Со стороны казалось, что обитатели города просто-напросто дурачатся и кривляются, как паяцы, и Жоан Смельчак, опасаясь, что и он подхватит бациллу глупости, с неприязнью и отвращением наблюдал нелепые, лишенные всякой логики обычаи горожан.
Почему, например, в театре они всегда поворачиваются к сцене спиной и аплодируют сами себе?
Почему собираются в мрачных кабаре и плачут там всем скопом пьяными слезами, а у гроба покойника и на поминках смеются и рассказывают анекдоты?
Почему посылают в музеи наихудшие картины? Почему мужчины ходят на Пляже во фраках и крахмальных воротничках (таков закон, и при этом строгий закон), а женщины разгуливают по улицам в бальных туалетах, а на балы являются в купальниках?
Почему на эстраде выстраивается безмолвный хор, а поет публика? Почему, наконец, оркестранты, расположившись на сцене, с религиозным благоговением выслушивают концерты из кашля зрителей, объединенных в Национальную Консерваторию Эстетических Простуд и Бронхитов Прикладного Искусства?
Как ни пытался Жоан Смельчак найти ответы на подобные вопросы, это ему не удавалось. Опасаясь, что в один прекрасный день голова у него пойдет кругом, он решил сесть в первый попавшийся поезд (пусть даже с крыльями на колесах) и сбежать из города Шиворот-Навыворот.
На пути к вокзалу он столкнулся с поразительным существом. Это был обыкновенный человек, который ходил по земле ногами, шляпу носил на голове, галстук на шее, ремень на талии, перчатки на руках. Они обнялись, точно старые друзья после разлуки.
- Наконец-то я встретил нормального человека в этом проклятом городе! - радостно воскликнул Жоан. - Честное слово, по таким людям я очень соскучился!
- А мне-то каково, представляешь?! Ах! И угораздило же меня родиться здесь! - посетовал бедняга.
- Почему угораздило?
- Да потому, что никто в этом городе меня не понимает… Потому что я плачу, когда страдаю, и смеюсь, когда мне весело. Потому что я говорю "добрый вечер" вечером и "добрый день" днем. Потому что я не купаюсь в комбинезоне. Потому что я зажигаю свет, когда стемнеет…
- Это лишь доказывает, что у тебя голова на месте, - утешил его Жоан Смельчак.
- Да, конечно… Но напрасно ты думаешь, что мой пример их чему-нибудь учит. Какое там! Что ни день я печатаю в моей подпольной газете "Хожу головой вверх" убедительные статьи. Но, видимо, никто их не читает. Пока что я смог завербовать всего пятьдесят сторонников моей доктрины.
- Это уже не так плохо. И все они ходят по земле ногами?
- Ходят, а то как же! Но только дома, в семейном кругу. Стоит им выйти на улицу, как они тут же становятся на руки, чтобы не вызывать подозрений и не попасть в черный список… Однажды я призвал моих сторонников к внушительной массовой демонстрации. Явилось всего трое. Но и они осмелились пройти по улице лишь на четвереньках… - Незнакомец в отчаянии воздел руки к небу.
- Вообрази, власти обвинили меня в предательстве. Они утверждают, будто бы я подрываю национальные традиции Расы. В пику мне они даже основали специальную газету под названием "Вверх ногами". Послушать их, так ходьба вверх ногами чисто духовное явление… Эдакий пинок звездам… Пинок всему возвышенному…
Он не договорил. Внезапно раздался шум, и из воздушного автомобиля выскочила шестерка полицейских. Не успел собеседник Жоана опомниться, как на него надели смирительную рубашку и намордник и, связав по рукам и ногам, потащили к машине.
- Насколько я понимаю, сеньор, вы нездешний? - обратился к Жоану один из молодчиков.
- Безусловно и к великому моему удовольствию…
- Извините, что помешали, - процедил сквозь зубы другой блюститель порядка. - Но вы вступили в беседу с опасным человеком. Это буйно помешанный, сбежавший из сумасшедшего дома.
- Помешанный? По-моему, вы ошибаетесь. Он произвел на меня впечатление совершенно нормального человека. Он сказал мне, что выпускает газету.
