Паренёк неторопливо, с гаденькой улыбочкой на лице подошёл к поставленному на колени Дронту и коротко, без замаха, вмазал кулаком по губам.
Дронт рванулся, но пять или шесть "бриганов", вцепившихся в плечи, в волосы и в заломленные назад руки, удержали его.
В этот момент на сцене появилось новое действующее лицо - Кирилл Ященко по прозвищу Слон.
Его выход не грешил излишним драматизмом, как явление голливудского супермена в стане отрицательных персонажей. Не было эффектных ударов с пугающими выкриками - просто один из глазеющих на экзекуцию "бриганов" отлетел шагов на пять в сторону и скорчился на земле, не пытаясь встать. А Слон двинулся вперёд, уверенно, как бульдозер, сгребающий кучу мусора.
На него бросились дружной толпой. Дронт почувствовал, как разжались несколько удерживавших его рук и снова попытался освободиться, но выкрученные запястья рванулись вверх, заставив почти уткнуться лицом в траву. А Рыба, не полезший в драку, врезал Дронту носком кроссовки по почкам, оглушив выворачивающей наизнанку болью…
Михе тоже не удалось вырваться. Слон бился в полном одиночестве.
Его это не смущало и не пугало, он вообще никогда не смущался и не пугался. Победить Слона было невозможно в принципе - он не признавал чужих побед, считая бой лишь отложенным. У таких в жизни бывает только одно поражение, последнее, единственное и окончательное - смерть.
…Матерящийся клубок тел походил на небывалое, ощетинившееся руками и ногами животное, порой отбрасывающее, как ящерица хвост, ненужные детали своего организма.
Слон не владел кунг-фу и прочими модными восточными штучками, он занимался старой доброй вольной борьбой и русбоем. Теснота свалки мешала скорее "бриганам", чем ему.
А потом всё разом закончилось.
Куча-мала рассыпалась, взъерошенные бойцы расступились и стало видно, как полузадушенный противник выбирается из-под обмякшего тела Слона. Несколько особо пострадавших в схватке попинали никак на это не реагирующего поверженного соперника, но остальные вновь потянулись в сторону Михи и Дронта, общение с которыми сулило больше развлечений.
Паренёк с рыбьим прозвищем снова встал напротив Дронта и всё с той же гадливой ухмылочкой стал расстёгивать молнию на брюках. Другой "бриган" проделывал те же манипуляции напротив Михи.
…Когда горячая и вонючая струя ударила ему в лицо, Дронт яростно дёрнулся вперёд. Вывернутые суставы хрустнули. В чужой пятерне, вцепившейся в его шевелюру, остался изрядный клок волос. Рыба отшатнулся от бешено щёлкнувших зубов, загадив при этом собственные штаны и кроссовки; придерживая брюки руками, перенёс тяжесть тела на одну ногу, готовясь размашисто ударить другой… - и замер.
Со стороны клуба послышался торопливый топот ног и голоса, много голосов, на фоне которых выделялось истеричное верещание Укропа…
Глава 9
05 августа, 22:16, ДОЛ "Варяг", комната Астраханцевой
…Вниманием окружающих завладел худосочный приятель Клайда - звали его Жорж, как поняла наконец Света из обращённой к нему реплики.
То ли он действительно происходил из философов (Ленка издавна жаловала питомцев философского факультета ЛГУ), то ли излагал своими словами один из романов Пелевина, - понять было нелегко. Мысль его скользила сквозь дебри дремучего солипсизма легко и изящно, мудрёные термины градом сыпались на мало что в них понимающих слушателей, и одна только Ленка поддерживала разговор более-менее на равных.
Реплики прочих гостей и их попытки вступить в дискуссию Жоржик непринуждённо огибал, как огибает журчащий ручеёк попавшиеся на пути камни.
