- Я думаю, что вы… как-то воздействуете на меня. - Ранегунда закусила губу. - Но не знаю, дурно ли это. И не знаю также, исходят ли эти чары от вас или вы являетесь чьим-то посредником. Мне это неизвестно.
- Вы приняли мою присягу на верность. - Сент-Герман взял ее за руку, чтобы, склонившись, прижаться к ней лбом в знак нерушимости своей клятвы. - Но… если это кажется вам ошибкой, ее можно исправить.
- Нет, все в порядке, - быстро ответила Ранегунда и пошла дальше, к стоявшему на посту часовому. - Ульфрид, - сказала она в неподвижную спину, - все, что необходимо, делается. На большее мы не способны.
Караульный неловко поворотился, едва не выронив тяжелое боевое копье. Глаза его были красны от усталости.
- Я… - Острие копья поднялось, а рука в шипастой перчатке потянулась ко лбу. - Простите, герефа, я не хотел, но задумался и дал промашку.
- По отношению к Флогелинде ты ведешь себя очень достойно, - сказала Ранегунда, памятуя, сколько долгих часов Ульфрид просидел возле больной, вслушиваясь в ее кашель и хрипы. - Многие наши мужчины давно оставили бы ее на попечение женщин.
- Она слабеет. - В голосе Ульфрида слышалась мука. - Ее мысли блуждают. Она не может есть.
- Я страшусь за нее, как и ты. - Ранегунда перекрестилась. - Но молюсь и надеюсь. - Она всмотрелась в изможденное лицо часового. - Пусть Аделяр подменит тебя. Думаю, ты сейчас не в состоянии нести службу.
- Я сознаю свой долг, - заявил, распрямляясь, Ульфрид.
- Разумеется, - согласилась она, - и потому понимаешь, что человек, засыпающий стоя, плохой караульный. В оружейной сейчас находятся Аделяр и Алефонц. Передай им, что я велела тебе идти отдыхать. Пусть кто-либо из них займет этот пост. Не мешкай, ступай. Мы пока здесь побудем.
Ульфрид попытался что-то сказать, потом махнул рукой и прислонил копье к парапету.
- Я пришлю Аделяра, - выдавил он из себя.
Наблюдая, как огорченный солдат спускается вниз по узким ступеням, Сент-Герман опечаленно произнес:
- Ее не спасти. Он это понимает.
- Христос Непорочный спасет ее, но только уже в раю, - ответила, покачав головой, Ранегунда. - А дети лишатся матери. Им придется привыкать к другой женщине. - Она помолчала и вновь заговорила, обращаясь скорее к себе, чем к кому-то: - У жены Руперта на руках четверо ребятишек, ей не управиться с дополнительными тремя. Жена Фэксона в положении, Ньорберта тоже донашивает дитя. Сигарда - вот кто, возможно, возьмется за ними ухаживать: ее собственные дети уже выросли, а капитан Мейрих слепнет. Ей так и так вскоре придется искать себе хоть какое-нибудь занятие, чтобы не быть обузой для всех.
- А кто же заменит Мейриха на посту капитана? - спросил Сент-Герман.
- Возможно, Амальрик… если мне будет позволено выбирать, - ответила Ранегунда. - Но прежде я должна спросить брата. - Она наклонилась над зубцами стены, с нарочитым вниманием всматриваясь в основание северной башни.
- Вы думаете, брат может с вами не согласиться? - поинтересовался с осторожностью Сент-Герман.
- Амальрик это Амальрик, - неохотно произнесла Ранегунда. - Он почитает и старых богов, и Христа. Гизельберт о том знает. Он может не захотеть, чтобы наших солдат возглавлял такой человек.
- И вас это беспокоит?
- Больше всего меня беспокоит, как бы Мейриха не заместил такой капитан, который скорее станет молиться, чем поведет людей в бой, - резко ответила Ранегунда. - Но это выяснится только тогда, когда снег растает, то есть когда я сумею добраться до монастыря Святого Креста.
Она принялась расхаживать вдоль амбразур - отчасти, чтобы обрести душевное равновесие, но в большей степени, чтобы согреться, ибо морской северный ветер с поразительной легкостью пронизывал ее плащ, как, впрочем, и камзол, и нательную блузу.