- Враки! - вмешался еще один молодчик (полицейский? санитар?), который смеялся, будто исторгал слезы. - Это безумец. У него мания - он хочет, чтобы мы ходили ногами вниз. Как будто это возможно!
- Верно, верно, как будто это возможно! - хором повторили за ним полицейские, рыдая от хохота.
Жоан заткнул уши и опрометью бросился к вокзалу. Он был в таком смятении, что, лишь подойдя к железнодорожной кассе, вспомнил: у него нет ни гроша.
И чтобы заработать на проезд, ему пришлось поступить в бродячий цирк. Там он показал сенсационный акробатический номер, рекламируемый таким образом:
СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ!
ТОЛЬКО В НАШЕМ ЦИРКЕ
ЖОАН СМЕЛЬЧАК ФЕНОМЕН!!
ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ АКРОБАТ,
КОТОРЫЙ ХОДИТ ПО ЗЕМЛЕ
ВНИЗ НОГАМИ
ТАК ЖЕ СВОБОДНО,
КАК УВАЖАЕМАЯ ПУБЛИКА
ХОДИТ ВНИЗ ГОЛОВОЙ
Целую неделю Жоан выступал в цирке с необычайным успехом. Набив карманы деньгами, он порвал контракт, сел в поезд с крыльями на колесах и навсегда покинул странный город Шиворот-Навыворот.
Глава 8
ПРИНЦ ОСЛИНЫЕ УШИ
Едва только Жоан Смельчак вошел в поезд с крыльями на колесах, как автоматический кондуктор, робот из белого металла, поднял его за шиворот и перенес в купе, где две металлические руки привязали его к креслу, довольно, впрочем, удобному и мягкому.
И, глядя, как на экране телевизора появляются и исчезают облака, горы и равнины, Жоан погрузился в неторопливые думы о своих делах. Куда направляется этот поезд?
На билете, который он зажал в руке, было одно лишь слово: "Стена". Это место назначения он назвал девушке-билетерше в вокзальной кассе после того, как она сообщила ему, что прямого железнодорожного сообщения между городами Шиворот-Навыворот и деревенькой Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы не существует.
- Наши поезда следуют только до заповедника Диковинных Созданий, - предупредила Жоана эта кассирша.
- В таком случае дайте мне билет до станции, ближайшей к деревеньке Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы. Это где-нибудь неподалеку от стены, - сказал Жоан.
Девушка вручила ему билет, и вот теперь он мчался по воздуху в крылатом поезде, не чая, как бы поскорее из него выбраться: может быть, людям с волшебной плотью и по вкусу путешествия в полном одиночестве, но обыкновенному слезоглотовцу, привычному всегда общаться с земляками (хоть порой не обходилось без ссор и дрязг), такая поездка казалась просто невыносимой. К дьяволу этот проклятый поезд, где нет ни одной живой пассажирки, с которой можно было бы перемолвиться словом.
- Хотел бы я знать - далеко ли еще до стены? - проговорил он вслух, сгорая от нетерпения.
Тотчас же, прямо на перегородке купе, над телевизором, появился рот с тонкими губами и негромко произнес:
- И далеко и близко.
Рот исчез, словно его никогда и но было, и Жоан Смельчак снова повторил свой вопрос, ни к кому не обращаясь:
- Хотел бы я знать, далеко ли еще до стены?
Другой рот, на этот раз огромный и кроваво-красный, обозначился теперь на потолке и, приоткрыв мясистые губы, проревел:
- И далеко и близко!
Одновременно, вероятно для того, чтобы наказать его за неуместное любопытство, вновь появились две металлические руки. Они нажали невидимую кнопку и катапультировали Жоана вместе с его креслом. При взлете кресло раскрылось, как парашют, и сотни птичьих крыльев зашуршали в золотистом утреннем небе.
