Комната роскошью не блистала: стол с настольной лампой, двустворчатый шкаф, тумбочка. Аккуратно заправленная кровать. На столе стопочка книг и фотография - чёрно-белый портрет в застеклённой деревянной рамке - именно он привлёк внимание Тамерлана. Он подошёл, взял снимок в руки, долго разглядывал изображённую на нём женщину. На вид лет пятьдесят, приятное, немного усталое лицо - в общем, самая обыкновенная фотография. Но мальчик всматривался и всматривался в неё… Потом положил на стол, поднёс к портрету ладонь. Низко, почти касаясь стекла, подержал руку над снимком, закрыв глаза. Покачал головой…
Снял со стены другую фотографию - простенькую, без рамки, наверняка сделанную "мыльницей". Эта изображала улыбающуюся Свету на фоне сосен и озера. Тамерлан положил её рядом с портретом - в лицах двух женщин явно просматривалось фамильное сходство.
Он повторил манипуляцию с низко опущенной ладонью, вновь закрыв глаза. Недоумённо пожал плечами. Отошёл от стола и застыл на середине комнаты, так и не открыв глаз. Простоял несколько секунд неподвижно. Затем стряхнул оцепенение и быстрыми, уверенными движениями восстановил статус-кво.
Уже двинувшись к выходу, он ещё раз окинул взглядом комнату. Вернулся к столу и перевернул белеющий рядом с лампой лист бумаги. С обратной стороны обнаружилась записка.
МЕНЯ ЗОВУТ СВЕТА. СВЕТЛАНА ИГОРЕВНА ПОЛЛАК. Я РАБОТАЮ ЗДЕСЬ, В ЛАГЕРЕ "ВАРЯГ", БИБЛИОТЕКАРЕМ.
…Выйдя из домика и притворив дверь, Тамерлан недолго постоял на низеньком крылечке, на этот раз даже не притрагиваясь к ручке - замок сам собой дважды щёлкнул, запираясь.
Потом мальчик негромко сказал: "Это она. И - не она".
05 августа, 14:23, окрестности ДОЛ "Варяг"
В огороде опять кто-то побывал. Похозяйничал. Пошуровал. Неторопливо и уверенно. Именно - по-хозяйски. Как говорят - с расчётом на длительную перспективу…
Фёдор Павлович стоял неподвижно, на лице эмоций не проявлялось. Но внутри набирал силу шторм. Ураган. Тайфун с ласковым женским именем. Тайфун Эриния. Или - тайфун Фурия. Или - Немезида. Или Медуза Горгона. Фёдор Павлович любил читать на досуге греческие мифы - во "взрослых" переводах.
Фёдор Павлович Обушко, завхоз ДОЛ "Варяг" (на одолженном именно у него велосипеде Пробиркин совершал свои утренние прогулки) был сухоньким старичком на исходе седьмого десятка.
Завхозом он стал три года назад, вновь вернувшись к трудовой деятельности после нескольких лет беззаботного, но и безденежнего пенсионерского житья.
Конечно, зарплата завхоза, как и прочих сотрудников, была в "Варяге" символической. Но проработавший не один десяток лет на материально-ответственных должностях Фёдор Павлович хорошо умел обращать свой богатейший опыт в ощутимую прибавку к жалованью.
Горловой, тоже не вчера родившийся, об одних его комбинациях знал, о других догадывался, а третьих не мог вообразить и при самом смелом полёте фантазии - но смотрел на всё сквозь пальцы. Завхозу кристальной честности, что ни говори, надо платить столько, чтобы увольнение и потеря зарплаты казались самым страшным наказанием.
А у Обушко, тёртого калача, отчётность всегда пребывала в идеальном порядке и ни одна проверка никогда не обнаруживала недостач подотчётных ценностей… Да и то сказать, в подпольные Корейко он не метил, всю жизнь брал по чину, и в результате благополучно избежал как тюремных нар, так и, уже в рыночные времена, карьеры нового русского.
