За дверью воцарилось молчание. Потом Ранегунда ровным тоном сказала:
- Или ты сейчас же поднимешься наверх, или ступай паковать свои вещи.
- Свинья! - крикнул юноша, и Сент-Герман решил, что настало время вмешаться.
- Какие-то затруднения? - осведомился он, толкая дверь и переступая через высокий порог.
Ранегунда перевела жесткий взгляд на него.
- Откуда вы тут взялись?
- Ищу помещение для занятий, с вашего позволения, - прозвучало в ответ. Сент-Герман взглянул на Карагерна и спокойно добавил: - Если вам нужен кто-то, чтобы приглядывать за огнем, я могу взяться за это.
Карагерн резко повернулся к нему, правильные черты лица его исказились и сделались неестественно жуткими в колеблющемся свете масляной лампы, зажатой в его руке.
- Ты! - задыхаясь, выкрикнул он. - Ты опять тут как тут! И, как всегда, в надежном убежище, вместо того чтобы покоиться под волнами. Ты должен был утонуть, но тебя выманил на берег свет. Не думай, что это для кого-нибудь тайна. Ты хуже, чем призрак, ты отмечен нечистым! Все это видят, но боятся сказать. С тех пор как тебя обнаружили, у нас ничего тут не ладится. И скот, и люди встревожены! А ты еще заявляешь, что хочешь присматривать за огнем! Зачем? Чтобы дать знак морским чудищам, что дорога свободна? Чтобы они напали на нас, когда мы будем спать? - Глаза юноши дико блеснули. Он вскинул голову и, трясясь от негодования, воззрился на чужака. Потом взволнованно зашептал: - А может, тут что-то другое? Может, мы все ошибаемся, считая тебя порождением моря? Возможно, ты никогда там и не был, а лишь притворился мореплавателем, потерпевшим кораблекрушение, чтобы пробраться к нам в Лиосан? Ведь я прав, не так ли? Ты выждешь, когда мы расслабимся, и дашь о том знать своим дружкам из лесов. Чтобы те зарезали нас, как ягнят, или продали в рабство датчанам, а эту крепость превратили в разбойный притон. - Карагерн умолк на мгновение, потом, скрипнув зубами, еще тише проговорил: - Вот, значит, каков твой истинный план. Вот почему нас осаждают совы, а к берегу прибивает мертвых тюленей.
Сент-Герман молча выслушал всю тираду, потом спросил с долей легкого изумления:
- Если бы я и впрямь задумал нечто подобное, как бы мне удалось… гм… вас расслабить?
- Через герефу, - мгновенно ответил Карагерн. И добавил с явным презрением: - Ведь она женщина и, несомненно, считает, что мужчина, с ней сблизившийся, не причинит ей зла.
Сент-Герман слегка поклонился своему юному обвинителю.
- Если вы полагаете, что мои намерения именно таковы, будьте добры, докажите свою правоту. Иначе я буду вынужден вас урезонить. - Он повернулся к Ранегунде. - Я повторяю свое предложение и не вижу причин, почему бы вам его не принять.
- Сегодня дежурит Карагерн, - ответила Ранегунда, и между бровями ее пролегла жесткая складка. - Он присягал королю и Саксонии и обязан исполнить свой долг. Пусть сам решает. Либо он честный и храбрый солдат, либо жалкий предатель и трус.
Карагерн понял, что зашел чересчур далеко, но не видел путей к отступлению, а потому с гордым видом поставил лампу на лестничные ступени и заявил:
- Я покину крепость к утру.
- Не к утру, а сейчас, - отрезала с отвращением Ранегунда. - Людям, отказывающимся защищать Лиосан, не место в его пределах. Можешь заночевать в деревеньке. Ступай, собирай свой скарб. Да смотри, не прихвати с собой чего-нибудь лишнего. Я проверю тебя у ворот.
- Я рад, что ухожу! - запальчиво крикнул Карагерн. - Да! Ухожу! Позволю себе поскорее отделаться от вашего Лиосана. - Он обиженно склонил голову набок и закусил губу - совсем как ребенок, которого собираются незаслуженно наказать. - Сами спохватитесь, но будет поздно. Это место проклято! Над ним кружит беда!
