И Гейтц подробно рассказал ошалевшим от удивления ученым содержание заключительной части проекта.
Предсказать или угадать это было совершенно невозможно: талант и организаторские способности Билла Гейтца и здесь проявились в полной мере. И уже в который раз он решал проблему совершенно неожиданным способом.
Итак, нужно было надежно обеспечить дальнейшее существование Бестерленда и его полную автономность, независимость от земного мира. Так вот, для того, чтобы обеспечить Проекту эту самую автономность, Гейтц нанял… самых лучших в мире хакеров, с которыми, как многие знали, он водил тесную дружбу. С помощью хакеров он разработал уникальный комплекс программ, позволяющих поддерживать существование Бестерленда за счет… связанных Интернетом компьютеров огромного числа пользователей во всем мире.
Схема состояла из нескольких микроскопических программ, замаскированных под приложения "Doors", автономной управляющей программы и системы, противодействующей любой попытке выявления и уничтожения этого комплекса. По сути, это был своеобразный вирус, вытягивающий из множества компьютеров крохотные частички ресурсов и отправлявший их на поддержание существования Бестерленда.
"Изюминкой" всего проекта было то, что система не требовала ни отдельного физического сервера, ни вообще каких-либо "железок": управляющая программа дробила все операции по обеспечению Бестерленда на малюсенькие фрагменты и распределяла их выполнение по компьютерам ничего не знающих пользователей. Роль своеобразного сервера – хранителя огромного объема информации в этой схеме выполнял сам Бестерленд: в схему прекрасно вписалась программка того самого русского парня из Питерсберга, с которой и началась история "Нового Мира".
Понятно, что сами хакеры так и не поняли, что же они сотворили: Гейтц гениально умел применять принцип "разделяй и властвуй". Разные группы хакеров трудились автономно и их конечные цели были совсем иными. После долгой упорной работы в Кампусе "Макрософта" хакеры отбыли, отягощенные усталостью и несусветным гонораром и только после этого Гейтц объединил результаты их самоотверженного труда, собрав из отдельных законченных фрагментов этой софт-мозаики нужный ему уникальный инструмент. Он же позаботился и о том, чтобы новые приложения "Doors" (содержащие программки-шпионы) уже появились у максимального числа постоянных пользователей Интернета.
- Вот так, коллеги! – улыбнулся обалдевшим ученым Гейтц. - Мне остается только добавить, что когда будут запущены сотни наших низкоорбитальных спутников и заработает глобальная служба двусторонних широкополосных телекоммуникаций, над которой трудятся сейчас специалисты Teledeisic, проблема автономного существования Бестерленда будет решена окончательно!
Когда Гейтц закончил, в зале раздались бурные аплодисменты. Ученые хлопали, не жалея ладоней, кто-то громко свистел, затем все вскочили со своих мест и кинулись обнимать шефа. И действительно: чем бы там, в Бестерленде, не закончилось "правление" Суперкомпьютера, будущее "Нового Мира" вновь стало светлым. Глаза сотрудников 55-й лаборатории горели вернувшимся энтузиазмом и возрожденной надеждой, их вновь бурлящий интеллект фонтанами выбрасывал идеи и соображения по улучшению только что обнародованной системы. "Команда Бестерленда" вновь была вместе. От уныния и обид не осталось и следа, все это было раздавлено и растоптано в один миг. Это была настоящая победа и Гейтц, улыбаясь и принимая поздравления, сам чуть не плакал от счастья.
- За работу, друзья, за работу! - громким и радостным голосом кричал он в следующий миг. - Не будем терять времени! Ваши задания вот в этих конвертах.
С этими словами он раздал руководителям отделов запечатанные конверты, в которых содержались и сами программные продукты, и задания по их применению и усовершенствованию: надо было адаптировать этот фрагмент к общей операционной архитектуре Бестерленда, а это - время, время и время…. И никакого Суперкомпьютера – второй раз на те же "грабли" Гейтц наступать, понятно, не хотел.