Спокойная жизнь в "Варяге" Павлу Фёдоровичу нравилась главным образом из-за того, что окружали его здесь люди молодые, реже среднего возраста, - общество сверстников, где любимыми темами разговоров служили свои и чужие болезни да прибавки к пенсии, Обушко тихо ненавидел.
Единственной потерей, о которой сожалел завхоз, вернувшись к трудовой деятельности, стало огородничество на шести сотках - пристрастился за годы пенсионерского житья. Сотки, конечно, никуда не делись, но на беду участок Павла Фёдоровича снебольшим аккуратным домиком находился в сотне километров к югу от Петербурга. "Варяг" - чуть ближе. Но к северу.
До родных грядок удавалось добраться только в сентябре, после окончания сезона в лагере - как раз всё поспевало и работы было невпроворот, но три долгих месяца Обушко тосковал по утраченному хобби.
И на третье своё лето в "Варяге" завхоз-огородник не выдержал. Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, стал универсальный мотоблок. Сей агрегат привёз откуда-то Горловой в качестве шефской помощи (а может, какой-нибудь папаша расплатился таким образом за пребывание чада в течение пары смен в лагере - бартер путёвок начальник практиковал широко).
Сверкающая никелем и яркой краской заморская игрушка с кучей насадок и приспособлений чего только не делала: пахала, рыхлила и культивировала; качала воду и пилила дрова; косила сено и легко возила увесистый прицеп…
Вернее, все эти разнообразнейшие вещи мотоблок мог выполнять потенциально, на деле Степаныч заводил "Ранчера" лишь несколько раз в сезон - подстричь газоны или напилить дров для душевой (котельную, работающую на угле, запускали редко, если август выдавался холодным).
А Фёдор Павлович мечтал применить чудо заморской техники по прямому назначению - и этой весной он распахал-таки мотоблоком небольшую, на пару соток, укромную полянку неподалёку от лагеря.
Мини-плантацию надёжно укрывали от посторонних глаз густо росшие молодьа берёзы и рябины, к тому же лежала она в стороне от натоптанных троп и дорожек, и завхоз надеялся, что с внеплановыми визитами молодого поколения проблем не возникнет. Их и не возникало - до тех пор, пока не начал поспевать урожай.
Тогда проблемы появились.
05 августа, 14:36, ДОЛ "Варяг", комната физрука Закревского
Вот, значит, как. Вспомнили. Опять труба зовёт… Только зов её звучит фальшиво для обманутых не раз ушей.
Лёша Закревский вынул из-под панцирной койки коричневый чемодан, наверняка помнивший семилетку и совнархозы, и стал возиться с замком - тот опять заклинился, имелась у этой железяки такая нехорошая привычка…
Вот оно как… Всех, значит, в ряды… Всех, кто из рядов разбежался. Послужите уж ещё раз, ребята. А то беда - совсем воинов не осталось. У общечеловеческих ценностей тоже, оказывается, враги есть - а защищать их некому. Некому тех врагов по сортирам мочить… И воинов учить некому. Что десять лет растили - то и получили. Худосочных виртуально-компьютерных альтернативщиков, которым милее выносить вонючие утки, чем защищать кого-то и что-то…
Замок лязгнул, чемодан раскрылся. Новенькая, ненадёванная тельняшка. Берет. Аккуратно сложенный камуфляж. Старший лейтенант ВДВ. На груди - пара официальных к чего-то-там годовщинам медалек и серебряный казачий крест - за Боснию.
Вот так. Думал - не понадобится. Думал - всё, отвоевался. Даже второго августа не доставал. Когда новый всенародно избранный звал в ряды (эх, замочим по сортирам!) и сулил великие деньги контрактникам - не пошёл, не поверил, сколько же можно верить… И грустно смотрел по ящику на очереди у ворот в/ч за кровно (нет - кровью!) заработанными… Очереди опять поверивших.
Не пошёл… Но война догнала и здесь. Пусть игрушечная. Ладно. Поиграем. Повоюем.
Пошляк и циник Закревский пока ещё не осознал одну простую вещь: он поверил.
Опять - поверил. Потому что хотел верить…
В дверь постучали. Негромко, но уверенно.
- Не заперто, входите, - откликнулся Лёша. Вошёл Тамерлан.
