Лев сглатывает, однако он нервничает гораздо меньше, чем несколько недель назад. В последнее время он только и знает, что пускается в какие-то опасные предприятия. Он ждёт, когда Уил достигнет дна лощины, затем стискивает зубы и спускается следом. С левым запястьем, всё еще стянутым ортопедическим браслетом, это не так-то просто; а каждый раз, когда он бросает взгляд вниз, в животе у него словно что-то переворачивается. И всё же Лев добирается до дна лощины и только тут соображает, почему Уил заставил его это сделать. Первое, что всегда утрачивает беглец - это уверенность в своих силах. Предоставив Леву спуститься самостоятельно, Уил вернул ему это чувство.
Когда Лев поворачивается к Уилу, его ждёт сюрприз: они, оказывается, не одни.
- Лев, это мой дядя Пивани.
Лев осторожно пожимает руку здоровенному мужчине, не сводя глаз с зажатой под его левой подмышкой винтовки, стреляющей дротиками с транквилизатором. Дядин костюм из оленьей кожи довольно сильно потрёпан, сыромятный кожаный ремень, стягивающий волосы, ослаб, и седые космы выбились наружу, так что вид у дяди диковатый, - но сапоги у него солидной дизайнерской марки, а на руке - дорогие швейцарские часы. Кстати, винтовка с прикладом из чёрного дерева наверняка сделала на заказ.
- Как прошла сегодняшняя охота? - спрашивает Уил. По идее, довольно обычный вопрос, но Лев не может не заметить, как напряжённо вглядывается Уил в дядино лицо.
- Обездвижил львицу, но вынужден был отпустить - у неё котята. - Пивани потирает глаза. - Завтра утром уходим в Ущелье Выигрыша. Говорят, там видели самца. Ты пойдёшь с нами на этот раз?
Уил не отвечает, и Лев удивляется, увидев, какой хитрый взгляд бросает дядя на племянника. Лев всегда думал, что все Люди Удачи ходят на охоту, но, по-видимому, это всего лишь миф. Так же, как и всё остальное в его жизни.
Пивани удостаивает взглядом и Лева:
- А ты выглядишь получше, чем тогда, когда я тебя нашёл. Рука как - ничего?
- Ага. Лучше. Спасибо за то, что спасли меня.
Лев не помнит самого спасения. Он вообще мало что помнит, после того, как свалился со стены - кроме острой боли в запястье и того, как лежал на подстилке из листьев и сосновых иголок, уверенный, что пришёл его конец.
Пивани вперяется глазами в гитару Уила.
- Ты собираешься, наконец, пойти в больницу? Навестить дедушку?
- Скорее всего нет, - роняет Уил.
Голос мужчины приобретает резкость, становится почти обвиняющим:
- Целители и музыканты не могут выбирать, кого им исцелять. Или чей путь к смерти облегчить. - Он наставляет на Уила палец. - Ты сделаешь это для него, Чоиулау.
Секунду дядя и племянник смотрят друг другу в глаза, затем Пивани отступает на шаг и перебрасывает винтовку в другую руку.
- Скажи дедушке, завтра мы раздобудем для него сердце.
Проговорив это, он церемонным кивком прощается с Левом и поднимается наверх, воспользовавшись, однако, не верёвочной лестницей, а подъёмником, которого Лев не видел, а Уил почёл за лучшее ему не показывать.
•
Они шагают в посёлок. Лев, привычный к пресным пригородам, где живут люди цвета сиенны, чувствует себя не совсем в своей тарелке среди красных домов на каменном обрыве, белёных коттеджей и тротуаров из великолепного красного дерева. Хотя посёлок на первый взгляд кажется довольно простым, Лев прекрасно знает - это лишь внешний слой, а суть - вот она: роскошные автомобили, припаркованные в боковых улочках, золотые таблички на стенах белых коттеджей. Мужчины и женщины одеты в деловые костюмы, на вид традиционные для Людей Удачи, но явно созданные лучшими кутюрье.
- Откуда у вас такое богатство? Чем вы занимаетесь?
Уил окидывает его смеющимся взором.
