Перевожу взгляд на свое отражение - кровь уже на губах. Вода почти заполнила раковину, мощный напор бьет из крана и всплески от него разлетаются на зеркала. Ромео сует пальцы под воду, сухой рукой закрывает кран, без разрешения подступает ко мне и прикасается к лицу - сырая рука скользит от носа до губ; и как ему не противно?
Хочу перебить эти мысли и оттого дотягиваюсь до бумажных полотенец, взяв одно из них.
- Я испугался за тебя, - признается Ромео, но я стараюсь не смотреть в его глаза.
Не потому, что проявляю неуважение, а потому, что сама у себя вызываю отвращение.
- Считай меня слабым, считай глупым, - продолжает он. - Но я испугался за тебя. И эти чувства делают из нас не низших людей, а людей достойных.
Он смывает всю кровь, ополаскивает руку и помогает мне вытереться полотенцем.
- Зачем ты это делаешь? - спрашиваю я.
- Я же сказал: считай меня слабым.
Не понимаю этой помощи. Одна суть - связывающие нас отношения; иная - речь о чувствах. Иметь эмоции табурета - нынче мода; любовь и забота о ближнем стали одними из самых опасных чувств, теми, что страшнее, чем ярость и злость, радость и смех. Любовь - это слабость.
Неужели он - Сумасшедший..?
Может, я?
- Я за тебя в ответе, - кидает Ромео, поймав мой растерянный взгляд, - за тебя ручаюсь. В первую очередь, перед твоим отцом. Я обещал, что буду оберегать тебя.
Толкования эти мне чужды; протянула бы я руку Ромео, окажись он в похожей ситуации? - отнюдь, я бы лично подала на него жалобу, а потом преспокойно наблюдала за тем, как тело его всовывают в смирительную рубашку, после чего мы более никогда не увидимся. Я скромно киваю своему другу и поспешно выхожу из туалета. Преодолев коридор, замечаем, что Ирис за столом отсутствует.
- Подожди меня, - говорю я Ромео и иду к выходу.
Худой силуэт Ирис озаряется на фоне светло-серого города, когда двери открываются и выпускают ее. Я ускоряю шаг, а подруга теряется на улице. Когда я покидаю стены кофейни, Ирис постукивает каблуками о край платформы и садится в остановившуюся машину; девушка оборачивается на меня, недолго глядит, но все равно ускользает. Автомобиль взлетает и оставляет меня без подруги - подруга еще раньше оставляет меня без себя, и я понимаю ее выбор легкого пути, понимаю опасения болезни и возможных проблем.
Я возвращаюсь в кофейню и тихо оповещаю Ромео о том, что Ирис улетела, после чего, легко вспорхнув, приземляюсь рядом - на один диван; до сего инцидента каждый предпочитал сидеть отдельно.
Ромео не сразу отвечает мне.
- Твоя подруга решила подать на тебя жалобу? - предполагает он, и, что странно, не употребляет имени Ирис.
Я киваю ему, и тогда юноша отпивает кофе - горько, зажмурившись на долю секунды, и тут же пустив обжигающий напиток по голу. Я же не решаюсь притронуться к своему кофе; роняю взгляд на вычищенные чашку и блюдце Ирис.
Мы расплачиваемся и собираемся уходить, Ромео кивает служащей и самостоятельно накидывает мне на плечи пальто. Этот жест я расцениваю как не угасающую симпатию, которая не может не радовать, хотя, несколькими часами ранее, я не испытывала абсолютно никаких эмоций и возражений на этот счет.
- Я еще раз умоюсь, Ромео, - обращаюсь я к нему и спрашиваю. - Ты поймаешь пока машину?
- Одна справишься? - кивнув, уточняет он.
- Да, конечно. - Я и сама пытаюсь убедить себя в этом. Места иронии и шуткам более нет, я серьезно воспринимаю его беспокойство и также серьезно отвечаю. - Конечно, Ромео, все будет хорошо. Пару минут, не больше.
Юноша по-простому улыбается мне, разворачивается на каблуках своих туфель и бредет к выходу. Я в этот момент возвращаюсь в уборную и обрызгиваю лицо несколько раз водой; кран дрожит от сильного напора и струи кипятка бьют мне по оголенным запястьям.