- Привет, - сказал Закревский, ничуть не удивившись. К нему часто заходили ребята - посидеть, поболтать.
- Привет. Меня зовут Тамерлан.
- А меня Алексей. - Он протянул руку. Пожатие худощавого мальчишки оказалось неожиданно сильным. - Присаживайся. Стульями не богат, садись на койку, хоть на службе и не принято… Новенький?
Тамерлан молча кивнул, сел. Потом спросил, показав на лежащую рядом форму:
- На войну?
- Не совсем… Будем вас, пацанов, учить воинскому делу.
- Воинскому… Убивать других и ждать, когда убьют тебя…
Лёша неодобрительно поглядел на мальчика. Ишь, пацифист малолетний… Сколько же их сейчас, таких. Поздно спохватились, поздно… Но всё равно, надо драться. За каждого мальчишку - надо.
- Дело воина не убивать, - сказал Закревский. - Побеждать. А победа бескровной бывает не всегда. Порой приходится платить жизнями. Чужими, своей… Надеюсь, ты не планируешь жить вечно?
Тамерлан улыбнулся и не стал делиться своими планами по этому поводу.
Закипел электрочайник - старинный, помятый, со свистком.
- Чай будешь? - прервал Закревский наметившуюся дискуссию.
- Буду.
Лёша разлил кипяток в две алюминиевых кружки, опустил пакетики с заваркой, достал пачку кускового сахара, но себе не положил. Мальчик, впрочем, тоже.
Закревский внимательно посмотрел в его тёмные глаза и они показались не детскими. Приходилось ему видеть похожие - у детей, бывавших под обстрелами и бомбёжками. Судя по типу лица - паренёк с Кавказа. Не исключено, что тоже хлебнул всякого… А редкий белый цвет волос может оказаться сединой.
Тамерлан протянул руку за кружкой, поднял вверх:
- За победу!
Странно, но старый фронтовой тост не показался Лёше неуместным, здесь и в устах двенадцатилетнего мальчика.
- За победу! - откликнулся Закревский. Он тоже поднял свою кружку - и чуть не выронил, обжегшись.
"Чёрт, горячая… И как пацан-то держит?" Тамерлан держал кружку непринуждённо. И спокойно пил чай длинными глотками. Не отрываясь, смотрел бездонно-тёмными глазами на Закревского. Они, глаза, притягивали взгляд, особенно светлое, неправильной формы пятнышко в одном из зрачков.
"Пацану можно будет гипнотизёром работать, - подумал Лёша. - Как говорили в старое время: магнетический взгляд. Интересно, зачем он пришёл? Попить чаю?"
Мальчик отставил опустошённую кружку, пожал плечами и перестал буравить собеседника взглядом. И спросил:
- Я сегодня был в библиотеке. Хотел записаться - закрыта. Видел табличку с именем библиотекаря: Светлана Игоревна Поллак. Она иностранка?
"Да и у тебя имечко не самое славянское, - подумал Лёша. - И отчего, интересно, возникло любопытство к национальности библиотекаря? Какая разница, кто тебе книги выдавать будет?"
Тамерлан, казалось, услышал невысказанный вопрос.
- У моего отца есть знакомые в Америке, Поллаки. И я подумал…
"Ладно, - решил Лёша, - всё равно Светка никакого секрета из происхождения своей фамилии не делает". И сказал:
- Боюсь, в лучшем случае Светлана Игоревна тем американским Поллакам лишь самая дальняя родственница. Седьмая вода на киселе. Она наша, российская, здесь родилась и выросла. А вот её бабка действительно оттуда. В войну работала переводчицей в Мурманске, в американской миссии, что поставками по лендлизу занималась. Влюбилась в нашего офицера, ну и… Вот и весь секрет.
- Я читал, что в те годы такая любовь добром не кончалась.
- И здесь не кончилась, - помрачнел Лёша. - Светин дед за связь с иностранкой загремел в лагеря, да так и не вернулся. Но Сару Поллак не тронули. В пропагандистских целях. То есть, значит… - Лёша замялся, вспомнив вдруг, что говорит не со взрослым, но с мальчиком лет двенадцати-тринадцати.
