Ожидание праведника
Арсений Петрович уже с месяц чувствовал себя нехорошо. С раннего детства усвоенная привычка не оставлять никаких нерешенных дел на завтра позволяла не отвлекаться на житейские мелочи, и поэтому, когда с утра во вторник сердце закололо особенно остро, Арсений Петрович понял, что именно сегодня он должен позаботиться о своей душе.
Арсений Петрович был примерным прихожанином Троицкой церкви уже больше шестидесяти лет. Впервые в церковь его привела мать - женщина добрая и набожная. Величие и красота храма, таинство службы так поразили маленького Арсения, что его дорога к Богу была естественной и легкой, а вера - незыблемой. Он закончил школу (не без сложностей, конечно, какой искренне верующий человек мог учиться в советской школе без сложностей), но продолжать образование не стал, устроившись дворником в ветеринарную клинику. Работа оставляла достаточно времени для церковных дел: у Арсения Петровича обнаружился неплохой бас, и уже в двадцать лет он пел в церковном хоре.
Жизнь текла размеренно и неторопливо: работа, церковь, посты, причастие. Он был общительным человеком, люди тянулись к нему, но всю жизнь он прожил холостяком, так и не встретив женщины, которая бы разделяла глубину его веры. Жить же в грехе было для него немыслимо.
Кому-то такое существование могло бы показаться скучным, но дни Арсения Петровича были наполнены действием - молитвы, хор, работа в клинике и в церкви, беседы с духовником и прихожанами, чтение духовной литературы. Он чувствовал полную гармонию с внешним миром и с Богом, да и могло ли быть иначе?
В то утро, отчитав "Царю небесный", "Трисвятое", "Отче наш", "Богородице Дево", "От сна восстав" и еще полдюжины положенных утренним правилом молитв, Арсений Петрович с трудом поднялся с колен и, ощущая страшную тяжесть в груди, пошел звонить соседям. Эти милые и сердобольные люди, давно знавшие старика, сразу прониклись самым живым участием. Уложив Арсения Петровича в постель и вызвав врача, глава семьи остался с ним, а его жена побежала в церковь за священником.
Арсений Петрович стоически переносил боль, моля Бога лишь об одном: чтобы тот не призвал его без покаяния.
Врач и духовник пришли одновременно. Молодой доктор брезгливо измерил Арсению Петровичу давление, послушал сердце и, невнятно побурчав что-то, вероятно по-латыни, велел ему готовиться к госпитализации. Арсений Петрович чувствовал, что до больницы он не доедет, и потому, поблагодарив врача, попросил его немного подождать в другой комнате. Молодой человек, пожав плечами, вышел, а отец Афанасий, многолетний исповедник ж Арсения Петровича, приблизился к постели больного.
По сути, исповедоваться было не в чем. После молитвы и целования креста отец Афанасий как; мог попытался утешить Арсения Петровича, но тому утешения уже и не нужны были вовсе - он был в мире с Богом. Приняв причастие из рук священника и начав произносить благодарственную молитву, 3 Арсений Петрович почувствовал, как что-то особенно остро кольнуло в груди, и вдруг постель, тумбочка, пол стали медленно уплывать куда-то вниз, он увидел себя самого - осунувшегося, мертвенно-бледного, безвольно раскинувшегося на подушках, - увидел откуда-то сверху - и покойная, почти светлая мысль промелькнула у Арсения Петровича: "Отходит".
Он видел всю комнату почему-то из-под потолка: встревоженного отца Афанасия, осторожно коснувшегося неподвижного тела, испуганную соседку, заглянувшую в дверь. Он слышал, как священник тихо сказал: "Преставился", как вскрикнула соседка, как доктор застучал ботинками по коридору.
Он не удивился произошедшей с ним перемене, и хотя смерть в мгновение ока лишила его тела, в котором он прожил без малого семьдесят лет, Арсений Петрович вновь с благодарностью обратился к Господу, воля которого освободила его от телесных страданий.
Его немного удивляло, почему ему было дано видеть то, что происходило с ним после смерти, почему ангелы не сопровождали его в чистилище, но всерьёз он об этом не задумывался, с почти греховным любопытством (в котором, впрочем, тут же покаялся) взирая на то, что происходило двумя метрами ниже.
