Я продолжал сдавливать его горло, ожидая, когда у него потемнеет лицо и выскочат из орбит глаза, но мои локти начали сгибаться под его давлением.
Он преодолел разделявшее нас расстояние и схватил меня самого за горло. Так мы и стояли, душа друг друга. Только вот он не задыхался.
Его большие пальцы, словно два шипа, вонзались все глубже в мои шейные мускулы. Я почувствовал, как багровеет у меня лицо, в висках застучало.
Откуда-то издали я услышал крик:
- Останови эту штуку, Хасан! Ей не полагается этого делать!
Голос, похоже, принадлежал Рыжему Парику. Каким-то образом мне пришло на ум это имя: Рыжий Парик. Оно означало, что где-то поблизости находился и Дональд Дос Сантос. И она сказала "Хасан" - имя, подписанное под другой картинкой, ставшей вдруг совершенно ясной.
Сие означало, что я Конрад, что я в Египте и что, следовательно, находившееся передо мной лишенное выражения лицо принадлежало голему-борцу - Ролему, созданию, которому можно задать силу, в пять раз превышающую человеческую, что, вероятно, и было сделано; созданию, которому можно придать реакцию наадреналиненной кошки, и, несомненно, все это было полностью задействовано.
Вот только голему не полагалось убивать, разве что в результате несчастного случая, а Ролем пытался меня убить.
А это означало, что его регулятор не функционирует.
Я перестал душить голема, осознав, что это занятие бесполезное, и поместил ему под правый локоть ладонь левой руки. Затем протянул правую поверх его рук и схватил за правое запястье. Затем, пригнувшись как можно ниже, толкнул вверх его локоть и потянул запястье.
Когда он, потеряв равновесие, качнулся влево и разжал свои руки, я не выпустил его кисти, выкручивая ее так, что локоть торчал вверх. Я вскинул левую руку и рубанул ребром ладони по локтевому сочленению.
Ничего. Никакого ожидаемого громкого хруста. Рука просто поддалась, сгибаясь вниз под неестественным углом. Я отпустил его, и он упал на колено. А затем мгновенно встал, рука его при этом выпрямилась, а затем опять изогнулась вперед, в нормальное положение.
Если я хорошо знал Хасана, то таймер у Ролема был установлен на максимум - два часа. А это весьма долгий срок, учитывая все обстоятельства.
Но на этом круге я знал, кто я такой и что я делаю. А также знал, что входило в программу голема. Этот был голем-борец. Следовательно, он не мог боксировать.
Я быстро оглянулся через плечо на место, где стоял, когда началась вся эта заваруха, - на палатку с рацией. Она находилась примерно в пятидесяти футах.
Тут тварь чуть не достала меня. Как раз в течение той доли секунды, когда я переключил внимание на тыл, голем протянул руку и, схватив меня за шею одной рукой, другой вцепился под подбородок.
Моя шея была бы сломана, сумей он провести прием до конца, но в тот миг произошел еще один толчок - сильный, повергнувший нас обоих наземь, так что я вырвался и из этого захвата тоже. Мне с трудом удалось подняться на ноги несколько секунд спустя, и земля все еще дрожала. Однако Ролем тоже не терял времени даром и вновь поворачивался лицом ко мне.
Мы походили на двух пьяных моряков, дерущихся на палубе швыряемого штормом корабля…
Он пошел на меня, я отступил, нанеся ему резкий удар левой, и, пока он хватал меня за руку, врезал ему в живот. А затем отскочил.
Он снова двинулся на меня, и я продолжал наносить быстрые удары. Бокс был для него все равно что четвертое измерение для меня - он его попросту не воспринимал. Он продолжал наступать, отряхиваясь от моих ударов, я же продолжал пятиться в сторону палатки с рацией. Земля продолжала дрожать, и где-то пронзительно визжала женщина. Я услышал крик "Оле!", когда врезал правой, ниже пояса, надеясь немного потрясти ему мозги.
А затем мы очутились там, где надо, и я увидел то, что мне требовалось: большой камень, которым я собирался раскурочить рацию. Я сделал финт левой, затем схватил Ролема за плечо и бедро и поднял высоко над головой. Откинувшись назад, я напряг мускулы и швырнул его на камень.
Тот пришелся как раз ему по животу.
Он начал было подниматься, но медленнее, чем раньше. Я трижды пнул его в живот большим утяжеленным правым сапогом и смотрел, как он заваливается навзничь.