Вот таким способом Жоан Смельчак мягко опустился на поросшую зеленой травой лужайку Великого Королевства Кое-Чего. От края до края раскинулись фруктовые сады, и одни деревья были в цвету, а другие гнулись к земле обремененные спелыми плодами. Жоан освежил лицо в первом попавшемся ручейке, который журчал среди камней, и пустился в путь. Много часов прошагал он под голубым небом, минуя безлюдные, будто вымершие деревни, и так и не встретил ни одной живой души.
Постепенно пейзаж стал изменяться: сочную зелень сменили ползучие растения, мхи и лишайники, лепившиеся к валунам; но и здесь людей не было, и из живых существ Жоан заметил лишь ящериц, которые быстро ползли среди камней в поисках убежища. Местность была такой пустынной и необитаемой, что Жоан Смельчак невольно подумал: а не изгнаны ли по каким-то причинам жители этих мест?
Только на склоне дня он увидел в лесу на обочине дороги мрачного и хмурого человека, который отдыхал, сидя на стволе упавшего дерева.
- Подойди сюда, не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю, - с покровительственным видом сказал он Жоану.
- А с какой стати я должен тебя бояться? - возмутился Жоан, которого вывел из себя самоуверенный тон незнакомца.
- Разве ты не знаешь, какой сегодня день?
- Знаю. Как будто воскресенье… - неуверенно протянул Жоан.
- То-то и оно что воскресенье. Неужели это ни о чем тебе не говорит? - спросил незнакомец.
- Послушай, я не волшебник, и обычаи вашей страны мне незнакомы - ведь я приезжий, - сказал Жоан. - А поэтому прошу тебя объяснить мне все толком.
- Ах, ты чужестранец?! Ну, тогда понятно, почему тебе неизвестны наши законы. - Поспешил оправдать его незнакомец.
Резкий порыв ветра всколыхнул кроны деревьев и заставил его умолкнуть: воспользовавшись короткой паузой, Жоан Смельчак перешел в наступление.
- А ты сам-то кто такой?
- Кто я? Разве ты не догадываешься? Не представляешь себе? Не знаешь?
- Честно говоря, нет.
- Быть не может! Вдумайся хорошенько. Если путник часами бредет по дороге, не встречая никого из прохожих, и вдруг замечает человека, сидящего на стволе дерева, то кем, по-твоему, может быть этот субъект?
- Откуда мне знать! - Жоан Смельчак пожал плечами. Ему вовсе не хотелось тратить попусту время на разгадку этой не слишком завлекательной тайны; ведь рано или поздно все само собой выяснится.
- Я принц! Кем же мне еще быть, по-твоему, как не принцем? - воскликнул незнакомец с наигранной бодростью человека, вынужденного растолковывать общеизвестные истины.
- Ты принц?
- Конечно, принц, неизбежный принц. Да, я, принц, сегодня утром отправился на охоту, но мне надоело гоняться за оленями и зайцами, и я отпустил моего скакуна - пусть себе пощиплет траву, - а сам уселся на обочине, чтобы поразмыслить о делах государственной важности.
Жоан Смельчак пристально взглянул на собеседника. Несомненно, перед ним и в самом деле сидел принц. Ведь во всех сказках герои этого звания одеты точно так же: неизменная шапочка с пером, зеленые бархатные панталоны, шелковые чулки, туфли с серебряными пряжками, короткий плащ, перчатки с кружевными манжетами, кинжал на поясе. Смущала лишь одна деталь: в отличие от очарованных или предназначенных для иных волшебных превращений принцев, как правило, элегантных блондинов, этот принц был на диво уродлив. Еще можно было кое-как смириться с его плоской, как блин, физиономией, но вдобавок природа наградила его длиннейшими ослиными ушами.
- Я в восторге, что судьба свела меня с вашим высочеством, - приветствовал его Жоан, склонившись до земли в нижайшем поклоне, одновременно и почтительном и насмешливом. - Надеюсь, теперь вы объясните мне тайну воскресного дня…
- О, это сущие пустяки! Я имел в виду закон, запрещающий моим подданным выходить из дому по воскресеньям.
- Как! Ваше высочество! Вы заставляете их работать по воскресеньям и отдыхать в другие дни недели?!
- Нет. Что за глупости! Дело в том, что по воскресеньям я обычно езжу на охоту… И не хочу, не желаю, чтобы мои вассалы меня видели.
