, но залепленная снегом - не поймёшь, какой масти, вроде, серая! Уж не словил ли её алтаец? Конюх в это время спешился и стал приближаться как-то виновато-покорно: то ли кивал, то ли голова у него дёргалась вперёд, как у Севы. В трёх шагах остановился и поклонился в пояс, сложив руки перед собой.
- Якши ба! Здравствуй, Терех-ада!
- Здорово, Мундусов! - Терехов пошёл к ведомой лошади. - Уж не мою ли привёл?
- Твоя привёл! - обрадовался и заволновался конюх. - Твой ат!
Андрей смёл снег с морды кобылицы и отступил.
- Так это не моя, Мундусов! Серая, но не моя. Моя же в яблоках!
- Твой, твой! - быстро заговорил тот, путая языки. - Айбыла... Просить тебя хотел, Терех-алып! Садись, поедем! Надо ехать! Кам айбыла...
- Куда ехать-то?
- Айылда, в гости ходить! Кам просил, шаман! Меня послал дух! Я кул, слуга, слушал и ехал. Один не приезжай - сказал.
- Какой дух? Ты что, Мундусов? У меня работа стоит!
Похоже, от волнения он вообще забыл русский и выдал длинную фразу по-алтайски, но спохватился и перевёл:
- Дух твой конь даст! Твой конь угнали, жеребец и кобыла?
Терехов насторожился.
- Угнали... Так что, дух твой лошадей нашёл?
- Нашёл, нашёл! Меня послал, сказал: вези Терех, конь отдам. Совсем отдам, больше не возьму.
- Сначала угнал, теперь возвращает? Забавные занятия у ваших духов!
Мундусов согласно закивал, однако заговорил отрицательно:
- Этот шаман не наш, не алтай. Ваш шаман, дух казыр, злой. Уй-кижи!
- Что значит - уй-кижи?
- Женщина! - чему-то обрадовался конюх. - Кыс, кыс, девушка.
- Шаманка, что ли?
- Дух кам! - опасливым полушёпотом заговорил тот, подавая повод. - Мёртвый дух, шаман дна земли! Кара мегиртке, чёрный сова. Садись ехать. Велел везти!
- Чёрная сова?
- Чёрный сова - мёртвый дух!
- Принцесса Укока?
- Дух земли! - Мундусов постучал подошвой. - Тот мир!
- Велела привезти меня?
- Велел! Он велел! Терех-баалу, дорогой, аргада, спасать надо Мундусов. Тебе коня спасать, мне дух спасать. Я кул шаман, слуга. Приказ не делать - ум отберёт, дух отберёт. Камень сделает, камень-баба, истукан! Кара мегиртке летает, садиться будет, пища клевать, голова срать.
- Никуда я не поеду! - возмутился Терехов. - Она вас тут запугала, а вы верите... Ничего она с тобой не сделает!
- Ваш шаман Мешков тоже думал - не сделает, - отпарировал конюх. - А дух земли сделал! Верёвка на ноги вязал, по камень волок. Мешков помер.
- Как - помер?
- Совсем помер! Неживой был, ворон клевать хотел. Наряд его нашёл, жена лечил, камлал - ожил. Мегиртке - дух страшный.
- Да не трусь, Мундусов, - не совсем уверенно произнёс Терехов. - Ты же боец Красной армии! А веришь в духов. Езжай и передай этой шаманке: сама угнала лошадей, пусть сама и возвращает.
В это время над головами громыхнуло, кони от неожиданности шарахнулись в стороны, чуть не вырвав поводья, а конюх испуганно присел.
- Уй-кижи злой! Шаман сердится! Чёрный мегиртке летит!
- Это гроза, Мундусов! - Андрей и сам непроизвольно вздрогнул. - Видишь - туча? Грозы не слыхал? Ты в школе учился?
Конюх остался сидеть на корточках.
- Дух аркан кидал, кыс поймал, конём таскал. Мешкова до смерти таскал, кыс пожалел, живой оставил.
