- И я надеюсь. Меня вот другое удивляет. Я осмотрел дверь, которую вынесли эти два клоуна. Она не была захлопнута. Она была заперта, и замок стоял на фиксаторе. Снаружи этого не сделать.
- Он мог перескочить от удара.
- Не в замке такого типа. И цепочка выдрана - значит, она была наброшена.
- Может, это сделал кто-то из них, когда они вошли. Чтобы…
- Нет. Свидетели говорят, что они сразу же кинулись в комнату, без задержек. А когда вышли, никто из них возле двери не останавливался и никаких манипуляций не проделывал.
- Может, свидетели врут.
- Там к тому времени весь подъезд столпился, - человек хмыкнул. - Что это, по-твоему, соседский заговор какой-то?! И цепочка выдрана, Валера. Понял?
- А решетки…
- Я проверил.
- Ты хочешь сказать, что отсюда никто не выходил?
- Нет, кто-то отсюда, разумеется, вышел, но я пока не знаю, как. Покойная хозяйка ведь не могла запереть дверь, а потом залезть обратно в петлю, правда?
- А жаль, - искренне сказал Нечаев, пристально глядя на зеленую цифру.
Роман, привалившийся спиной к стене, слышал практически все.
Услышанное нисколько не улучшило его настроения.
* * *
В конце концов, его отпустили, пообещав, однако, скорую встречу для "уточнения и дополнения". Выяснилось, что в восемь утра Аберман, еще живая и здоровая, общалась по телефону со своей подругой, и этот разговор никоим образом не походил на заранее записанный на пленку. Роман же с восьми часов уже пребывал в обществе Анатолия Чернова, что тот и подтвердил - вначале по телефону, а потом почти сразу же явившись лично и устроив на лестничной площадке грандиозный скандал. В результате Савицкому пришлось самому утихомиривать разбушевавшегося приятеля, и, когда они уже покидали подъезд, оба отечественных детектива, казалось, были только рады от них избавиться, хотя на лице Нечаева читалось явное огорчение. В принципе, Роман его понимал, хоть и испытывал большое желание многократно выбросить крепыша в закрытое окно.
- Угораздило же тебя! - сказал Анатолий уже на улице. - Но знаешь, я беру назад свои слова насчет твоего характера. Сегодня тебе с ним крупно повезло. С того момента, как мы расстались, проследить твой маршрут не составляет никакого труда - вплоть до того, во сколько, детально в минутах, ты проходил там или там. Ума не приложу, как ты ухитряешься за один день разругаться с таким количеством человек!
Роман не ответил. Сжимая в пальцах позабытую сигарету, дотлевшую почти до фильтра, он неотрывно смотрел на дом. Зарешеченное окно на первом этаже притягивало его взгляд, словно магнит. Убитую давно увезли, но ему все чудилось, что она по-прежнему там, и все так же висит на ее ноге розовый тапочек, зацепившись за окоченевший большой палец, а мутные с кровавой сеткой глаза внимательно смотрят сквозь шторы - смотрят прямо на него, словно пытаясь что-то объяснить.
- Ромка?..
Он вздрогнул и уронил сигарету, ожегшую ему пальцы. Перевел взгляд на подъезд, перед которым по-прежнему толпились чуть ли не все обитатели двора, многие из которых то и дело поглядывали в его сторону, потом повернулся и как-то сонно направился в сторону площадки.
- Может, пойдем куда-нибудь, посидим? - предложил Анатолий, хмуро плетясь в кильватере. Роман остановился возле пустых качелей и снова оглянулся на дом. - Ромк, ты меня слышишь? Пошли, а? Такое увидеть - это ж…
- Толь, перестань ты квохтать, я ж не истеричная гимназистка! - буркнул Савицкий, закуривая новую сигарету. - Мне и раньше доводилось покойников видеть. К тому же, я ее и не знал вовсе.
- Тогда чего ты…
- Что-то не так было в этой бабе, - Роман толкнул качели, и они заколыхались вперед-назад с громким скрипом. - Что-то в ней было не то, только я еще не понял.
