Теперь Монтгомери заметил такое, отчего почувствовал, как на голове зашевелились волосы. В отверстие треснувшей крышки простого деревянного гроба мисс Вайолет Кавендиш высовывались пальцы. Но это была не костлявая длань скелета, а бледная рука человека.
Корбин тоже заметил это и медленно подошёл к Ливси, забрал у него фонарь, поставил его в стенную гробовую нишу и, приблизившись к крайнему гробу, осторожно открыл разбитую почти посередине крышку.
Монтгомери похолодел: гроб не был пуст. Прямо на останках покойницы лежал Арчибальд Хилтон, мёртвый, как конская подкова. Его грудь была обнажена и рассечена чем-то вроде огромной лапы с пятью когтями, сердце было выдернуто из груди, но вокруг почти не было крови, лишь рубашка его была слегка бурой там, где прошлись страшные когти.
Корбин, смертельно побледневший, поспешно сдвинул трясущейся рукой крышку с гроба достопочтенной Кэролайн Кавендиш. Она сначала не поддалась, Корбин дёрнул сильнее, ему помог опомнившийся Ливси. Под крышкой, рядом с черепом женщины, лежал граф Нортумберленд. Его грудь была также исполосована когтями, сердце вырвано из груди, представлявшей собой кровавое месиво. Третий гроб - пятого графа Блэкмора, стоял на полу и содержал только останки покойника.
Гелприн снял шляпу, точно отдавая дань памяти покойникам.
Несколько минут все молчали. Старый герцог, едва очнувшись от охватившего его цепенящего ужаса, обернулся к леди Хильде. Герцогиня Хантингтон казалась мраморным изваянием, изображением на холсте, была бледна и неподвижна. Корбин подошёл к ней и, не говоря ни слова, почти силой вывел её светлость из склепа. Леди Хильда молча подчинилась, едва ли что-то понимая. Монтгомери, Хилл и Ливси поспешно вышли следом, оставив фонарь в склепе. Гелприн вышел последним.
Произошедшее было столь ужасным, что парализовало мысли и чувства, и потому осмыслялось медленно, точнее, почти и не осмыслялось. Монтгомери вынул из кармана оба ключа, и некоторое время бездумно смотрел на них, точно не понимая, откуда они взялись. Он не позаботился спрятать их под подушку и некто мог… Что мог, глупец? - одёрнул он себя. Ведь Ливси и Хилл всю ночь были здесь, в тридцати шагах.
Милорду стало чуть легче дышать. Это не его вина.
Леди Хильда за всё это время не произнесла ни слова, сейчас она сосредоточенно тёрла виски, потом рука её скользнула в ягдташ, который Монтгомери раньше не заметил, и вынула оттуда небольшой золотой флакончик, видимо, с нюхательной солью. Корбин тоже был растерян и сбит с толку, он суетился и явно не знал, что делать.
- Может, обратиться в полицию, сэр? - Хилл тоже был бледен.
Корбин тупо выслушал, несколько секунд обдумывал что-то, потом кивнул.
- Полицию? Разумеется, надо съездить в Сохэм. Но это… постойте. Вы… я всё пойму, ребята. Вы отлучались куда-нибудь от двери?
Ливси и Хилл переглянулись. Заговорил Ливси.
- Нет, сэр, мы все время были в беседке. До полуночи развели костёр, пожарили мясо, потом несколько раз обошли склеп, и слышали там голоса джентльменов. После полуночи дежурили по очереди и не спускали глаз с двери. Никто не приходил, сэр. Никто.
- Но не могло ли… - Корбин судорожно вздохнул, - не могло ли такого случиться, что вы оба задремали?
- Нет, сэр, - покачал головой Джон Хилл, - не было такого, я, даже когда была моя очередь спать, не мог уснуть, мы оба не спали до рассвета.
- Но как это могло случиться? Как вы могли не слышать криков? Их же убивали, страшно, жутко. Крики-то…
- Не было никаких криков, сэр, - уверенно сказал Ливси. - После полуночи я проходил там несколько раз, все было тихо. Я окликнул через дверь джентльменов, но никто не отозвался, и я подумал, что они уснули, сэр.