Терехов от его слов опять вздрогнул, вспомнив Палёну.
- Чего-чего? Какой кыс?
- Большой кыс, красивый девушка. Капитана ох любит... Наряд привёз, санчасть лежит кыс, плачет...
- Это же ей приснилось!
- Приснилось... А спина болит, вся кость болит, - Мундусов загоревал. - Капитан санчасть сидит, смотрит... Дух меня аркан возьмёт, таскать будет...
- Твой капитан сам сюда этого духа привёз! - отпарировал Терехов. - Вот пусть сам и расхлёбывается с ней.
Конюх встал, словно побитый, однако сказал уверенно:
- Он не виноват. Он глаза смотрел.
- Кто не виноват? Капитан?
- Кыс не виноват, глаза смотрел. Дух дна земли себе брал. Шаман стал злой.
Андрей толком ничего не понял.
- Уж не разжалобить ли ты меня хочешь, Мундусов? Вы тут нагнали мистики, напридумывали хрен знает что вместе со своим капитаном! Если собрался везти меня к конокрадке, значит, знаешь, где живёт?
- Знаю. Куй живёт пещера, дно земли.
- И капитан знает?
Конюх поднял и опустил виноватые глаза.
- Знает...
- Так вот пусть сам и едет на этот куй!
- Капитан ехать нельзя. Дух не пускает.
- Ну а я-то здесь с какого бока? Слушай, Мундусов, вали-ка ты отсюда! Некогда с тобой возиться. Если бы ты мне коней привёл...
Мундусов подковылял на кривых ногах к своему коню, привязал повод второй лошади к луке седла.
- Поеду ары-бери, скажу шаман: Терех-ада казыр, сам злой.
- Обязательно скажи! И пусть лошадей пригонит!
Конюх тяжело, не по-кавалерийски залез в седло, кое-как поймал ногами стремена.
- Он глаза смотрел, и дух поймал, - проговорил скорбно. - И стал, как мегиртке. Чёрный сова.
- А это что такое? - спросил Терехов. - Маргаритка? Цветок?
Мундусов растопырил руки.
- Птица такой ночной. Сова! Видел, летает! Коготь - о!
Показал скрюченные пальцы, хлестанул плетью лошадь и помчался галопом куда-то на северо-восток. Андрей проводил его взглядом, перетирая в уме последние его слова и переводя их во вразумительное звучание. Выходило, что дух ископаемой шаманки вселился в Ланду, когда она посмотрела в глаза мумии. И это почему-то щекотало нервы, мороз бежал по спине. Правда, Терехов на снимках мумии никаких глаз не видел, были пустые, выгнившие глазницы в почти голом черепе, и впрямь отдалённо напоминающие круглые совиные глаза. Эти мысли стали тоже навязчивыми, как и все другие, приходящие во время однообразной и туповатой работы.
Грозовая снежная туча вроде бы уходила на юг, однако к вечеру сделала полукруг, иногда в прорехах показывая голубое небо, и вернулась, сыпанув опять колючей, мелкой крупой. Можно было уже не ждать окончания снегопада, всё равно начинало смеркаться, и Терехов собрал инструмент. К кунгу он возвращался наугад; заметелило, как зимой, с вихрями и сплошной позёмкой. Врагу не пожелаешь оказаться в такую сумрачную погоду одному на пустынном плато!
За полчаса, пока Андрей шёл, навалило по щиколотку, и снег стал сухой, морозный, скрипучий. В небе ещё дважды громыхнуло, встречный ветер сменился на попутный, и когда в этой круговерти он различил российский флаг на крыше, вдруг тучу оторвало от горизонта и в проран дохнуло заходящее жаркое солнце. Именно дохнуло, ибо его тепло не только улавливалось лицом, но и топило снежинки. Андрей даже остановился и замер: если существуют на земле входы в параллельную реальность или порталы, как их называют "рерихнутые", то выглядеть они должны вот так конкретно, эффектно и маняще. Так и хочется побежать к горизонту, перекинуть ногу через барьер горной гряды и ступить в другой мир, где светло, жарко и не надо растапливать печь.