- Это моя забота, а не твоя, - нахмурилась Ранегунда и брезгливо посторонилась, давая дорогу пятнадцатилетнему дезертиру. Когда тот ушел, она посмотрела на чужеземца и, как всегда, ощутила смущение, заглянув в глубину его темных загадочных глаз.
- Вам не следовало…
- Соваться не в свое дело, - докончил он за нее. - Вы правы, но я сказал, что сказал. И готов заступить на дежурство.
- С вами там никого больше не будет, - предупредила она.
- Это меня не пугает, - без малейшего колебания заявил Сент-Герман. - А если вы опасаетесь, что я могу там заснуть, позвольте признаться, что я уже выспался… Мне днем лучше спится. - Граф солгал: он был в своей комнате, но не спал. Он мог не спать сутками, не чувствуя утомления, но говорить о том было опасно. И все-таки с губ его неожиданно сорвалось: - Я часто бодрствую по ночам.
Ранегунда неловко кивнула.
- Я это заметила. - Она кашлянула. - Я думала, причиной тому ваши ранения или… косые взгляды наших солдат. Но брат Эрхбог сказал, что ваша бессонница может быть вызвана совсем другим обстоятельством, ведь вы мужчина, а всем мужчинам…
- Простите, герефа, - поспешил перебить ее Сент-Герман, - но мне представляется, что именно брат Эрхбог внушил Карагерну тот вздор, что он нес… как и некоторым другим вашим воинам. Возможно, с наилучшими намерениями, но результат налицо.
- Брат Эрхбог говорит то, что думает, не заботясь о своей или чьей-либо выгоде, - тихо произнесла Ранегунда. - Он настолько… - Она попыталась жестом пояснить свою мысль. - Для него не существует ничего, кроме поста, молитв и блаженного забытья.
Веков пять назад Сент-Герман, повидавший немало религиозных фанатиков, не колеблясь, оспорил бы подобное заявление. Сейчас же он ограничился тем, что сказал:
- Любой человек может впасть в забытье после длительной голодовки.
- Это гордыня, - без промедления возразили ему. - Брат Эрхбог - один из немногих отмеченных Богом людей. - Ранегунда перекрестилась. - Он весь словно светится в минуты прозрения.
- Возможно, - кивнул Сент-Герман.
Наступило молчание - достаточно напряженное.
Затем Ранегунда, хлопнув в ладоши, решительно разорвала его:
- Огонь должен гореть ровно. Уголь найдете в кадушках. Вас сменит Фэксон. Жаровню двигать нельзя. Если заметите судно, идущее к берегу, или что-то, из ряда вон выходящее, звоните в колокол, об остальном позаботимся мы.
Сент-Герман поклонился.
- Благодарю за доверие. Почитаю за честь служить вам, герефа.
Она пристально посмотрела на него, стараясь понять, не подтрунивают ли над ней, потом, убедившись, что ничего подобного нет, в свою очередь произнесла:
- И я благодарна вам… граф.
Это было первым признанием его права на титул, и Сент-Герман поклонился еще раз. Когда он поднял глаза, Ранегунда уже шла через внутренний двор к тяжелым воротам, обремененная не менее тяжким раздумьем. Ослушник-мальчишка был ей симпатичен, и она втайне жалела его.
Сент-Герман подхватил с пола оставленную Карагерном лампу, после чего стал подниматься по лестнице. На площадке третьего этажа он приостановился и заглянул внутрь прядильни, хорошо сознавая, что после заката в ней никого быть не должно, но все-таки ощущая некое смутное беспокойство. Оглянувшись, чтобы удостовериться, что за ним не следят, он шагнул в помещение и осмотрелся.
