* * *
Старый Скулон не скрыл удивления: как удалось незнакомке проскользнуть незамеченной в дом? Ни одна из собак не залаяла. Странно!
Слугам она сказала, что ей нужен хозяин дома - тот, кто убил горына. Женщина так сказала, так посмотрела, что ей не осмелились возразить и проводили к хозяину.
Женщина куталась в плащ с капюшоном. Однако старый охотник сразу учуял добычу - неожиданную, невиданную. Он велел убираться всем, кто задержался в комнате. И люди немедленно потянулись к дверям: хозяин был так напряжен, так насторожен, что легко прибил бы любого за малейшее ослушание.
- Что ты хочешь? - Скулон смотрел на женщину исподлобья.
- Ты убил в Лесу человека. Я пришла за останками.
Охотники не возвращали тела убитых в долине родственникам горынов, никогда не вступали с ними в переговоры.
- От него ничего не осталось, его обглодали собаки.
- Ты говоришь неправду. Собаки не тронули крыльев.
Скулон попытался скрыть удивление: откуда ей это известно?
- Сними капюшон. Я хочу видеть, с кем говорю.
Женщина чуть помедлила, но послушалась, и Скулон невольно прищурился - как от яркого света. Эта женщина не была из породы горынов. И отличалась от женщин Лосиного острова. Красота незнакомки его потрясла, и охотник решил торговаться:
- Крылья такого размаха дорого стоят на рынке.
Скулон лукавил: он ни за что не стал бы продавать эти крылья. Даже по нынешним временам это было опасно: откуда он взял их? Что за огромная птица, которую он подстрелил? Ему не хотелось лишних расспросов. Но женщина попалась в расставленную ловушку.
- Сколько ты за них хочешь? Деньги? Мед? Драгоценные камни?
Скулон усмехнулся:
- А ну-ка, сними свой плащ. И назови свое имя.
- Дракинда, - она догадалась, что станет предметом торга: лягушка в ее груди сильно ударила лапками и стала еще холоднее.
Скулон поднялся с места и следил, как Дракинда снимает свой плащ. Дыханье его участилось. Скулон перевел тяжелый взгляд с груди на лицо незнакомки. Она на него не смотрела. Старик облизнул пересохшие губы и назвал свою цену:
- Полгода жизни в поместье.
У Дракинды сдавило горло. Но тайна ее ребенка еще была скрыта от глаз. Она успеет расплатиться до родов.
- Полгода жизни в поместье за каждое крыло.
Лягушка в груди Дракинды больше не шевелилась.
- Полгода жизни в поместье за каждое крыло, - Скулон откуда-то знал, что женщина согласится, и не хотел уступать.
Голос Дракинды стал глухим и бесцветным:
- Поклянись своей жизнью: через год я уйду из поместья и унесу с собой крылья. Поклянись вот на этом. - Она разжала ладонь и показал зерно.
- Это еще что за вздор?
- Я проращу это семечко. Оно будет свидетелем клятвы.
Старик усмехнулся:
- Знатный свидетель. Если так, то клянусь. Уйдешь. Что еще тебе надо?
Дракинда смолчала.
Торг завершился.
* * *
Скулон держал Дракинду в маленьком флигеле, в дальнем конце усадьбы, и позволял входить туда только бабке, которая убиралась, носила еду и воду. Охотник боялся, что кто-то увидит необычную пленницу и посягнет на его шальную добычу.
Он обставил флигель с избыточной роскошью; приказал привозить из города фрукты и женские украшения.
Знавшие раньше Скулона не поверили бы: он мечтал о женской улыбке, о ласковом слове. Но Дракинда никогда не смотрела Скулону в лицо. И все время молчала. Жизнь старика понемногу свелась к мучениям неутоленных желаний. Он почти перестал сквернословить и сделался молчалив.
Миновало полгода, и Скулон швырнул к ногам пленницы перепончатое крыло. Женщина подняла его и прижала к губам. В этот момент старик чуть не убил Дракинду: невыносимая ревность исказила его лицо.
С утренней сменой светил он появился в трактире, заказал себе "Хвойную бодрость" и пил стакан за стаканом, не считая смены светил. И потом еще долго мучился от похмелья.
В это время Дракинде наступило время рожать. Скулон не успел оглянуться, как назначенный срок истек: пленница потребовала второе крыло и свободу.
Скулон взглянул исподлобья: Дракинда не доплатила. Рожала, потом болела, и он не мог ее трогать. Он клялся ее отпустить? Только глупый охотник выпустит дичь из капкана. Тогда Дракинда сказала: пусть будет так, как должно, - и надломила росток, призванный ею в свидетели.
Через три дня старый охотник свернул на охоте шею.