В районе диафрагмы у него послышалось странное гудение.
Земля снова задрожала. Ролем поник, вытянулся во весь рост, и единственный признак движения наблюдался в пальцах его левой руки. Они продолжали сжиматься и разжиматься, напоминая мне, странным образом, руки Хасана той ночью в хумфосе.
Затем я медленно повернулся, и все они стояли тут как тут: Миштиго и Эллен, и Дос Сантос с распухшей щекой, Рыжий Парик, Джордж, Рамзес, Хасан и трое измордованных египтян. Я тогда сделал шаг к ним, и они снова начали рассыпаться веером, с лицами, полными страха. Но я покачал головой.
- Нет, теперь со мной порядок, - поспешил я успокоить их. - Но оставьте меня наедине с самим собой. Я иду к реке принять ванну.
Сделав семь шагов, я кулдыкнул, словно кто-то вытащил из меня затычку, все закружилось, а затем весь мир отправился в канализацию!
Последовавшие дни были пепельными, а ночи - железными. Жизненность, вырванная из моей души, была погребена глубже любой мумии, что лежали, плесневея, под этими песками. Говорят, что мертвые забывают мертвых в доме Аида, Кассандра, но я надеюсь, что это не так. Я, словно заведенный, продолжал руководить экспедицией, и Лорел предложил мне назначить до ее завершения кого-нибудь другого, а самому взять отпуск.
Я не мог.
Что я тогда буду делать? Сидеть и предаваться мрачным размышлениям в каком-нибудь Древнем Месте, выпрашивая дармовую выпивку у неосторожных путешественников? Нет. В такие времена всегда важно хоть какое-нибудь движение; его форма, в конечном итоге, порождает содержание в пустых внутренностях. Потому-то я продолжал вести экскурсию и переключил внимание на сокрытые в ней маленькие тайны.
Разобрав Ролема, я изучил его регулятор. Тот, конечно, был сломан, и, значит, либо это сделал я в начале схватки, либо это сделал Хасан, когда выставил его отбить у меня охоту драться. Если это сделал Хасан, то он хотел меня не просто побить, а умертвить. А если дело обстояло именно так, то возникал вопрос - почему? Я гадал, знал ли его наниматель, что я некогда был Карагиозисом. Но если да, то зачем ему понадобилось убить основателя и первого секретаря его же партии? Человека, поклявшегося, что он не допустит, чтобы Землю продали у него из-под ног и превратили в развлекательное заведение какие-то голубокожие нелюди, - во всяком случае, не допустит этого без боя. Человека, который организовал вокруг себя тайный союз, систематически снижавший ценность всей принадлежащей веганцам земной недвижимости до нуля и даже зашедший так далеко, что стер с лица земли пышное тейлерское агентство по скупке недвижимости на Мадагаскаре. Человека, чьи идеалы он, по идее, якобы разделял, хотя в настоящее время Радпол переключился на более мирные, в рамках закона, способы защиты недвижимости. Зачем же Дос Сантосу потребовалось убивать того человека?
Туг одно из двух: либо он предал партию, либо не знал, кто я такой, и имел на уме какую-то иную цель, когда дал Хасану задание убить меня.
Или же Хасан действовал по приказу кого-то еще.
Но кто еще тут мог быть замешан? И опять-таки - почему?
Ответа у меня не было, и я решил, что хочу его получить.
* * *
Первые соболезнования пришли от Джорджа.
- Мне очень жаль, Конрад, - сказал он, глядя мимо меня куда-то вбок, затем на песок, а потом, быстро подняв взгляд, - мне в лицо.
Человечные слова расстраивали его, вызывая желание убраться прочь. Я видел это. Сомнительно, что его внимание особенно занимал парад, состоящий из меня и Эллен, прошедший прошлым летом. Его страсти прекращались за пределами биологической лаборатории.
Помню, как он сделал вскрытие последней собаки на Земле. Четыре года Джордж чесал пса за ушами, вычесывая блох из хвоста, и слушал, как тот лает, а потом, в один прекрасный день, подозвал Рольфа к себе. Рольф подбежал рысью, неся в зубах кухонное полотенце, которым они всегда играли в перетягивание каната, и Джордж перетянул его очень близко к себе, сделал укол, а затем вскрыл. Он хотел изучить его, пока пес находился в расцвете сил. Скелет по-прежнему стоит в лаборатории. Он так же хотел растить своих детей - Марка, Дороти и Джима, в ящиках Скиннера, но Эллен каждый раз топала ногой (примерно так: бац! бац! бац!) в приступах материнской заботы, наступающих после очередной беременности и длившихся по меньшей мере месяц, чего вполне хватало, чтобы испортить те изначальные стимулы-предпосылки, которые хотел установить Джордж. Поэтому я не мог углядеть в нем действительно большого желания снять с меня мерку для деревянного спального мешка подземного типа. Если бы он хотел умертвить меня, то нашел бы какой-нибудь тонкий, быстрый и экзотический способ - что-нибудь вроде дивбанского кроличьего яда. Но нет, его это не особо интересовало, уж в этом-то я был уверен.