Два больших ткацких станка были, видимо, остановлены в процессе работы: на крюках, вбитых в их боковины, болтались заряженные челноки. В корзине с шерстью годичной стрижки валялись чесальные гребни, рядом стояли четыре веретена. Готовая к пуску в дело пряжа висела на колышках; два мотка были гладкими, третий, усыпанный мелкими узелками, заметно топорщился. Теми же узелками была покрыта поверхность ткани, сбегающей со второго станка, из-под которой выглядывал обрывок выцветшей красной ленты.
Миновав еще два этажа, Сент-Герман качнул лампой и громко назвал себя, предупреждая дежурного о своем появлении.
- А где же Карагерн? - недоуменно прозвучало из полутьмы.
- Он отказался дежурить здесь ночью, - сказал, входя в небольшое круглое помещение, Сент-Герман.
Амальрик недовольно цокнул языком.
- Вот несмышленыш. Это все наш безумный монах, - доверительно произнес он, разглядывая чужеземца. - Тот убедил половину наших мужчин, что вокруг крепости рыщет сам дьявол и что на веслах плывущих мимо судов висят все исчадия ада, подбивающие моряков штурмовать именно Лиосан, а не Камин или, скажем Хедаби.
Караульный перекрестился.
Сент-Герман решил воздержаться от замечаний на эту скользкую тему, и потому ответ его был нейтральным.
- Благочестивых людей не тревожат воинские заботы.
- Пусть вспомнят о нас в Судный день Христос Непорочный и Господь Бог, - откликнулся Амальрик, вновь прищелкивая языком. - Как отнеслась к отказу герефа?
На этот раз ответ был предельно прямым.
- Она выставила Карагерна за ворота.
Амальрик, в один миг растеряв всю свою жизнерадостность, снова перекрестился.
- Это весьма опрометчиво с ее стороны. Это большая ошибка.
Сент-Герман опустил на пол лампу.
- Что же еще оставалось ей делать? Солдат не повиновался приказу.
- Конечно-конечно, - нетерпеливо перебил его Амальрик. - Именно так на ее месте поступил бы любой командир, но… в данном случае людям вряд ли все это придется по вкусу.
- А им пришлось бы по вкусу, если бы после такого проступка Карагерн остался в крепости? - осторожно спросил Сент-Герман.
- Нет, это тоже им не понравилось бы. Пока его не наказали бы: постегали кнутом, например, или заклеймили позором. - Амальрик, резко хлопнув себя по бедрам, вздохнул: - Ну… все равно. Это рано или поздно должно было случиться. С тех пор как прежний наш командир удалился от мира, по крепости поползли шепотки. Мол, подчиняться женщине - дурной знак, сулящий нам одни беды.
- Кто говорил так? Карагерн?
- И он, и другие. Брат Эрхбог, к примеру. Но он не солдат. Хуже, когда непочтение к власти выказывают солдаты.
- Все? - Сент-Герман удивленно приподнял бровь.
- Пятеро или шестеро, - неохотно сказал Амальрик. - Остальные верны присяге. И готовы защищать эту крепость от любых врагов, будь то пираты, датчане, разбойники или дьяволы.
Это было сказано с таким жаром, что Сент-Герман улыбнулся.
- А самого себя вы к кому причисляете?
- К остальным, разумеется, - усмехнулся в ответ Амальрик и продолжил с гордостью: - Мой дед служил здесь еще тогда, когда это место было пустым и к нему только-только стали свозить пригодные для строительства камни. Теперь он вместе с моим отцом покоится под плитами во дворе, туда же когда-нибудь лягу и я… со своей благоверной. - Внезапно он указал на ряд кадок в углу: - Там лежат угли. Следите, чтобы пламя было в ладонь высотой. Набатный колокол вот. - Ладонь его, описав в воздухе полукруг, похлопала по массивной балке, с которой свисала большая металлическая отливка, с виду напоминавшая перевернутое ведро. - Заметите опасность - стучите по нему колотушкой. Скорее всего, необходимости в этом не будет, но вы должны знать, что тут к чему.
- Конечно, - кивнул Сент-Герман.
- Приподнимайте почаще пергамент и посматривайте на море, - сказал Амальрик, одновременно показывая, как это сделать, не задевая жаровни. - Хотя вряд ли там что-либо можно увидеть - в такую темень да еще при дожде.