Клайд, считавший сегодняшним бенефициантом себя, нервно барабанил пальцами по деке гитары. Парочка в углу вообще не интересовалась вопросом, в какой реальности они столь увлечённо целуются, в реальной или иллюзорной. Масику, судя по её реакции, подтощалый философ казался юмористом-эстрадником, читающим мрнологЖванецкого…
Тонувший в малопонятном философствовании вечер спас Доктор Пробиркин, всегда отличавшийся редкой непосредственностью и не обращавший внимание на тонкости этикета.
Впрочем, обижаться за это на него было невозможно; его удивлённо распахнутые глаза, казалось, вопрошавшие: "Как? Я что-то не то сказал?", и застенчивая улыбка сглаживали бестактности, произнесённые Доктором. Окружающие воспринимали его как прямодушного и открытого парня, может быть слегка инфантильного, но безусловно не вредного и безобидного.
Жорж сделал короткую паузу перед тем как сформулировать венчающее свои разглагольствования положение о том, что весь окружающий мир является исключительно продуктом его, Жоржика, ощущений. Пробиркин немедленно воспользовался моментом и шлёпнул на стол вытащенную из кармана рукопись. Радостно объявил:
- А я рассказ написал! Хотите, прочту?
Вопрос прозвучал риторически, но присутствующие горячо поддержали Доктора. Жорж попытался вернуть разговор к любовно развиваемой теме - тщетно, плаврук уже начал громко читать своё творение, старательно, с выражением, как отличник на уроке литературы.
Горе-философ раздражённо хлопнул услужливо налитый Клайдом стаканчик коньяка, поперхнулся, с трудом прокашлялся и отвернулся к стене, демонстративно игнорируя Пробиркина и его опус…
…Рассказ напомнил Свете одну из мистических новелл Гофмана - но изложенную короче, суше и перенесённую на современную почву.
Сюжет был прост: молодёжный клуб; рок-концерт; руководитель (он же солист) популярной команды задерживается и появляется сильно запоздав, привлекая внимание своим странным видом; музыка начавшегося представления оказывает на слушателей небывалое действие; случайно оказавшийся на тусовке руководитель студии звукозаписи ищет солиста, дабы предложить выгодный контракт, но тот бесследно исчезает сразу после концерта; а спустя некоторое время музыканта обнаруживают скончавшегося от передозировки наркотиков, причём, что характерно, по данным экспертизы смерть наступила за несколько часов до начала потрясшего публику концерта…
Такая вот незамысловатая история.
Клайд слушал первую страницу рассказа невнимательно, просто из благодарности за избавление от рассуждений Жоржа - приятель давно допёк его своей псевдофилософской ахинеей. Особенно в последнее время, этим летом оба жили в одной комнате в спортлагере, в часе ходьбы от "Варяга", хотя спортсменами отнюдь не были, - один забросил спорт ради музыки, а второй упражнял исключительно духовные силы.
Однако вскоре рассеянное внимание Клайда сменилось неподдельным интересом - Пробиркин затронул живые и актуальные для рок-музыканта темы. Но по своему дилетантству допустил ряд вопиющих промахов в описываемом предмете.
При последовавшем обсуждении Ленка попыталась мягко свернуть с творчества Пробиркина на рассказы Кортасара, но Клайд, обычно при умных разговорах отмалчивающийся, бодро хватанул ещё коньячку, тряхнул гривой нечёсаных волос и смело ринулся в пучину литературной дискуссии.
И, странное дело, - Клайд, начавший с резкой критики неточностей рассказа, спустя полчаса обнаружил, что Сергей его лучший друг, как никто другой понимающий нелёгкую жизнь музыканта… Возникшее взаимопонимание скрепила ещё одна коньячная фляжка, извлечённая из бездонной сумки.
Рукопись же Доктора невесть как очутилась в кармане Клайда, твёрдо обещавшего всенепременно и самолично исправить все упущения.
Да, умел Пробиркин ладить с людьми, что верно, то верно.
