Он еще учить меня будет! - фыркнул мужчина.
- Вижу, вы уважаете своих родителей.
- По-вашему это постыдно?
- Ничуть. Я завидую, - улыбнулся примирительно, правда, вышло более саркастически. - Мне не за что было уважать и любить своих родителей. Отец знать меня не хотел, мать пыталась заработать на мне, впихивая в семью отца, но понятно, безрезультатно. С ней было столько мужчин, что, пожалуй, самой трудно было понять, от кого я появился на свет. Я ублюдок, Иса, как Орри. А ты законнорожденный?
- Гарт, еще слово, - предостерег мужчину Даган, видя, что Исвильда расстроена замечанием Фогина.
- Я считаю, что не имеет значения, на какой стороне постели родился ребенок.
- И готовы якшаться с бастардами?
- Разве вы устроены иначе, чем рожденные в законном браке? У вас копыта вместо ног и на голове растут рожки? Может быть, в бою ваша рука слабее, а кодекс чести не таков как у других?
- Ваши речи дурно пахнут. Вы еретик?
- Полно вам, я истинно верующий христианин.
- И сын славных родителей? Только что-то я не слышал о Губертах.
Исвильда пожала плечами.
- Невеста у вас есть?
- Нет.
- Подружка?
- Была…
Но можно ли назвать подругой женщину много старше себя, которая спасла ее от смерти?…
Три года назад
Она с трудом выбралась из оврага, после того как ее скинула лошадь, и помчалась, не чуя ног под собой, не зная куда бежит. Ужас и боль гнали ее, как зверька почуявшего пожар за спиной. Так оно и было - замок пылал вместе с привычной жизнью, любимыми вещами, близкими и родными людьми. Она не могла почувствовать запах гари, услышать испуганное ржание лошадей в конюшне - слишком отдалилась от дома, и все же ей мерещился запах пожарища, слышались крики отчаянья, горькие рыдания и жалобное ржание ее любимицы Эстеллы.
Ее искали - мелькнувшая меж деревьев рубашка привлекла внимание одного из всадников и тот, призывая других, во весь опор погнался за девушкой.
Тот галоп наперегонки с лошадью, больше схожий с бешенным бегом от смерти, горя и видений того ужаса, что накрыл в предрассветном тумане ее родной дом, Исвильда никогда не забудет. В босые ноги впивались камни и сучки, слезы заливали лицо, и только лес впереди, однотипный пейзаж, где одна сосна похожа на другую. А позади топот летящих коней, крик, хохот и улюлюканье.
Гонка за жизнь длилась, казалось вечность и, убила бы ее, продлись дольше. Воздуха уже не хватало, легкие разрывало от боли, ноги в крови и не слушались, а сердце давно перешло на беспорядочный ритм.
Ей повезло - она запнулась и упала в кусты, с треском ломая телом ветки, покатилась вниз по склону и оказалась на краю болота. Не соображая, что делает, поползла к нему, поднимаясь и падая, рвалась вглубь.
Когда погоня остановилась на краю трясины, Исвильда была еле заметна на кочках мха меж деревьев.
- Оставь ее, сама подохнет, - услышала грубое. - Из этого болота лишь один путь - в преисподнюю.
Кто-то засмеялся и заулюлюкал ей, и Исвильда сорвалась в трясину, сразу ушла по пояс в грязь.
- Все. Передавай привет дьяволу!!
Девушка разрыдалась, понимая что это конец и весь бешенный бег всего лишь глупое метание, пустая мечта вырваться.
Грязь давила на бедра, засасывала. Исвильда барахталась, пытаясь выбраться, и не понимала зачем. Наверное, чувство самосохранения и жажда жизни не умерли еще и пытались спасти хозяйку, заставляя цепляться за жизнь, как за воздух.
Как она вылезла девушка так и не поняла.
Откатилась на твердое место и уставилась в солнце, что проглядывало сквозь облака.
Она ничего не чувствовала и не понимала - отупение и пустота накрыли ее как болотная жижа, с головой, и только боль во всем теле давала знать, что оно еще живо.