Толь, как ты думаешь, если покойники шевелятся и говорят с тобой - это нормально, или стоит озаботиться своим душевным здоровьем?
Я ничего не видел! Ничего не было!
…Там и про тебя тоже есть…
И все же, если с разумным негодованием вымести из памяти медленно поднимающееся жуткое лицо, с женщиной действительно было что-то не так. И когда он думал об этом, перед его глазами отчего-то вставали вначале аккуратная нарядная кухня, а следом - ярко-красные кружевные трусики, будто что-то связывало эти две вещи. Но что?
- Да там все было не так, насколько я успел понять, - рассудительно заметил Чернов. - Но вот чего ты туда полез, так и не понял. Чего ментов не дождался?
- Она дернула ногой, - сказал Роман, наблюдая, как из подъезда вышла группа мужчин и остановилась между служебным "газиком" и красной "восьмеркой". - Я решил, что она живая.
- Наверное, посмертные мышечные сокращения. Я про такое слышал.
- Я тоже, - Роман мрачно посмотрел на него. - Но это сейчас здорово рассуждать, а тогда мне что надо было делать? Постучать в окошко и спросить: "Скажите, пожалуйста, это у вас посмертные мышечные сокращения или агония?" Я тебе единственное, что могу сказать, - вот теперь пусть хоть с десяток теток развесят на березе перед моим окном - я даже форточку не открою!
- Пошли! - решительно сказал Анатолий, подталкивая его к выходу из двора, где на углу стоял его "Крайслер". - Менты с тебя прямо глаз не сводят. Лучше не нервируй их своим присутствием.
- Чую я, что они на меня еще насмотрятся, - пробормотал Савицкий, неохотно подчиняясь. - Ну, ничего, найду этого щенка - шкуру с него спущу! Так подставить!
- Ты сам подставился, - Анатолий зазвенел ключами и оглянулся на милицейскую машину. - И, все-таки, странно, что никто, кроме тебя, этого пацана не видел.
Роман резко остановился.
- Уж не хочешь ли и ты спросить: "А был ли мальчик?" Думаешь, из-за твоего предложения у меня на радостях начались видения?!
- Я просто сказал, что это странно. Что ты сразу…
- Его видел я - этого вполне достаточно. Черт, я этому паршивцу даже руку перевязал!.. Хотел бы я знать, кто его ко мне подослал. Сам бы он до этого не додумался. Денис Лозинский… фальшивка, конечно же!..
- Садись, - Анатолий открыл дверцу машины. Роман плюхнулся на сиденье, подождал, пока приятель заведет двигатель, и с неожиданной усталостью сказал:
- Если ты собираешься все отменить насчет послезавтра, то я, в принципе, пойму. Во всяком случае, попытаюсь.
- Хорошо. Не приходи послезавтра… в девять. В десять приходи, а то у меня кой-какие дела нарисовались, - Анатолий подмигнул ему. Роман усмехнулся и откинулся на спинку кресла, прикрыв веки, но под ними тотчас, как назло, возникло видение распухшего языка, медленно втягивающегося в рот мертвеца, и, вздрогнув, он выпрямился и уставился в окно. Вид проплывающего мимо красно-коричневого торца дома немного успокоил, но все равно то и дело чудился в голове чей-то издевательский хохоток.
Испугался? Испугался?
А ведь ему всегда казалось, что у него крепкие нервы. Уж не будет ли следствием сегодняшнего то, что он начнет подскакивать по ночам с воплями и жалобно лепетать: "Мама"?! Будь мать жива, она бы, наверное, его высмеяла. Мать Романа была женщиной жесткой и язвительной, а травмы признавала только физического характера, считая все нервные потрясения и страхи сплошным притворством, которые нужно безжалостно искоренять и ни в коем случае не потакать им. "В этих случаях ремень практичней, чем сюсюканье!" - то и дело говорила мать, и Роман не раз удивлялся тому, что она не родилась мужчиной. Его отец тоже не раз этому удивлялся, а через шесть лет совместной жизни удивился настолько, что ушел к другой женщине, с которой и жил в мире и согласии, пока в девяносто девятом инсульт не свел его в могилу. Мать пережила его на шесть месяцев, погибнув в одной из самых страшных аварий за историю Аркудинска, когда в пассажирский автобус врезался грузовик с лесоматериалами, и Роман до сих пор бессознательно обходил улицу, где это произошло.