На выходе из заведения одна из служащих ловит меня и взволнованно проговаривает:
- Извините, мисс. Мы хотели узнать, что с вами случилось, мисс. - И я понимаю, что волнует ее отнюдь не мое самочувствие.
- Дело не в вашей кухне, - спокойно отвечаю я, не удосужившись повернуться и даже мельком глянуть в сторону говорящей.
Девушка облегченно вздыхает, но потом глаза ее опять загораются - она запинается, заминается и не сразу продолжает.
- Жалоб и предложений никаких нет, мисс?
- Зашторьте окна, - посмеиваюсь без улыбки я и ухожу.
Ромео стоит через два десятка отделов по правую руку от меня - его отливающий на свету костюм трудно не заметить. К посадочному месту рядом садится машина, но практически сразу вздымается и улетает - предполагаю, что дело в различных представлениях об оплате услуг.
Я собираюсь пойти к Ромео, но кто-то со стороны сипло зовет меня:
- Карамель…
Голос - сухой, как старый башмак на чердаке дома или даже как старый, давным-давно опавший и позабытый ветром лист откуда-нибудь из сада по улице Голдман. Я оборачиваюсь и терплю столкновение с янтарными глазами, молодыми янтарными глазами - тот глупец и безумец, которого я однажды погнала от стен школ, тот глупец и безумец, что однажды подвозил меня на своей машине, тот глупец и безумец, что нелестно отзывался о нашем государстве. Так какого же дьявола он вновь явился передо мной?
- Сядь в машину, Карамель, - глухо проговаривает он, и я готова рассмеяться в лицо его наивности.
- Еще чего! - выдаю я с издевкой, ощущая собственную злость и собираясь окрикнуть Ромео.
Корпус тела моего плавно изгибается в сторону друга, я наблюдаю за стальным костюмом, вытянувшим руку. Пальто скручивается у меня над коленями, и я отдергиваю его, вновь обнажив белое платье - я позабыла застегнуться, однако мне не было холодно; недовольство и злорадство воспевали над моим промерзающим телом. Мои губы медленно складываются в первый слог имени Ромео, но тихо, сипло, и почти сразу же замолкают.
- Помолчи, Карамель, иначе я убью его, - говорит парень в машине и открывает дверь с моей стороны. - Ты этого хочешь?
Произнесенные им слова ударяют у меня в голове - смертоубийство, человекоубийство - кто этот раб, чтобы иметь возможность властвовать над жизнями высших людей, самих богов? Ничтожество, уродство из Острога - тьма и вечный холод, болезнь и смерть. И кто он такой, если угрожает жизни моему Ромео? В секунды я представляю, каково это лишиться моей пары - остаться без него в Новом Мире; нелестно, но терпимо - так, да? Так бы я сказала до сегодняшнего момента около раковин - верно; но ныне - отнюдь. Острый осколок неясно чего ударяет мне в левый глаз, и я быстро моргаю, чтобы убрать этот сор, красноту и соленую воду.
- Что ты сказал? - говорю я - растерянность в момент охватывает меня: весь гнев растворяется в удивлении. - Что ты сказал, глупец?
- Сядь ко мне в машину, Карамель. Поехали!
- Ты не посмеешь!
Я опять поворачиваюсь на Ромео; к нему подлетает машина, и он начинает переговариваться с водителем.
- Хочешь, чтобы он повернулся, и увидел, как ты садишься в машину к другому? - Режет острой пилой парень. - Действуй, Карамель, сядь сейчас, и он ничего не узнает.
- А если не сяду? - упрямствую я, опять посмотрев на него.
- Столкну твоего дружка, - спокойно кивает тот и глядит на распахнутую дверь - если он двинется подобным образом и действительно заденет стоящего на краю Ромео, удар будет несильным, но, вполне вероятно, что собьет с ног. И Ромео упадет. Мой Ромео. Прямо в эту пустоту, в этот Острог, в эту обетованную землю чудовищ.
- Ты не имеешь права, кто бы ты не был. Тебя накажут, это тебе говорю я..!
- Голдман, да-да, - опять, словно танцуя, парирует он и качает головой. - Как видишь, еще не наказали, Карамель. Садись.