Получив свой (самый объемистый!) пакет, счастливый и снова полный сил Фред Ласки, однако вспомнил про свое недавнее "дурацкое сидение" на трубе и решил все же кое-кого найти. Хлопнув коллегу по широкой спине, он прошептал ему на ухо:
- Радуйся, дружище, что мистер Гейтц спас твою задницу от зверской расправы, которую я хотел над ней учинить! Но все же скажи мне: за каким дьяволом понадобилось звать меня на такую верхотуру и заставлять сидеть там битый час?
- Фред, дорогой, прости! Большой Билл так внезапно вызвал нас, что я не успел тебя предупредить. Спроси любого – никто не знал о совещании еще за пять минут до него! Еще раз прошу тебя, прости! Хочешь, в качестве извинений – пропустим по стаканчику? Я угощаю!
- И в качестве извинений, - протрубил сияющий Ласки. - И за нашего гениального мистера Гейтца! Пойдем.
Два друга свернули из главного коридора направо, спустились по лестнице и вскоре вошли в бар, расположенный этажом ниже, в котором они обычно завтракали, обедали и ужинали, и в котором сейчас собирались бурно отметить возвращение потерянной было надежды.
Тем временем в стремительно опустевшем зале для проведения совещаний остались только два человека: Гейтц и Мэлвиз. Начальник службы безопасности жестом пригласил Билла присесть к самому дальнему от двери углу стола и тихо сказал:
- Мистер Гейтц, сэр, все прошло блестяще. Скорее всего, наш план должен сработать.
Еще не до конца готовый к разговору, не совсем еще остывший от взрыва общей радости, Гейтц откинулся на спинку стула и пристально посмотрел в глаза Мэлвизу. Улыбка медленно угасала на его губах. Когда она исчезла совсем, Билл заговорил:
- Хорошо. Ваша уверенность обнадеживает. Очевидно, вы получили какую-то информацию – поделитесь ей! Или вы уже можете назвать мне имя шпиона?
- Через некоторое время - да, сэр. Мне нужно только провести кое-какие технические мероприятия, сделать анализ информации и представить вам доказательства. Уверяю вас, мистер Гейтц, вам не придется долго ждать.
Последними словами Мэлвиз пытался предупредить появление гримасы недовольства на лице Гейтца, которая все же сменила только что царящую там улыбку.
- Мэлвиз, а нельзя ли сразу сказать мне, кого вы подозреваете? Здесь же не Большое Жюри, не суд присяжных! Мы не обязаны действовать в рамках закона. Но изолировать подозреваемого или подозреваемых от работы – в наших интересах. Ведь вдруг ваше "некоторое время" затянется, и наш Иуда сможет нанести Проекту еще больший вред?
- Не беспокойтесь, сэр! – ответил Мэлвиз. - Просто из-за скудности собранных улик у меня на настоящий момент сразу несколько подозреваемых. И лишь один из них – настоящий шпион. Другие же – преданные нам друзья. Не стоит, я думаю, оскорблять их преданность вашими беспочвенными подозрениями…, а у вас, мистер Гейтц, согласитесь, они возникнут, если я хотя бы назову имена…. Потерпите, сэр, через несколько часов я назову имя шпиона, или…, - Мэлвиз улыбнулся, - или он сам себя назовет.
Однако, вопреки ожиданиям Мэлвиза, излучаемая им уверенность так и не передалась Гейтцу, с лица которого не сходило выражение недовольства. "Устал шеф, - обеспокоено подумал Алан, - как бы не натворил чего!". Гейтц медленно поднялся, что-то обдумывая про себя, повернулся к начальнику службы безопасности и медленно, со вздохом, спросил:
- Несколько часов, говорите? А что вы конкретно будете делать эти несколько часов? И как они решат нашу проблему?