II. ПЛЕШЕРОДЦЫ
Глава первая
Ви бежал без всякого напряжения: исход погони был ясен. Жертва казалась слабой, силы ее иссякали, и он хотел растянуть удовольствие. Человеческий запах - кисловато-соленый - приятно щекотал ему ноздри. Запах - и ощущение чужого смертного ужаса. Смертный ужас окутывал убегавшего, как тяжелое влажное облако. Когда убегавший падал, облако разбухало. Когда ему удавалось прибавить скорости, облако едва заметно сжималось: вдруг оторвался?
Будь Ви человеком, он усмехнулся бы. Ему ничего не стоило в два прыжка настигнуть бегущего, ударом лапы сломать позвоночник и сделать то, ради чего затевалась погоня, - добраться до сердца жертвы. Только сердце нужно было ему, только надменное сердце того, кто мыслил себя Хозяином!
Потом Ви отгрызет ему голову и оставит у ближайшего пня. Он сделает все точно так же, как делают сами люди - те, кто охотится на лосей. Они украшают рогами свое жилище. Они нанизывают лосиные черепа на жерди своих заборов. И Ви украсит Лес человеческой головой.
Но это - чуть позже. Чуть позже.
Пока он наслаждался ужасом человека. Глаза Ви вспыхнули, и пасть наполнилась вкусной слюной: он сам порождал этот ужас, он был его причиной.
* * *
В прежней жизни было иначе. Смертный ужас разъедал Ви изнутри, и причиной ужаса был человек. Но эта жизнь завершилась - обуглилась и покрылась пеплом. Лишь ненависть к человеку осталась в нем с тех времен.
- Ишь - присосался! Урод вислоухий. Дай-ка сюда мешок. - Ви запомнил голос и запах, потому что следом за этим его вырвали из теплого и безопасного мира. - И откуда такой только взялся? Весь помет испортил. Скажи Придурку, пусть сразу утопит. И держи язык за зубами. Слышал? Шкуру спущу, если цена на щенков упадет.
Ви мог бы забыть об этом. Черная плешь, однако, сделала свое дело, и он забыл о другом: как его извлекли из мешка и он оказался в гнезде из человеческих рук. Кто-то утешительно ворковал над ним: "Висли! Висли!", а руки излучали тепло - лучшее даже, чем материнский бок. Тепло было золотистым, как солнечный свет, - пронизывало насквозь, не только грело, но и ласкало. Щенок повозился, потыкался носом в руки - сразу признал в них новую маму и заснул, спасаясь от пережитого. Чуть позже ему предложили хлебный мякиш, завернутый в тряпку и смоченный в молоке, и мир снова стал добрым и безопасным.
Нет, этого он не помнил. Зато его память - память обугленного нутра - хранила другую встречу с голосом-запахом, другое явление смертного ужаса.
На соломе - мальчик, и у него идет носом кровь. Висли поскуливает от тоски и слизывает ее.
Слышен скрип двери. Это сигнал опасности. Но Висли почему-то продолжает сидеть - хотя ноздри его уже различают запах смертного ужаса. Висли прижимает уши, и на всякий случай тихонько рычит: он никому не позволит тронуть лежащего мальчика.
- Смотри-ка! Тот, вислоухий! Я его узнаю! А что! Ничего так пес! Ха! Вылизывает Придурка. Лекарь, мелкие Духи!
- Придурок - скотина. Придет в себя - взгрею. Узнает, как уродов прикармливать.
- Так ему в одиночку скучно! - громкий смех. - Ишь, ишь! Гляди-ка на пса: караулит Придурка. Вот смех!
- А ну-ка, пристрели его.
Тот, кто смеялся, медлит. И тот, кто вселяет ужас, говорит с раздражением:
- Пристрели, говорю! Вон, сними арбалет.
Человек берет арбалет и возится со стрелой. Висли чувствует: это опасно, очень опасно! Его накрывает волной страха и вдавливает в земляной пол. Но мальчик в этот момент наконец разлепляет глаза. Висли слышит команду - мычание, понятное только ему, - бросается в угол и ныряет в спасительный лаз. Стрела раздирает воздух и вонзается в стену. Висли несется в сторону леса: он еще не знает, что не сможет вернуться. Что ему предстоит стать бродягой.
А человека - того, что вселял в него страх, он встретит еще один раз. И эта встреча опять перевернет его жизнь.
* * *
Висли спал в покинутой волчьей норе. Шум охоты заставил его насторожиться и замереть. Охота пронеслась совсем близко, тревожа лес шумом и близостью чьей-то смерти. Висли уловил знакомый запах и будто расслышал голос. Шерсть у пса на загривке вздыбилась: это враг! и он близко! Висли выбрался из норы и взял след.
Он легко нагнал охоту и теперь бежал чуть в стороне, прислушиваясь и принюхиваясь. Охота людей увлекла его злобным и бурным весельем, и он не хотел отставать.