Уже на выезде из "рукава" Анатолий притормозил возле ларька, в приоткрытой двери которого курила скучающая продавщица, разглядывая прохожих и отпихивая ногой толстого кота, пытавшегося прошмыгнуть внутрь.
- Сигареты забыл, - сказал он, открывая дверцу. - Сейчас.
Роман рассеянно кивнул, глядя на дорогу сквозь ветровое стекло. И вдруг подобрался, словно пес, учуявший потерянный след.
"Рукав", огибавший ларек, выходил на сквозную дорогу, которая, в свою очередь, протянувшись метров на двадцать пять, вливалась в трассу, где катил поток машин. Старые березы, росшие вдоль тротуара, закрывали ее, но в просвет между двумя деревьями Савицкому хорошо был виден пешеходный переход, у которого, дожидаясь разрешающего сигнала светофора, стояли несколько человек. И одним из них был мужчина в короткой темно-зеленой куртке и спортивных штанах. Его голова была повернута в профиль - обычный, ничем не примечательный человек лет сорока, которого Роман никогда не видел прежде. Он и сейчас не обратил бы на него внимания, если бы мужчина не держал за руку ребенка - светловолосого малыша в потертых джинсах и синей футболке, которая была ему слишком велика. Малыш неотрывно смотрел на человека, и даже с такого расстояния Роману было видно, что он улыбается во весь рот. На его руке, чуть выше локтя, белела свежая повязка.
- Ах ты, черт! - зло и вместе с тем обрадовано воскликнул Роман, распахнул дверцу, выскочил из "вояджера" и кинулся к трассе, слыша за спиной шум едущей машины. Чей-то голос выкрикнул его фамилию, но он не обратил на это внимания.
Он не стал окликать мужчину и уж тем более мальчишку - ни к чему, еще спугнет. Вот догонит - и тогда…
На светофоре вспыхнул разрешающий сигнал, и мужчина в зеленой куртке двинулся вперед. Роману показалось, что он идет как-то сонно, и не столько он ведет мальчишку, сколько тот ведет его - почти тащит за собой. И едва он подумал об этом, уже вылетая на тротуар, как малыш обернулся и посмотрел точно на него.
Конечно же, это был Денис - Савицкий не ошибся.
Мальчишка улыбался - улыбался ему, и в его улыбке не было ни страха перед грядущей расправой, ни издевки - ничего - теплая, дружеская полубеззубая улыбка, которая при других обстоятельствах могла бы и умилить. Роман невольно притормозил, ошеломленно глядя на негодника, и тот на ходу помахал ему рукой - приветливый жест, как будто они знали друг друга давным-давно. Потом он отвернулся и вдруг остановился, и его спутник в зеленой куртке остановился тоже, так ни разу и не обернувшись.
Роман смотрел на них секунду. Может быть, немного меньше - позже ему казалось, что с того момента, как мальчик и мужчина застыли на дороге, времени вообще не было. Может, какой-то клочок, который нельзя уловить ни взглядом, ни сознанием. Только что они стояли на дороге, а теперь вместо них был серебристый "опель-караван", вылетевший из потока машин и смахнувший две человеческие фигуры небрежно, как рука смахивает крошки со стола. Где-то над крышей "каравана" мелькнуло, кувыркаясь, зеленое пятно, и только потом Роман услышал грохот, дребезг бьющегося стекла и отчаянный визг тормозов. С тротуара всколыхнулся крик ужаса, в который вплелся вой клаксона, похожий на чей-то предсмертный вопль… а может, это и был вопль - Роман так и не успел этого понять. "Опель" развернуло и боком вынесло на встречную, где он с лязгом впечатался багажником в левое крыло потрепанной "тойоты" и застыл, методично мигая габаритными огнями.
