- А я про тебя всё знаю! - хвастается другой мальчик. - Нет, правда, спроси меня о чём-нибудь!
И хотя Лева от этой новости слегка корёжит, он говорит:
- Хорошо. Какое у меня любимое мороженое?
- Черри Гарсиа! - выпаливает мальчик, ни секунды не поколебавшись. Ответ, само собой, совершенно точный. Лев даже не знает, как ему к этому отнестись.
- Так что... вы все были десятинами?
- Да, - отвечает девочка в ярко-зелёной одежде, - до тех пор, пока нас не спасли. Теперь мы знаем, что жертвование десятины - это плохо!
- Да, - добавляет кто-то другой. - Мы научились смотреть на такие вещи твоими глазами.
Лев вдруг обнаруживает, что обожание этих детей кружит ему голову. А что? Последний раз он чувствовал себя "золотым мальчиком" ещё тогда, когда был десятиной. И с тех пор - всё. После "Весёлого Дровосека" все смотрели на него либо как на жертву, которую стоит пожалеть, либо как на монстра, которого следует наказать. А для этих ребят он герой. Лев не может отрицать, что после всего пережитого, у него сейчас становится очень хорошо на душе. Очень, очень хорошо.
Девочка в режущем глаз фиолетовом наряде не может удержаться и бросается ему на шею.
- Я люблю тебя, Лев Калдер! - кричит она.
Один из мальчиков оттаскивает её в сторонку.
- Извини, она немного того... расчувствовалась.
- Нет, ничего, - говорит Лев, - но моё имя больше не Калдер. Я теперь Гаррити.
- В честь пастора Дэниела Гаррити! - восклицает всезнайка. - Того самого, что погиб две недели назад! - Пацан так горд своими познаниями, что не замечает, какую боль доставляет Леву своими словами. - Как твоё ухо, кстати?
- Лучше.
Кавено, который на время отошёл в сторону, выступает вперёд, собирает детишек и выпроваживает из зала.
- Хватит, пока довольно, - говорит он. - Вы все получите возможность пообщаться с Левом на личных аудиенциях.
- Аудиенциях? - Лев испускает смешок при мысли о каких-то там аудиенциях. - Я что, по-вашему, папа римский?
Но никто и не думает смеяться. И тут Леву становится ясно, что их с пастором Дэном шутка стала реальностью.
Все эти дети - фанаты Лева. Левиафаны.
• • •
Шестьдесят четыре. Вот сколько бывших десятин собрано и укрыто здесь, в замке Кавено. Этот факт возрождает в Леве надежду, покинувшую его с момента принятия Параграфа-17, который, по сути, вполне можно было бы определить как "шаг вперёд и два назад".
- Постепенно мы выправим каждому из них новые документы и распределим в надёжные семьи, которые будут хранить их тайну, - рассказывает Леву Кавено. - Мы называем это Программой целостного перебазирования.
Кавено знакомит Лева с восстановленным северным крылом замка. Повсюду на стенах заключённые в рамки фотографии и вырезки из газет с новостями о Леве. Транспарант в одном из коридоров призывает: ЖИВИ КАК ЛЕВ! Душевный подъём, который мальчик ощущал до сих пор, вдруг начинает уступать место бабочкам в животе. Да разве ему удастся оправдать ожидания этих детей? Никогда в жизни! Может, не стоит и пытаться?
- Вам не кажется, что это всё несколько... чересчур? - спрашивает он у Кавено.
- Мы быстро поняли, что, избавив этих детей от угрозы расплетения, мы отняли у них смысл их жизни, ту единственную вещь, в которую они непреложно верили. Пустоту надо было чем-то заполнить, хотя бы на время. Ты был самым естественным кандидатом на эту роль.
На стенах красуются цитаты, приписываемые Леву. Такие, например, как "Жизнь в целостном состоянии - разве может быть что-нибудь прекраснее?" или "Твоё будущее "целиком" зависит от тебя". Пожалуй, Лев согласен с этими утверждениями, вот только он никогда их не высказывал.