- Ты конкретно о ком? О всех "притонщиках" вообще или о моей семье в частности?
Лев краснеет: неужели целительница рассказала Уилу, как он нечаянно назвал Людей Удачи этим грубым жаргонным словом?
- И то, и другое, наверно.
- А что же ты заранее всё не разузнал, до того как перелезть через стену?
- Мне надо было срочно где-то скрыться, некогда было привередничать. Один парень на станции рассказал, что поскольку ваш народ защищён от разъёма, то я тоже буду защищён. Ну, и про то, что вы в курсе всей юридической дребедени, которая для этого требуется.
Уил сжаливается и выкладывает Леву сильно сокращённый вариант истории племени.
- Когда мой дедушка был мальчишкой, резервация чертовски разбогатела - не столько за счёт игорных домов, сколько за счёт нескольких судебных разбирательств относительно пользования землёй, очистного сооружения для воды, вышедшей из строя ветряной электростанции; ну, и казино, которых нам вовсе не хотелось, но пришлось уступить, когда другие племена наехали на нас. - Он неловко передёрнул плечами. - Чистое везение. У нас просто дела пошли лучше, чем у других.
Лев окинул взглядом улицу, придорожные бордюры, сияющие золотом.
- Я бы сказал, судя по виду, намного лучше.
- Да уж. - Уил был одновременно и горд, и смущён. - Некоторые племена мудро распорядились доходами от игорных заведений, другие растранжирили их впустую. Позже, когда виртуальные казино стали более популярны, чем настоящие, пришёл крах, но такие племена, как наше, прекрасно справилось с трудностями. Мы Высокая резервация. Тебе повезло, что ты не попал в какую-нибудь Низкую - они там с удовольствием продают беглецов охотникам за органами.
Лев, конечно, слыхал о пропасти, отделяющей богатые племена от бедных, но поскольку всё это находилось за пределами его собственного мира, он никогда особенно над этим не задумывался. Может, таким богатым людям ни к чему продавать беглецов. И всё же он не разрешает искре надежды разгореться. Он уже давно понял, что надежда - это роскошь, которую человек вне закона не может себе позволить.
- Одним словом, - продолжает Уил, - моё племя изучило законы и знает, как их использовать. Если уж на то пошло, то мой отец - юрист, так что наша семья довольно зажиточная. Мама заведует педиатрическим отделением в нашей клинике, уважаемая личность в резервации. К нам на лечение привозят детей из богатых племён со всей Северной Америки.
Леву кажется, что в голосе Уила звучит ирония, но стесняется задавать ему дальнейшие вопросы. Мать часто говорила мальчику, что разговаривать о деньгах невежливо, особенно если ты не очень близко знаком с человеком. Но с другой стороны, услышав игру Уила, Лев чувствует, что знает этого парня гораздо лучше, чем кое-кого из членов собственной семьи.
Уил останавливается перед маленькой витриной в конце улицы. На резной дубовой табличке значится: "Лютье". Уил дёргает за ручку, но дверь на замке.
- Хм. Хотел познакомить тебя с моей невестой, но она, кажется, ушла на перерыв.
- С невестой?
- Ну да. У нас такие обычаи.
Лев поднимает глаза на табличку над дверью и чувствует себя сущим невеждой.
- А... что такое "лютье"?
- Мастер, изготовляющий струнные инструменты. Уна на обучении у лучшего мастера резервации.
- А что, у вас их много?
- Вообще-то наше племя специализируется на этом.
Уил оглядывается, явно разочарованный, и Лев догадывается, что парень не столько хотел показать ему посёлок, сколько показать его, Лева, своей невесте.
- Ну что, пошли обратно? - спрашивает Уил.
Но Леву надоело сидеть дома и только знать дрыхнуть. К тому же, если прошение удовлетворят, это место может стать его домом. При этой мысли мальчика охватывает странный трепет: радостное ожидание мешается со страхом перед будущим, таким новым и неизвестным. В его прежней жизни не было ничего неизвестного, всё было расписано на годы вперёд, так чтобы ему никогда не нужно было задумываться над выборами и альтернативами. Зато сейчас у него столько альтернатив, что голова кругом.