Роман сделал шаг вперед и остановился, глядя на дорогу, где лежал мужчина в зеленой куртке, сейчас похожий на изломанную окровавленную куклу, брошенную на асфальт каким-то малолетним озорником. Он шагнул не потому, что хотел подойти поближе, - ему просто потребовалось сделать какое-то движение. Ему казалось, что если он останется стоять на месте, что-то внутри него, дрожащее и натянутое до предела, порвется, и он тоже закричит - но не от ужаса, и это было намного хуже. Кто-то пробежал мимо него, еще кто-то, несколько человек, среди которых он узнал Нечаева, склонились над телом, загораживая его, но Савицкий и без того увидел уже достаточно. Человек на дороге был мертв - вероятней всего с того самого момента, как в него врезался бампер "каравана", и о крышу ударялось уже мертвое тело. Он лежал, немыслимо перекрутившись в талии, так что его верхняя часть с раскинутыми руками прижималась спиной к асфальту, а нижняя почти упиралась в него коленями. В пыли медленно и сонно расползались темные ручейки, затекая в выбоины асфальта и изгибаясь между выступами.
Кто-то кричал - страшный вибрирующий вопль, перемежавшийся судорожными всхлипываниями. Роман взгляну на "опель" - вопль доносился оттуда, и за покрытым густой паутиной трещин и красными разводами ветровым стеклом металась и корчилась темная фигура. Он отвернулся и снова посмотрел на дорогу, потом огляделся по сторонам, пытаясь осознать случившееся. Мысли тяжело ворочались в мозгу, словно в густой трясине.
Взбесившийся "караван" на его глазах сбил двоих человек, но на дороге лежал только один. Это было невозможно.
Роман подошел к бордюру, глядя туда, где возле погибшего толпились люди, потом посмотрел наверх, на провода, словно мальчишку ударом могло зашвырнуть туда. Разумеется, там ничего не было. И нигде ничего не было - ни малейших следов того, кто назвал себя Денисом Лозинским. Ни тела, ни обрывка, ни лоскутка - ничего.
Но машина сбила двоих.
Где же второй?
Роман поймал себя на том, что ищет мальчишку среди толпящихся людей. Это было нелепо. После такого удара ребенок просто не мог…
Тогда где же он?!
Внезапно он понял, что видел, как "опель" сбил Дениса, но с того самого момента, как бампер смел его с дороги, он его больше не видел, словно удар был настолько силен, что мальчишка превратился в пыль.
Роман в несколько прыжков оказался возле искалеченного "каравана" присел на корточки и заглянул под днище, почти уверенный, что увидит зацепившееся за ось тело ребенка. Но там было пусто.
- Какого хрена ты делаешь?! - раздался над ним злой окрик. Роман выпрямился и молча холодно взглянул в искаженное бешенством лицо Нечаева. Женщина в "караване" продолжала кричать, но уже тише, и рыдания теперь раздавались все чаще и чаще. Он повернулся и увидел, как какой-то человек открывает дверцу и помогает ей выйти. Женщину шатало, из глубокого пореза на лбу текла кровь, заливая лицо и кокетливую белую курточку. Цепляясь за плечо человека скрюченными пальцами, она что-то пробормотала про тормоза, потом снова начала кричать. Роман, отвернувшись, шагнул было в сторону тротуара, но Валерий схватил его за плечо.
- Я тебе вопрос задал, Савицкий! Что ты сейчас делал?! И почему ты выскочил из машины и рванул сюда?! Я видел! Мы прямо за вами ехали… Знал, что это произойдет, а?! знал?!
- Поумерь фантазию, детектив! - Роман сжал пальцы на запястье Валерия и резко сдернул его руку со своего плеча, отчего где-то в шве рубашки жалобно вздохнули нитки. - Я не господь бог! Откуда мне было знать?! Может, еще скажешь, что и этого беднягу я укокошил?!
- Почему ты побежал?! - упрямо повторил Нечаев, дергая желваками и свирепо раздувая ноздри.
- Мне показалось, что я увидел того пацана. Но я ошибся.
- Пацана, как же! Сказки мне не рассказывай! Ты…
- Что я?!