- Должно быть, тебе странно оказаться в центре такого пристального внимания, - говорит Кавено. - Надеюсь, ты одобришь то, как мы использовали твой имидж, чтобы помочь этим бедным детям.
Лев находит, что он не вправе ни одобрять их действия, ни не одобрять, уже не говоря о том, чтобы судить, мудро они поступают или нет. Как можно осуждать яркость света, когда ты сам являешься его источником? Прожектор ведь не может видеть тени, которые отбрасывает. Всё, что Леву остаётся - это плыть по течению и занять предназначенное ему место духовного вождя. Что ж, случаются вещи и похуже. Испытав на себе некоторые из них, он не сомневается: то, что ему предлагают сейчас, безусловно лучше.
На второй день пребывания Лева в замке распорядители начинают устраивать индивидуальные аудиенции с бывшими десятинами - лишь по нескольку в день, чтобы не сильно утомлять его. Лев выслушивает их истории и пытается подать совет; словом, это весьма похоже на то, чем они с пастором Дэном занимались по воскресеньям в тюрьме с подростками - "кандидатами на состояние распределённости". Разница лишь в том, что дети в замке Кавено воспринимают каждое его слово как божественное откровение. Скажи он "небо не голубое, а розовое" - и они найдут в этом высказывании мистический смысл.
- Всё, что им требуется - это поощрение, - говорит Леву Кавено. - А поощрение с твоей стороны - это самый щедрый подарок, на который они только могут надеяться.
К концу первой недели Лев приспосабливается к жизненному ритму замка. Приём пищи начинается только тогда, когда в обеденном зале появляется он, Лев. Обычно его просят вознести благодарение. По утрам он даёт аудиенции, временем после обеда может распоряжаться по своему усмотрению. Штаб во главе с Кавено уговаривает его написать мемуары - абсурдная мысль для четырнадцатилетнего подростка, и тем не менее эти взрослые абсолютно серьёзны. Спальня Лева - тоже полный абсурд. Королевская опочивальня, слишком большая для него, но с одним достоинством - в ней есть окно, которое не закрыто щитом. Его спальня колоссальна, его портрет сверхколоссален, и однако вся эта помпа способствует лишь тому, что он начинает чувствовать себя совсем крошечным.
Что ещё хуже - на каждом завтраке, обеде, ужине ему приходится смотреть на собственный портрет. На того Лева, каким он является в вооображении этих детей. Конечно, он вполне в состоянии сыграть для них эту роль, вот только глаза на портрете, неотрывно следящие за ним, куда бы он ни пошёл, полны обвинения. "Ты - это не я, - говорят глаза. - Ты никогда не был и никогда не будешь мной". Но на каминной полке под картиной всё так же не скудеют цветы и другие подношения, и до Лева наконец доходит, что это не просто картина. Это алтарь.
• • •
На вторую неделю своего пребывания он призван встречать и приветствовать новоприбывших - первых с момента его собственного появления здесь. Новенькие, доставленные на угнанном фургоне, ни о чём ещё не подозревают и думают, что их похитили, предварительно усыпив. Они не знают, кто их похитил.
- Нам всем очень бы хотелось, - объясняет ему Кавено, - чтобы первым, что они здесь увидят, когда прозреют, оказался ты.
- Зачем? Для импринтинга? Чтобы ходили потом за мной, как утята за уткой?
Кавено слегка раздражённо вздыхает.
- Ну, это вряд ли. Просто они знают только одного человека, которому удалось избежать принесения в жертву в качестве десятины - это ты. Ты даже не представляешь, какой неизгладимый след оставляет твоё присутствие в сердцах тех, кому была уготована та же судьба.
Лева препровождают в бальную залу, которая остаётся в прежнем, достойном сожаления состоянии - по-видимому, она восстановлению уже не подлежит. Мальчик уверен - новеньких привели сюда недаром; в том, что он будет приветствовать их именно здесь, есть какой-то тонко рассчитанный психологический эффект, но спрашивать у него охоты нет.