- Покажи мне ещё. Школы, например. В какой школе я буду учиться?
Уил трясёт головой и смеётся:
- Слушай, да ты и впрямь ничего про нас не знаешь!
Лев не удостаивает его ответом, просто ждёт объяснений.
- Малыши учатся всему, что необходимо, у членов своего рода и старейшин, - объясняет Уил. - Потом, когда выясняется, к чему их влечёт и к чему у них есть способности, они поступают на обучение к мастеру выбранной профессии.
- А это не слишком узко - сосредоточиться лишь на одном и только этому и учиться?
- Мы учимся многому у многих, - возражает Уил, - в отличие от вашего мира, где одни и те же люди учат вас одному и тому же.
Лев кивает, поняв суть его рассуждений.
- И в той, и в другой системе есть как достоинства, так и недостатки.
Лев думает, что Уил сейчас пустится защищать традиции своего племени, но тот говорит:
- Согласен. - И, помолчав, добавляет: - Мне не всегда нравится, как то или иное у нас устроено, но наша система обучения подходит для нас как нельзя лучше. После нашей школы многие спокойно поступают в университет. Мы учимся, потому что хотим учиться, а не потому что так надо. Поэтому мы учимся быстрее. И обстоятельнее.
Но тут за спиной Лева раздаётся юный, звонкий голос:
- Чоуилау?
Лев оборачивается и видит троих детей, примерно десяти лет от роду - те стоят, устремив на Уила восхищённые взгляды. Мальчик, который обратился к Уилу - худющий, как стрела, и такой же напряжённый. На его лице умоляющее выражение.
- Что-то не так, Кели? - спрашивает Уил.
- Нет... просто... Старейшина Муна спрашивает - ты нам не поиграешь?
Уил вздыхает, но улыбается, как будто он и раздосадован, и польщён одновременно.
- Старейшина Муна в курсе, что мне не разрешается играть просто так. Только тогда, когда это необходимо.
- Это необходимо. Вот, видишь - Нова, - говорит Кели, указывая на девочку, стоящую рядом с ним, потупив глаза. - С того самого времени, как её отец поменял своего духа-хранителя, её родители ругаются и ругаются.
- Плохо, - выпаливает Нова. - Ма говорит, она выходила замуж за орла, а не за опоссума, но в их офисе все бухгалтеры были опоссумы, кроме па. Ну, вот они сейчас и ругаются.
Лева так и подмывает расхохотаться, но он сдерживается - тут, кажется, дело нешуточное.
- Так может, мне поиграть твоим родителям, а не тебе? - спрашивает Уил.
- Они не станут просить об этом, - отвечает Нова. - Но, может, то, что ты дашь мне, как-нибудь перейдёт на них?
Уил смотрит на Лева и пожимает плечами.
- Только не слишком долго, - соглашается он. - Нашему новому мапи не стоит испытывать слишком много удовольствия в первый день после того, как встал на ноги.
Лев недоумённо смотрит на него.
- "Мапи" означает "упавший с неба". Так мы зовём сбежавших от разъёма: они залезают на стену, а потом прыгают вниз, в резервацию, как будто с неба сваливаются.
Старейшина Муна, женщина с белыми волосами, встречает их у двери в нескольких кварталах от мастерской гитарного мастера. Она обеими руками сжимает ладонь Уила и спрашивает, как дела у его родителей. Лев окидывает взглядом круглую комнату с множеством окон. Карты на стенах и компьютеры на столах делают помещение похожим на классную комнату, с той только разницей, что все собравшиеся здесь дети - их примерно десяток - заняты каждый своим делом: двое из них спорят над улиткой на одном из экранов; один мальчик водит пальцем по карте Африки; четверо других репетируют пьесу, судя по всему - "Макбета", если только, конечно, Лев точно помнит уроки английской литературы; остальные играют на полу в какую-то сложную игру с горками гальки.