Сент-Герман, обладавший способностью видеть ночью лучше, чем днем, мысленно улыбнулся.
- Я буду стараться. - Заметив, что Амальрик скрывает зевок, он добавил: - Если это все, почему бы вам не оставить меня? Думаю, кухни еще не закрылись.
Амальрик энергично кивнул.
- Да. Мне хотелось бы перед сном подкрепиться. - Он пошел было к лестнице, но внезапно остановился и внимательно оглядел чужака. - Я не знаю, кто вы такой, чужеземец, но начинаю надеяться, что ваше появление среди нас совсем не дурное предвестие, как все мы решили, когда на вас набрели.
- Хочется верить, что и другие с вашей помощью переменят свое мнение обо мне, - со всей возможной учтивостью сказал Сент-Герман.
- Всех не разубедишь, - покачал головой Амальрик. - Некоторые из нас так и будут считать вас чем-то враждебным. А остальные и сами во всем разберутся, ведь ваше поведение говорит за себя. Вы проявляете изрядную мудрость, отказываясь делить с нами трапезу. Так говорит герефа, и она, похоже, права. Все иноземцы, каких мы знавали, обычно не церемонились. Здесь замечают подобные вещи.
Он еще раз кивнул своему новому сменщику и оставил его одного.
За завешенными пергаментом окнами продолжал лить дождь, усиливаясь, по мере того как густела вечерняя тьма. Вскоре мрак полностью поглотил Балтийское побережье, и крепость Лиосан словно исчезла. Лишь шаги караульных, прохаживающихся по ее стенам, да застоявшийся запах жареной свинины свидетельствовали о том, что крепость все еще существует. Шаги, запах и немигающий, ровно горящий над нею огонь.
* * *
Текст одинаковых писем, отправленных Ротигером из Рима торговому посреднику Бентуэту (франконский Квентович, рынок торговцев мехами) и Гуону (пограничный с Брабантом Гент, улица Иноземных купцов). Письма вручены адресатам посыльным бургундского короля 14 и 29 марта 938 года.
"Примите мои приветствия и пожелания хорошо отдохнуть от забот.
Теперь, когда зима полностью вступила в свои права, дороги сделались непроходимыми. Но, как только снега сойдут с перевалов, это послание помчится к вам со скоростью конников, постоянно меняющих лошадей, а потому я и вас, в свою очередь, прошу не задерживаться с ответом.
Мне не терпится получить хоть какие-нибудь известия о местонахождении моего хозяина Францина Ракоци, графа Сент-Германа, корабли которого - "Солнце полуночи" и "Золотое око" - пропали еще в октябре. Остальные его суда - "Полнолуние", "Избавитель" и "Западный бриз" - находятся, как мне только что сообщили, в Хедаби, где последние два приводятся плотниками в исправность, а "Полнолуние", к великому сожалению, ремонту не подлежит.
Нет нужды напоминать вам о том, какие ценные товары везла эта флотилия, ибо у вас есть реестры, отосланные мною в ваш адрес еще в октябре. В ответ вы заверили, что позаботитесь о их сбыте, и потому я прошу вас быть готовыми к принятию части груза, сейчас хранящегося в Хедаби. Я твердо надеюсь отправить оговоренный товар уже в апреле, чтобы к началу лета он поступил в ваше распоряжение.
Помните, что любые сведения о местонахождении графа будут восприняты с радостью и оплачены золотом. Еще помните, что меня не интересуют матросские сплетни, каких у нас в Остии хоть отбавляй. Мне желательно в точности знать, что сталось с пропавшими кораблями, равно как и с моим хозяином, дабы я мог соблюдать его интересы с учетом вновь вскрывшихся обстоятельств.
Если за графа станут требовать выкуп (не важно кто - пираты, разбойники или порученцы их заправил), немедленно дайте мне знать. Я перешлю им деньги через самого расторопного из гонцов и оплачу любые расходы, а посему прошу в этом вопросе не стеснять себя в средствах и слать депеши прямо на виллу Ракоци, находящуюся в западной части Рима, близ старой стены. При частой смене лошадей и хороших дорогах до нее от вас можно добраться меньше чем в сорок дней.