Через некоторое время Арсений Петрович понял, что может одним лишь усилием (воли?) перемещаться под потолком. Впрочем, и не только под потолком: он может опускаться вниз, проходить сквозь стены (не ощущая при этом абсолютно ничего) и даже перемещаться внутри тел живых людей. Ему казалось, что он различает форму своего нынешнего существования - небольшой золотистый бублик, парящий в пустоте.
Но ведь чистилище должно существовать? Может быть, он отправится туда после отпевания? Или ангелы придут за ним после похорон?
Люди внизу суетились, плакали, о чем-то договаривались, хлопали дверями. Отец Афанасий, бывший Арсению Петровичу при жизни не только духовным наставником, но и другом, взял на себя все хлопоты по похоронам. Обладая большим жизненным опытом и будучи крепко верующим человеком, он спокойно и уверенно руководил немногочисленными родственниками и растерявшимися соседями.
Пока решались его последние земные дела, Арсений Петрович вылетел из квартиры на улицу. Она выглядела чуть иначе, чем обычно. ("Впрочем, что же тут удивительного, - подумал он, - удивительно было, если бы ничего не изменилось"). Дома посерели, а трава, наоборот, приобрела какой-то ядовито-изумрудный оттенок. Тщетно оглядывался Арсений Петрович: ни ангелов, ни душ других усопших (себя - в виде бублика - он различал уже достаточно четко) не было видно нигде. Люди сновали по своим делам взад и вперёд и пару раз проскакивали сквозь Арсения Петровича, даже не замечая этого.
Отпевание должно было состояться завтра. На ночь тело Арсения Петровича, уже омытое, одетое в лучший костюм и положенное в гроб, было решено оставить в квартире. Один за другим расходились по домам родственники и друзья, а когда солнце скрылось за горизонтом и отец Афанасий, немного постояв у гроба, вышел из квартиры, Арсений Петрович остался один.
Сумерки надвигались на город, а вместе с ними подступала тревога. Арсений Петрович не мог произносить звуков, но как же ему хотелось громко, чуть не в крик, помолиться Господу, чтобы тот обратил своё внимание на его душу, мечущуюся по маленькой квартире, где в одной из комнат лежит оставленное этой душой тело.
Где эти ангелы? Где этот Харон?
По необъяснимой причине полной темноты не наступало. Природа и город замерли на грани ночи и дня, и странное безмолвие завладело сумерками. Изо всех подворотен и подъездов вверх струилась] голубоватая дымка, а над крышами домов вспыхивали жёлтые искры.
Арсений Петрович произнёс про себя полное правило: "Царю небесный", "Трисвятое", "Ангеле Христов" и так далее, до самого конца, но легче ему не стало, и только путём титанических усилий ему удалось не запаниковать.
Медленно двигался он вдоль серых спящих домов, заглядывая в окна, за которыми оцепенело спали живые.
Около двух часов ночи в небе из пустоты возник огромный зеленовато-коричневый шар. Воздух стал как будто более прозрачным, а крыши стали отливать медью.
"Господи, помилуй меня, - твердил Арсений Петрович, - что же это такое?"
Тёмное светило медленно, словно солнце, перемещалось с юга на север, и странные, невиданные тени ложились на землю.
Арсению Петровичу казалось, что он слышит какой-то подземный гул, но он быстро убедил себя, что это игра воображения.
Он поднялся над крышей одного из самых высоких домов города и, как ему казалось, спрятавшись за дымовой трубой, с ужасом наблюдал за тёмным шаром. Видимо, время в ночи мёртвых шло иначе, потому что Арсений Петрович различал движение этого солнца - оно катилось от него к окраине города, оно было гораздо больше привычного земного светила и двигалось по небу как бы нехотя, подталкиваемое чьей-то безжалостной волей.
Вокруг Арсения Петровича над крышей мерцали яркие огоньки. Пред ним были только серые дома, а чуть дальше - нездешним солнцем освещённая дорога и тёмный ночной лес.
