- О, Господи, и этот туда же! – театрально завопил Гласс, вскакивая с лежанки и усаживаясь на нее по-турецки. - Опо-о-омните-е-есь, лю-юди! – продолжил он, потрясая сложенными в молитвенном жесте ладонями, - вынырните из беспросветной тьмы своей прошлой жизни! Поглядите на новую жизнь открытыми глазами! Это же наша мечта реализовалась! Великая человеческая мечта о счастье и свободе!
Тестера такой тезис весьма заинтересовал, но Хась и Док отнеслись к нему иначе.
- Гласс, послушай, не забивай человеку мозги своими теориями, а то я тебе трепанацию черепа сделаю! – пригрозил Док, наглядно показывая, как именно он будет делать трепанацию.
Гласс возмущенно развел руками:
- Ну, а тогда – чего обсуждать-то, дискуссию, блин, устраивать? Тогда - сидите себе тут, да и оплакивайте свою несчастную судьбу! Остекленеть, как замечательно будет! А меня…, а я…
- Гласс, Гласс, не кипятись! – прервал друга Хась. – Ради чего нам тут стулья ломать? И ты, Док, успокойся! – Хась поудобнее устроился на лежанке. – Давайте лучше спросим, чего Тестер по этому поводу думает, а?
- Давай, спрашивай. – буркнул недовольный Гласс.
- С вашего позволения, - вступил в разговор Тестер, - я все же хотел бы вначале выслушать мнение Гласса. Мне было бы интересно. Если…, если, конечно, не возражаете!
- Ну, в принципе, - задумчиво протянул Док, глядя на Хася, - разрешить можно! – Хась кивнул, а Док продолжал. - На крайний случай - доктор находится поблизости, окажет первую помощь.
Хась прыснул, Док, не сумев сохранить серьезность лица, тоже засмеялся.
- Изверги рода человеческого - вот вы кто! – зло и обиженно пробормотал Гласс, глядя в сторону хихикающих друзей. Затем повернулся к Тестеру и, в мгновение весь преобразившись, начал:
- Вот из чего я, Тестер, исхожу при своем определении ситуации: мы на Земле чем занимались? Чем ты занимался, а? Что значит "много чем"? Ты конкретно перечисли!
Тестеру страсть как не нравилось, когда его "разводят" подобными ораторскими приемами, и при всем своем нарождающемся уважении к Глассу, он его все же одернул:
- Гласс, кончай этот детский сад с "самонаводящимися" вопросами – или говори, чего хочешь сказать, или давай свернем эту демагогию!
Гласс тут же, словно пленный фриц, поднял руки вверх: видимо, побоялся потерять единственного слушателя:
– Ладно, ладно, уболтал, "самонаводящихся" вопросов не будет! Слушай! – он выдержал паузу, вздохнул и заговорил: - Итак, все многообразие занятий нашей жизни можно свести к следующим видам: первое – сохранение и поддержка жизнедеятельности, второе – удовольствия. Все! Точнее, почти все, об остальном – позже.
- Ага! Делов-то в жизни, оказывается: раз-два и обчелся! – резюмировал Док . - А я-то, дурак: то одним занимаюсь, то другим, то пятым, то десятым! А нужно, по Глассу, всего двумя! Остальные – не в счет!
Гласс мгновенно парировал:
- Док, не перебивай! Своими замечаниями ты обнаруживаешь свою природную недалекость и мне за тебя, как за друга, становится стыдно перед людьми!
Ошарашенный Док только крякнул в ответ, а Гласс, не дав ему опомниться, продолжил:
- Вот смотри, Тестер: вот ты просыпаешься – это заканчивается цикл подзарядки и балансировки организма. Идешь в ванную, в туалет – ликвидируешь отходы жизнедеятельности. Завтракаешь – заправляешься органикой. Идешь на работу, работаешь…
- …для того чтобы были деньги на поддержание организма, так? – закончил за него Тестер.