- А что будет до тех пор? - прозвучал новый вопрос.
- А до тех пор я велю Амальрику исполнять обязанности капитана, хотя и не присвою ему это звание и не дам никаких привилегий, - ответила Ранегунда. - Он будет вынужден исполнять мой приказ, пока я не посоветуюсь с братом. А потом может потребовать окончательного решения. Это его право. - Она уже вся дрожала, но продолжала расхаживать, убыстряя шаги и похлопывая руками по бедрам. - Гизельберту больше нравится Ульфрид. Он покладист и молится лишь Христу. Но Ульфриду предстоит похоронить жену, и солдаты за ним не пойдут, опасаясь, что скорбь его наведет на них порчу.
У основания лестницы возник Аделяр.
- Герефа! К вам тут пришли! Из деревни! - кричал он на бегу.
- Кто пришел? Деревенский староста? Орманрих? - прокричала в ответ Ранегунда.
- Да! - Аделяр уже поднимался по лестнице, перескакивая через ступени. Добежав до копья, солдат отер рукой лоб. - Он говорит, это срочно.
- Он объяснил, в чем дело? - спросила Ранегунда.
- Нет. - Аделяр потряс головой. - Он скажет об этом лишь вам.
Ранегунда кивнула и пошла к лестнице, знаком велев Сент-Герману следовать за собой.
- Ладно, сейчас разберемся. Смотри, чтобы все было в порядке, хотя у тебя выдался достаточно трудный денек.
- Это пустяк, когда знаешь, что дома тебя ожидает горячий медовый напиток, - засмеялся в ответ Аделяр и отсалютовал копьем уходящим.
Спускаться вниз по крутым узким ступеням было для Ранегунды сплошным испытанием стойкости. Она сосредоточила все внимание на слабом колене и заговорила лишь во дворе:
- Орманрих неплохой человек. Осмотрительный, благоразумный.
- Превосходные качества, - откликнулся Сент-Герман, понимая, что за этим последует. - Но он недолюбливает иноземцев и, пожалуй, откажется разговаривать с вами при мне.
Ранегунда досадливо дернула головой.
- В этом вы правы. Если в деревне что-то стряслось, вам лучше не попадаться ему на глаза. Он может связать дурное событие с вами.
- В таком случае я, с вашего позволения, удаляюсь, - сказал Сент-Герман. - А вы постарайтесь растолковать этому доброму человеку, что держите меня ради выкупа, вот и все.
Укол в этой фразе был едва ощутимым, но Ранегунда резко вскинула голову.
- Да. Именно ради выкупа. Это все объяснит.
Она покраснела и поспешила свернуть в проулок между пекарней и домом, в котором обитали повара и кузнец.
Одна створка крепостных ворот была приоткрыта, в просвете виднелись Рейнхарт и Калфри, возле них переминался с ноги на ногу Орманрих. Черты лица его, обычно невыразительные, сейчас словно сделались глубже; большие грубые руки нервно теребили пояс. Как только Ранегунда приблизилась, он упал на колени и, крестясь, торопливо пробормотал:
- Да защитит тебя Господь, сестра наша, герефа!
- И тебя также, - откликнулась Ранегунда, перекрестившись в ответ. - Поднимись и скажи, почему ты пришел.
- При этих людях? - спросил обеспокоенно староста, но все-таки встал.
- Если они тебе не мешают, - ответила Ранегунда. - Или приказать им уйти?
Орманрих кашлянул.
- Нет, не надо. Они солдаты и могут что-нибудь подсказать. - Он снова покашлял - то ли из-за волнения, то ли от начинающейся простуды. - В прошлую ночь возле деревни ходили чужие, близ того места, где возводится частокол. Они что-то вынюхивали, и мы все думаем, что это разведчики из большой разбойничьей шайки. Нам удалось отпугнуть их, но они могут вернуться и привести с собой остальных. В этом случае дома наши спалят, как это не раз бывало с другими деревнями, а нас убьют или продадут в рабство. И между лесом и крепостью не останется никого.
Орманрих умолк и с облегчением перевел дух. Речь его явно была затвержена наизусть. Он замер, не сводя глаз с Ранегунды.