- Я знаю, что это значит. - Тамерлан неожиданно поднялся. - Сюда идут. Женщина. Пойду, не буду вам мешать. До свидания.
- Да ты не ме… - начал было Лёша, никаких женских шагов не услышавший.
Но мальчик уже выскользнул за дверь. Через секунду-другую в коридоре действительно зацокали, приближаясь, женские каблучки.
"Кто бы это мог быть? - подумал Закревский. - Нашито дамы всё больше в кроссовках да шлёпанцах, туфли днём редко носят…"
Глава 7
05 августа, 14:45, ДОЛ "Варяг", комната физрука Закревского
- К тебе можно? - спросила предсказанная Тамерланом женщина.
Это оказалась Киса, она же Алина, - вожатая четвёртого отряда. Лёша взглянул на неё удивлённо - принаряжена, туфельки на высоком каблуке, макияж… На сегодняшнюю дискотеку собралась? Так вроде рановато…
- Привет, проходи, - улыбнулся он. - Присаживайся. Чаю хочешь?
Над этим вроде простым вопросом Киса задумалась и не ответила. Окинула взглядом раскрытый чемодан, выложенную на койку форму…
- На войну собрался? - В совещании у Горлового Алина не участвовала и про "Зарницу" ещё не знала.
Лёша подумал, что разговор начинает почти дословно повторять закончившийся только что с мальчиком Тамерланом. И ответил по-другому:
- Ага. Наше дело солдатское. Получен приказ - после огневой подготовки занять "Бригантину", подавить узлы сопротивления противника, произвести жёсткую зачистку… А ихнего начлага Боровского взять живым и доставить в расположение части.
Киса посмотрела на него не то чтобы обиженно, но как будто ждала чего-то другого. И он добавил серьёзно:
- Игра будет, "Зарница". Между нашими лагерями. Ты, наверное, такой и не помнишь, не застала…
Он подумал, что опять, пожалуй, сказал не то. Алине не нравилось, когда он в разговоре подчёркивал её молодость, а себя, Свету, Ленку, даже Пробиркина, относил к другому поколению.
Киса осторожно прикоснулась к серебряному кресту, Спросила:
- Ещё не наигрался? - Прозвучало это резковато. Наверное, в выражении его лица что-то изменилось, и изменилось не в лучшую сторону, потому что она тут же добавила:
- Извини…
Он заставил себя улыбнуться. Получилось с трудом:
- За что? Ты же не виновата, что последние пятнадцать лет нам старательно вколачивают в головы: служить Родине надо, вынося утки за больными, а война не то гигантская компьютерная игра, где у каждого куча запасных жизней, не то серия телерепортажей, персонажем которых ты никогда и ни за что не станешь…
- А что пытаешься вколотить в головы мальчишкам ты? Что отправиться в чужие горы и вернуться в цинковом гробу - мечта любого мужчины?
Лёше было не в новинку слышать такие речи. Многие из персонала лагеря попрекали его за милитаризм. Алина завела подобный разговор впервые.
- Насчёт мечты не знаю. Каждый мечтает о своём. Но иногда приходится идти на войну - в чужие горы, или в джунгли, или в пустыню - и тогда надо уметь побеждать. Этому и учу.
- Но зачем?! Зачем нам победы в чужих джунглях и горах? Наши деды победили немцев, а теперь, кто дожил, получают гуманитарные подачки из Германии. И берут - чтобы не голодать. А внуки продают их ордена на блошиных рынках Европы… Я была в Польше, сама видела… Кому и зачем нужны твои победы?
Лёша на секунду задумался. Потом предложил:
- Знаешь что? Давай отложим этот разговор. На пару дней. Хочу показать одно место, тут неподалёку. Я своих пацанов каждую смену туда вожу. Многим там становится понятней - зачем ходят на войну.
"Что же за таинственное место? - заинтриговано подумала Киса. - Вроде нет поблизости никаких мемориалов и музеев боевой славы…" Но кивнула утвердительно: сходим.