- Идентификация отпечатков пальцев, сэр, просмотр видеозаписей, анализ передвижений и встреч сотрудников и многое другое…. Вспомните о том, мистер Гейтц, что у меня было очень мало времени на обыск в кабинетах, а в том немногом, что я там нашел, еще предстоит разобраться: ведь каждый найденный мною объект может быть вещественным доказательством, а может быть случайно попавшим в мои руки предметом, скажем, фрагментом какой-то записки. Ведь часто то, что поначалукажется подозрительным, на самом деле…
Но Гейтц оборвал его:
- Ну, что ж, подождем несколько часов. До встречи, мистер Мэлвиз, помните, в этом деле я надеюсь только на вас!
С этими словами Билл Гейтц вышел из зала совещаний. Мэлвиз подошел к окну и, глядя на верхушки елей, еще освещаемые заходящим солнцем, прошептал:
- Я оправдаю ваши надежды, мистер Гейтц, не сомневайтесь!
ГЛАВА XL.
Они снова шли, и Гласс снова видел красную дорогу, ведущую в гору, и людей по ее краям, кричащих разное на разных языках. И вновь давил плечи тяжелый непонятный груз: то ли крест Христа, то ли шпала Корчагина. Этот груз не давал идти быстро и свободно. Сбитые ступни тяжело опускались в красную пыль, шаг был коротким и каким-то судорожным, ноги подгибались под тяжестью…
Гласс понимал, что сбрось он этот груз – в два прыжка покрыл бы эту кровавую дорогу и оказался бы на вершине, но с его ношей сделать это было невозможно. Так что же он несет? И зачем? И кому? И что кричат эти люди, стоящие по краям дороги? Гласс прислушался и вдруг в крутом месиве разноязыких слов расслышал:
- Давай, парень, ты сможешь…
- Что делать, малыш, потерпи еще чуть-чуть…
- Вы должны, Константин! Условия Вашего контракта…
- Сынок, давай, донеси его ради нас…
- Да все так делают, всем тяжело…
- Забей на все и – вперед! Там, наверху - кайф…
- Повторяю: это - приказ…
Они советовали, просили, угрожали, поддерживали…, они всячески старались повлиять на него, решить за него, направить его…, и все это было связано с этой красной дорогой и этим грузом, что больно давил ему на плечи. Если б он смог поднять голову и увидеть, что он несет! Но этот странный (и страшный) предмет все сильнее и сильнее сгибал его своей тяжестью и придавливал к дороге.
Может, сбросить его, отойти и посмотреть? "Нет!" - тут же в подсознании Гласса откуда-то возникла уверенность в том, что, уронив или бросив предмет, он никогда его уже не поднимет. И не увидит: он погибнет без него, да еще прихватит с собой многих из тех, кто стоят у этой дороги и что-то кричат ему.
Гласс сделал еще шаг. Ноги гудели, спину пронзала острая боль, пот заливал лицо, щипал глаза, тело стало кроваво-красным от прилипшей пыли. Еще шаг. Нога предательски подогнулась и Гласса повело в сторону. Толпа замерла. Кто-то закатил глаза в обмороке и начал сползать по живой стене из человеческих тел…. Но Гласс устоял. Устоял ценой страшного усилия, напрягшего все мышцы так, что потемнело в глазах. Люди вновь закричали:
- Молодец, родной, не стой - дальше, дальше …
- Давай, братан, мы – с тобой…
- Константин! Если вы хотите хоть чего-нибудь добиться в этой жизни…
- Малыш, я умоляю тебя, потерпи…
- Да я с тебя шкуру спущу, если упадешь…
- Команды "привал" не было! Приказываю продолжать движение…
- Костя-я-я! Ну-у-у!
Гласс стоял, тяжело дыша. Сердце, казалось, сейчас прорвет грудную клетку,
вырвется наружу и упадет в красную пыль, в голове поочередно ухали два паровых молота. Гласс подумал: "Я же не должен уставать, ведь я - не человек! Почему же так тяжело?" А следом пришла другая мысль: "И почему никто из этих людей не хочет мне помочь, ведь это и им нужно?" Он с трудом повернул голову: сотни взглядов впились в его глаза: надежда, злоба, мечта, ненависть, страх и сомнение были в этих взглядах.