Когда он приходит в залу, новенькие уже там. Мальчик и девочка. Они привязаны к стульям, на глазах повязки. Так вот что имел в виду Кавено, говоря о том, что они "прозреют"! Сколько в этом человеке театральности, однако.
Мальчик всхлипывает, девочка пытается утешить его.
- Всё в порядке, Тимоти, - говорит она. - Что бы ни происходило, я уверена - всё будет хорошо.
Лев сидит напротив них и чувствует себя очень неловко - настолько эти дети напуганы. Он сознаёт, что должен излучать уверенность и позитив, но оказаться лицом к лицу с объятыми ужасом жертвами похищения - это совсем не то, что внимать толпе восторженных поклонников.
Кавено здесь нет, вместо него присутствуют двое взрослых из штаба. Лев сглатывает и пытается унять дрожь в руках, схватившись за подлокотники кресла.
- Ладно, - говорит он. - Снимите с них повязки.
У нового мальчика лицо покраснело от плача. Девочка же осматривается, оценивая ситуацию.
- Приношу извинения, что пришлось с вами так поступить, - говорит Лев. - Мы боялись, что вы нечаянно причините себе вред, да и нельзя было раскрывать, куда вас везут. Только так мы могли спасти вас, ничем не рискуя.
- Спасти? - восклицает девочка. - Вот как вы это называете?!
Лев пытается не замечать обвиняющих нот в её голосе, но у него не получается. Он заставляет себя, подобно Кавено, смотреть ей прямо в глаза, уповая лишь, что это сойдёт за силу и уверенность.
- Ну, может, как раз сейчас у вас другое мнение на этот счёт, и тем не менее мы именно спасли вас.
На лице девочки появляется возмущённое выражение, но мальчик вдруг ахает, и его мокрые глаза округляются.
- Это ты! Ты тот парень-десятина, который стал хлопателем! Ты - Левий Калдер!
Лев улыбается извиняющейся улыбкой и даже не пытается поправить фамилию.
- Да, но друзья зовут меня просто Лев.
- А я Тимоти! - охотно сообщает мальчик. - Тимоти Тэйлор Вэнс! А её имя Му... Ми... Я не помню, но оно начинается на "М", правда?
- Моё имя - это моё личное дело, и вас оно не касается, - отбривает девочка.
Лев смотрит в маленькую шпаргалку, которой его заранее снабдили.
- Твоё имя Мираколина Розелли. Приятно познакомиться, Мираколина. Можно, я буду называть тебя Мира?
Её горящий взгляд и упорное молчание ясно говорят, что нельзя.
- Ну хорошо, тогда пусть будет Мираколина.
- Да кто дал тебе право?.. - чуть ли не рычит девчонка.
Лев снова заставляет себя твёрдо посмотреть ей в глаза. Она знает, кто он, и она ненавидит его. Даже презирает. Ему подобные взгляды не внове, правда, не здесь, в этом замке.
- Наверно, ты плохо расслышала меня, - говорит Лев, в котором уже начинает закипать гнев. - Мы только что спасли вас.
- Ты это называешь спасением? - повторяет она.
Мгновение, лишь одно мгновение он смотрит на себя глазами этой девочки, и то, что он видит, ему совсем не нравится.
- Я рад принимать здесь вас обоих, - говорит он, пытаясь скрыть дрожь в голосе. - Мы ещё поговорим.
Лев жестом разрешает взрослым выпроводить новеньких, а сам сидит в бальной зале ещё добрых десять минут. Что-то есть в поведении Мираколины тревожно знакомое. Он пытается вспомнить миг, когда Коннор вытащил его из лимузина в тот далёкий день. Неужели он тоже вёл себя так же воинственно? Так же непримиримо? Многое из случившегося в тот день Лев постарался изгнать из памяти. Когда же он начал понимать, что Коннор вовсе не враг ему?
Он убедит её. Должен убедить. Ведь все находящиеся здесь бывшие десятины в конце концов пересмотрели свои взгляды. Промытые мозги были перепромыты заново - в обратную сторону. Перепрограммированы.