- Извините, ваше высочество, мне не совсем ясно, какие преимущества дает вам это правило… - признался Жоан Смельчак. - Ведь вы рискуете утратить популярность.
Принц снисходительно улыбнулся - так обычно улыбаются люди, которые из вежливости выслушивают чужие советы, не собираясь им следовать и считая их для себя совершенно неприемлемыми.
- Возможно, ты и прав. Но послушай-ка сначала, что я тебе расскажу, а уж потом, не кривя душой, ты ответишь мне, мог ли я поступить иначе.
Охотник до всяких историй, Жоан Смельчак не стал дожидаться повторного приглашения. С легким полупоклоном он присел рядом с вислоухим высочеством, и в сумеречной мгле принц так начал свой рассказ:
- Ты, конечно, уже заметал, что я бесподобно красив.
- Как? - спросил Жоан с перекосившимся от изумления лицом.
- Да, я бесподобно красив. Кожа у меня белая, как свежий снег, нос почти греческий, безукоризненной формы, глаза - о, глаза! - в них вся лазурь небес, озаряющая своим сиянием мир (это слова одного из наших величайших поэтов!). Но главное мое достоинство - очаровательные, крохотные ушки, достойные Адониса. Что ты на меня так смотришь? По-твоему, я приукрасил свой портрет?
- О, ваше высочество! - только и смог пролепетать Жоан.
- Я этого не нахожу. Когда я любуюсь собой в зеркале, я прямо-таки впадаю в экстаз, меня ослепляет собственная красота. И по утрам я благодарю природу за то, что она сотворила меня таким прекрасным, таким совершенным и неотразимым.
Не находя в себе мужества, необходимого для того, чтобы рассеять заблуждения принца, Жоан Смельчак пробормотал:
- Но какое отношение… это имеет… к… к запрету… выходить по воскресеньям?..
- Самое непосредственное. Ты даже не представляешь себе, какие общественные беспорядки вызвала моя красота. Народ безумствовал. Заметив меня, женщины падали в обморок, изнемогая от восторга. Влюбленные девушки стайками устремлялись мне вслед - они называли меня богом и осыпали розами. Мое появление всегда сопровождалось яростными спорами: нередко эти дискуссии завершались дуэлями и кулачными боями. Возникали враждующие партии. Одни утверждали, что высшую гармонию выражают черты моего лица, другие восхищались олимпийской величавостью моей осанки. Эстеты в один голос твердили, что больше всего меня красит мой нос. А психологи превозносили подбородок, - именно подбородок, говорили они, свидетельствует о сверхчеловеческой силе моего характера. Их похвалы сходились только в одном, и факт этот неопровержим и не требует доказательств: все, без исключения все, считали, что мои уши - это верх совершенства, что равных ушей нет на свете.
- Бесспорно, - подтвердил Жоан Смельчак с язвительной усмешкой.
- И вот, чтобы избежать всевозможных эксцессов, я решил - ничего другого мне не оставалось - обнародовать запретительный указ. Слов нет, я подписал его скрепя сердце, опасаясь, что это распоряжение вызовет всеобщее огорчение и протесты. Поэтому, дабы загладить эту обиду и предупредить весьма возможную революцию, вызванную отчаянием моих подданных, я, провозгласив этот указ, одновременно приказал воздвигнуть монументы. Монументы, в которых запечатлена моя особа, разумеется; причем помимо пеших фигур сооружены были и две конные. Нечего говорить, что у этих монументов постоянно кишит толпа пылких энтузиастов, и многие из них то и дело падают в обморок. До того дошло дело, что мой медик распорядился ввести дежурство карет Скорой помощи. Этот вид транспорта доставляет моих истерических подданных в специальные лечебницы, открытые на всех главных площадях…
В этот момент на ближайшем дереве засвистел дрозд, и принц прервал повествование, внимая птичьим трелям. Но вскоре он снова заговорил, и в его речи стали проскальзывать печальные нотки.