- Абсолютно правильно! – обрадовался Гласс, - Дальше – понятно: обед, ужин, любовь, сон…
- А, простите, социальные функции, общественные – куда отнести? – поинтересовался Хась. – Собрания всякие, образование, интерес к жизни окружающего общества, политика… - это что: поддержание организма, али удовольствия, али еще чего?
Гласс лишь на мгновенье задумался и уверенно ответил:
- Человек живет в стаде… в обществе только потому, что обществом, коллективом легче решать трудные задачи из области жизнедеятельности… и удовольствий, в некотором роде! Жизнь в обществе, конечно, накладывает на человека определенные обязанности: нужно иметь образование, быть в курсе событий, выполнять различные общественные функции, соблюдать законы, нормы морали и нравственности… – Гласс помолчал секунду, а потом продолжил: – Поэтому социальную ответственность можно засчитать, как ответвление магистральной линии "Поддержание жизнедеятельности". Ее можно приравнять к работе, которую мы, по заказу общества, делаем для того, чтобы, обменяв труд на деньги, а деньги – на необходимые нам товары, поддерживать собственную жизнедеятельность, а конкретнее – жизнь нашего тела. Я не прав?
- Прав, старик, прав! – ответил Хась.
- Иссессьно! – добавил Док. – Тока я мало чо понимаю!
- Теперь, - продолжал Гласс, даже не взглянув в сторону Дока, - Вторая половина наших земных занятий! Внимание: удовольствия!
- Ну, с удовольствиями-то, надеюсь, всем понятно! – мягко прервал его Тестер, - а что делать с научными изысканиями, литературой и искусством, подвигами, романтикой и прочим содержимым человеческой башки, вносящим в твою, Гласс, классификацию некоторый бардачок-с! Ась?
- Никакого-с бардачка нет-с, достопочтенный Тестер! Об этом я и хотел сказать чуть позже, но ты, друг мой, весьма нетерпелив, и это "позже" наступило чуть раньше. Впрочем, чтобы окончательно не запутать нашего многоуважаемого Дока, ограничусь следующим: все, что ты назвал относится к третьей составляющей человеческой деятельности, которая во многом противоположная первым двум. И цель этой третьей составляющей – иная. Она заключается в изучении мира. – Гласс на миг замолчал, следя за реакцией слушателей. – Да-да, я глубоко убежден, что наука и искусство – два инструмента исследования Вселенной. Один – числовой и поэтому несколько грубоватый, а второй – образный, и поэтому более точный.
- Ну-у, ты загнул! – протянул Тестер.
- Не согласен? Давай поговорим об этом,… но в другое время! А сейчас о главном – воодушевленно продолжал Гласс. - Всю свою жизнь мы что делаем? Учимся, чтобы потом работать на высокооплачиваемой работе, работаем, чтобы получать деньги, получаем деньги, чтобы покупать продукты и одежду, чтобы не помереть с голоду и не замерзнуть с холоду, покупаем лекарства, чтобы не болеть и ходить на работу; покупаем дома и автомобили – и для того, чтобы жить и передвигаться, и для того, чтобы респектабельнее выглядеть. А это уже - чтобы уважали, и чтобы больше платили в конечном итоге. И все это – исключительно ради поддержания жизнедеятельности и сохранения организма или для гарантии сохранения организма. А также – для удовольствий! Правильно?
Хась и Док синхронно кивнули.
- И где это все в итоге оказывается? – с "профессорской" интонацией спросил Гласс.
- В унитазе! – со смехом сказал Тестер. - А сам организм – на кладбище, в конце концов!
- Во-от! – удовлетворенно протянул Гласс. - К чему я и веду! Пыль, тлен и дерьмо! А мы тратим на это львиную долю своего времени, своей жизни. А теперь скажите мне, что остается после нас в вечности?
