Вафф опустил документ на колени, обращаясь с ним, словно со святой реликвией. Так тихо, что слушателям пришлось наклониться к нему и даже поднести сложенные ковшиком ладони к ушам, Вафф проговорил:
- Это - утверждение волшебности нашего мироздания. Того, что все выводимые сознанием аксиомы мимолетны и подвержены волшебным переменам. Наука нас привела к таковом толкованию, словно бы поместив нас в колею, из которой нам нельзя выпасть.
Он дал слушателям секунду, чтобы они как следует переварили услышанное, затем продолжил:
- Ни один ракианский Жрец Разделенного Бога, никакой другой шарлатан повинды не способен этого принять. Только мы это знаем, потому что наш Бог - это волшебный Бог, языком которого мы говорим.
- Нас обвинят в том, что мы сами - авторы этого Манифеста, - сказал Мирлат. Говоря это, Мирлат резко покачал головой из стороны в сторону. - Нет! Понимаю-понимаю, что ты имеешь в виду.
Вафф молчал. Он видел, что все они сейчас задумались над своим происхождением суфи, припоминал Великую Веру и Дзенсунни, породивших Бене Тлейлакс. Люди этого кехля знали богоданные факты своего происхождения, но поколения секретности давали им гарантии, что ни один повинда не причастен к этому знанию.
Через ум Ваффа безмолвно неслись слова.
"Предубеждения, основанные на понимании, содержат веру в абсолютную почву, из которой все произрастает, как растения произрастают из семян".
Зная, что его советники тоже припоминают сейчас этот катехизм Великой Веры, Вафф напомнил им о предостережении Дзенсунни:
- "Под такими условностями лежит вера в слова, в которых повинда не сомневается. Только Шариат сомневается, и мы делаем это безмолвно".
Его советники в унисон закивали.
Вафф наклонил голову и продолжил:
- Сам факт провозглашения существования того, что нельзя описать словами, потрясает мироздание, в котором слово является верховной верой.
- Яд повинды! - воскликнули советники.
Он всех перетянул на свою сторону, и окончательную точку в одержанной победе поставил вопросом:
- Каково кредо суфи-дзенсунни?
Им нельзя было произносить этого вслух, но все они это припомнили:
- "Когда достигаешь ситори, не нужно уже никакого понимания, ситори существует без слов, даже без названия".
Они одновременно подняли глаза и обменялись взглядами. Мирлат взял на себя процитировать мольбу Тлейлакса:
- "Я могу сказать "Бог", но это не есть мой Бог. Это только шум, не могущественней любого другого шума".
- Я вижу теперь, что все вы ощущаете, какая сила попала в наши руки, - проговорил Вафф. - Многие миллионы копий уже гуляют по рукам среди повинды.
- Кто этим занимается? - спросил Мирлат.
- А кому какое дело? - возразил Вафф. - Пусть повинда преследует их, ищет истоки, старается пресечь распространение, проповедует против них. А любое такое действие повинды будет наполнять эти слова еще большей силой.
- Не следует ли и нам проповедовать против этих слов? - спросил Мирлат.
- Только если этого потребуют конкретные обстоятельства, - сказал Вафф. - До скорого! - он похлопал бумагами по коленям. - Мышление повинды основано на сильнейшей тяге к целеустремленности и в этом их слабость. Мы должны обеспечить, чтобы этот Манифест разошелся как можно шире.
- Волшебство нашего Бога - это единственный мост, - напевно процитировали советники.
Во всех них, заметил Вафф, он укрепил надежность опоры на краеугольный камень Веры. Это ему удалось. Ни один Машейх не разделял дурости хнычущей повинды: "В твоей бесконечной милости, Боже, почему я?" Одной фразой повинда и утверждает бесконечность, и отрицает ее, никогда даже не обращая внимания на собственную дурость.
- Скайтейл, - проговорил Вафф.
Самый молодой, с детским личиком среди всех советников, сидевший на самой последней скамье слева, как ему и было положено, наклонился вперед.