- Громко окликнули?
Ливси пожал плечами.
- Наверное, нет, сэр. Я не знал, спят господа или нет, но будить их не хотел.
Корбин вздохнул и повернулся к Хиллу.
- Седлайте лошадь и верхом поезжайте в Сохэм за полицией. И, Бога ради, Джон, никому ни на конюшне, ни в замке ничего пока не говорите.
- Хорошо, сэр.
Герцогиня тем временем немного пришла в себя.
- Но этого же не может быть… - пробормотала она как-то по-детски жалобно. - Как же это, а?
Корбин обернулся к Монтгомери.
- Что делать, Фрэдди? Полиция будет здесь не раньше чем через полтора, а то и два часа. Может, вы пойдёте в замок?
Милорд и сам не знал, как будет лучше, всё ещё до конца не опомнившись. Случившееся просто не осмыслялось, парализовывало разум, останавливало мысли.
Неожиданно Корбину ответила леди Хильда:
- Нет, Генри, мы останемся. - Она бросила унылый взгляд на двери склепа. - Это всё из-за меня.
Глава 17. Пустые догадки
Последовательность означает, что из одной ошибки выводится целая цепь ошибок.
Юзеф Бестер
Сам Монтгомери полагал, что Хилтон и Грэхем решили провести ночь в склепе во многом потому, что это поднимало их в глазах герцогини, однако он вовсе не считал леди Хильду ответственной за решение покойников. Ведь он сам прошлой ночью почти не думал о них и не считал, что им угрожает реальная опасность, а когда леди Хильда советовалась с ним, не предостерёг её, - следовательно, он фактически делил с ней часть вины.
Ну и что? Всё это нелепость. Истинный виновник тот, кто убил Грэхема и Хилтона.
Но вот кто это? И Арчибальд, и Перси были до крайности несимпатичны Монтгомери, их жуткая, леденящая душу смерть ещё не была осмыслена им, однако винить в произошедшем он никого не хотел.
- Вы не правы, миледи, не терзайтесь, - старик подошёл к леди Хильде. - Полиция найдёт убийцу.
Леди Хантингтон подняла на него затуманенные глаза.
- Найдёт? - голос ещё был надломлен, но и чуть насмешлив. - Вы, правда, полагаете, что тупые полицейские констебли способны разгадать загадку, которая оказалась не по зубам людям из общества? А впрочем, - горько усмехнулась она, - кто знает, может, именно это и случится. Но это во многом моя вина, - снова обронила герцогиня. - Я не осознавала опасности, всё происходящее казалось мне какой-то мистической загадкой, может, следствием прошлого семьи или родового проклятия. Мне хотелось понять, что происходит в склепе. Но того, что случилось, я никак не предвидела. Даже предположить не могла ничего подобного. - Она покачала прелестной головкой. - Но пока нет полиции, мне хотелось бы понять, как всё это могло произойти. Мистер Ливси, - обернулась она к садовнику, голос её зазвучал устало и озабоченно, - вы точно уверены, что до полуночи из склепа были слышны голоса мистера Хилтона и его сиятельства?
Ливси редко называли "мистером", да ещё - такие красавицы. Он с льстивой готовностью поддакнул:
- Да, миледи, это точно.
- И не было слышно ни стука гробовых крышек, ни шума потасовки? Вообще ничего?
- Ничего, миледи.
- А следы ног? Это следы джентльменов?
- Да, миледи, на ногах мистера Хилтона были охотничьи сапоги, а у графа Нортумберленда - туфли.
- Они и сейчас на них?
Вопрос был странен, но в чём-то логичен.
Корбин, до того отрешённо смотревший в сторону болот, очнулся и, видя, что Ливси колеблется, махнул рукой.
- Я сейчас посмотрю, там же фонарь.
Он исчез в склепе, тем временем леди Хильда продолжала расспрашивать Ливси, но ничего нового из его лаконичных ответов они не узнали.
- Да, это их следы, - появился из склепа Генри Корбин. Он понурил плечи и побрёл к беседке.