Для троих слушателей вопрос был неожиданен (особенно после "пыли, тлена и дерьма"), поэтому привел их в некоторое замешательство. Гласс не стал ждать и ответил сам:
- Открытия, изобретения, книги, поступки, музыка, картины, скульптуры, подвиги и так далее… Верно?
- Да… вроде как…, да… - неуверенно ответил Хась.
- Я называю все это МЕЧТОЙ. – продолжил Гласс.
- Почему не "хренью"? – притворно удивился Док.
- Мечтой, мечтой! – продолжал Гласс, - и вот почему. Работая, человек стремится к конкретным целям, к целям, которые он хорошо себе представляет: выполнить такой-то план, построить такой-то дом, вырастить такой-то урожай помидоров… Но, творя в искусстве или копошась в науке, человек также стремится, но к неясной цели, которую он реально не видит, а, только достигнув, сравнивает со своими ожиданиями, предположениями или гипотезами. Это, согласитесь, больше похоже на мечту, чем на… хрень!
- Возможно, это и есть мечта, - задумчиво произнес Хась.- Во всяком случае, не хрень…
- Если ты своей мечтой бабло не зарабатываешь, тогда да! – отозвался Док.
- А при чем здесь бабло? – не понял Тестер.
Гласс, однако, так увлекся, что на реплики друзей уже не обращал никакого внимания.
- И вот это все, - продолжал он, - всю эту мечту человек создает когда? В свободное время. Уточняю: В СВОБОДНОЕ ОТ ЗАБОТ ПО СОХРАНЕНИЮ ОРГАНИЗМА И ПОЛУЧЕНИЯ УДОВОЛЬСТВИЙ ВРЕМЯ!
Гласс вновь остановился и возникла пауза – слушателям нужно было осмыслить и уложить в головах его последнюю фразу.
- Постой, – задумчиво протянул Док, - так если я бабло заколачиваю не у токарного станка и не на пашне, а, например, написанием картин-шедевров или бессмертной музыки, то…
- Это уже не важно! – пояснил Тестер. – Ты в любом случае выполняешь заказ общества. Просто болты и гайки, хлеб и помидоры – это функционально необходимые продукты, а картины и музыка – из области удовольствий.
- Во! – воскликнул Док. – Гласс, про удовольствия интересно послушать!
- Да, - подхватил его Хась, - С помидорами и унитазами понятно, а как с удовольствиями-то?
- Всяка палка имеет два конца! – начал Гласс.
- Даже всяка палка – два, а человек, даже самый умный и сильный – всего один! Обидная несправедливость природы! – нарочито печально сказал Док. – Да и ее нас лишили!
Все засмеялись.
- Человек, глубокоуважаемый Док, - возразил Гласс, - также имеет два конца в том смысле, что заботы по сохранению организма и поддержанию жизнедеятельности имеют своей противоположностью удовольствия. Мы позволяем себе удовольствия для того, чтобы не остекленеть от постоянной заботы о своем организме, чтобы был смысл его сохранять!
- Это как это? – спросил удивленный Хась.
- Очень просто! Аналогия – процесс размножения. Необходимость самого процесса вытекает из необходимости поддержания жизни в человечестве вообще, как виде животного мира. Иначе говоря, бессмертие, которое невозможно в природе Земли, природа заменила бесконечным повторением, а человек добавил к этому образование, чтобы не терять результаты трудов своих. Так вот, размножение, то есть сами роды – процесс довольно болезненный, но, чтобы он совершался и не блокировался болевыми рецепторами, природа ПЕРЕД этим процессом поставила другой – всем нам хорошо известный по приятным ощущениям половой акт!
- Последнее слово я понял! – радостно сообщил Док. – Но в этом баре такого не подают!
- Короче, ты хочешь сказать, что природа здесь развела нас, как последних лохов! – суммировал Хась, - купила нас на удовольствие, как мент форточника!
- Ну, в общих чертах, он так и сказал! – с усмешкой заметил Тестер.