Сутки, вторые она шла по болоту, не зная как выбраться, куда двигается. Замерзала по ночам, скрючиваясь, как тритон перед спячкой от боли и голода, и вновь шла.
Потом ползла, уже не помня даже своего имени и, кажется, умерла.
Свет погас, желания погибли, мыслей не осталось.
Ее спасла нищенка живущая с краю болот, которые, оказалось, тянулись на сотню миль. Женщина была стара, худа и грязна и первое, что подумала Исвильда открыв глаза - она попала в ад.
Но демон оказался ангелом и стойко выхаживал девушку, пичкая отварами, растирая онемевшее тело, врачуя многочисленные раны и гнойные нарывы. Всю зиму Исвильда плавала меж сном больше схожим с бредовым кошмаром, в котором на их замок нападают звери и рвут Максимильяна, мать, отца, слуг, гонят ее по болоту, рвут одежды и плоть; и реальностью, в которой покрытая пожухлой листвой земля, кривые стволы деревьев, покосившаяся холодная сарайка и женщина, укутанная в рваную шаль, подающая девушке в глиняной, черной от времени и использования миске, варево с противным запахом.
Они почти не разговаривали с ней. Исвильда не понимала, что женщина ни видение, ни продолжение кошмара, не верила, что та существует на яву. Она часами сидела на старом пне у сарайки, обнимая плечи, и смотрела на листву, укрывшую холмик, за которыми болота, в которых умерла Исвильда Де Ли, избалованная девчонка, что отжив пятнадцать лет ничего не приобрела, зато все потеряла.
Порой женщина гладила ее по голове, обнимала, укачивая как ребенка, и что-то говорила, но девушка не слышала, не понимала что. Мир в голове перевернулся и разбился на осколки которые никак не складывались воедино и, словно куски той ночной рубахи, изодранной в клочья во время погони, залатанной доброй женщиной, пришли в негодность, поблекли и одряхлели, путая Исвильду в воспоминаниях: было ли? Не было?
К весне она была уверена что живет на болоте вечность и никогда не была знатной дворянкой, наследницей рода Де Ли. Но женщина положила перед ней узелок, что нашла в лесу далеко от замка. И туда она тоже сходила, пропав на пару дней, в которых Исвильда не особо заметила ее отсутствие.
- Не надо тебе туда, - сказала тихо, глядя, как иссохшая рука девушки медленно перебирает драгоценности из узелка. - Пустошь. Опаленные стены и вороны. Ничего и никого не осталось, только кладбище у самых стен. Кресты, кресты… Теперь эти земли принадлежат королю. Кто знает, не он ли виновник злодеяния? Забудь кто ты, иначе убьют.
- Я Де Ли, - прошептали отвыкшие что-то говорить губы.
- Ты никто, - вздохнула женщина. - Ты погибла и похоронена вместе с родными у ворот замка. Кто-то уже положил эти цветы на твою могилку.
Протянула засохшую ромашку.
И до Исвильды вдруг дошло, что она права - она никто, ее нет, как нет той чудесной женщины, что была ее матерью и носила это жемчужное ожерелье, целовала на ночь дочь и сына, гладила их теплой ласковой ладонью. Как нет отца, строгого, но умного и благородного человека, который по праву считался одним из лучших воинов и защитников чести в округе и был награжден клинком с именным вензелем, выгравированным лично ему за заслуги перед королевством. Нет маленького проказника Максимильяна, любившего гонять голубей и трясти яблони в саду вместе с деревенскими мальчишками.
Он погиб, как погибли все Де Ли, не струсив, не предав, и лишь она бежала как последний трус, бросив родные стены, слуг и родных на смерть.
Исвильда разрыдалась. Слезы лились и лились, плачь, перешел в истерику и длился сутки…
- Малыш? - тихо позвал обеспокоенный Оррик видя, что девушка побледнела и смотрит перед собой остекленевшими глазами.
Исвильда очнулась, с минуту смотрела на него и спросила:
- Вы любите ромашки, мессир?
Мужчина нахмурился: странный вопрос.