Закревский продолжал:
- А что касается меня, то я наигрался. С лихвой. С избытком. Но если будет надо - за спинами нынешних мальчишек прятаться не буду, не беспокойся. Выступлю играющим тренером.
В его последних словах сквозила обида.
Киса смотрела ему в глаза, губы её шевельнулись, словно она хотела сказать что-то ещё, но не сказала. Лёше показалось, что глаза её подозрительно поблёскивают.
"Чёрт возьми, опять что-то не то ляпнул, - смущённо подумал Закревский, - совершенно я разучился общаться с восемнадцатилетними девушками, заладил про войну, а ей ведь совсем о другом говорить хочется, и делать совсем другое, и это правильно, каждому своё, а когда знаешь, что тебя ждёт такая вот Киса - пройдёшь сквозь всё, и вернёшься обязательно… а по уму, надо бы пригласить её на сегодняшнюю дискотеку, и… ладно, сиди уж, старый пень, куда тебе в тридцать два года с ней, не смеши народ…"
Алина всё смотрела на него, и он чувствовал - ждёт чего-то, и не знал, что должен сказать. Не выдержал, отвернулся, стал заваривать чай, - хотя сам больше не хотел, да и Киса желания не высказала.
Она заговорила, глядя ему в спину, так было легче.
- Лёша… Я не хотела тебя обидеть, извини… Просто… Я ничего не знала про эту дурацкую игру, увидела чемодан, форму и подумала, что ты опять… собираешься туда… И мне стало страшно, потому что… потому что…
Она набрала полную грудь воздуха, словно готовилась нырнуть в холодную воду, и выпалила в лицо Закревскому, уже снова развернувшемуся к ней:
- Потому что я люблю тебя, дурак!
Он молча смотрел на неё, и Алина не понимала значения взгляда.
- Я смешная и глупая, да?
"Вот тут бы и надо сказать, - подумал Закревский, - что ты вовсе не смешная, и уж тем более не глупая; нет, ты - хорошая, ты милая; нет, нет, нет! - всё не то - я не знаю, какая ты, но какой бы не была - ты лучшая…" Но он так не умел и сказал с обычной своей улыбкой:
- Ну конечно же, ты на редкость смешная. И при этом ужасно глупая.
Она шагнула к нему, она слышала только то, как это было сказано, а голос ласкал и звал, говорил не то, что слова, и через мгновение они стали не важны и не нужны…
Спустя несколько минут - пока Закревский переводил дыхание - Алина скользнула к двери и решительно задвинула щеколду.
05 августа, 14:59, ДОЛ "Варяг", берег озера
Плаврук Пробиркин занимался своим прямым и непосредственным делом - руководил процессом обучения плаванию.
Тихий час закончился, и у Доктора проходило занятие с малышнёй из одиннадцатого отряда (врач Нина Викторовна разрешала им купаться лишь после обеда, когда вода достаточно прогревалась).
Занятие - после десятиминутной разминки на суше - происходило в купальне-"лягушатнике", тридцатиметровом дощатом сооружении, утонуть в котором даже теоретически не представлялось возможным.
Истомлённые зноем малыши, с завистью поглядывавшие на купавшиеся с утра старшие отряды, ринулись в воду с визгом и дикими воплями, как степная орда на взятый приступом город. Акватория "лягушатника" стала напоминать густо заправленный суп, фрикадельки в котором страдают буйным помешательством…
Пробиркин, понятно, в этот содом не полез - расхаживал по деревянному настилу, отделявшему купальню от озера, и упорядочивал броуновское движение: уворачивался от взлетающих во все стороны фонтанов воды, пытался перекричать вопящий хор, дул в заливистый судейский свисток, - и завидовал Лёше Закревскому, на занятиях которого подобный бедлам отчего-то никогда не случался.
Наконец относительный порядок был восстановлен. Посчитав, что водная разминка выполнена и перевыполнена, плаврук перешёл непосредственно к упражнениям.
Проводить занятия Доктор любил, несмотря на почти полное отсутствие педагогических способностей. И сейчас, командуя своими "лягушатами", не на шутку увлёкся, не обращая внимания на происходящее вокруг купальни.