Нечаев, сжав зубы, чуть прикрыл веки, после чего произнес - уже спокойным тоном:
- Мы еще с тобой поговорим. И ты… - он замолчал, раздраженно глядя на подошедшего Панова, который покачал головой, потом, приподняв брови, сказал:
- Роман Андреевич, здесь и без вас народу хватает, так что шли бы вы отсюда. Вы сегодня, прямо, вестник смерти, просто.
- А, идите вы оба! - зло бросил Савицкий, развернулся и пошел прочь. Уже идя по тротуару, он развернулся и в последний раз взглянул на серебристый "опель", габаритные огни которого все так же ритмично мигали. Отчего-то в голову пришла неуместная, казалось бы, сейчас мысль - как женщина может ездить на такой грязной машине? Серебристый бок "каравана" был настолько пыльным, что на нем можно было рисовать, и какой-то шутник уже изобразил пальцем на водительской дверце большую римскую "IV". А могли бы нарисовать и кое-что похуже. Или написать.
Впрочем, сейчас это не имело абсолютно никакого значения.
* * *
Он вышел из дома только поздним вечером. Он не вышел бы вовсе, но за час до того проснулся и понял, что уже не заснет - ни в ближайшее время, ни этой ночью. Удивительно, что ему вообще удалось хоть немного поспать. Еще более удивительным было то, что ему ничего не снилось. Совершенно ничего - сплошная серость, вплоть до того момента, когда она открыл глаза и уставился на большой матовый встроенный в потолок светильник, призрачно белеющий в темноте. "Хорошо, хоть ремонт успел сделать" - отчего-то подумал Роман, и следом тут же выпрыгнула сердитая мысль: "Нашел, о чем сейчас думать!"
Он пошарил по стене в поисках выключателя, но не нашел, и встал впотьмах, угодив одной ногой в тапочек, а другой - в оставленную на полу пепельницу, и та с грохотом откатилась в сторону. Роман чертыхнулся, отряхнул босую ногу от прилипших к ней окурков, повалился обратно на кровать, и его ладонь снова заелозила по стене. На то, чтобы его пальцы наткнулись, наконец, на кнопку, ему понадобилась почти минута. Раньше такого не было никогда. Свет плеснулся с потолка безжалостной волной, и Роман прищурился, потом прикрыл глаза еще и рукой. Он специально сделал так, чтобы верхний свет включался непосредственно возле кровати - это помогало быстрее просыпаться в экстренных случаях, а ночника не держал вовсе. Но сейчас Савицкий даже пожалел об этом. Свет был слишком ярок и резал глаза так, будто он целые сутки провел в густом мраке.
Он хмуро посмотрел на груду окурков на паркете, выругался, перекатился на другую сторону кровати, встал и пошел в ванную хромающей походкой, упирая черно-серую от пепла ногу в пол лишь большим пальцем, чтобы не испачкать. В ванной Роман открыл кран и перекинул было ногу через бортик, но, передумав, переключил воду на душ и, сбросив одежду, забрался под теплые тугие струи. Провел ладонями по намокающим волосам, с силой надавливая, и некоторое время стоял, свесив руки вдоль бедер и невидящими глазами глядя в стену, выложенную новеньким светло-серым кафелем. Вода хлестала его по лицу. Со стороны могло показаться, что человек под душем уснул, забыв лечь и закрыть глаза.
Выключив воду, Роман докрасна растерся полотенцем, вылез из ванны и задумчиво пошевелил пальцами босых ног. Почесал старый шрам на боку, потом подошел к зеркалу, уже затянутому густой дымкой, резко провел по нему рукой, и зеркало скрипнуло под ладонью - тонкий противный звук. Из-под ладони в неровной серебристой полосе выглянуло на мгновение мокрое лицо, заросшее темной щетиной, и тут же вновь заволоклось дымкой, но этого мгновения было достаточно, чтобы Роман успел увидеть свои глаза. Их выражение ему крайне не понравилось. Ему почудилось в них нечто жалобное и даже слегка беспомощное. Он не припоминал, чтобы зеркала, в которые он смотрелся, когда-нибудь отражали что-то подобное.
Может, он действительно болен?