Сияние солнца длилось всего минуты полторы, затем небесная трещина захлопнула пасть, плотно стиснув зубастые челюсти гор и низких туч. Вмиг стало сумрачно, знобко, захотелось скорее в тепло, и Терехов сходу обогнул кунг, дабы убрать инструменты и сразу взять дров из специального ящика между колёс. Откинув его крышку, он сразу же обнаружил пропажу: топливо было на исходе, много спалили в костре на вчерашних романтических посиделках. Должно было остаться девять коротких поленьев, как раз на две топки, если экономно, однако в ящике лежало всего два и обломки барной стойки.
И только сейчас он вскинул голову: из трубы шёл едва видимый искристый дымок, сносимый ветром. Терехов захлопнул крышку, перескочил через прицепное устройство, занесённое снегом, и тут увидел пару белых коней, привязанных к поручням у входа. Они спокойно жевали овёс, у обоих на мордах висели брезентовые торбы. Белые лошади были только на заставе, да и сёдла кавалерийские, со стальными луками - неужто опять пожаловал конюх с погранзаставы, исполняющий тайные поручения шаманки?
В этот момент ближний конь встряхнулся, сбросил с себя ломти снежного панциря и стал почти чёрным! То есть тёмно-гнедым - выдавал коричневый влажный отлив на крупе...
Андрей оцепенел, как при виде небесного прорана с солнцем, и косой ветреный снегопад снова выбелил жеребца с головы до ног.
Принцесса плато Укок, хозяйка дна земли и богиня смерти, как её воспринимали алтайцы, таинственный дух шаманки, или, наконец, сбежавшая подруга Репьёва - Ланда находилась в кунге и топила печь.
Глава 16
День за полярным кругом длился всего часа три, и большую его часть Терехов просидел в комнате для допросов. Когда же привели в камеру, то в окошке под потолком начало синеть, и пока он пребывал в некотором отупении после того, что услышал от опера, небесный свет погас, и над дверью загорелась мутная лампочка за железной сеткой. В первый момент после возвращения ситуация казалась безвыходной: Алефтина из своих искупительных побуждений признала вину и заявила, что находится в розыске. А что она ещё могла сделать?
И виноват был он, Терехов: не предупредил, не научил, не заставил её исполнять строгие инструкции, например, молчать, что бы ни предъявляли и чем бы ни шантажировали, стать не только слепой - глухонемой. А не сделал этого из-за примитивной самонадеянности, даже гордыни, полагая, что сумеет провезти и доставить её на Таймыр без таких вот приключений с тюремными решётками.
На последней войсковой стажировке Терехов застрелил нарушителя, и это каким-то образом повлияло на то, что его списали в запас, лишив офицерской судьбы. Он не любил вспоминать этот случай и старался вообще вытравить его из памяти: девять часов гнал по каменистой горячей таджикской пустыне афганского моджахеда с грузом героина, несколько раз вступал с ним в перестрелку и, когда у того кончились патроны, попытался из той же самонадеянности взять живым - очень уж хотелось отличиться. Уже поздно вечером загнал в полузаброшенный кишлак, в глинобитный неказистый дом и благородно предложил сдаться. Моджахед согласился, пообещал выйти с поднятыми руками, но никак не выходил, а что-то бухтел на фарси - то ли жаловался, что ранен, то ли вообще просил помощи. Курсантов на практиках вооружали, как солдат, автоматами, и вот Терехов, выставив вперёд длинный Калашников с прикладом, пошёл по каким-то дворовым лабиринтам. И благодаря своему музыкальному слуху остался жив. Услышал тончайший звон лезвия топора, который поднимают с глиняного пола, и, самое главное, угадав природу звука, выстрелил на секунду раньше. Причём наугад, в темноту, из которой выпал убитый наповал моджахед с топором в руке.
Потом начальство допытывалось:
- Ты видел у него в руке топор?