Каждый из них требовал.
Каждый из них отвергал требование другого.
Каждый толкал, побуждал к действию.
Каждый из них что-то обещал…
Но ни в одном из них не было понимания
Ни в одном из них не было Гласса.
Ни в одном из них не было любви…
Поэтому все вместе они, эти взгляды, убивали: своей требовательностью, своим эгоизмом, своей жестокостью, азартом, жадностью и равнодушием. А Гласс стоял и никак не мог понять, почему же ему хочется лишь одного: чтобы все эти голоса и эти взгляды исчезли, чтобы исчезла и эта тяжесть, придавливающая его все ниже и ниже к красной земле, чтобы все это вдруг навсегда пропало, как страшный сон, и тогда он сможет взлететь, воспарить как птица над всем этим гомоном и помчаться к той далекой стране, к той легкой, тихой и красивой земле, которая всегда была с ним, стоило только закрыть от усталости глаза…
Она была прекрасна, эта страна!
Там был Дом!
Еле заметное голубое облако появилось в небе Бестерленда. Его можно было бы спутать с другими облаками, если бы не одна деталь: голубое облако двигалось навстречу остальным. Оно быстро приближалось к путникам, одновременно снижаясь и стремительно разрастаясь. Вот облако коснулось верхушек деревьев, вот заволокло голубым туманом лес, вот развернулось над лугом, по которому они шли…
- Гласс, ты видишь? – крикнул удивленный Хась.
- Облако? – медленно уточнил Гласс, который ощущал себя одновременно и
наяву, и в своем видении.
- Что это может быть, братцы? – спросил Док и сорвал с плеча делейтор. Хась
проделал то же самое.
Разросшееся облако, ставшее теперь голубым туманом приближалось к ним, не
снижая скорости. Края его обогнали центр, придав облаку форму гигантской подковы. Непонятное явление будто старалось окружить их. Поднялся ветер (которого никогда в Бестерленде не было!), полетели сорванные с деревьев листья...
- Что-то новое от дяди Билла? – закричал Док, оборачиваясь к Хасю.
- Не иначе! – ответил Хась. – Мож, шмальнем?
- А чо остается? Попробуем! Бери правую сторону! – крикнул Док и "от пуза"
пустил луч "веером" прямо в центр облака-тумана. Хась, став к нему боком, проделал то же с правым "клыком" голубой субстанции. Облако замедлило свое движение, а в местах попадания лучей делейторов - и вовсе остановилось и начало клубиться бурым дымом. Хась оглянулся.
- Гласс, ты что, заснул? – заорал он. – Бей по левой стороне!
Гласс, словно в замедленной съемке, медленно снял с плеча делейтор, поднял ствол и… не успел. Голубое облако накрыло его, он почувствовал, как миллионы игл впиваются в его тело, потом в его глазах что-то ярко вспыхнуло, и он потерял сознание.
Исчезли люди, исчезла красная дорога, а главное – исчезла с плеч непонятная тяжесть. Гласс видел себя лежащим на сочной траве…, точнее, это было его тело, а сам он оставил его и поднимался все выше и выше в голубое небо. А тело, удаляясь, становилось все меньше и меньше, пока не исчезло совсем. И тогда Гласс взмахнул руками, поднял голову и… вынырнул из глубины прекрасного голубого океана на залитую солнцем гладкую поверхность воды. Легкие веселые брызги, сопровождающие его полет, вмиг наполнили душу небывалой радостью, непонятным счастьем…. И Глассу стало так хорошо, как никогда не было раньше, потому что он понял: он – ДОМА!
- Глазик, милый, что с тобой? – услышал он голос Хася. – Ответь, братишка!
Хась тряс его за плечи, и из Гласса медленно уходило блаженное ощущение покоя и радости, и это не нравилось Глассу. Он открыл глаза и прошептал прямо в лицо Хасю:
- Оставь меня! Отвали!