Та постаралась не показать, что новость ее взволновала.
- Сколько их было? - спросила она.
- Четверо, - ответил Орманрих. - Столько, во всяком случае, мы насчитали. Они скрылись, прихватив с собой овцу и козу. Овечка, правда, молоденькая, но коза хорошо доилась. Это утрата для нас.
- Понимаю, - Ранегунда обдумывала известие. - Почему ты решил, что это разведчики, а не обычные оборванцы? Многие ищут поживы в голодные времена.
- Они не казались оголодавшими, - покачал головой Орманрих. - У нас в деревне есть люди и потощее. И оружие у них было очень хорошее.
Ранегунда кивнула.
- У всех четверых?
- У тех, кого мы видели, - кивнул в ответ Орманрих. - Мы хотим выставить ночные посты, но… с топорами и вилами много не навоюешь. Особенно против стрел и мечей.
- Да, тут ты прав, - согласилась Ранегунда, потом посмотрела на Рейнхарта: - Ну? Ты все слышал. Есть ли у Орманриха причины для беспокойства? И если есть, то должны ли мы что-нибудь предпринять?
- Будь частокол завершен, подобных вопросов бы не возникло, - произнес рассудительно Рейнхарт. - Маргерефа Элрих ждет бревен. Если бандиты сожгут деревню, лес рубить будет некому, а обвинят во всем нас. - Он сурово взглянул на старосту: - Ты ведь не выдумал все это, а?
- Разумеется, нет, ведь у нас пропали овца и коза, - заявил Орманрих и сплюнул - в подтверждение достоверности своих слов.
- Я ему верю, - сказала Ранегунда и повернулась к Калфри: - А что думаешь ты?
Калфри пожал плечами.
- Драки не хочется, - честно заявил он. - Но мне также не хочется, чтобы кто-нибудь из моих близких был продан датчанам. Остановить разбойников сейчас проще, чем ждать, когда они подступят к воротам. У нас будет меньше и сил, и припасов. А так мы имеем какие-то преимущества.
- Да, - согласилась с ним Ранегунда, довольная, что ее подчиненные первыми высказали то, что она собиралась им предложить. - Выходит, нам следует подготовить конников к выезду. - Взмахом руки она повелела старосте пройти в крепость, а сама обратилась к Рейнхарту: - Я хочу видеть всех наших мужчин, кроме, разумеется тех, что стоят в карауле. Дай сигнал общего сбора.
- Иноземца тоже позвать? - спросил Рейнхарт, поднося к губам деревянный рог.
Сколь ни хотелось Ранегунде ответить утвердительно, она все же сказала:
- Нет… Я поговорю с ним потом. Если сочту, что он может быть нам полезен.
Насторожившийся при этих словах Орманрих осмелился высказать свое мнение:
- Чем может быть нам полезен чужак? Ведь эта земля ему не родная. У него нет резонов ее защищать.
- Но он здесь, - напомнила Ранегунда. - И его участь во многом зависит от нашей.
Она раздраженно поморщилась и направилась к общему залу. Калфри пошел рядом с ней, а Орманрих почтительно приотстал, и ей пришлось повернуть к нему голову.
- Делами деревни я займусь позже, а пока что намерена приказать на ночь загнать вашу живность в крепость и разместить в ваших избах наших солдат.
- А что будет с нами? - тут же спросил Орманрих.
- Все устроится, - бросила Ранегунда, пока еще не решившая, как быть с селянами.
Она чуть замедлила шаг и вслушалась в звуки деревянного рога, раздавшиеся у нее за спиной.
В общем зале за одним из длинных столов уже сидел Ульфрид, подпирая ладонями подбородок. Он даже не посмотрел на вошедших, но внезапно сказал:
- С Флогелиндой осталась Сигарда. Она обещала за ней присмотреть.
- Очень хорошо, - отозвалась Ранегунда и, сознавая, как глупо звучит этот отклик, попыталась исправить дело: - Что с твоими детьми?
- Напуганы, - резко ответил Ульфрид. - Они понимают, что мать их вскоре умрет. - Он покосился на Орманриха. - В деревне тоже какие-то неприятности?
- Тоже, - пробурчал Рейнхарт и сел.