- Нет, - честно признавался Терехов. - Темно было.
- А как же узнал, что идёт с топором?
- Услышал...
- Как можно услышать топор? - негодовали командиры, которым кровь из носа этот моджахед нужен был живым.
Сейчас он потерял не только голос, но и слух, и не уловил звона топора, который явственно слышался ещё по дороге, когда выбирались с плато Укок.
И это был крах всех планов. Чёрную сову Алеф вернут на место преступления, то есть на Алтай, откуда она с такими трудами вырвалась, осудят и посадят в клетку. Да, помочь ей можно, например, нанять хорошего адвоката, но совсем уберечь от тюрьмы - уже нет, а значит, нет никакой надежды на её скорое выздоровление.
А была! Фантастическая, призрачная, почти нереальная, но она, эта надежда, существовала. И самое главное - Алефтина верила в неё неистово, как всякий, уже отчаявшийся и обречённый человек.
Вряд ли со своим странным, неизлечимым иначе заболеванием она вынесет лагерную жизнь.
От этих тоскливых мыслей приговорённого к казни Терехов ощутил естественную реакцию организма - сонливое, цепенящее состояние. Срабатывал некий предохранитель перегрузки, отрубало сознание и чувства. Он лёг на матрац, подвернув его край вместо подушки, и не задремал - на минуту забылся. И скоро встрепенулся: краткий, мимолётный сон, будто свежий ветер, смёл хмарь сознания и чувств, развеял давящий тяжёлый туман. Андрея будто озарило: организовать побег! И это единственный способ спасти чёрную сову. Пойти на сделку, которую предложил опер, признаться: дескать, жена, будучи ещё невестой, что-то такое говорила. А оказавшись на свободе, приготовить всё для перехода на плато Путорана: купить горный снегоход, топливо, нарты, чум в комплекте и ждать момента, когда Алефтину повезут в аэропорт. Отбить её по дороге на Алыкель несложно, машины из-за снежных заносов идут медленно, устроить пробку - запросто. А полярная ночь поможет! Вряд ли будет большая охрана, чтобы перевезти женщину, скорее всего, водитель и один сопровождающий. Милиционеры в Норильске особой расторопностью не страдают, в самолёте брали хоть и жёстко, но не очень-то профессионально, мешали друг другу, пыхтели от волнения и усердия. Настоящие бойцы не пыхтят, и вообще не услышишь, как дышат, словно музыканты духового оркестра.
Выхватить из рук конвоира, кинуть поперёк седла снегохода и умчать в лихую и снежную круговерть. Попробуй, догони в метельной ночной тундре, когда под руками нет другого снегохода! Даже если предположить невероятное, что погоне станет известно, куда направляются беглецы, сыскать их на Путоране полярной ночью, в этой безлюдной горной стране размером с Францию - нереально. Полк МВД не поможет.
Решение было и нравилось Терехову, но он чуял его незрелость, ибо слишком уж складно всё получалось, в расчёт не входили поправки на отклонение луча по метеоусловиям - он мыслил, как геодезист, поэтому несколько часов ещё прорабатывал деталировку плана, разбивая его пошагово, на этапы. Затем подвергал критическому анализу, прокручивал в центрифуге каждый, чтобы отсеять лишнее, и ещё раз беспощадно шерстил сухой остаток. Скомплектовал в уме даже все вещи, которые следует купить, вплоть до мощных кусачек, которыми придётся сразу же перекусывать наручники, если повезут закованной. Ей нужны будут свободные руки, чтоб удерживаться на снегоходе. Первые километры побега гнать придётся по целине, вслепую, по намётам. Машину будет кидать, как на трамплинах.
Пока он строил планы, принесли ужин - рыбный суп из ряпушки. Обед тоже приносили, но эмоционально униженный и растерзанный, он даже не запомнил, что съел. А тут с удовольствием выхлебал алюминиевую миску и голода не утолил, но пища добавила решимости.