"Господи, прости меня, грешного, - шептал Арсений Петрович. - Укрепи меня, Господи".
Вдруг он услышал, как внизу кто-то бежит по улице.
"Ой, это за мной, - подумал Арсений Петрович. - Господь внял моим молитвам".
Он рванулся мимо темных окон к мостовой. Какая-то фигура поворачивала за угол. Арсений Петрович полетел за ней. Сияние, исходившее из него, отблесками ложилось на стены домов, и, когда он пролетал мимо, они становились золотистыми.
Он никого не догнал и за следующим поворотом. Кто-то плутал узкими улочками, постепенно двигаясь к окраине. Арсений Петрович видел, что это совершенно точно живой человек, только очень маленького роста.
Через какое-то время они достигли границы города. "Ну, всё", - увлечённый погоней, чуть злорадно подумал Арсений Петрович, - этот-то дом последний. Дальше только поле. Куда-то ты теперь подашься?"
Фигура скрылась за углом. Через несколько мгновений там же был и Арсений Петрович.
Над пшеничным полем низко висело сумеречное солнце. Оно не двигалось. Вертикально вниз с него спускался тёмно-синий луч. И к этому-то лучу И бежал, раздвигая руками колосья, маленький мальчик, лет десяти, не больше. Двигаться здесь ему было тяжело, и поэтому Арсений Петрович без труда нагнал его. Мальчик почему-то тут же заметил золотистый бублик, остановился и, задыхаясь, заголосил.
- Послушайте! Пойдёмте со мной! Как хорошо, что я вас встретил! Я боюсь один. Я так туда не хочу. Пойдёмте!
Арсений Петрович отпрянул. Луч, словно прожектор, сместился в их сторону.
- Не уходите! - кричал мальчик. - Так ведь правильно! Но я боюсь один. Вам ведь тоже туда.
Синий луч был всё ближе.
- Вы же из нашего церковного хора. Я вас знаю. Я вас всё время встречал в церкви.
Арсений Петрович дал задний ход.
- Подождите! Ведь вместе не страшно. Страшно только одному, - кричал мальчик. - Ведь ждут. Он нас ждёт.
Шар над их головами переливался зелёным. Арсений Петрович отлетел метров на пятьдесят от луча и мальчика.
- Не оставляйте меня. Я целую ночь ждал. Я не выдержал, побежал, думал, тут ещё кого-нибудь встречу. Я верю…
Синий луч коснулся его плеча, и тело стало терять свои очертания. На том месте, где только что стоял мальчик, тихо колыхался туман, медленно поднимаясь по лучу к тёмному солнцу.
На максимально возможной скорости Арсений Петрович мчался к югу.
…Земной рассвет не принёс ему облегчения. Остаток ночи он просидел рядом со своим мёртвым телом, и лишь когда дом наполнился людьми, на все лады восхваляющими Арсения Петровича, ночные впечатления чуть притупились.
Привычно прочитав утреннее правило, Арсений Петрович стал молить Господа, чтобы тот избавил его от необходимости дотрагиваться до синего луча, но чем настойчивее проговаривал он слова молитвы, тем с большей безнадёжностью понимал, что коли Он предлагает ему такой путь (а в том, что это Его воля, Арсений Петрович не сомневался), то никто не вправе отказываться от предложения.
В этот день его отпели, а ночью все повторилось вновь - солнце мёртвых, синий луч на безжизненном поле, туман, струящийся по улицам, исступлённые молитвы, дикий страх.
Через два дня его похоронили. После смерти душа его пребывала в постоянном бодрствовании, и поэтому ночи превратились в один бесконечный кошмар.
Несколько раз он встречал по ночам других людей - многих он знал как достойнейших слуг Божиих, - они шли напрямую и становились туманом, сотни раз он давал себе обещание, что и сам завтра сделает это…
Но прошло много лет…
Последняя надежда
И когда подчинил Амаль-хан всю землю, моря и горы власти своей (ибо владел он мечом волшебным, от отца - Эчилая - ему доставшимся), то встал он посреди мира и воскликнул: "Эчилай! Отец! Завершил я дело твоё. От края до края - всё - мое, как было бы твоим, будь ты жив, а чьим будет завтра?"