Сама Эллен, хотя она и способна на сильные чувства, всегда была, есть и будет неисправной заводной куклой. Прежде чем она переведет свои чувства в какие-то адекватные действия, всегда что-нибудь дзинькает, и на следующий день у нее такие же сильные чувства по какому-нибудь иному, часто совершенно противоположному поводу. Она высосала меня полностью еще тогда, в Порте, и, с ее точки зрения, тот роман тихо скончался.
У нее соболезнования получились примерно такими:
- Конрад, ты просто не представляешь, как я сожалею. Действительно. Хоть я никогда и не встречалась с ней, я знаю, какие ты должен испытывать чувства, - голос ее поднимался и опускался по гаммам, и я знал - она свято верит в то, что говорит, и поблагодарил и ее тоже.
Хасан подошел ко мне, когда я стоял там, глядя на внезапно вздувшийся и мутный от ила Нил. Мы постояли рядом какое-то время, а потом он сказал:
- Твоя женщина пропала, и у тебя тяжело на сердце. Словами не облегчить этой тяжести, а что написано, то написано. Но пусть будет занесено и то, что я горюю вместе с тобой.
Потом мы постояли еще какое-то время, и он ушел.
Насчет него я не предавался догадкам. Он был единственным лицом, кого можно было не принимать в расчет, хотя машину привела в движение его рука. Он никогда не держал ни на кого зла; никогда не убивал никого задаром. У него не было никаких личных мотивов убить меня. Я был уверен, что его соболезнования вполне искренние. Конечно, мое убийство не имело бы никакого отношения к искренности его чувств в подобном деле. Истинный профессионал должен чтить какую-никакую границу между собой и заданием.
Миштиго не высказал никаких слов сочувствия. У веганцев смерть - время веселья. В духовном плане она означает сагл - завершение, фрагментацию души на маленькие, ощущающие удовольствие корпускулы, рассеивающиеся повсюду для участия в великом вселенском оргазме; а на материальном уровне ее представляет ансакундабадт - церемониальная проверка большей части личных исповедей покойного, зачтение его завещания и разделение его богатства, сопровождаемое пышными пирами, песнопением и возлияниями.
Дос Сантос мне сказал:
- Случившееся с вами очень печально, мой друг. Потерять любимую женщину - все равно что потерять кровь из собственных жил. Горе ваше велико, и его нельзя утишить. Оно - как тлеющий костер, что никак не погаснет. Это печально и ужасно.
- Смерть жестока и темна, - закончил он, и его глаза увлажнились. - Ибо будь ты хоть кто: хоть цыган, хоть еврей, хоть мавр или еще кто, для испанца жертва есть жертва - то, что надо оценивать на одном из тех мистически непонятных уровней, которые мне недоступны.
Затем ко мне подошла Рыжий Парик и сказала:
- Страшно… Сожалею. Нечего больше сказать и сделать, но сожалею.
Я кивнул.
- И я должна вас кое о чем спросить. Но не сейчас. Позже.
- Разумеется, - согласился я и вернулся к наблюдению за рекой.
После того как они все ушли, я думал об этих последних двоих. Они, казалось, сожалели о происшедшем не меньше, чем все прочие, но они наверняка как-то замешаны в деле с големом. Однако я был уверен, что именно Диана кричала, когда голем душил меня, а кричала она Хасану, чтобы тот остановил робота. Оставался только Дон, но у меня к этому времени возникли сильные сомнения, что он когда-нибудь что-либо предпринимал самостоятельно, не посоветовавшись сперва с ней.
Тогда не оставалось никого. И не было никакого очевидного мотива… Все это, конечно, могло быть просто несчастным случаем… Но…
Но меня не покидало чувство, что кто-то хотел меня убить. Я знал, что Хасан не прочь взяться одновременно за два задания, и для разных нанимателей, если не возникало прямого столкновения интересов противоположных сторон.