А если эта девочка - исключение? Что тогда? Внезапно вся спасательная операция, которую он раньше считал славным и великим делом, кажется ему весьма мелкой. И эгоистичной.
24 • Мираколина
Рождённая ради спасения брата и возвращения обратно к Богу, Мираколина не потерпит этого насилия, не позволит забрать у неё её священное предназначение и заменить его позорной жизнью изгоя! Даже её собственные родители под конец поддались слабости, пожелали разорвать свой пакт с Господом и "спасти" Мираколину. Интересно, размышляет она, они бы обрадовались, узнав, что её поймали и принуждают к жизни в целостном состоянии? Отказывают ей в священном таинстве распределённости?
Больше того: она не просто вынуждена терпеть это возмутительное отношение, она должна терпеть его от человека, которого искренне считает воплощением самого Сатаны! Мираколина не из тех людей, которые склонны к ненависти и несправедливым суждениям, но после встречи с этим мальчишкой она начинает думать, что не настолько терпима, как ей казалось.
"Наверно, поэтому Господь и столкнул меня с ним, - размышляет она, - чтобы я усмирила свою гордыню и осознала, что тоже могу испытывать ненависть, как и любой другой человек".
Они начали обрабатывать её уже в самый первый день: поместили девочку в спальне, которая была в куда лучшем состоянии, чем остальные помещения замка.
- Отдохни здесь, пока транквилизатор не выветрится полностью, - сказала пухленькая дружелюбная женщина, которая также принесла ей обед: мясной хлебец с капустой и стакан рутбира.
- Сегодня ведь день святого Патрика, - добавляет она. - Так что угощайся, дорогая. Если захочешь добавки - скажи.
Явная попытка задобрить её. Мираколина ест, но отказывается получать удовольствие от еды.
В комнате полно книг и видеофильмов, но Мираколина не может сдержать смех: как в фургоне из заготовительного лагеря были только развесёлые фильмы для всей семьи, так и здесь все книги и фильмы тоже имеют ясную пропагандистскую направленность. Все они рассказывают о детях, с которыми обращаются жестоко, но которым удаётся подняться над враждебностью и непониманием окружающего мира. Всё от Диккенса до Сэлинджера - в самом деле, как будто у Мираколины Розелли есть что-то общее с Холденом Колфилдом!
Ящики комода полны одежды - всё ярких цветов, всё её размера. Мираколину охватывает дрожь при мысли, что её обмерили и приготовили для неё гардероб, пока она была ещё в бессознательном состоянии. Её белые одежды запачкались, но она всё равно не доставит этим людям удовольствия, переодевшись в ту гадость, которую они ей предлагают!
Наконец, к ней приходит лысый мужчина средних лет с планшеткой и именной табличкой, на которой написано БОБ.
- Я был уважаемым всеми психиатром, до тех пор пока не начал высказываться против расплетения, - рассказывает Боб после того, как представился официально. - Меня подвергли остракизму, но но нет худа без добра, потому что я оказался там, где во мне действительно нуждаются.
Мираколина сидит с непроницаемым выражением лица, скрестив руки на груди. О, она знает, к чему все эти разговоры! Они называют это "перепрограммированием". Деликатное наименование для промывания уже промытых мозгов.
- Вы были уважаемым, из чего следует, что больше вы не уважаемый, - цедит она, - и от меня вы уважения тоже не дождётесь.
После быстрой оценки её психического состояния, к которой она отказывается отнестись серьёзно, Боб вздыхает и убирает ручку.
- Думаю, - говорит он, - со временем ты поймёшь, что мы искренне беспокоимся о тебе и наша единственная задача - это забота о твоём процветании.
- Я вам не герань в горшке! - огрызается она, и когда психиатр закрывает за собой дверь, швыряет в неё стакан с выдохшимся рутбиром.