- Вооружи верных, - сказал Вафф.
- Я дивлюсь тому чуду, что Атридесы дали нам это оружие, - сказал Мирлат. - И откуда только в Атридесах способность всегда хвататься за тот идеал, который завербует себе миллиарды последователей.
- Это не Атридесы, это Бог, - ответил Вафф. Затем он поднял руки и проговорил ритуальные завершающие слова:
- Машейхи собрались в кехле и ощутили присутствие своего Бога.
Вафф закрыл глаза и стал ждать когда другие удалятся.
Машейхи! Как хорошо нам называть самих себя на своих секретных совещаниях на языке исламиата, на котором ни один тлейлаксанец не говорит во внешнем мире. Даже Лицевые Танцоры не говорят на нем. Нигде в Вехте Яндольском, ни даже в самых дальних пределах тлейлаксанского Ягиста нет живого повинды, который знает этот секрет.
"Ягист, - подумал Вафф, поднимаясь со своей скамьи. - Ягист - страна неуправляемых".
Ему показалось: он ощущает документ, вибрирующий в его руке. Этот Манифест Атридесов - как раз то, что направит повинды к их року.
Одни дни как меланж, другие как горькая грязь.
Ракианский афоризм
На третий год своего пребывания у жрецов Ракиса девочка Шиана лежала, вытянувшись во весь рост, на вершине высокой изгибающейся дюны. Она смотрела на просторы, охваченные утром, откуда доносился мощный звук, громыхающий и грохочущий. Призрачный серебряный свет подернул горизонт прозрачной льдистой дымкой. Песок все еще был по-ночному холоден.
Она знала, что жрецы наблюдают за ней из безопасного убежища - окруженной водой башни - приблизительно в двух километрах за ее спиной, но это ее мало заботило. Дрожь песка требовала ее полного внимания.
"Этот велик, - подумала она. - По меньшей мере - семьдесят метров. Замечательно большой".
Серый стилсъют, облегая, льнул к коже. На нем не было ни одной залатанной потертости, какие были на той нетоши, что она носила прежде, еще не попав под опеку жрецов. Она испытывала благодарность за чудесный стилсъют и за плотный, белый с пурпурным, плащ поверх него, но больше всего она испытывала возбуждение от самого нахождения здесь. Нечто торжественное и тревожное переполняло ее в подобные моменты.
Жрецы не понимали происходящего. Она это знала. Они трусы. Она поглядела через плечо на отдаленную башню и увидела, как вспыхивает солнечный свет на линзах окуляров.
Девочка, развитая не по годам, - одиннадцать стандартных лет - тонкая и смуглая, с солнечными стрелками в каштановых волосах. Она зримо представляла, как все эти жрецы смотрят в подглядывающие бинокли.
"Они видят, как я делаю то, чего они сами не осмеливаются. Они видят меня на пути Шайтана. Я кажусь такой маленькой на песке, а Шайтан - таким огромным. Они уже могут его разглядеть".
Слыша скребущие звуки, она понимала, что скоро увидит гигантского червя. Шиана не думала о приближавшемся чудовище как Шаи-Хулуде, Боге песков, воспеваемом каждое утро жрецами в знак почтения к перлам сознания Лито II, спрятанным в каждом из этих многорубчатых правителей пустыни. Она в основном думала о червях, как "о тех, кто меня щадит" или как о Шайтане.
Они теперь принадлежали ей.
Эта была взаимосвязь, начавшаяся чуть более трех лет назад, в месяц, ка который приходился ее восьмой день рождения, месяц игат по старому календарю. Ее деревенька - бедное поселение первопроходцев, возведенное далеко за пределами таких границ безопасности, как кванаты и кольцевые каналы Кина. Только ров с сырым песком ограждал такие поселения первопроходцев. Шайтан избегал воды, но блуждающая песчаная форель быстро высасывала любую влагу. Драгоценная влага, собранная в ловушки, должна была пополняться. Ее деревушка была скоплением хижин и лачуг с двумя небольшими ветроловушками, которых хватало для добывания питьевой воды, но лишь иногда способных производить излишки, которые могли быть пожертвованы на создание преграды от Червя.