05 августа, 22:18, ДОЛ "Варяг"
Честного боя "бриганы" не приняли. Впрочем, исход его не вызывал сомнений - в "Варяге" парни старших отрядов были и рослее, и физически крепче, чем их извечные супостаты, многие из которых досыта ели лишь те три недели, что длилась лагерная смена. Приведённая Укропом подмога протопала дальше, преследуя противника до самой ограды лагеря.
Когда Слон зашевелился и встал, рядом стояли Дронт и Миха.
Миха ругался бессвязно, но изобретательно, суля отморозкам жестокие кары.
Слон задумчиво исследовал вздувавшуюся на затылке огромную шишку. Сознание он потерял первый раз в жизни и недоумевал, чем же тяжёлым его приласкали. Потом повёл плечами и сделал пару приседаний, кривясь от боли; ощупал разбитую бровь и посмотрел туда, где звучали у забора в спину убегающим "бриганам" звонкие оскорбления и где ещё дальше, за лесом, находился ДОЛ "Бригантина".
Дронт, молча, ненавидящими глазами, глядел сквозь приятелей. Точнее, одним глазом - второй стремительно заплывал. Потом он сорвался с места и побежал куда-то…
Миха дёрнулся следом, но, увидев, что направляется Дронт не туда, где затихала погоня, сделал несколько шагов, остановился и недоумённо посмотрел на Слона.
А Слон улыбался. Странной и неприятной казалась его улыбка, больше похожая на оскал - левый угол рта приподнялся, показав острые зубы, левый глаз прищурился, а правый смотрел в пустоту так, будто целится во врага, невидимого другим…
Молчаливая улыбка Слона могла напугать больше, чем все угрозы и ругательства. И Миха испугался, хотя прекрасно понимал, что относится она не к нему. Только что, когда его били и Миха отвечал без надежды на победу, страшно ему не было. Была ненависть, был кипящий в крови адреналин, но кроме всего прочего оставалось подсознательное убеждение, что всё это не совсем всерьёз, что в этой войне по-настоящему не убивают, что есть некая грань, которую ни они, ни их противники перешагнуть не смогут…
Стёрла ощущение этой грани одна-единственная усмешка Слона.
05 августа, 22:37, ДОЛ "Варяг", комната Астраханцевой
Клайд (в миру Валера) был осколком очередного Ленкиного "проекта" по раскрутке рок-команды "Пном-Пень", широко популярной в узких кругах знакомых и родственников.
Проект, как и следовало ожидать, успехом не увенчался - при всей своей напористости коммерческим талантом Астраханцева не обладала.
Венцом годичной возни: аренды площадок; тщетных попыток пробиться на региональное телевидение; убыточных концертов в студенческих клубах и поиска спонсоров для профессиональной записи альбома, - апофеозом всех Ленкиных стараний стал прошлогодний вояж в Данию, благополучно провалившийся. На публику третьеразрядных копенгагенских клубов не произвели впечатления Клайдовы вирши, исполняемые на плохом английском…
Теперь "Пном-Пень" (недоброжелатели, по серости своей не знавшие о существовании страны Камбоджи и названия её столицы, обзывали группу то "Пель-Мень", то "Сунь-Вынь") собирался в полном составе редко, опускаясь порой до уличного, с подставленной шляпой, исполнения.
А Клайд всё чаще задумывался о менее хлопотной и затратной карьере барда-одиночки.
Он резко провёл пальцем по струнам и объявил: "Блюз Таврической улицы". Ленка обвела всех многозначительным взглядом.
"…Таврическая улица, - подумала Света, - точно, что-то было у Ленки связанное с этим названием… И не так давно… не помню… опять не помню… Господи, да что же со мной такое?.."
Пытаясь пробиться в глубины собственной памяти, Света пропустила начало песни, начав вслушиваться со второго куплета:
…И вонзая наручники
В стонущих дам
Она смотрит в окно,
Где музей, словно храм,
Храм забытых надежд,
Храм убитой любви
Всем вокруг всё равно,
Хоть умри, хоть живи…
Вот так она стала лесбиянкой
Вот так она стала лесбиянкой
Вот так она стала лесбиянкой
Вот так…
Мелодия Светлане не понравилась, а чужие слова складывались в ничего не значащие фразы… К темам, больным для Клайда, однажды крупно пострадавшего от сторонниц однополой любви, она была равнодушна.