Воцарилось молчание, нарушавшееся лишь скрипом дверей. В помещение один за другим входили мужчины, лица у многих были заспанные и недовольные. Затем к очагу приблизился раб с огромной охапкой поленьев. Опустив свою ношу на пол, он посмотрел на Ранегунду.
- Пока подкинь в огонь два полена, а дальше посмотрим, - распорядилась она.
Раб склонил голову и приложил руку ко лбу.
Староста поселения внимательно оглядел всех собравшихся и уже собирался затворить двери, но в них неожиданно появился брат Эрхбог - бледный, едва держащийся на ногах.
- Брат! Что случилось? Ты не захворал? - спросил удивленно Дуарт.
- Нет, - неуверенно произнес брат Эрхбог. - Я молился. Почти… двое суток, без перерыва.
- Тогда тебе лучше присесть, - посоветовал Дуарт. - Я прикажу поварам приготовить…
- Нет, - прошептал монах еле слышно. - Я уже приближаюсь к желанному состоянию, и не хочу прерывать свой пост.
Общий гул, вызванный его заявлением, тут же стих, ибо Ранегунда вскинула вверх правую руку.
- Деревня нуждается в помощи, - объявила она, потом коротко изложила собравшимся сообщение Орманриха и со строгостью в голосе заключила: - Защита крестьян, их семей и животных - наш долг.
В ответ послышались возгласы разного рода.
- Послушайте, - сказала Ранегунда, прежде чем мужчины успели прийти к какому-то общему мнению, - мы дали клятву защищать этот край и никогда ее не нарушим. Пришел час на деле доказать свою преданность королю. - Она положила руку на эфес своего меча. - Мы переселим крестьянских жен и детей в крепость, а также перегоним сюда всю деревенскую живность, кроме домашних птиц и собак. У нас, во-первых, нет для них места, а во-вторых, и те и другие способны лучше, чем кто-либо иной, предупредить нас о приближении неприятеля. Наши воины между тем займут все освободившееся жилье и спрячутся также в хлевах и амбарах, чтобы налетчиков в любом месте ожидал достойный отпор.
В этом плане не было ничего особенного, но воодушевившиеся солдаты встретили его криками одобрения, и лишь один Орманрих мрачно уставился в пол.
- А вдруг они атакуют не деревню, а крепость?
- Тогда они будут полными идиотами, - отрезала Ранегунда. - Датские мародеры еще могут позволить себе роскошь напасть на нас с моря, но не всяческий сброд, прячущийся в лесах. Разбойникам, если они вообще тешат себя надеждой добраться до крепостных стен, следует для начала закрепиться в деревне, но мы им этого, как вы понимаете, не позволим.
На этот раз зал откликнулся единодушным восторженным гулом, и Ранегунда принялась уточнять детали задуманного уже без опаски, что кто-либо воспротивится ей.
К закату крестьянские жены и дети, а с ними и два инвалида с покалеченными на лесоповале руками перебрались в Лиосан; их скот до отказа заполнил все наскоро сколоченные и занявшие половину плаца загоны. Повара военного поселения согласились в качестве дополнительного прибавления к провианту принять от селян с десяток гусей и двух коз, но отказались готовить на лишние рты, и Дуарту пришлось долго уговаривать их потрудиться ради общего дела. Он даже пообещал им, что селяне пробудут в крепости лишь день-другой и потому особых хлопот никому не доставят.
Разбойники не появились ни в первую ночь, ни во вторую. На третью ночь самые нетерпеливые из солдат начали понемногу брюзжать. Верх в разговорах стало брать мнение, что Орманрих принял за лесных молодцов горстку бродяг, питающихся отбросами на дорогах. Некоторые из крестьян также решили, что опасность не столь велика, чтобы из-за нее запускать подготовку к весеннему севу.
- Повторяю, нам вовсе незачем отираться у частокола, - бубнил Бератрам, потирая замерзшие руки. - Мы с тем же успехом могли бы нести караул возле пылающего очага. А здесь холоднее, чем в могиле.
- Успокойся, - сказал Амальрик, продолжая вглядываться в ночной мрак. - Все равно мы должны исполнять приказы герефы.