В то утро - так похожее на это, ночной морозец все еще пощипывал нос и легкие, горизонт затягивала призрачная дымка - большинство деревенских детей разбрелось по пустыне в поисках малых крох меланжа, оставляемых порой проходящим Шайтаном. Двух больших Шайтанов в ту ночь слышали неподалеку. На меланж, даже при современных упавших ценах, можно было купить достаточно глазурованных кирпичей на третью ветроловушку.
Каждый ищущий ребенок выглядывал не только спайс, но и приметы, которые могли бы навести на след одной из старых крепостей - съетчей прежних Свободных. От них оставались только развалины, но каменная преграда намного лучше защищала от Шайтана. Было известно, что в развалинах некоторых съетчей можно найти запрятанные хранилища меланжа. Каждый деревенский житель мечтал о таком открытии.
Шиана в своем залатанном стилсъюте и тонком верхнем облачении пошла в одиночку на северо-восток, к дальнему кургану, дрожащее марево над которым подсказывало, что прогретые солнцем ветерки возносят влажные испарения богатого водой великого города Кина.
Искать кусочки меланжа в песке - дело, в основном, напряженно внимательного принюхивания. Это была форма концентрации, которая оставляла лишь частичку сознания восприимчивой к шуршащему звуку песка, уведомляющему о приближении Шайтана. Мускулы ног автоматически двигались неритмично - чтобы звук шагов сливался с естественными звуками пустыни.
Сначала Шиана не слышала воплей, так они совпадали по тону со звуком мечущегося ветра, гонящего песок по барханам, закрывавшим деревню от ее взгляда. Потихоньку этот звук проник в ее сознание, а затем привлек полное внимание.
ВОПЛЬ МНОЖЕСТВА ГОЛОСОВ!
Шиана отвергла осторожную неритмичность передвижения по пустыне. Двигаясь со всем проворством, на которое были способны ее детские силы, она залезла на бархан и посмотрела в направлении ужасающего звука. Она успела как раз вовремя, чтобы увидеть то, что положило конец воплям.
С дальней стороны деревни ветер и песчаная форель проложили в защитном барьере широкую брешь сухого песка. Шиане видно было пятно другого цвета. Дикий червь появился через это открывшееся место. Он кружил внутри, вплотную к сырому кольцу. Гигантская пасть, окутанная отблесками пламени, поглощала людей и хижины в быстро сужавшемся круге.
Шиана видела, как последние уцелевшие цеплялись друг за друга посреди уже освобожденного от грубых построек и сокрушенных остатков ветряных ловушек пространства. Еще она увидела, как некоторые старались убежать в пустыню. Среди отчаявшихся бегунов Шиана узнала отца. Никто не спасся. Огромная пасть поглотила всех, перед тем, как сравнять с поверхностью пустыни остатки деревни.
Оставался лишь дымящийся песок, и НИЧЕГО больше от крохотной деревушки, осмелившейся притязать на клочок земли в царстве Шайтана. Место, где только что была деревушка, не сохранило ни одного следа людского пребывания - став таким же, каким было до прихода сюда людей.
Шиана судорожно вдохнула, вдох через нос, чтобы сохранить влагу тела, как это делал любой ребенок пустыни. Она обвела взглядом горизонт, ища других детей, но след Шайтана оставил огромные петли и извилины всюду вокруг дальней стороны деревни. Никого не встретил ее взгляд. Она закричала пронзительным криком, далеко разнесшимся в сухом воздухе. Никто не откликнулся ей в ответ.
ОДНА.
Она словно в трансе пустилась по гребню дюны - туда, где прежде была деревня. Когда она подошла, в нос ей ударила волна коричного запаха, доносимого ветром, до сих пор взметавшим пыль по верхушкам дюн. И тогда она осознала, что произошло. Деревня была расположена прямо над местом предспайсового выброса. Когда огромный запас в глубине песков созрел, произошел меланжевый взрыв и пришел Шайтан. Каждый ребенок знал, что Шайтан не сможет выстоять против спайсового выброса.