И что-то с той стороны Вселенной голосом тёмным поведало Амаль-хану: мало властвовать над твердью и морем, власть над временем - истинная сила хана, а дать её может песок золотой, что в часах вечности пересыпается.
И призвал все силы нездешние Амаль-хан, и унижался, и грозил, и просил, чтобы перенесли его к часам вечности, ибо смертным путь туда закрыт. И существо с голосом тёмным вырвало его из мира и забросило - выше неба - в обитель Хранителя Часов.
Стар был Хранитель. Раз в триллион лет переворачивал он Часы, давно позабыв о времени, и не боялся ничего. Ибо каждый, кто рискнул бы Часов коснуться, тут же маленькой звёздочкой на небе оборачивался.
Знал это Амаль-хан. Но слишком верил он мечу своему волшебному, ниже низкого добытому, что просто отмахнулся от Хранителя, подскочил к Часам, размахнулся и силой нечеловеческой обрушил меч на них. И тут же не стало ни Амаль-хана, ни меча его волшебного, только засияли в небе новых тринадцать звездочек (потому что меч двенадцать таких Амаль-ханов стоил). Усмехнулся Хранитель вечности и пошёл отдыхать во дворец свой, из лунного света скроенный.
Стар был Хранитель вечности. Не заметил, что дали часы трещинку малую. Всего одна песчинка за один переворот могла просыпаться. И стал наш мир постепенно становиться ничьим - всё меньше песка оставалось в Часах у Хранителя вечности.
И понаползли из всех щелей существа серые и заполонили цветущие долины дорогами, машинами и печатными станками. И люди обмельчали, и глаза их потускнели, и неверие было разлито в воздухе.
Раз в триллион лет одна песчинка падала на землю. Если поймать её в воздухе или поднять с земли и снова подбросить к небу - подхватит её эфир невидимый и на место, ей полагающееся, вернёт.
Все песчинки падали в одно и то же место - озерцо крошечное в скале гранитной. Триллионы лет прошли, горы опускались и поднимались, а скала всё на том же месте покоилась. А дно озерца давно уж золотым стало.
Теперь там часто бывают люди. Не могут они спокойно жить и радоваться, мотает неприкаянно, гонит стадо буйволов к пропасти.
Вот-вот, сегодня, а может быть завтра, найдут они это озерцо в скале. А песок - он - по-людски - простое золото. И соберёт его какой-нибудь вельможа, и отольёт из него слитки, а их сколько ни подбрасывай - эфирный ветер не подхватит. И серый туман так и будет струиться из забытых уголков никчёмного нашего мира.
Если ребёнок, ухватив полную пятерню золотистого песка, лёгкой рукой подбросит его к небу и радостно засмеётся…
А в солнечной Бразилии
Он вбежал - как всегда, неряшливо одетый и непричёсанный - и с порога затараторил:
- Весь день, весь день тебя искал! Весь день!.. На работу - нет, сюда - нет, ходил к этой - ну, с которой ты в прошлом году - Тане, - и там нет.
- Не Тане, а Тоне, - автоматически поправил я.
- Да-да, Тоне, и нет тебя там. Ты мне был так нужен.
- Да что случилось-то?
- Я нашёл, нашёл их гнездо!
"Боже, - подумал я, - снова началось". В каждом небольшом городке, подобном нашему, должен быть свой городской сумасшедший. Он подходил на эту роль идеально. Весь прошлый год он провёл, разоблачая масонов, поэтому, когда сейчас я услышал, что он нашёл гнездо…
Он был моим другом. Как так получилось, я и сам не знал. Когда он уезжал искать протоцивилизацию на Кольский полуостров, мне его не хватало. Без меня же он, похоже, вообще не мог существовать.
- Я знаю точно - это их гнездо. А тебя нигде нет. А я без тебя как-то…
Тут он взглянул на меня с укоризной:
- Так же нельзя!
- Что именно?
- В самый ответственный момент моей жизни ты исчезаешь. И вот, когда я в шаге от открытия…
- Кого?