Старейшина Муна хлопает в ладоши, и все детишки в ту же секунду устремляют на неё взгляды, видят Уила и окружают его. Он прогоняет их, и те табунком несутся в центр зала, распихивают друг друга локтями, в стремлении занять лучшее место на полу. Уил присаживается на табурет, и ребята кто во что горазд выкрикивают названия своих любимых песен. Но старейшина Муна призывает всех к порядку, подняв вверх ладонь.
- Сегодня дар предназначен Нове. Ей и выбирать.
- Песню вороны и воробья, - произносит Нова, стараясь за торжественным тоном спрятать свою радость.
Песня сильно отличается от того, что Уил играл для Лева. Она бодрая и весёлая. Наверно, и исцеление, которое она приносит - иного рода. Лев закрывает глаза и воображает себя птицей, порхающей среди летней листвы в саду, которому, кажется, нет конца. Музыка возвращает ему, пусть лишь на несколько мгновений, чувство невинного счастья, полностью утраченное Левом за последнее время.
Песня заканчивается, Лев поднимает ладони, чтобы похлопать, но старейшина Муна успевает ему помешать: берёт его руки в свои и качает головой - не надо.
Дети сидят тихо добрых тридцать секунд, полных отзвуков музыки Уила. Затем старейшина отпускает их, и они возвращаются к своим играм и урокам.
Она благодарит Уила и, пожелав Леву удачи в его странствии, провожает их.
- Ты просто великолепен, - говорит Лев Уилу, когда они выходят на улицу. - Уверен - за пределами резервации ты бы мог заработать миллионы своей игрой!
- Было бы неплохо, - задумчиво и немного грустно отзывается Уил. - Но мы же оба знаем - этому не бывать.
Лев не понимает, почему Уил грустит. Ведь если тебе не надо заботиться о том, чтобы оставаться в целости и сохранности - о чём тебе тогда печалиться?
- А почему не разрешается аплодировать? - спрашивает он. - Неужели люди здесь так боятся хлопателей?
Уил смеётся.
- Хочешь верь, хочешь не верь, но у нас в резервации хлопателей нет. Хотелось бы думать, что это потому, что людей в наших краях ничто не в состоянии настолько вывести из себя, чтобы им вдруг захотелось стать самоубийцами и сделать свою кровь взрывоопасной. Но, может быть, мы выплёскиваем нашу злость на внешний мир каким-то другим образом. - Он вздыхает, а когда снова заговаривает, в голосе его слышится значительно больше горечи: - Нет, мы не хлопаем просто потому, что так у нас не принято. Аплодисменты - это для музыкантов, а музыкант считается "лишь инструментом". Принимать аплодисменты - значит показать всем, насколько ты тщеславен.
Он смотрит на свою гитару, поглаживает струны кончиками пальцев, заглядывает в резонансное отверстие, как будто прислушивается к чему-то внутри инструмента.
- Каждую ночь, - заканчивает Уил, - мне снятся овации толпы, и когда я просыпаюсь, меня начинает грызть совесть.
- И напрасно, - успокаивает его Лев. - Там, откуда я, каждый мечтает об овациях, неважно, за что. Это нормально.
- Ты готов отправиться домой?
Лев не совсем уверен, что именно имеет в виду его спутник под словом "домой": в дом, где живёт семья Уила или в мир за пределами резервации. Впрочем, Лев не готов ни к тому, ни к другому. Он указывает на убегающую вниз дорожку:
- Что там, внизу?
Уил досадливо вздыхает. Настроение у него явно ухудшилось после разговора о поклонении толпы.
- И чего тебе так хочется во всё сунуть свой нос? Может, есть места, от которых лучше держаться подальше!
Лев потупляет взор. Ему обидно, но он старается этого не показать.
Когда он поднимает голову, Уил стоит и с болью смотрит в сторону утёсов на другой стороне посёлка, потом переводит взгляд на тропинку, уходящую вниз.
- Там клиника, - говорит он. - Там работает моя мама.
И тут Лев кое-что припоминает:
- И это там лежит твой дедушка?
Уил молча кивает... и вдруг снимает гитару и прячет её за камень.
- Пошли. Покажу тебе клинику.