- Блин! Нигде правды нет! Все – жулики: "не обманешь, не продашь", даже мать-природа! – Хась даже попытался плюнуть со злости. Оказалось – нечем, не было в цифроклоне такой функции.
- Вот и все остальные удовольствия построены по тому же принципу, что и половой акт! – не унимался Гласс. – Если б не было удовольствий, мозг не понимал бы, на фига ему вкалывать и корячится, поддерживая это тело в рабочем состоянии.
- Так! – вдруг решительно рявкнул Док. – Гласс! Или ты немедленно объясняешь, зачем ты все это нам говоришь, или трепанация черепа начнется прямо сейчас! Я уже ничего не понимаю!
Гласс, похоже в серьез испугался. Все знали, чо Док – бывший десантник.
- Так, а я к чему? Я же и объясняю, а вы своими шуточками все только путаете! У самих-то мозгов - три извилины на двоих, а все туда же - шутить! – Гласс на всякий случай отодвинулся подальше от Дока – вдруг этот верзила шутки все же не поймет, да и накинется с кулаками.
Но Док и Хась только выразительно посмотрели на Тестера и, кивнув в сторону Гласса, одновременно покрутили пальцем у висков, как бы говоря: "Ты не обращай внимания, он временами не в себе бывает, а так парень, как парень!"
Тестер решил, что ему надо выступить в роли миротворца:
- Взаимоотношения труда и удовольствий я понял, Гласс. И про мечту – в общих чертах. А в чем же - позволь тебе напомнить суть нашего разговора - в чем же состоит прелесть нашего сегодняшнего положения?
Гласс посмотрел на Тестера, как на Христа, только что явившегося ему - такова была его благодарность за внимание к его "лекции". Он воодушевился и закончил:
- Так вот: работа ради поддержания жизнедеятельности занимает у человека огромную часть жизни; оставшееся время занимают удовольствия, которые всего-навсего являются обратной стороной вышеупомянутой заботы о сохранении тела. Человеку, по большому счету, просто тупо некогда изучать мир и себя, некогда совершать открытия и создавать бессмертные, вечные шедевры. На это были способны до сих пор только избранные личности, для которых, кстати, безудержное стремление к мечте зачастую оборачивалось "выдавливанием" из общества: ведь настоящий ученый или художник очень часто балансирует на грани жизни и смерти – то от нехватки средств к существованию, то сходя с ума от непонимания и одиночества. А в целом человечество не могло жить своей мечтой – некогда было. Именно поэтому мы до сих пор не знаем двух главных вещей: что такое мы, люди и что такое наша планета Земля!
Гласс вновь сделал паузу, видимо, для того, чтобы завершающую фразу выдать с наибольшим эффектом. Он заметно волновался, но взор его горел самым праведным в мире огнем.
- Теперь и мы – не люди, и планета – не Земля! – мрачно вставил Хась, и Гласс, казалось, только и ждал этой фразы.
- Именно поэтому, - спокойно и торжественно сказал он, - мы сейчас имеем огромное счастье НЕ РАБОТАТЬ в том смысле, в каком понимали это на Земле: так как у нас уже нет необходимости поддерживать свое тело в рабочем состоянии! А раз мы можем не работать, следовательно…
- … можем и не есть! – завершил фразу Док и расхохотался.
ГЛАВА XVI.
Сбитый, словно птица в полете, на самом важном месте своего выступления, Гласс был уже готов укокошить Дока подвернувшейся под руку каменюкой, но Хась вовремя кинулся ему наперерез. Чтобы компания окончательно не передралась, Тестер, продолжая чувствовать себя миротворческим корпусом ООН, вызвался озвучить основные положения и выводы глассовой "лекции": для дальнейшего обсуждения. Сам Гласс так перевозбудился, что был уже не в состоянии связно излагать собственные мысли.