Он на секунду задумался:
- Я ведь не сказал, да? - И, понизив голос, произнёс с подвываниями. - Гигантские лягушки.
У меня отлегло от сердца. Всё-таки не масоны.
А он зашептал, всё более возбуждаясь:
- Гигантские лягушки! По ночам они выходят из гнезда и скачут, скачут…
Нужно было его остановить. Выражать недоверие или, наоборот, повышенный интерес было одинаково опасно.
- Прости, я не знал. Если б ты раньше сказал… Я ведь вчера к маме ездил, - сказал я с нажимом.
- Скачут, скачут. - Он приседал и размахивал руками, изображая земноводных. - Что? К маме? К маме! Ну правильно, как я не догадался. Вот дурак!
Он искренне расстроился, и появилась надежда, что тему удастся сменить.
- Эх, - он тяжело вздохнул, - теперь они наверняка сменят гнездо.
- Почему? - спросил я.
Он посмотрел на меня с удивлением.
- Они наверняка ведь знают, что я их выследил.
В следующий раз мы встретились через пару дней. Возвращаясь с работы, я обнаружил, что он сидит на лестничной клетке.
Завидев меня, он встал со ступеней, простёр перед собой руки и зычно произнёс:
- Я буду звать их броненосцами!!!
Я оторопел.
- Кого?
Он опустил руки.
- Ты что, вообще, - он покрутил пальцем у виска, - мультфильмов не смотришь?
- А, - произнёс я, открывая дверь в квартиру, - что-то припоминаю: "А в солнечной Бразилии, Бразилии моей".
- Ну да, - он радостно улыбнулся, - большое изобилие…
Он дёрнул ручку, и дверь квартиры захлопнулась у меня перед носом.
- Туда не пойдём!
- Почему?
- Потому что ты опять придумаешь какие-нибудь неотложные дела.
Он отмёл мой протестующий жест.
- Так уже было! Было, я могу напомнить!
Он бросился вниз по лестнице.
Я стоял в нерешительности.
- Ну, ты пойдёшь или нет?
Воздух летнего вечера был пропитан ароматами пригородных садов, слышались голоса собирающихся ужинать дачников, где-то раздавался женский смех.
- Я назову их осьминогус атмосферус.
Тропинка плутала между заборами, разделяющими участки.
- Как? - удивился я.
- Ты что, латыни не знаешь? Воздушные осьминоги, вот как! Я их вчера нашёл.
- Опять гнездо?
Он посмотрел на меня с обидой:
- Да, гнездо. Сейчас сам увидишь. Я тебя специально позвал. Для чистоты эксперимента.
Заборы кончились, пошли какие-то одинокие хозяйственные постройки.
- А что, мы будем ставить эксперимент?
Он приободрился.
- Ну, можно сказать и так. Уже почти пришли, - сказал он, опередив мой вопрос.
Вполне обыденно загаженная поляна. По-русски пастельное разнотравье, вечный писк комаров на пределе слышимости.
- А в солнечной Бразилии, - перешёл он на шёпот, - такое изобилие, такое!..
Сумерки завораживали.
- Бери палку, - тихо сказал он.
- Зачем? - в тон ему спросил я.
- Сейчас увидишь.
Я подобрал валявшийся на земле сук, а он за рукав притянул меня к старой берёзе на краю поляны.
- Тут, тут они, - бормотал он себе под нос, - куда им деться.
На высоте метра в стволе было небольшое дупло. Он приблизил к нему ухо и удовлетворенно улыбнулся.
- Точно, там. Осьминогусы… Бери палку, - в его голосе вдруг пробились руководящие нотки, - и тыкай в основание дупла.
- Куда? - не понял я.
- Ну, туда, в корни, - он неопределённо указал в землю.
- И что будет?
- Я знаю точно, - он весомо поднял палец вверх, - что выманивать их нужно именно так. Давай действуй. - Властности в его голосе позавидовал бы и Наполеон.
Я пару раз тыкнул между корнями. Из дупла выплыл белёсый шарик величиной с теннисный мяч с четырьмя небольшими отростками, направленными к земле.
Потом другой, третий…