Висли внимательно нюхал воздух, чуял все, что могло бы стать желанной добычей. Но собаки держались другого следа: он ошибался снова и снова. Ему пришлось почти слиться с охотой, чтобы понять: собаки шли по лосиному следу!
Где-то впереди охотничьи тропы сошлись. Звуки рога стали невыносимо громкими и исполнились злобного торжества. Собаки отчаянно лаяли, срываясь на хрип, люди кричали. Потом собачий лай стал стихать, а людские голоса слились в довольный гомон. Было ясно: цель достигнута и ярость охоты пошла на убыль. Ее звуки и запахи постепенно стихли. Лес все еще волновался, но уже не так сильно.
Висли осторожно подкрался к месту, где охотники завалили лося. Трава была измазана кровью. А в маленькой ямке кровь стояла, как вода после дождя. Висли принюхался: запах притягивал. Пес чуть помедлил, а потом припал к ямке и принялся жадно лакать. В его голове пронеслась неясная мысль, что этого делать не стоит: ни один обитатель Леса не покусится на лося. Лось - особенный зверь. Он не может быть чьей-то добычей.
Но кровь была свежей, и Висли не смог оторваться, пока язык не начал скрести по земле. Лосиная кровь ударила ему в голову: он потерял возможность двигаться и ощущать. Он утратил всякую бдительность - непростительная ошибка для бродячего пса - и улегся спать тут же, у ямки, не ища себе дополнительного убежища.
* * *
Разбудил вислоухого страх. Нет, не страх - смертный ужас. Такой же, какой он узнал при рождении. Ужас выползал из травы, из-под корней деревьев, рваной бахромой повисал на еловых ветвях. Ужасом был полон его живот. Ужас распирал изнутри его горло.
На краю поляны Висли увидел чужого пса. Точнее, не увидел, а угадал. Пес был темным, и контуры его тела едва выделялись среди других теней ночи. Зато глаза - красные, ярче свежей крови, - смотрели прямо на Висли.
Красноглазый был не из тех, кого вислоухий привычно боялся, кто был сильнее и вынуждал уступать дорогу. Красноглазый вообще не был зверем в понимании Висли: у незнакомого пса не было запаха. Нет, запах был, но это был не животный запах, а запах гари, обгоревшего дерева и прожженной земли.
Вислоухий попытался справиться с ужасом: оскалился и зарычал. Но красноглазый поднялся и двинулся на него - медленно и уверенно. Язык у него был влажный, и с него стекали крупные капли слюны. Висли попятился. Драка была невозможна. Следовало бежать. Скаля зубы, он стал отступать. Выискивая момент для прыжка в сторону, Висли чуть повернулся и тут же понял, что путь направо отрезан. Там тоже двигалась тень и светились красным глаза. А слева - еще две тени!
Вислоухий резко развернулся и бросился между тенями: бежать, бежать, бежать!
Он много раз преследовал дичь. Он много раз убегал. Но не так, не так! Красноглазые гнали его сквозь лес, не давая свернуть. Висли, умевший бегать, задыхался от страха.
Впереди показалась плешь.
Эти мертвые пятна на теле Леса Висли всегда обходил стороной. Так делал всякий зверь, так делала всякая птица, и даже мелкие склизкие твари никогда не решались приблизиться к пятнам вплотную. Но красноглазые гнали его прямо туда.
Висли хотел свернуть - его укусили. Он метнулся в другую сторону - его опять наказали. Он метался от тени к тени, не в силах прорвать кольцо.
Его безжалостно рвали, шерсть его пропиталась кровью, и он наконец уступил отчаянию и боли.
С жалобным визгом Висли ринулся в черную середину. Что-то горячее, злобное ударило его в лоб, а потом его стала мучить глухая черная тьма. Тьма выкручивала ему жилы, иссушала плоть, выжигала нутро, оставляя лишь память об ужасе перед тем человеком: "Ишь, присосался! Пусть Придурок утопит!", "Давай, застрели его!"
А потом липкий страх, разлитый по жилам, стал замерзать, как вода на морозе, наполняя то, что осталось, ледяной жгучей ненавистью - к человеку вообще. Ненависть требовала утоления: нужно убить человека. И тогда станет легче - ненадолго, но легче.
…В предрассветной тьме красноглазые псы появились на вершине лесного холма. Они подняли морды к Луне. У Луны - лицо человека. И потому она - враг, враг, излучающий свет. Но ее не достать.
Они выли до самой зари. Предчувствие Солнца заставило их искать убежища. И с восходом мертвая плешь поглотила пять собачьих теней.
* * *
Ви хотел растянуть удовольствие и старался бежать небыстро. Но ему приходилось сдерживать Рэ.