Сладковатый запах давил на виски - Света встала, открыла дверь и шагнула в ласковую ночь. А сзади доносился бесконечный и надрывный блюз:
Она любила его
Но он хотел уходить
А ребёнка пришлось
Не родить, а убить…
Вот так она стала лесбиянкой
Вот так она стала лесбиянкой
Вот так она стала лесбиянкой
Вот так…
- Светик, ты что? - Ленка Астраханцева выскользнула следом.
Дневная жара наконец ушла, на улице стало холоднее, чем в комнате. Откуда-то издалека доносились приглушённые звуки потасовки.
- Извини, устала что-то… - сказала Света, пытаясь улыбнуться этой (совершенно незнакомой!) женщине. - И, если честно, не люблю запах анаши.
Её улыбка была растерянной. Жалкой. Но Астраханцева в темноте не разглядела.
05 августа, 22:37, ДОЛ "Варяг", шестой корпус
Белоголовый мальчик по имени Тамерлан не спал.
Сидел в темноте на покрывале кровати, скрестив под собой ноги - поза для непривычного человека на редкость неудобная, но он за последний час не шевельнулся, даже ни разу не моргнул. Казалось, он или о чём-то размышляет, или вспоминает что-то, неподвижно глядя на ровную и гладкую стену палаты, освещённую мертвенно-бледным светом уличного фонаря.
Дверь распахнулась, ударившись о стену. Дронт вошёл и рухнул на койку. Вместе с ним вошли боль, и унижение, и бессильная жажда мести… Всё это слышалось в странных звуках, которые доносились с койки Дронта - не то в рычании, не то в скулеже. И слышалась ненависть. Больше всего - именно лютая ненависть.
Находиться в одном помещении с источником подобных эмоций было нелегко.
Тамерлан встал. Подошёл к Дронту, положил руки на содрогающиеся плечи. Потом вернулся на то же место, застыл в той же позе.
Дронт спал. Сны ему снились страшные.
Кровавые сны.
Ночь. Комната Степаныча
Это был старый, обшарпанный армейский кунг на базе "Урала". Изношенный двигатель ревел на подъёмах, из-под колёс летели комья перемешанной с первым снегом глины, но машина упрямо ползла по разбитой дороге к перевалу. Степаныч видел всё в как замедленном показе: вот колесо неторопливо наезжает на рытвину, по тонкому ледку зазмеились трещины, он вспух коробящимся, медленно сминаемым пузырём - струи жидкой грязи неохотно подались в стороны… И слышал Степаныч тоже всё, вплоть до скрипа пружин в продавленном водительском сиденье и плеска горючего в баке; натужный звук двигателя, странное дело, этому не мешал. Раздавшееся "…пи-пи-пи…" прозвучало безобидно, как писк голодных птенцов ласточки в гнезде. Но этот птенчик питался отнюдь не мошками - под передним мостом "Урала" остатки дороги превратились мгновенно в ничто, просто в яркий, давящий на глаза свет, и рванули вверх крушащим всё потоком, поднимая кабину и медленно, с хрустом отрывая её от кузова, и сдавливая, расплющивая зелёную крышу с грубо, торопливо нарисованным красным крестом… Тут же сдетонировало что-то ещё более мощное, чем первый радиофугас, заложенное в соседнюю яму - кузов так же неторопливо устремился к низкому серому небу - и не долетел, разломленный, разодранный, растерзанный злой силой… Звук ударил с запозданием, когда разрозненные куски кунга и его пассажиров уже опускались на содрогнувшуюся землю… Ударил и остался в ушах несмолкаемым гулко-колокольным звоном. Автоматы расстреливающих колонну "Соколов Гамсахурдиа" застрекотали сквозь этот звон ласково, как кузнечики на солнечном июльском лугу…
…Степаныч вскочил, звон и стрекотание ещё звучали в его ушах, подошёл нетвёрдыми шагами к шкафу, торопливо нащупал нагревшуюся за день бутылку, зубами сорвал пробку-колпачок - острая фольга резанула губы - и стал пить торопливо, не чувствуя вкуса и градуса, торопясь провалиться в беспамятство, в забытье, в темноту…
Капли пролитой водки смешивались с каплями крови и падали на давно не мытый пол.