Все потянулись за ним, джентльмены присели на скамью вокруг леди. Ветер тем временем задувал всё сильнее, и если по выходе из склепа свежий воздух порадовал их, то теперь они замёрзли. Корбин повернулся к Монтгомери и снова предложил ему пойти с герцогиней и Гелприном в замок.
- Сейчас польёт дождь, Фрэдди, оставаться здесь бессмысленно. Я подожду Хилла, а вы идите обратно. Осторожно сообщите всем о случившемся, но, Бога ради, без лишних деталей. Я ещё немного не в себя, - он устало нахмурился, - но… это важно… надо, наверное, будет сообщить родным его сиятельства и мистера Хилтона о случившемся? Послать нарочного? Как быть-то?
- Подождём полицию, с этим нет особого смысла спешить, - отозвался Монтгомери. - Пойдёмте, миледи. Гелприн, вы с нами?
Сэр Джеймс кивнул. Герцогиня тоже не возразила: ветер становился всё резче, над головами их сошлись тяжёлые тучи, было очевидно, что не миновать грозы. Леди Хильда показалась милорду Фредерику растерянной и беспомощной, совсем юной и явно сломленной случившимся.
- Это немыслимо. Просто немыслимо. Я не верю… - Только эти слова она и произнесла за то время, когда они возвращались в замок.
Дождь застал их почти у парадного.
Гелприн сразу ушёл к себе. Герцогиня спросила Монтгомери, намерен ли он собрать гостей Генри Корбина сейчас или сообщит им обо всем в столовой? Милорд нахмурился и ответил, что не видит никакой причины для спешки: ни мистер Марвилл, ни Говард, ни племянницы графа не состояли в родстве с погибшими, и лучше, если им обо всем расскажет сам хозяин после прибытия полиции. Может, к тому времени что-то и выяснится…
Монтгомери на самом деле просто было не до того: он хотел просто уединиться и спокойно обдумать случившееся. Герцогиня кивнула и тихо растаяла в анфиладе коридоров.
Придя к себе, сняв плащ и укутавшись любимым клетчатым пледом, милорд сел у камина, бездумно вперился в пламя и, кажется, ненадолго даже задремал. Потом очнулся и поймал себя на том, что мысли его скользят где-то далеко, точнее, они нарочито ускользают от склепа, точно испуганные мотыльки - от тени чёрных крыльев хищной птицы. При воспоминании о склепе его до сих пор пробивал мороз, однако необходимо было осмыслить случившееся. И, глотнув коньяка, Монтгомери попытался рассуждать здраво.
Итак, двое вооружённых до зубов мужчин, опытных солдат и охотников, запираются в склепе, откуда нет иного выхода, кроме двери. Но даже если допустить, что те два ключа, что были в эту ночь у него, кто-то взял или - что есть ещё третий ключ, тот, что потерян, - это всё равно ничего не меняло и никуда не продвигало. Ливси и Хилл утверждают, что оба не спали, и никто не мог на их глазах незаметно открыть дверь в склеп. Они же свидетельствуют, что до полуночи слышали голоса в склепе, потом всё стихло.
В итоге двое сильных молодых здоровых мужчин убиты. Убиты настолько безжалостно и дико, что в это с трудом верится. Кем? Ответ ускользал, растворялся болотным туманом, исчезал в томящем недоумении. Милорд хлебнул коньяк, и жгучая жидкость снова обожгла нёбо и согревающим потоком потекла по холодным венам, разгоняя застывшую кровь.
Монтгомери вздохнул. Приходилось признать невозможное. Только некая инфернальная бесплотная сила могла совершить такое. Почти беззвучно убить двух мужчин, разорвать грудь, вырвать сердца, уложить тела в гробы - человек не мог. Это было несомненно.
Но это ставило под сомнение слова Генри Корбина, всё время уверявшего, что ничего таинственного в замке не происходит. Верил ли Монтгомери Корбину? И да, и нет. Корбин уверял, что не видел ничего странного, но значило ли это, что ничего странного и вправду нет? Не значило.