Шиану стали наполнять ярость и дикое отчаяние. Не соображая, что делает, она припустила с дюны к Шайтану, настигла червя сзади, когда он выскальзывал через сухое место, отворившее ему вход в деревушку. Ни о чем не думая, она метнулась вдоль хвоста червя, вскарабкалась на него и побежала по огромной рубчатой спине. У бугра позади его пасти она скорчилась и заколотила кулачками по неподдающейся поверхности.
Червь остановился.
Ее гнев внезапно превратился в ужас. Шиана перестала молотить по червю. Только теперь она осознала, что плачет. Ей овладело ужасное чувство одиночества и беззащитности. Она не понимала, как попала сюда, зная только, где находится, и это стиснуло ее агонией страха.
Червь недвижимо покоился на песке.
Шиана не знала, что делать. В каждое мгновение червь мог или перевернуться и задавить ее, или зарыться в песок, оставив ее на поверхности, чтобы проглотить на досуге.
По червю вдруг прошел резкий трепет - по всей его длине, от хвоста до того места, где позади его пасти находилась Шиана. Червь пришел в движение. Он описал широкую дугу и, набирая скорость, устремился на северо-восток.
Шиана наклонилась вперед и схватилась за ведущую кромку кольцевого рубца на спине червя. Она испугалась, что в любую минуту червь скользнет в глубь песка. Что ей тогда делать? Но Шайтан не зарывался в песок. Шла минута за минутой, а он двигался через дюны все по тому же прямому пути, без всяких отклонений. Шиана постепенно обрела способность соображать. Она знала об этой езде. Жрецы Разделенного Бога запрещали это, но и писаная и Устная истории говорили, что в древности Свободные разъезжали таким способом на червях. Свободные стояли во весь рост на спине Шайтана, опираясь на тонкие шесты с крючьями на концах. Жрецы провозглашали, что это делалось до того, как Лито II разделил свое святое самосознание с Богом пустыни. Теперь не дозволялось ничего, что могло бы унизить разрозненные частички Лито II.
С изумлявшей ее скоростью червь нес Шиану к подернутым туманом очертаниям Кина. Великий город представал миражом на искаженном горизонте. Заношенное облачение Шианы хлестало по тонкой поверхности ее залатанного стилсъюта. Пальцы девочки ныли от боли, так сильно она стискивала ведущую кромку гигантского кольца.
При сменах ветра ее овевало запахами корицы, жженого кремния и озона, вырабатываемого внутренними топками червя.
Впереди нее Кин начал приобретать более ясные и четкие очертания.
"Жрецы увидят меня и рассердятся", - подумала она.
Она разглядела низкие кирпичные строения, отмечавшие первую линию кванатов, и закрытый изогнутый желоб поверхностного акведука позади них. Над строениями возвышались стены идущих террасами садов и высокие профили гигантских ветроловушек. Потом шел комплекс храма, окруженный своими собственными водяными барьерами.
Дневной переход по открытому песку меньше чем за час!
Ее родители и деревенские соседи много раз ходили в город торговать и на праздники, но Шиана лишь дважды их сопровождала. Она запомнила танцы и случившееся после них побоище. Размеры Кина наполняли ее благоговейным трепетом. Как много зданий! Как много людей! Шайтан не может причинить вреда подобному месту.
Но червь двигался прямо вперед, словно мог перебраться через кванат и акведук. Шиана смотрела на город, вздымавшийся перед ней все выше и выше. Восхищение подавило ее ужас. Шайтан не собирался останавливаться!
Червь резко стал.
Внешние тубулярные отдушины кваната были не более чем в пятидесяти метрах от распахнутой пасти. Она ощутила жаркий запах корицы от выхлопов червя, услышала глубокое рокотание внутренних топок Шайтана.