Ночь. Темнота. "Варяг"
Вожатая Алина по прозвищу Киса в сегодняшних посиделках у Астраханцевой не участвовала - и не только оттого, что дежурила по шестому корпусу, а в гости к ней заглянул Лёша Закревский, - Алине вообще претила Ленкина компания.
Около полуночи, проводив Лёшу до дверей корпуса, Киса заглянула в палату, где квартировал Дронт со своими приятелями.
Мальчишки вернулись сегодня поздно, задержавшись после отбоя, обычным в таких случаях путём - через окно первого этажа. Алина слышала, как происходит злостное нарушение режима, но в тот момент… В общем, в тот момент она была немного занята.
И теперь заглянула в палату - всё ли в порядке?
Зашла, постояла, ожидая пока глаза привыкнут к полумраку, потом пересчитала присутствующих - все пятеро на месте. Что с сегодняшнего утра в палате живут шестеро, - Алина не вспомнила, несмотря на то, что провалами памяти не страдала. И сидевшего со скрещёнными ногами мальчика не увидела, хоть и скользнула взглядом по отчётливо видневшимся в темноте белым волосам…
Ночь. Темнота. Город
Огромный город заснул гораздо позже, чем затерянное в лесах Пятиозерье.
Но тоже уснул, покрытый какой-то не совсем полноценной тьмой - белые ночи закончились, но лёгкий намёк на них ещё оставался. Полная луна и несколько самых ярких звёзд светили на непонятном фоне - цвета воды в стакане, где рисующие акварелью дети долго мыли кисточки.
Город уснул, хотя отдельные его жители продолжали бодрствовать. Проезжали редкие машины; запоздалый прохожий замысловатым зигзагом завершал дневной путь; в доме напротив упорно горели два окна.
…Окурок трассирующей пулей прочертил нисходящую траекторию и разбился красными искрами об асфальт, медленно твердеющий после дневного зноя.
Человек, показавшийся сегодня (вернее, уже вчера) поварихе Вере так похожим на генерала Лебедя, вернулся от форточки к заваленному бумагами столу. Спать хотелось зверски, но в последнее время, в погоне за ускользающим временем, он установил три часа как суточную норму сна.
На столе лежали торопливо нарисованные, но весьма точные схемы лагеря "Варяг": спальные корпуса и хозяйственные постройки, пляж и волейбольная площадка, столовая и БАМ - всё, что он успел разглядеть и запомнить.
Память у него была абсолютная, при нужде подсказывающая страницы давно читаных книг и интонации давно отзвучавших разговоров. Много лет назад любимая женщина говорила ему, что это ненормально, что это такое же отклонение от здорового человека, как склероз или слабоумие. А он улыбался (тогда он ещё умел улыбаться) и рассуждал о том, что норма - не то, что присуще большинству людей, но то, к чему следует стремиться, и вспоминал философское определение "идеального человека" (тогда он ещё любил порассуждать на отвлечённые темы). Она печально предрекала ему до срока сожжённые клетки мозга и ранний маразм.
Он отогнал бессмысленные воспоминания и стал рисовать новую схему - на ней БАМ, шестой корпус и волейбольную площадку соединяли жирные стрелки, а расходящиеся пунктирные линии показывали углы обзора из окон соседних зданий…
Впрочем, с равным успехом это могли быть и сектора обстрела.