А выводы были очень просты: человечество в лице их, первых цифровых клонов Homo Sapiens, достигло наивысшей ступени развития – избавилось от органического тела, сокращавшего коэффициент полезного действия мозга до нескольких процентов, а жизнь – до тупой заботы о сохранении этого самого тела. Человечество получило бессмертие и может теперь посвятить себя тому, о чем оно мечтало всю свою историю – абсолютно свободному интеллектуальному творчеству: науке и искусству.
Ушло в небытие все то, что "тянули за собой" бренные человеческие тела: мировые войны, национальные и имущественные конфликты, эпидемии, преступность, пьянство, наркомания, эксплуатация человека человеком, супружеская неверность и прочая, прочая, прочая…
Ушло все это вместе с основными движущими силами человека по Фрейду: голодом, страхом и сексом (насчет последнего Док совсем не обрадовался). Таким образом, считал Гласс (в изложении Тестера), надо побыстрее изживать в себе остатки мышления "органического человека" и привыкать к образу "человека цифрового". "Свободное творчество свободного разума!" - вот девиз новой эпохи развития человечества по Глассу.
- Homo Digitalis – вот, как мы теперь называемся, друзья! - закончил Тестер свое резюме, а про себя добавил: "и во многом я с Глассом согласен, но не во всем". Ему все больше и больше нравился этот худощавый брюнет, в глазах которого пылал огонь стремления открыть что-то воистину настоящее, а сердце, похоже, навсегда было отравлено какой-то особенной мечтой, не дававшей Глассу покоя: в своих оценках и суждениях он не мог примириться даже с мизерным отличием от существующего в его воображении идеала.
Беседуя с Глассом, Тестер уловил главное, пожалуй, свойство его натуры: Гласс в каждом предмете или явлении высматривал не сиюминутную практическую ценность, а важность (или не важность) для чего-то более значимого, для чего-то глобального…, хотя для чего именно – сам он сказать не мог. Похоже, Гласс всю свою жизнь и пытался найти это самое в окружающей жизни. И вот, кажется, нашел…
И Хась, и Док понравились Тестеру не меньше: они оба были умны и рассудительны, Хась оказался невероятно эрудированным человеком, способным, когда это необходимо, выводить весьма далекие перспективы, а Док, обладавший потрясающим чувством юмора, принадлежал к тому типу людей, которых называют "душой компании", при этом он до краев был наполнен той самой "простой жизненной философией", которой так часто не хватает настоящей интеллигенции. И с этим своим качеством Док прекрасно вписывался в их маленькое сообщество ярких индивидуальностей, эффектно уравновешивая его и придавая их компании элегантную завершенность и по форме (Док был мужчиной не мелкого размера), и по содержанию.
Но все-таки, отметил Тестер, излишний иногда практицизм и слишком трезвый взгляд на вещи, свойственные натурам Хася и Дока, немного затеняли ту романтическую радость, какую обычно испытывает человек от встречи с родственными ему душами. Тем более – рядом с таким "фонтаном мечты", как Гласс!
Разговор продолжился. Теперь Док и Хась делились с Тестером своими впечатлениями от последствий собственной "оцифровки". Они больше времени провели в Бестерленде и наперебой рассказывали ему, что давно утратили привычку спать, есть и пить, бояться каждого звука (ну, разве только топота копыт коней "чистильщиков"!), их сексуальные потребности весьма поубавились ("Поубавились это - мягко говоря, - с особенной горечью сообщил Док. – По привычке разглядываем попки и сиськи, вот и все!").
Тестер и в себе наблюдал похожие изменения, и признался друзьям, что ничего радостного в них не видит, так как, что бы там ни говорил Гласс, земная жизнь при всем ее несовершенстве была ему, Тестеру, роднее и милее, и что он откровенно скучает по ней.
Взгляд Дока после этих слов стал вдруг очень печальным – видимо он тоже хранил в своем оцифрованном сердце тоску по органическому образу бытия. А рассудительного, практичного Хася ностальгическое продолжение разговора вдруг побудило к обнародованию своего прогноза возможных последствий "цифровизации человечества":