Рэ выгорел всего две Луны назад.
Мертвая плешь, где он обратился, образовалась чуть раньше. Но Лес в этом месте сильно сопротивлялся и стянул все зеленые силы, не давая своей новой ране увеличиваться в размерах. Плешь получилась гораздо меньше убитой лосихи - размером с трехмесячного лосенка. Однако Ба велел гнать Рэ именно к этому месту - раз они оказались неподалеку.
Ба съел уже восемь сердец, и узнал много слов, и умел посылать их из своей головы в голову Ви и других, а потому он был главным.
Рэ почти не сопротивлялся: несмотря на свои размеры - он был намного крупнее Ви, - новый не мог похвастаться смелостью. Но он слишком быстро проскочил обжигающую черноту, и Ба подозревал, что новый получился недостаточно темным. Он, по сути, остался псом - хоть глаза его покраснели. Поэтому новый должен пройти испытание. И Рэ не позволили съесть ни одной буроедки в ожидании настоящей охоты.
Они напали на след одиночки к появлению третьей Луны. Человек был не очень сильным и безоружным. Он не стал бы сопротивляться. Убить красноглазого нелегко. Но в сумерках его тень становится слишком плотной и потому уязвимой. Правда, страх заставляет людей забыть, что они умеют стрелять. И до сих пор лишь один человек попробовал защищаться. Его все равно убили, но Ки на охоте был ранен и перед сменой светил едва дотащился до плеши.
Здесь же охота обещала быть легкой. Здесь любой красноглазый мог управиться в одиночку. И Ба отправил Рэ за добычей: пусть добудет первое сердце. А еще он отправил Ви: пусть присмотрит за Рэ, пусть покажет ему, как наслаждаться охотой.
Но Рэ горел нетерпением, и его раздражало, что Ви не дает ему прыгнуть. А Ви почти сразу понял: Рэ не важно внушать бегущему страх. Рэ желает скорее убить и поскорее напиться крови. Этот новый ничего не смыслит в охоте на человека!
Раздражение Рэ возрастало. Ви бежал впереди и мешал ему разогнаться. Человек, обессилев, упал. Теперь ничто не мешало сломать ему шею. Рэ опять попытался обогнать впереди бегущего и огрызнулся, и лязгнул зубами, когда тот прибавил ходу и не дал ему выйти вперед.
Ви рассердился: в отличие от полутемного, он уже съел три сердца и уже понимает слова. Ви внезапно остановился, развернулся и зарычал: пусть Рэ проявит нужное послушание. Но Рэ почему-то не обратил на это внимания: завыл, заметался, будто добыча от них ускользнула.
Ви сначала не понял, что заставило Рэ суетиться. А потом обнаружил: жертва исчезла. Миг назад человек прижимался к земле, захлебываясь от страха. И вдруг растворился - будто и не бывало.
Рэ увидел, что Ви замешкался, наконец обошел его и вцепился во что-то зубами. В ответ раздался ужасный крик. Рэ глухо рычал и урчал.
Ви испытал досаду: Рэ что-то увидел раньше. А все потому, что Ви должен воспитывать Рэ.
Вот оно что! Человек забился в нору песочника. Нора, как назло, оказалась свободной - песочник, видимо, тоже отправился на охоту. Убежище зверя было не очень большим, но то, что делало жертву слабой и уязвимой, на этот раз оказалось спасительным: нора вместила ее. Вместила почти целиком. Но человек не успел втянуть ноги. И Рэ отгрыз ему обе ступни.
Человек задыхался от крика, но все же нашел в себе силы, вдавившись глубже в укрытие, заложить отверстие камнем. Рэ позволил ему это сделать: ведь перед ним уже был кусок, вкусный, кровоточащий. И он, давясь и урча, пожирал человечью плоть так же, как пожирал пойманных буроедок. Рэ наплевать, что ему не досталось сердце!
Ви захлестнуло негодование. Негодование подстегивалось неудачей. Они упустили добычу - легкую и безопасную! И Ба, возможно, захочет их наказать.
Как этот глупый Рэ смел отъесть человеку ступни! Он должен был ухватить его за ногу - крепко, но осторожно - и вытащить из укрытия. И добраться до сердца. Тогда бы и Ви пригодился. Но Рэ одолела жадность, низкая жадность бродячего пса. Голодное брюхо для Рэ важнее Высокой Охоты.
Нет, Ба не напрасно послал его с полутемным. Ба сразу понял, что Рэ никуда не годится.
Рэ был слишком занят едой. Он не мог ожидать, что Ви прыгнет сверху и ударом лапы свернет ему шею. А затем Ви сделал все так, как учил его Ба: он выел сердце Рэ и отгрыз ему голову. Голову он дотащил до ближайшего пня и бросил. Охота на человека не может служить желудку.