Вскоре Мираколина обнаруживает, что её дверь незаперта. Наверняка ещё один грязный приёмчик! Она выходит и пускается исследовать коридоры замка. Даже пылая гневом за то, что её похитили, девочка не может не признать, что её разбирает любопытство: что же здесь происходит? Скольких детей они лишили возможности сподобиться благодати? Сколько здесь тюремщиков? Каковы её шансы на побег?
Выясняется, что детей здесь много - в спальных палатах и в общих залах, коридорах и классах; занимаются ремонтом, пытаясь исправить неисправимое и хоть немного привести замок в порядок, или учатся под руководством людей, сильно смахивающих на Боба.
Она забредает в общую комнату отдыха с просевшим полом и столом для бильярда, ножки которого подпёрты чурбачками, чтобы не перекашивался. Одна из девочек направляется к ней. На именной табличке значится ДЖЕКИ.
- Должно быть, ты Мираколина, - говорит Джеки. Мираколина не проявляет желания протянуть ей руку для пожатия, поэтому Джеки хватает её сама и крепко жмёт. - Я знаю, поначалу всегда очень трудно, но, уверена, мы станем хорошими друзьями.
У Джеки вид десятины, как и у остальных здешних ребят - есть в их облике некая чистота и возвышенность. Несмотря на то, что ни у кого из них нет даже белого пятнышка в одежде, сразу становится ясно, кем они когда-то были.
- Тебя, наверно, приписали ко мне? - спрашивает Мираколина.
Джеки с извиняющимся видом пожимает плечами:
- Ну, вроде того.
- Спасибо за честный ответ, но ты мне не нравишься, и другом я тебе становиться не желаю.
Джеки, которая вовсе не бывший уважаемый психиатр, а просто обычная тринадцатилетняя девочка, явно обижена словами Мираколины, и та тут же в них раскаивается. Нельзя превращаться в бессердечную злюку. Она должна быть выше этого.
- Извини меня, пожалуйста. Это не ты лично мне не нравишься. Мне не нравится то, что они заставляют тебя делать. Если хочешь стать моим другом, попробуй ещё раз, когда больше не будешь "приписана" ко мне.
- Пожалуй, ты права, - отвечает Джеки. - Но друзья мы или нет, неважно - я обязана помочь тебе войти в русло нашей жизни, нравится тебе это или не нравится.
Взаимопонимание достигнуто, Джеки возвращается к своим приятелям, но продолжает следить за Мираколиной, пока та в комнате.
Здесь и Тимоти, мальчик, которого захватили вместе с Мираколиной - разговаривает с другим мальчиком, тоже, видимо, "приписанным" к нему. Они ведут себя так, будто уже стали друзьями не разлей вода. Кажется, Тимоти уже вполне освоился здесь, а поскольку он с самого начала не пылал желанием войти в состояние распределённости, всё, что потребовалось для его перепрограммирования - это перемена одежды.
- Как ты можешь быть таким... таким неглубоким? - говорит ему Мираколина немного позже в тот же день.
- Да называй как знаешь, - отвечает он и улыбается так, словно ему только что подарили щенка. - Но если хотеть жить значит быть неглубоким, то чёрт с ним, я согласен бултыхаться в "лягушатнике"!
Перепрограммировали! Её воротит от всего этого. Она презирает Тимоти. Как можно с такой скоростью обменять свои жизненные убеждения на мясной хлебец и капусту?!
Джеки находит её вечером, после того, как Мираколина удостоверилась, что её "свобода" кончается у запертой двери замкового крыла, в котором содержатся все бывшие десятины.
- Остальная часть замка нежилая, - поясняет ей Джеки. - Вот почему мы не выходим за пределы северного крыла.
Джеки рассказывает, что повседневная жизнь детей заполнена уроками, которые призваны помочь им адаптироваться к новым условиям.
- А что случается с теми, кому не удаётся адаптироваться? - с кривой усмешкой спрашивает Мираколина.
Джеки ничего не отвечает, лишь смотрит на свою собеседницу с выражением, которое ясно говорит, что возможность такого исхода никогда не приходила ей в голову.