- А что она понимает в воинском деле? - спросил Бератрам. - Она правит крепостью с оглядкой на брата, но до него теперь не добраться. Должны ли мы ей доверять?
- Она герефа, - сказал Амальрик, - а следовательно, наша госпожа.
- Хотя больше проку от нее было бы в роли нашей наложницы, - откликнулся Бератрам и хохотнул.
Амальрик сурово взглянул на него.
- Ты много болтаешь, приятель. Смотри, отморозишь язык.
Бератрам пожал плечами.
- Подумай сам, разве это не бред? Незамужняя женщина руководит искушенными, опытными бойцами. Как она поведет себя в схватке?
- Она герефа, повторяю еще раз. И это все, что должен знать о ней каждый из нас. Если ее руководство приведет нас к поражению, у меня будут резоны просить маргерефу Элриха сместить ее с должности, но, пока все в порядке, я обязан оказывать ей поддержку. - Амальрик присел на корточки под грубым навесом, где лесорубы в дневное время обдирали кору с поваленных елей и сосен и раскалывали на доски стволы. - Руперт и Фрей находятся на северном краю частокола. Они будут дежурить там до полуночи. Герент и Модж сменят их. Не забудь проследить за сигналом о сдаче дежурства.
- Сорок три человека посиживают себе в крепости, а мы должны замерзать в этом сарае, - прошептал Бератрам. - Какой в этом толк?
- Такова наша задача, - бесстрастно сказал Амальрик.
- У тебя все всегда хорошо, ведь ты собираешься стать капитаном. Но с какой стати я должен тут мучиться вместе с тобой? - Бератрам подхватил с земли широкую щепку и швырнул ее в непроглядную темноту.
- Прекрати! - одернул приятеля Амальрик. - Если за деревней следят, это может привлечь к нам внимание.
- Как и наша с тобой болтовня, - возразил Бератрам. - Но вряд ли тут есть кто-нибудь кроме призраков. Не скажу, что я их побаиваюсь, но им также ничуть не страшны наши мечи. Призраки беспрепятственно пройдут мимо нас, а потому караул здесь не нужен.
- Призраки не воруют овец и коз, - заметил, подавляя зевок, Амальрик и встряхнулся.
- Хочешь знать, что я обо всем этом думаю? - спросил Бератрам после паузы.
- Нет, - отрубил Амальрик. - Не хочу.
- Крестьяне хитры. Я думаю, они сами забили животных. И сочинили сказку, чтобы герефа о том не узнала. - Он потряс в воздухе кулаком. - Подожди, ты поймешь, что я прав. Крестьяне всегда стараются как-нибудь обмануть тех, кто над ними. А мы с тобой столь глупы, что верим в их россказни и ожидаем событий, каким никогда не бывать.
Бератрам раздраженно крякнул и встал, чтобы размять затекшие ноги. И тут в плечо его, возле шеи, вонзилась стрела. Из рваной раны хлынула кровь, морозный воздух вмиг пропитался ее душными испарениями. Бератрам пошатался и рухнул наземь, корчась от боли.
Стенку сарая пробили еще две стрелы, едва не задев Амальрика. Тот повалился на раненого, хватая его за руки и шепча:
- Не дергайся. Лежи тихо.
Убедившись, что Бератрам замер и лежит неподвижно, Амальрик подполз к бревнам, сваленным возле дороги, и стал всматриваться в ночной мрак.
Там что-то двигалось. Амальрик насчитал двенадцать теней и вновь попятился под сень навеса. Убедившись, что Бератрам еще дышит, он вскочил на ноги и большими прыжками помчался к ближайшей избе, стараясь не производить лишнего шума.
Дверь на условный стук открыл Фэксон и в ужасе отшатнулся, когда на него надвинулось окровавленное лицо.
- Что… стряслось? - с трудом выдохнул он.
Амальрик протиснулся в дверь.
- Разбойники. Они ранили Бератрама и ушли на тот край деревни. Их человек двенадцать, а может, и больше. - Он перекрестился и взялся за алебарду. - Сообщи остальным. Только тихо.
Фэксон безмолвно кивнул, приложил руку ко лбу и выскользнул в ночной мрак.
- Бератрам ранен? - прошептал Уолдрих.