- Любит, - заверил Гарт с мрачным видом. - На могилку одной девушки он водрузил целую охапку этого сена, а потом, пил как лесник и косил мечом деревья. До сих пор для меня загадка - что он хотел?… Но мы о другом говорили - о вашей подружке, мессир Исай.
- Ее убили. Она жила на болоте и никого не трогала, но по весне в деревне начался падеж скота и люди решили, что это ее рук дело. Пришла толпа с вилами и избила ее, а потом вздернула на суку… Ее вина была лишь в том, что она сторонилась людей, немало испытав от них…
- А падеж прекратился?
- Не знаю, - мне пришлось уйти…
Перед Исвильдой словно стеной тумана встали гневные озлобленные лица крестьян, что тащили женщину спасшую ее, к дереву на котором болталась веревка, а Исвильду били, пинали и гнали прочь, считая помощницей ведьмы.
Странно, что не вздернули рядом, а может, хотели насытиться не только видом мертвеца, но и крови?…
- Странную вы завели себе подружку. Это она вам про рожки и копыта рассказывала? Забавно же вы время проводили, - ухмыльнулся Гарт, но, увидев полный скорби взгляд мальчика, потерял задор и желание насмехаться. - Прости, - бросил, искренне пожалев, что неволь разбередил рану парня. Чтобы там не было, а вести себя как свинья ему никто права не давал.
- Ничего, - тихо ответила Исвильда.
Оррик зло уставился на друга, жалея, что Гарт друг и его не придушишь за то что он причинил боль девушке.
- Больше не лезь со своими расспросами!
- Я не хотел, - с раскаяньем заверил тот, успокаивая Орри.
- Проверь лучше все ли на месте, - приказал ему Даган и Фогин послушно развернул коня.
Оррик с сочувствием посмотрел на девушку и нерешительно протянул к ней ладонь, накрыл, ее руку. Он боялся оскорбить Исвильду прикосновением, и не мог отказать себе в удовольствии почувствовать тепло ее кожи под пальцами.
- Как звали твою спасительницу? Я должен заказать молебен за ее светлую душу.
- Не знаю, Орри. Я полгода провела в горячке и не спрашивала, как зовут ту, что выхаживает меня… Я самая большая грешница.
- Не говори так. Это не правда. Ты была ребенком…
- Максимильян тоже. Ему было всего восемь лет, когда он погиб как воин, защищая свой дом!… А я бежала, - отвернулась с трудом сдерживая слезы.
- Ну, же, девочка, не плачь. Умоляю! - сжал ее руку, скорбя и сопереживая ее горю. - За каждым из нас водятся грешки и нелицеприятные поступки. Жизнь груба и грязна. Мы живем в мире, где нет святости, чему удивляться, если сами уподобляемся грязи? Но тебя это не касается, ты чиста. Как была чистым невинным ребенком, таким и осталась. Господь не зря спас тебя… Это меня нужно было забрать, - бросил глухо, каясь в своем проступке. - Твой брат просил меня присмотреть за вами, но умирал мой дед и я направился не к вам, а домой, решив позже навестить вашу семью…
- Ты выполнил долг перед близким…
- И не оправдал доверие друга.
- Долг часто раздирает нас на части.
- И приводит к трагедиям
Он хотел спросить: как все произошло? Но не стал, видя, что девушке плохо от воспоминаний. Они и ему тяжелы были, хотя он и не являлся участником тех событий. А может тем и тяжелы?
Воображение нарисовало жуткую картину, в которой маленькая Исвильда в одной рубашке задыхаясь, бежит по лесу, а за ней гонится свора наемников, для которых что человека, что лося загнать - забава…
Сколько раз он наблюдал подобные картины наяву?
И рад лишь одному - он был наемником, но играл в другие игры, служа другим Богам.
Тоже гнал как зверя по лесу, но негодяев, что пачкали свое звание преступлениями и грязными делишками, продавали свою душу и людей за золото.
Оррик никого не предал и не продал, хоть тоже получал золото, отдавая свою силу и умение королю. Но можно ли думать, что это достоинство?