- Я подам на тебя жалобу!
Пытаюсь юлить, искать спасения себе и спасения Ромео.
- Ромео это не поможет, а тебя примут за чудачку. Я дам показания в качестве свидетеля, я скажу, что ты толкнула Ромео.
- Другие люди…
- Я куплю их молчание!
Вижу, как Ромео начинает поворачиваться, и бездумно заваливаюсь в машину. Стальной костюм делает пару шагов в сторону "Логова", выискивает меня, после чего оглядывается на водителя и, кажется, просит его подождать. Сам он бежит в заведение, которое мы поспешно покинули - красные двери отделяют меня от Ромео в то время, что незнакомец и я подлетаем, помчавшись невесть куда.
Что ему нужно от меня? От моей семьи? Деньги? Акции? Он выкрал меня, чтобы продать Голдман? А если это сама вина Голдман, и я лишь - приманка, заначка, шантаж. А если он хочет убить меня, и все это было спланировано?
- Дыши, ладно? - усмехается парень, и это приводит меня в чувства; сначала не замечаю, как тело мое охватили хаотичные содрогания, как я вжалась в сидение и затряслась, еле открывая рот.
- Куда ты меня везешь? - испуганно спрашиваю я. - Кто тебе заплатил?
- Не будь такой романтичной. - Парень многозначительно улыбается. - Ты как те барышни былых времен. Такая глупенькая, с шальным воображением…
- Что? - обрываю его я.
Я хочу, чтобы он остановился и выпустил меня на первом же посадочном месте. Пускай, это будет Южный район, я согласна, я доберусь до дома!
- Пристегнись, - кивает на ремень парень, но я продолжаю оглядывать его и салон машины изнутри. - Карамель, будь добра, пристегни ремень безопасности.
Никогда этого не делала и по воли глупого раба не приступлю; он ждет и жаждет от меня повиновения, но тому не бывать.
- Зачем? Ты все равно хочешь меня убить! - Я дергаю дверь - бездумно; так, словно вывалиться в пустоту - лучшая из дозволенных идей.
Но дверь закрыта.
- Я не говорил, что хочу тебя убить. Только поговорить, Карамель.
Вслух произнесенное его устами мое имя делает его уродливым, роняет на землю, отправляет в Острог и тешит с людьми из низовья. Я пропитываюсь этим кошмаром с каждым разом, как незнакомец причитает "Карамель", обращаясь ко мне. Теперь это не сладкое и не гадкое имя; оно грязное.
- Зачем ты украл меня? Ты украл! Похитил! - негромко вскрикиваю я, доказывая свое.
- Романтичная! - вдруг кивает на меня незнакомец, - мне кажется, это так красиво. Романтичная и ранимая девушка, настоящая девушка, которых я еще не встречал.
Я боюсь пререкаться с ним, боюсь, что за мою излишнюю сговорчивость он что-нибудь со мной сделает, боюсь и оттого оставляю эту несуразную и мерзкую реплику без ответа. Угрюмо отворачиваю глаза и продавливаю ими стекло на двери с моей стороны.
- Ты бы не села просто так в мою машину, Карамель, - вдруг преподносит свои объяснения парень. - Извини, что прибег к таким излишкам…
- Ты угрожал сбить моего молодого человека! - я огрызаюсь и резко оборачиваюсь; он смотрит не на дорогу - на меня.
Машины плавно тянутся друг за другом, некто сворачивает, и тогда мы оказываемся на воздушной полосе одни.
- Я же говорю, Карамель, иначе - ты бы не села ко мне.
- Сумасшедший, - процеживаю я еле слышно и затем с каждым разом повторяю все настойчивее и злее, - сумасшедший, ты сумасшедший, сумасшедший!
- А ты романтичная! - перебивает он. - Хотя, Карамель, все говорят, что у тебя эмоций столько же, сколько у рыбы.
Я вижу в зеркале дальнего вида его скорченную гримасу: он надувает щеки и вытаращивает глаза - дурная пародия. Он хочет меня позабавить? Глупость!
- Кто тебе заплатил и что тебе надо? - спокойней спрашиваю я, пытаясь подойти к проблеме лояльно. - Мой отец даст вдвое больше.
- Навряд ли он даст мне две Карамели. Мне нужна ты - одна.