- Позови опера, - потребовал Терехов у надзирателя, выдавая пустую посуду.
- Какого опера? - опешил тот.
- Который меня допрашивал!
- Это не опер, - был ответ, - это прокурор.
- Прокурор?!
- Ну да, дежурный прокурор города.
- Зови его. Хочу сделать заявление.
- Так он отдежурил и уже дома. Утром будет другой - сообщу.
Терехов думал, сидя на полу у двери, и прислушивался к шагам в гулком коридоре. Он знал, что Алефтина передвигается бесшумно, как и полагается чёрной сове Алеф: почему-то надеялся услышать и узнать её шаги, если поведут на допрос или с допроса. Несколько раз он улавливал стук армейских ботинок и некий шорох, вторящий им, напрягался, готовый окликнуть её по имени, однако музыкальным слухом угадывал природу смутного звучания.
Милиционеры в изоляторе не заправляли штанин в бер-цы, и они шаркали при ходьбе о бетонный крашеный пол. Он стал наконец-то опять слышать пение лезвия топора, но слишком поздно...
Лишь к полуночи, к концу первых суток, ему пришло в голову, что с ним очень уж лениво и неохотно работают. Или не желают заниматься чужими делами, тем паче преступлением, произошедшим несколько лет назад в другом регионе, или своих дел невпроворот. Но было бы что предъявить, не раз бы дёрнули на допросы и очную ставку с женой организовали бы. А то манежат, тянут что-то, время же идёт, и ещё через сутки по закону его должны выпустить. Сева Кружилин, сидевший за решёткой, просветил: задерживать без обвинения положено всего на сорок восемь часов. Они же не торопятся, замороженные какие-то! И слишком долго ждут материалов дела, будто у них тут электронной почты нет, бумаги на оленях возят. Скорее всего, они вообще не знают обстоятельств уголовного дела, по которому Алефтину объявили в розыск. Иначе прокурор хотя бы назвал фамилию шамана Мешкова, которого она укатала на аркане.
Вторая ночь в Заполярье оказалась ещё длиннее, Терехов успел выспаться дважды и на свежую голову ещё раз продумать детали побега. Он снова сидел возле двери, слушал шаги и думал. Вариант оставался единственный: отбить чёрную сову по дороге в Алыкель, но сам он из застенков Норильска мог выйти двумя путями. Основным оставался признательный, то есть покаяться перед прокурором, принять его предложение, перейти на роль свидетеля, освободиться и ждать, когда жену повезут в аэропорт. Второй вариант - самый желанный, щадящий, но маловероятный: подождать истечения вторых суток, выйти на волю по закону о задержании и сразу же готовиться к приёму Алефтины на дороге. О том, что и её могут выпустить, он и мечтать не смел: службы в органах действовали хоть и вяло, однако с результатом, и Севу Кружилина сыскали и арестовали на второй день, как прибежал на Укок. Правда, напарник сломал руку офицеру ФСБ, а здесь женщина всего лишь чуть не убила мужика, да ещё какого-то шамана с Алтая.
До полудня Терехова не допрашивали, и он помалкивал, не делая попыток вызвать следователя через надзирателя. Пусть всё пока идёт, как идёт, требовать освобождения можно в полночь, когда истечёт время. Опять принесли супчик из ряпушки, слипшиеся макароны, и после обеда, когда он прилёг на матрац, вдруг загремела дверь.
- Терехов, на выход!
Его привели в ту же допросную комнату, где теперь сидела женщина лет тридцати, с тонкими ручками и птичьей шейкой. Показалось, что это назначенный ему адвокат, но по одному только её взгляду понял - не угадал.
- Я дознаватель, - представилась эта птичка. - Подпишите протокол. И собирайтесь в суд.
- Какой протокол? - слегка опешил Андрей, и голос совсем сел.
- Говорите громче! - потребовала она.
- Не могу.
Дознаватель наконец-то вгляделась в задержанного, заметила пятно засохшей крови на свитере.
- Что у вас с шеей? - спросила чуть испуганно.