Напротив, случившееся накануне в спальне мисс Сэмпл говорило о прямо противоположном, и сильно настораживало. Что-то, бесспорно, было, и сейчас Монтгомери окончательно понял, что Корбин знал об этом. Слова герцогини о семейных тайнах рода Корбинов, до этого казавшиеся пустыми домыслами, неожиданно наполнились содержанием, и, возможно, именно там следовало искать разгадку случившегося.
Сам Монтгомери неоднократно слышал легенды о семейных проклятиях, но верил им слабо: большинство фактов оказывались притянутыми за уши и не выдерживали критики холодного разума, события искажались, выстраиваясь в нужную для рассказчика цепь, случайные смерти объяснялись мистически. Он понимал и Генри Корбина, не желающего копаться в грехах своих предков.
Однако случившееся было явно чем-то нечеловеческим.
Смерть в склепе заставляла вернуться не только к странному вторжению непонятного существа в покои мисс Сьюзен, но и к следам на полу и стенах старой заброшенной домовой церкви. Там тоже были когти. Схожи ли следы? Да, очень. Их явно оставила одна и та же тварь. Но кто, чёрт возьми? Слова герцогини о крупной летучей мыши ничего не объясняли. Не мог же нетопырь с огромной лапой пролезть в крохотное вентиляционное отверстие склепа, а раз не мог - откуда же следы на потолке склепа?
Монтгомери вздохнул и решил после ланча потолковать с леди Хильдой.
Он поднялся и подошёл к окну. За окнами шуршал дождь, негромко барабаня по крышам и подоконникам, расплываясь мутью по стёклам. Такая же муть, словно туманное марево, плыла и перед глазами милорда Фредерика. Его неожиданно охватило отчаяние, но не острое и болезненное горе, а, скорее, гнетущая беспросветная тоска. Монтгомери резко поднял вверх раму, просто желая очистить взгляд от мглы и вдохнуть свежего сырого воздуха.
И ему сразу немного полегчало, просветлело в глазах, и даже немного затхлый гнилостный запах болота показался приятным. Капли дождя, прозрачные и чистые, падали на его лицо и руки, стекали по плоскостям щёк и по пальцам скорбными, но облегчающими слезами.
Мысли его неожиданно изменили течение, точнее, он подумал, кто после Нортумберленда унаследует титул? Мы не оставляем такой пустоты в обществе, как часто воображаем. Даже в пределах одной семьи утрата не так велика, как кажется, и рана заживает быстро. На другой день после нашей смерти люди ходят по улице точно так, как ходили, когда мы были живы, и толпа не уменьшается. Пока мы не умерли, мир, казалось, существовал только для нас, но вот сердца наши перестают биться, а мир живёт себе дальше и думает о нас не больше, о летошнем снеге. Мы остаёмся до конца следующей недели в некрологах воскресных газет! Неудивительно, что о нас забывают так скоро…
Поразительно, до чего быстро забывают богатых и титулованных - даже тех, кто обладал большой властью. По истечении краткого срока даже само имя их исчезает. Наследники и потомки присваивают титулы, власть и богатство - всё, что приносило покойному почёт и поклонение, а больше тот ничего и не оставил. Следующие поколения вовсе не так бескорыстны, как принято считать. Они выражают признательность и восхищение только в ответ на благодеяния. Они лелеют память о тех, кому обязаны знаниями и удовольствием, - причём лелеют в точном соответствии с полученными благами.
Но мысли старого герцога снова изменили течение. Изнеженное пристрастие к жизни - следствие слабости угасающих родов. В прежние времена мужчины очертя голову бросались в превратности войны или ставили все имущество на одну карту, рисковали ради какой-нибудь страсти, и, если она не была удовлетворена, жизнь их превращалась в тяжкое бремя. Теперь наше сильнейшее пристрастие - размышление, чтение новых пьес и романов, и мы предаёмся им на досуге в тепле и безопасности.