Ваша доля в прибылях, что будут получены от продажи отправляемых вам товаров, останется той же, что и в прошлые годы, и составит двенадцать процентов от выручки. Мы поставляем превосходный товар, который идет нарасхват, поэтому я уверен, что и наша новая совместная операция принесет взаимные выгоды.
Мои посыльные с вооруженной охраной явятся к вам в начале августа за причитающимися графу деньгами. Любой недосмотр или оплошка в расчетах повлекут за собой судебное разбирательство, причем оплошавшего обвинят не только в воровстве, но и в предательстве, ибо сложившиеся обстоятельства заставляют предположить, что граф пребывает в опасности, ввиду чего у нас может возникнуть срочная необходимость в денежных средствах.
Собственноручно
Ротигер,
порученец Францина Ракоци.
29 декабря 937 года.
Вилла Ракоци в Риме".
ГЛАВА 5
К торжественной рождественской службе брат Эрхбог велел все столы и скамьи общего зала сдвинуть под стены и для лучшего укрощения плоти притушить огни, а рабам, чужеземцу и караульным было приказано встречать рассвет на коленях. По его настоянию все обитатели крепости, кроме малых детей и больных, начали поститься задолго до светлого праздника, и теперь ожидающих начала мессы, мучил не только мороз, но и голод.
Служба началась с монотонного чтения молитв и псалмов, благодарящих Христа за Его появление в бренном и суетном мире. Затем брат Эрхбог поведал собравшимся, как все это происходило, почему Спаситель родился в хлеву и почему первыми поклониться Ему пришли именно пастухи. По его словам, в небесах в ту ночь реяли сонмы ангелов, специально зажегших хвостатую звезду, чтобы указать пастухам дорогу, и те тут же отправились в путь, бросив стада свои в поле. Последнее сообщение вызвало в публике шепотки. Многие недоумевали, какой же хозяин может выгнать скот на пастбище в середине зимы, а уж тем более там его бросить.
- Неправильно думать, - отвечал скептикам отец Эрхбог, - что пастухи не сознавали, какой опасности подвергаются их стада. Разумеется, стаи голодных волков рыскали по всей Иудее, а за ними летели тучи хищного воронья. Но ангелы никому не давали напасть на овец, отгоняя волков и медведей. - Он кивнул раз-другой и решительно выпятил подбородок. - Ангелы оберегают добро тех, кто верит в Христа.
Потом наступил самый торжественный момент богослужения. Каждому из присутствующих предлагались хлеб и вино, олицетворявшие собою тело и кровь Христовы. Хлебец был маленьким, зато вина, поставляемого в Лиосан отцом Пентакосты, наливался целый потир. Так, впрочем, бывало лишь дважды в год: на Рождество и на Пасху.
- Пейте, вкушайте, - нараспев произносил брат Эрхбог, снова и снова наполняя потир, пока наконец не поднес его к губам Ранегунды. Ей по рангу надлежало бы первой осушить эту чашу, но она была женщиной и потому терпеливо ждала своей очереди, довольная уже тем, что монах, обойдя всех мужчин, сразу направился не к Пентакосте, а к ней.
- Молюсь и благодарю Господа, - прошептала Ранегунда, перекрестившись.
Кровь Христова мигом согрела ее. Она взяла онемевшей рукой крошечный хлебец, в голове у нее зазвенело, а все предметы вокруг вдруг опушились яркой колеблющейся каймой. Это все хмель, мелькнуло в ее сознании. Она оперлась на здоровую ногу, чтобы подняться с колен.
На губах Пентакосты зазмеилась усмешка, и, хотя она даже не покосилась на Ранегунду, та уловила издевку и покраснела от затаенного гнева. Красавица же с удовольствием пригубила вино, потом потянула терпкий напиток в себя и, пока пила, умудрилась смочить в нем крайчик вуали.
- Молюсь и благодарю Господа, - проговорила она, когда монах протянул ей хлебец.