И это все очень меня радовало. Это давало мне цель, какое-то дело. В любом случае, ничто не вызывает такого желания продолжать жить, как чье-то желание умертвить вас, - желания продолжать жить и найти его, выяснить почему и помешать ему.
* * *
Второй выпад смерть нанесла быстро, и, как бы мне того ни хотелось, я не смог приписать его человеческому посреднику. Это был один из тех трюков глупой судьбы, которые иной раз являются, словно незваные гости к ужину. Однако финал сильно меня озадачил и зародил новые путанные мысли.
Произошло же все примерно так…
Веганец сидел у самой воды этого великого плодородного потока, этого стирателя границ и отца плоскостной геометрии, и делал наброски противоположного берега. Полагаю, если бы он сидел на том берегу, то набрасывал бы этот, но это лишь циничное предположение. На самом деле беспокоило меня то, что он ушел бродить один, спустился к этому теплому топкому месту, никому не сказал куда собирается идти и не взял с собой ничего смертельнее карандаша ТМ.
Тут это и случилось.
Прибитое течением к берегу старое, с оторванной местами корой бревно внезапно перестало быть таковым. В небо взметнулся длинный змеевидный хвост, на другом конце появилась пасть, полная зубов, а масса ножек нашла твердую опору и заработала, как колеса.
Я заорал и схватился за пояс. Миштиго выронил блокнот и дал деру. Однако чудище настигало его, и я поэтому не мог стрелять. Тогда я бросился им навстречу, но к тому времени, когда добрался туда, хищник уже дважды обвился вокруг него, и Миштиго сделался из голубого синим, а ужасные зубы вот-вот были готовы на нем сомкнуться.
Ну, есть один способ заставить удава ослабить хватку, по крайней мере, на мгновение. Я схватил его за поднятую голову, пока он нерасторопно созерцал свой завтрак, и сумел просунуть пальцы под чешуйчатые складки по обеим сторонам этой головы. И как можно сильнее вонзил большие пальцы ему в глаза.
И тут некий великан ударил по мне земным шаром.
Кое-как поднявшись на ноги, я обнаружил себя примерно в десяти футах от места, где первоначально стоял. Миштиго отбросило еще дальше от берега. Он как раз пытался встать, когда зверюга напала снова. Только на этот раз напала она на меня, а не на него.
Приподнявшись над землей футов на восемь, зверь, словно молот, рухнул, нацелившись на меня. Я отскочил в сторону, и его огромная плоская голова промахнулась всего на какие-то несколько дюймов, осыпав меня при ударе градом земли и гальки.
Я откатился подальше и начал было подыматься, но тут хлестнувший по земле чешуйчатый хвост сшиб меня. Тогда я, лежа на спине, попытался отползти, но было уже слишком поздно, чтобы избежать смертельных объятий. Боадил кольцом обвился у меня ниже бедер, и я рухнул, как подкошенный.
Пара голубых рук обхватила тело монстра выше захвата, но не смогла удержать его больше нескольких секунд. А затем путы были наброшены на нас обоих.
Я боролся изо всех сил, но как можно драться с толстым, скользким, бронированным кабелем, к тому же когда тебя продолжают рвать на части уймой когтистых ножек? К этому времени моя правая рука оказалась прижатой к боку, а левой рукой я никак не мог дотянуться достаточно далеко, чтобы опять надавить на глаза. Кольца стянулись еще туже. Голова качнулась ко мне, и я попытался сорвать с себя тело чудовища. Я бил его, впивался в него пальцами и сумел, наконец-таки, высвободить правую руку на волю, пожертвовав по ходу дела частью кожи.
Я сблокировал правой рукой обрушивающуюся на меня голову, подвел руку под нижнюю челюсть, схватил ее и держал там, не давая голове опуститься. Большое кольцо еще плотней сжало мне талию. Это было, пожалуй, даже помощнее, чем объятия голема. Затем зверь помотал головой туда-сюда, освобождаясь от моей руки, и начал неумолимо опускаться с широко раскрытой пастью.
Возня Миштиго, должно быть, раздражала его и несколько замедлила его действия, дав мне время для последнего средства защиты. Я сунул руки ему в пасть и удерживал челюсти распахнутыми.
Нёбо его было покрыто слизью, и моя ладонь начала медленно проскальзывать. Я как можно сильнее нажал на нижнюю челюсть, пасть приоткрылась еще на полфута и, казалось, встала там на тормоз.