Погрузившись в свои мысли, Уил идёт по вымощенной брусчаткой дорожке. Его лицо угрюмо, и Лев больше не пристаёт к нему с расспросами. На него тоже нахлынули воспоминания. Разговор о хлопателях напомнил ему о времени, когда он в последний раз видел Коннора и Рису. Его охватывает чувство вины. Они спасли его, а он, раздираемый противоречиями, пойманный между своим прошлым и своим будущим, предал их. Коннор и Риса притворились, что они хлопатели. Они зааплодировали - торжественно, ритмично, отчего поднялась паника, помогшая им ускользнуть. Вернее, Лев надеется, что они ускользнули. Правда в том, что он понятия не имеет об их дальнейшей судьбе. Вполне может статься, что их уже разъяли. То есть они "продолжают жить в разделённом состоянии". Чем больше он об этом думает, тем больше презирает этот эвфемизм.
Дорога огибает посёлок и уводит к широкой расселине межу скал, затем углубляется в лощину, застроенную одноэтажными красивыми зданиями, между которыми зеленеют лужайки.
- Вот это первое здание - педиатрический корпус, - кратко объясняет Уил на ходу. Уил не снижает хода, но Лев заглядывает в окна и открытые дворики в надежде увидеть целительницу. Он видит детей и других целителей, но мамы Уила среди них нет.
Лев бросает взгляд на своего спутника. Глаза того прикованы к девушке, стоящей на пороге другого корпуса - невысокой, в тунике, украшенной перьями. У девушки тёплые миндалевидные глаза, а на губах - лёгкая улыбка, напомнившая Леву о Рисе. Она стоит в дверях и смотрит на Уила.
Они ещё ничего не сказали, но Лев уже догадывается, что это, должно быть, и есть невеста Уила. Между этими двумя явно угадывается связь, даже ещё более сильная, чем между Уилом и его гитарой. Уил подходит к девушке, и Лев думает, что вот, сейчас они поцелуются, но вместо этого Уил протягивает руку к сплетённой из бисера тесьме, стягивающей волосы девушки, развязывает её и выпускает на свободу сияющий чёрный каскад.
- Вот так-то лучше, - говорит он с едва заметной улыбкой.
- Для мастерской не годится, - возражает она. - Застрянет в циркулярной пиле, и прости-прощай моя голова! Отрежет начисто.
- И получится разъём! - дразнит её Уил. Она окидывает его сердитым взором - словно ударяет римшот, только визуальный. Он смеётся.
- Уна, это Лев. Лев, Уна.
- Привет.
- Приятно познакомиться, Лев. - Она пытается вернуть себе свою тесьму, но поскольку Уил на добрый фут выше неё, ей никак не дотянуться. - Отдай, Гитарный безобразник! - И натренированным движением, словно проделывать это ей не впервой, она подпрыгивает и выдёргивает тесьму из его пальцев. - Ха! - Она подмигивает Леву и говорит: - Возьми на заметку, братишка. Если поведёшься с этим типом, без этого движения тебе не обойтись.
Лев не очень понимает, почему она зовёт его братишкой, но ему это обращение нравится.
Уна вглядывается в Уила.
- Твой дядя вернулся?
Между ними словно возникает какое-то напряжение. Лев замечает, что над дверью этого длинного узкого здания большими буквами вырезано "Кардиологическое отделение".
- Да, - отвечает Уил. - Ничего не нашёл. Так ты пришла навестить моего дедушку?
- Кому-то же надо его навещать. Он здесь уже несколько недель, и сколько раз ты его навестил?
- Перестань, Уна. Меня дома уже заездили.
- И правильно. Потому что ты этого заслуживаешь.
- Но вот же я, пришёл, что ещё надо?
- А где же тогда твоя гитара?
Лицо Уила болезненно морщится, и Лев смотрит в сторону - ему неловко видеть в глазах парня слёзы.
- Уна, я не могу этого сделать, - произносит Уил. - Он хочет, чтобы я облегчил ему путь в смерть. Я просто не могу этого сделать!
- Да с чего ты взял? Он, может, вовсе не собирается умирать!