- Я виноват…
И смолк, понимая, что его слова ничего не значат. И его вина, осознает он ее или нет, так же не имеет значения, потому что не воскресит убитых, не излечит раны Исвильды.
Нет, не станет он бередить душу себе и девочке пустыми извинениями и заверениями - он будет рядом, защитит ее, найдет виновных, пусть уйдет на то вся его жизнь, и накажет - это и будет признанием, пусть малым, но воздаянием за свой грех.
Господь милостив, но как коварна порой его милость к низким мерзавцам, которым он прощает грехи наравне с невинными детьми, не видя разницу меж грехом одного и другого. Индульгенция стоит золота и, по какой-то злой усмешке, не иначе сатаны, доступна лишь богачам, что порой наживались на слезах и бедах людей. И им рай?
Нет, пусть Господь гневается на Оррика, но он послужит иному закону, закону, что не знает индульгенций, не продает прощение грехов за все блага мира. Закону чести и совести, что принимает раскаянье лишь исправлением, прощает, очищая от скверны дурных помыслов и поступков.
Его совесть его простит, а Бог пусть не вмешивается, раз не вмешался в то утро, когда стая его верных хищников вырезала добрых христиан и поборников веры Божьей.
- Оррик? - позвала мужчину Исвильда. - Что с тобой?
Даган успокаивающе улыбнулся девушке - достаточно с нее волнений. Он оставит свои еретические мысли при себе. Пусть это ангел не знает грязи его мыслей, довольно с него грязи мира.
- Все хорошо. Не утомилась?
- Нет.
- Тогда прибавим ходу? Не страшно?
- С тобой? Нет.
Орри словно бальзам на сердце вылили.
После таких слов он на любой подвиг был готов.
Глава 12
Стоянку пришлось разбивать в лесу уже в темноте. Высланный вперед отряд, сообщил, что опасности нет, и Оррик разрешил спешиться. Расставил дозорных, распорядился об ужине, лично проверил округу, оставив девушку под присмотром Галиган.
Они мирно беседовали сидя под раскидистой елью и улыбались друг другу как давние и очень близкие знакомые. Ревность опять непрошенным гостем прокралась в сердце Оррика. Но смеет ли она вторгаться? Какие права у него на девушку? Опекуна, не больше. А хочется много большего.
Но что он предложит ей? Нищее существование жены наемника?
У него есть жена, будь она неладна, но если б и не было, у Оррика язык бы не повернулся предложить Исвильде руку и сердце, за которыми ничего, кроме пылкой страсти и жизни, данной лишь для одного - служить ей.
Тогда крышу разваливающего замка, в котором из охраны десяток крестьян и слепой Проспер?
А может, продать замок и земли? Родную вотчину?…
Если б дали за него достаточную сумму что обеспечила девушке безбедное существование, он бы не думая продал его.
Жаль, что он может предложить ей лишь мизер: свою верную руку, меч, умение воина и сердце, что бьется лишь для нее.
Орри любовался девушкой, радуясь, что она улыбается, а значит на душе ее сейчас спокойно и готов был простить Галиган все прежние обиды за то, что он развеселил Исвильду.
- Что происходит, Орри? - тихо спросил Гарт, подходя из-за спины. Даган вздрогнул от неожиданности, что не укрылось от глаз друга. - Ты теряешь сноровку и внимание. Это все твое увлечение.
- Нет, Гарт, это не увлечение.
- Что же? Претворение в жизнь той бредовой задумки?
- Это любовь Гарт. И против нее бессилен разум, и все доводы пусты.
- А кошель с золотом?
- Труха. Вот оно настоящее сокровище, - сказал не спуская взгляда с Исвильды, взгляда, что опустил Гарта в пучину отчаянья.
- Мне страшно за тебя, - прошептал он.
- Не стоит переживать. Теперь со мной ничего не случится, потому что у меня есть ради чего жить, к чему стремиться.
- К разводу? В родной замок?
Оррик покосился на Гарта: о чем он? Неужели не понял, не услышал, что ему говорят?
- Замок я продам, чтоб обеспечить будущее.