Он убийца? Маньяк? - предположения переполняют разум и мысли. Эта динамика - она иная; она не должна беспокоить меня и кого-либо еще в Новом Мире, мы - громкая тишина; мы - безликие, но не безызвестные, мы - Боги, но мы - спокойные Боги, которые не объявят войну первыми.
- Оставь меня в покое, - срывающимся голосом - не моим, прошу или требую - не понимаю сама - я. - И не называй меня романтичной - это мерзко, это ужасно!
- Куда ты хочешь, чтобы я тебя отвез? - обыденно, словно с того и начиналась наша беседа, спрашивает парень.
- Домой. - Это срывается с языка само; в полу плаче, с тоской и страхом в глазах. - Улица Голдман. Я хочу, чтобы ты отвез меня домой.
- Ладно-ладно, Карамель, - роняет он. - Только не надо изводиться.
Он сворачивает на несколько уровней, недолго мы летим в тишине. Я начинаю узнавать здания, мимо которых каждодневно проделывала путь в школу. Незнакомец действительно везет меня домой..? А, может, я начинаю терять рассудок, и посему все кажется таким знакомым? Зачем ему похищать меня, а потом, как ни в чем не бывало, возвращать домой? Я могу подать жалобу, я могу выказать свое недовольство и свое негодование в адрес этого человека, этого аморального скота, похитителя, выходца из Острога, инакомыслящего.
Но я не знаю его имени.
- Меня зовут Серафим, - представляется парень.
- Ужасно, - корчусь я.
- Почему?
- Тебе какое дело? - недовольно бросаю я. - Это мое личное.
- Я могу остановиться.
Замыкаюсь и сожалею о сказанным словах, а Серафим в эту же секунду улыбается - без усердия и фальши.
- Шучу, - хмыкает он. - Я пообещал довезти тебя домой, так и поступлю, Карамель. Это твое дело: говорить или не говорить мне что-либо.
- Ты больной, - вновь не задумываясь, резко кидаю я. - Ты украл меня, чтобы просто назвать свое имя? Теперь отец найдет тебя, и все местные органы защиты сожрут тебя с потрохами.
- Ты говоришь это человеку, который везет тебя на высоте более тысячи метров от земли. Ты не только романтичная, но и дерзкая.
- Заткнись! - Мне хочется ударить его. - Можешь запугать меня, но мою гордость тебе не сломить.
- Наше общение идет тебе на пользу, - парень улыбается шире. - В тебе просыпаются эмоции, которые ты раньше не испытывала, да?
Он поворачивается и смотрит на мой сжатый кулак, а я расслабляю руку и сажусь, как подобает девушке; ладони плавно приземляются на колени, пальцы в судорогах расцепляются друг с другом и, в конце концов, унимаются.
- Ты боевая. - Серафим разводит плечами.
- Мы здесь были, - замечаю я, когда мы во второй раз пролетаем у одного и того же здания.
- И внимательная…
Здание - зеркальное, серое - я наблюдала несколькими минутами ранее - одну, две; под нами оказываются те же самые вьющиеся мосты, крестом соединяющие несколько мелких домов на крышах. Серафим смотрит в зеркало, приглядывается, ловко дергает головой и вскользь улыбается мне, после чего меняет курс, сворачивая на другую воздушную полосу. Лоб в лоб мы недолго летим с другой машиной, все внутри меня содрогается и сжимается, я ожидаю столкновения: сначала боюсь его, потом молюсь ему; но мы плавно ускользаем в сторону. В каждом автомобиле, что пролетает мимо, я пытаюсь высмотреть знакомые глаза, знакомые лица, я грежу тем, что какой-нибудь из знакомых - отцовских, матери, мои - обратит внимания на колесящую вокруг одних и тех же домов машину, признает меня, доложит об этом - отнюдь; мне бы тоже было все равно.