- О! Очнулся! – не среагировал на грубость Хась. – Док! До-о-ок! Гласс очнулся!
Живой!
- Окейно! – только и сказал Док, который в это время бродил по лугу, пытаясь
поймать ополоумевших от произошедшего собаку Точку Ру и кота Квеста.
- Да фиг бы с ними, со зверями, Док! – недовольно закричал Хась. – Иди сюда,
здесь твоя помощь нужна, ты же врач!
- На кой хрен в Бестерляндии врач, сам посуди, умник! – огрызнулся Док, но все
же пошел к друзьям, по пути внимательно осматривая свой гудящий делейтор. – Я вот что думаю: стреляем мы, стреляем, а патроны все не кончаются и не кончаются…. Вот закончатся в самый неподходящий момент – весело, блин, будет! Да и где здесь патроны вставляются?
- Нет тут никаких патронов, Док, – сказал Хась. – Делейтор, я думаю, стреляет энергией, получаемой от Бестерленда, той самой, от которой и мы работаем…
- Он, что – живой, что ли, делейтор этот? – с усмешкой спросил Док.
- Да какая тебе, блин, разница! – рассердился Хась. – "Живой - не живой?". Стреляет и ладно…. Главное – Гласс живой! А ты – "патроны, патроны…". Дались тебе эти патроны…!
Док уселся перед Гласом на корточки, опираясь на децифровщик.
- Ну-с, пациент, как себя чувствуете? – "докторским" тоном спросил он.
- Что это было? – спросил окончательно пришедший в себя Гласс.
- А хрен его знает! – ответил Хась. – Мы с Доком пальнули по этой мерзости, она
и ушла куда-то. А тебя вот зацепило…
- Не фиг варежкой хлопать! – сердито пробурчал Док. – Говорят тебе: стреляй,
значит - стреляй! Хорошо хоть, что очухался, а то мало ли чего могло приключиться! Как чувствуешь себя: с катушек не съехал?
- Вроде нет, – слабо отозвался Гласс. – Но проколбасило меня добре…
И он рассказал друзьям о своем видении: о красной дороге, о голосах и взглядах, о теле, оставленном в траве, о прекрасном океане, из которого он вынырнул, словно…
- Дельфин! – подсказал Хась.
- Примерно, – согласился Гласс. – Я же, понимаешь, никогда дельфином не был!
Док расхохотался:
- Да-а! Ты, Гласс, уже всеми зверюгами перебывал, а вот дельфином, ха-ха, нет!
- Да погодите вы, уроды! – заорал вдруг Гласс. - Что это было-то со мной, как думаете? Если вообще, думать не разучились?
- Ты идти-то можешь? – спросил его Хась вместо ответа.
- Да… вроде.
- Тогда пошли, чего здесь "ля-ля" разводить! По дороге поговорим.
Был в истории такой русский композитор: Александр Николаевич Скрябин,
родившийся в Москве в январе 1872 года. Музыкальная одаренность его оказалась весьма незаурядной и не удивительно, что Скрябин занял в мировой музыке свое особенное место, высоко ценимый просвещенным человечеством наряду с Шопеном, Рахманиновым, Прокофьевым…. Но не многие знают, что кое в чем Скрябин пошел гораздо дальше своих предшественников, сверстников и даже последователей.
Он придумал "Мистерию".
"Мистерия" - цель всего творчества и цель всей жизни Александра Николаевича, к сожалению, так и не достигнутая им, призвана была поставить на новый уровень существования не только искусство, но и само человечество. Это должно было быть очень необычное, невиданное (и неслыханное) доселе сочинение. Исполняемая всеми жителями Земли в течение семи дней, вобравшая в себя все виды искусства, включая свет, цвета и ароматы, использующая природу, как инструмент – наряду со скрипками и валторнами - "Мистерия" должна была, по замыслу Скрябина, оторвать человека от его бренного тела, освободить гордый творческий дух и преобразовать человечество в иную, более соответствующую этому духу форму, субстанцию.