- Мальчишки?! У него есть родители!!…
- У него никого нет кроме меня.
Гарт задумался - это меняло дело. И хоть что-то ставило на свои места. Жалость Оррика он знал не понаслышке, бывало, последний медяк нищенке отдавал, а сам потом голодал.
Но суть в другом:
- Ты знаешь его?
- Да.
- У тебя долг перед ним или его родителями?
- И перед собой.
- А передо мной?
Орри повернулся к Гарту:
- Я был бы рад, если ты останешься с нами.
- Третьим?
- Да.
- Кому это нужно?
- Мне, прежде всего. Мне очень нужен ты, чтобы обеспечить охрану мальчику. Ты тот в ком я уверен как в себе, тот кто не предаст.
- Сдался тебе этот малец, - качнул головой Гарт, заподозрив, что дело нечисто и Орри не договаривает очень многое, но не оттого что не доверяет, а скорее не может. Либо связан клятвой, либо чего-то боится.
- Он и ты - все, что у меня есть.
- Ладно, босяк, - усмехнулся Фогин. - Прорвемся. Не привыкать.
- Значит, не уйдешь?
- Когда я тебя бросал? Раз суждено жевать ботву, так хоть не одному. Эта мысль греет, правда? - усмехнулся.
- Спасибо.
- Обращайтесь, милорд. Кстати, жену с собой возьмешь?
- Вряд ли она меня найдет.
- Хорошо хоть больше разводом не бредишь…
- Он мне теперь не по карману, а убивать я женщину не стану. Попытаюсь пристроить ее в монастырь.
- Это откусит половину золота в кошеле.
- Неважно. Зато моя совесть будет чиста.
- Не стану с тобой спорить, потому что ведьма исчезла. Ее люди Боз искали.
- Откуда знаешь?
- Глаза есть и уши, не занятые лицезрением предмета своей страсти, - улыбнулся Гарт. - Подручные Боз нашли тюк с грязным тряпьем, завернутым в драную шаль. Она явно ее, именно в ней твоя супруга навещала нас перед исчезновением.
- И где нашли? - прищурился Орри.
- Недалеко от ручья святого Густова.
- У ручья?… Ручья…у ручья, - задумался Оррик, пытаясь поймать шалую мысль, посетившую его и ускользнувшую в туман забвения.
- Что? - не понял Гарт.
- Так, крутится что-то… не могу вспомнить. Пора ужинать и спать. Завтра рано вставать…
- А мальчик валится с ног от усталости, - предугадал мужчина и выставил ладони, встретив раздраженный взгляд Оррика. - Ладно, ладно, идите нянюшка к своему чаду. Да не шали там, а то мне передумать недолго и поселиться в уединении, где-нибудь в лесу.
Оррик привел ее к костру, усадил и позаботился не только о порции ужина, но и о добавке, помня о том, что было в кабаке. Но впервые за последние годы Исвильда была сыта. Ее не беспокоил оставшийся на хлебе кусочек мяса, ее приятно волновала близость Оррика, тепло и сила, что исходила от его тела, нежность во взгляде, что ласкала ее, не прикасаясь.
И разве что-то нужно еще?
Если б еще воины не проявляли излишнего внимания к ней. Оррик вел себя слишком трепетно, чем не мог не вызвать любопытства, сплетен да пересудов, но судя по взглядам, странные отношения были не в новинку людям Боз Даган. Они ухмылялись, подмигивали Исвильде, но не лезли дальше, не оскорбляли, не обливали презрением, проявляя к ней ту же почтительность, что к Галиган или Оррику. А некоторые даже пытались задобрить, расположив к себе. Наверное, решили таким образом получить благосклонность герцога - Галиган общался с ней как с равной, с другом, а такое никто упомнить не мог.
Оррик, пока воины травили байки и пугали мошек дружным гоготом, набрал лапника, устраивая девушке удобное ложе. Застелил его своим плащем и сдернул плащ с решившего устроиться не вдалике Гарта.
- Не понял?! - возмутился он. - Тебе жарко не будет?
- Нет, - расстелил второй плащ.