- Я украл тебя не только, чтобы представиться, - решает продолжить нашу беседу Серафим, но я слушаю его вскользь, невнятно - меня интересует лишь дорога и пролетающие мимо люди. - Я хотел поздравить тебя с днем рождения, - вдруг рушится из его уст, и я не сдерживаю злой усмешки - издевка изрезает мой рот, глаза наполняются кровью и преисполняются бешенством; я бы хотела плеснуть сейчас этим кипятком ему в лицо. - Не смейся, Карамель, я говорю с тобой искренне, - почти шепотом выдает он, и я невольно склоняюсь в его сторону, чтобы лучше слышать - черт завладел моим вниманием, но поняла я это не сразу. - Я знаю об этой дате и хотел поздравить тебя… - мелкая пауза выдает его: он не хотел или, по крайней мере, откладывал дальнейшее. - Но навряд ли бы ты приняла подарок после того, как разозлилась на меня у стен своей замечательной Северной школы.
Акцент ударяет по свершенной эмоции, по чувствам, которые я не смогла удержать в себе.
- Я не злилась, - без особого интереса отвечаю я.
- Не отрицай, - перебивает меня Серафим. - Ничего страшного, Карамель, ведь Злость - это вполне нормально.
И его скрипучий голос выдает издевку - как старый стул, на который сели слишком большим весом; вот чья очередь ныне измываться надо мной. Серафим вновь глядит на меня - глаза его извиняются, а рот улыбается - у него почти получилось проучить несносную девочку из Северного района.
- Ты поплатишься за это, - с огромнейшей, распирающей меня уверенностью, заявляю я. - Отец найдет тебя и тогда…
- Не сможет.
Каждая его речь каждый раз обваливается на меня как какие-то шквалы ветра, как осыпающиеся камни на скале, как основания старых домов и построек в Остроге - удар, шок, смерть.
Я задаюсь вопросом почему.
- Меня нет в базе данных, - спокойно отвечает он интонацией обыденности.
- Врун! Может, ты не рождался?
- В Новом Мире? - уточняет он, и я все понимаю.
Медлю. Медлю, потому что мне кажется это невозможным.
- Ты… - я запинаюсь, и у меня перехватывает дыхание; глаза Серафима опять устремляются на меня - от этого расплавленного янтаря нельзя укрыться, нельзя сбежать - ты вязнешь, спотыкаешься, вязнешь еще больше. - Ты из Острога? - вскрикиваю я. - Да? Оттуда? Сумасшедший! Кого ты убил, чтобы подняться к нам? Отпусти меня немедленно! Отпусти!
Визг мой разрезает салон автомобиля, я хватаюсь за ручки запертых дверей, рву их, дергаю, топаю ногами и все также пытаюсь избежать смолы в глазах. Мой маленький океан не сравнится с этим многовековым запечатлителем жизни.
- Тихо, - сердито бросает Серафим, и опять глядит так, словно извиняется за собственную резкость - так нередко смотрела Миринда, когда я уличала ее за посторонними делами во время рабочего дня. - Тише, Карамель, я просто хочу показать, что мы такие же люди. Такие же - как видишь, мы ничем не отличаемся от вас.
- Структурой тела - нет, но вы безумцы, безумцы, - взвываю я, - вы ненормальные. Вы инакомыслящие, вы ненормальные!
- Для нас ненормальные - вы! Моральные уродцы, у вас-то все в порядке? - замечаю вспыхивающий огонек на лице Серафима - юноша начинает злиться. - Не признаете тех, у кого проблемы на работе, не заботитесь о семье, не дружите по-настоящему. Вы не любите. Ты любишь своего названного молодого человека?
- Я не признаю чувства любви! - рычу в ответ я.
- Но любила! - выкрикивает парень.
Мы резко останавливаемся: машина встает, а мы оба замолкаем. Серафим ударяет по рулю, и я подскакиваю. Он выдает глухой рык вместе со скрежетом зубов, опять бьет по рулю и упирается лбом в стекло слева от себя. Я вижу в окне со своей стороны край крыши дома по улице Голдман - как близко!
- Откуда тебе это знать? - шепчу я. - Откуда ты вообще что-либо знаешь обо мне? Ты чужак, ты не такой.
Он отвечает не сразу. Пару раз качает головой - словно в такт собственным мыслям или не произнесенным в мой адрес речам.
- Я чувствую твою боль, - выливается из его уст как горячее молоко обволакивает стенки стакана. - Боль или это сожаление? Не пойму… Ты уже забыла, что способна на эти чувства, верно?
Обманщик…