Но если заглянуть в старинные романы, написанные до того, как belles lettres низвела страсть до умственной игры, там полно героев, для которых жизнь "не стоит и булавки", но которые прямо-таки ищут случая расстаться с ней из чистого своенравия и непокорства духа. Они доводят своё стремление до верха безумия и готовы заплатить любую цену за полное удовлетворение своих желаний. Все остальное для них чепуха. Они идут на смерть как на брачное ложе и без угрызений совести приносят себя в жертву на алтаре любви, чести или веры. В таких поступках, по крайней мере, больше воображения и чувства, чем в присущей нам долгой, томительной жажде жизни, пусть и самой что ни на есть никчёмной.
Не лучше ли стремиться к милой сердцу цели, нежели продлевать договор на скучную, унылую, безотрадную жизнь? Разве в дерзком вызове, брошенном смерти, не ощущается дух мученичества и духовной силы? Правда, они верили в Бога и в вечность за гробом. Безусловная вера в загробную жизнь уменьшает ценность жизни нынешней и рождает некое бытие за её пределами. Вот почему бывалый вояка, потерявший голову влюблённый, доблестный рыцарь могли совершить тот прыжок в объятия грядущего, от которого отшатывается современный скептик - более слабый, чем женщина, несмотря на весь свой хвалёный разум и суетную философию.
В этом смысле смерть Хилтона и Грэхема не была позорной, но романтичной. Было и ещё одно, что порождало в душе старого герцога некое мутное, но волнующее чувство. Вскоре он разобрался в нём. Он ощущал злорадство, злорадство старика, готового к смерти, но пережившего молодых. Чувство, которого Монтгомери стыдился, но и, стыдясь, старый герцог улыбался.
Было и ещё кое-что, томящее, как заноза. И его старик тоже осознал. Гелприн. Джеймс Гелприн и его странные слова: "Летящий в пропасть с пути не собьётся, но при падении в бездну самым неприятным оказывается то, что "бездна" - это просто дурной театральный эпитет, и дно у неё все-таки есть…" И ещё. Прощаясь с Хилтоном и Грэхемом, Гелприн осведомился у Арчибальда, что передать его клубным приятелям в Лондоне, а после спросил Грэхема, не передать ли и от него кому-нибудь в столице привет. Потом сэр Джеймс вежливо проговорил им вслед слова прощания. Да, он именно попрощался. Но ведь он никуда не уехал и, похоже, вовсе уезжать и не собирался, в противном случае, Корбин сказал бы ему, что Гелприн уезжает. Но Хилл, грум Корбина, проторчал всю ночь у склепа, ему было не до лошадей… Что значили эти странные слова Гелприна за столом, и почему он попрощался с Хилтоном и Нортумберлендом? Не потому ли… Монтгомери бросило в жар. Не потому ли, что тот по каким-то причинам догадался о том, чему предстоит случиться? Но как?
Неожиданно Монтгомери вздрогнул и вгляделся в марево дождя. Нет, не почудилось. На вершине холма показались несколько человек, один из них вёл под уздцы двух лошадей. Монтгомери понял, что это Генри Корбин, его люди и, видимо, приехавшие из Сохэма полицейские. Он отпрянул от окна, торопливо набросил охотничью куртку и поспешил к выходу, надеясь встретить графа внизу и первым узнать новости.
Блэкмор появился спустя несколько минут, увидел Монтгомери у парадного крыльца и, тихо отдав распоряжение слугам, подошёл к нему. Один полицейский остался разговаривать с Хиллом и Ливси, второй ушёл к конюшням.
- Приехал констебль Том Брук с помощником, он уже осмотрел склеп и теперь допросит слуг в замке и поговорит с моими племянницами. Они уже знают? - Тон Корбина был утомлённый, совсем больной.
- Нет, - чуть виновато покачал головой Монтгомери, - Гелприн, вероятно никому ничего не говорил, и я тоже решил подождать, что скажет полиция. - Ещё не договорив, герцог с нескрываемым скепсисом оглядел ражего детину шести футов росту с лицом плоским и безразличным, как стена. - Что-то выяснилось?
- Брук утверждает, что покойные были сперва убиты, а этот ужас с вырванными сердцами - это случилось с ними после смерти.
- Он уверен? Почему?