- Как я уже говорил тебе, удивительнее всего то, что все мои подданные воспринимают меня по-разному. В этом я имел случай убедиться после того, как принял решение осчастливить мой возлюбленный народ монументами, о которых я тебе только что говорил. Для этой цели я призвал во дворец скульпторов и приказал им: "Изваяйте меня! Воплотите в глине, мраморе и в бронзе мои восхитительные формы и мой божественный лик. Но не вздумайте изобразить меня более красивым, чем я есть, тем более что вам это все равно не удастся. Обуздайте свои порывы и постарайтесь с наибольшей достоверностью воспроизвести то, что видят ваши глаза. И только. Ничего больше".
- И что же? - спросил юноша, всматриваясь в омерзительную физиономию принца, "украшенную" слезящимися глазами и чудовищными ослиными ушами.
- А то, что произошло нечто неслыханное: десять скульпторов представили мне свои изделия. Монументы, что и говорить, были прекрасны, но со мной ни малейшего сходства не имели. А остальные десять… Не знаю, что и сказать тебе… Ну, одним словом, эти негодяи оскорбили мои царственные очи гнуснейшими, мерзкими, лживыми и гадкими статуями. Все во мне перевернулось, когда я, пылая гневом, осмотрел эти мерзопакостные изваяния. "Как, - спросил я, - неужто я такой и есть?" - "Да, ваше высочество", - ответили скульпторы. Я вышел из себя. "Вы все сошли с ума. Не может быть! День и ночь я любуюсь собой, глядя в зеркало, и отлично себя изучил. Я красив! По последним статистическим данным, мое появление вызывает в среднем шестьсот пятьдесят тысяч обмороков в неделю. Слышите? Зарубите себе на носу - моя красота совершенна!"
- А эти безобразные статуи были похожи друг на друга? - полюбопытствовал Жоан.
- Представь себе, все разные! У одной нос был как орлиный клюв, у другой - как перечница, у третьей - как свекла. И так во всем. Полное расхождение! Только мои прославленные ушки - маленькие, изящные и элегантные - все десять мастеров вылепили совершенно одинаково.
- Невероятно! - воскликнул Жоан Смельчак, не спуская глаз с бесспорно ослиных ушей принца.
- Да, действительно невероятно. До такой степени невероятно, что Верховный судья моих владений (а этот пост, разумеется, занимаю я сам) мгновенно упрятал всю эту банду бездарей за решетку и обвинил их в неслыханном нарушении законов: шутка ли сказать - их глаза не пожелали увидеть меня таким, каким меня должно видеть. И я пригласил других скульпторов.
- И что ж, они оказались благоразумнее? - с живостью поинтересовался Жоан.
- Какое там! Та же история! Не удалась им даже и попытка воплотить в мраморе и глине мой божественный облик. Никто не оправдал оказанного им доверия. И многие из них до того обнаглели, что осмелились вылепить поросячий пятачок вместо носа, индюшачью бородку вместо подбородка и так далее. Одним словом, содеяно было бесчисленное множество преступлений, оскорбляющих монаршее величие, и все бунтовщики были немедленно наказаны по заслугам.
- Ну, а потом?
- Потом, чтобы как-нибудь выйти из затруднения, я созвал своих министров и приказал им представить подробнейшие меморандумы с описанием моей несравненной красоты. Но и тут неудача! Все писали по-разному. Министр финансов утверждал, например, что глаза по цвету и по форме напоминают золотые монеты. А министр морского флота - что они сине-зеленые, как море. Министр туризма клятвенно уверял, что они небесно-голубые. И так далее…
- Как же вы поступили, ваше высочество?
- Я распустил Совет министров, но от поисков правды не отказался. Я призвал к себе во дворец поэтов и повелел описать меня в стихах. Затем мобилизовал художников. Позировал для двух тысяч портретов маслом. Провел опрос мнений. Организовал всенародный плебисцит. И все напрасно! Ни один портрет не сходился с другим. Все художники видели меня по-разному. Только одна деталь изображалась совершенно одинаково, без малейших расхождений - мои уши на всех портретах были маленькие, изящные и элегантные. Просто прелесть, а не уши.
И принц заботливо погладил свои ослиные уши.