Ей стало ясно, что путешествие наконец-то завершилось. Шиана медленно разжала пальцы, отпуская кольцо. Она встала, ожидая, что в любой момент червь продолжит свое движение. Шайтан оставался недвижим. Осторожно она соскользнула со своего насеста и спрыгнула на песок. Там она задержалась. Сдвинется ли он теперь? У нее смутно брезжила мысль рвануться со всех ног ко кванату, но червь ее привораживал. Скользя по потревоженному песку, Шиана зашла червю спереди и заглянула в его устрашающую пасть. За обрамлением хрустальных зубов перекатывались взад и вперед языки пламени. Иссушающие выдохи червя обдавали ее своими запахами.
Сумасшествие первого броска с дюны на спину червя опять охватило Шиану.
- Проклятие тебе, Шайтан! - вскричала она и потрясла кулачком перед ужасающей пастью. - Что мы тебе только сделали?
Эти слова она слышала как-то от матери, та произносила их, когда был разрушен их трубный сад. Шиана ни разу не задумывалась, ни откуда это имя - Шайтан, - ни над яростью своей матери. Она была из беднейшего слоя, в самом низу ракианской сословной пирамиды, и знала это. Люди верили сначала в Шайтана, а затем уже в Шай-Хулуда. Черви - это черви и часто что-то еще намного хуже. Не было справедливости в открытой пустыне. Только опасность там таилась. Бедность и страх перед жрецами могли заставить людей уходить в грозящие смертельной опасностью дюны. Но даже тогда ими двигала гневная настойчивость, некогда направлявшая Свободных.
На этот раз, однако, Шайтан победил.
Тут до сознания Шианы дошло, что она стоит на тропе смерти. Ее мысли не до конца еще утряслись, она осознавала только, что совершила нечто сумасшедшее. Много позже, когда учение Бене Джессерит отшлифовало ее самосознание, она поняла, что тогда ее одолел ужас одиночества. Она желала, чтобы Шайтан воссоединил ее с погибшими родными.
Из-под червя донесся скрежещущий звук.
Шиана сдержала вскрик.
Сперва медленно, потом быстрее, червь подался от нее на несколько метров вспять. Потом он развернулся и, набирая скорость, двинулся назад в пустыню по собственному следу - по вмятине, окаймленной насыпями с двух сторон. Скрежет его движения с расстоянием становился все тише. Шиана услышала другой звук. Она посмотрела в небо. Это было "твок-твок" жреческого орнитоптера, кружащего над ней, отбрасывая на нее свою тень. Летный аппарат сверкал в утреннем солнце, двигаясь вслед за червем в глубь пустыни.
Тогда Шиану охватил более знакомый страх.
ЖРЕЦЫ!
Взгляд ее был прикован к орнитоптеру. Тот завис на расстоянии, затем вернулся и легко опустился на песок неподалеку, на укатанную вмятину, оставшуюся от червя. До Шианы донесся запах смазочных масел и едкого топлива. Словно гигантское насекомое приземлилось на песке, готовясь броситься на нее.
Распахнулся люк.
Шиана расправила плечи, принимая все как есть. Очень хорошо - они ее поймали. Она знала, чего теперь ожидать. Бегством ничего не выиграешь. Только жрецы пользуются орнитоптерами и могут добраться куда угодно и увидеть что угодно.
Два жреца в богатых облачениях - бело-золотых с пурпурными каймами - вылезли и побежали к ней через песок. Они рухнули на колени перед Шианой - так близко, что она узнала запах пота и мускусное благоухание меланжа, распространявшееся от их одежд. Они были молоды, но в остальном очень похожи на всех других виденных ею жрецов: мягкие очертания лиц, руки без мозолей, беззаботное расточительство влаги тела. Ни на одном из них под облачением не было стилсъюта.
Жрец слева от нее, глаза на уровне глаз Шианы, заговорил:
- Дитя Шаи-Хулуда, мы видели, как Твой Отец привез тебя из Своих мест.