- Да я успела заметить, - кивнула Мадлен, но любопытство ее только усилилось. - Я могу понять, что мусульманин, имеющий дела с европейцами, может посчитать для себя удобным что-то у них перенять, но никогда не слышала, чтобы эти новые веяния затрагивали членов его семейства. Весьма необычно видеть мусульманскую девушку в таком облачении, даже если она всего лишь угождает отцу. - Увидев испуг на лице египтянки, Мадлен продолжила - Я не хочу расстраивать вас, мадемуазель Омат, но, должна признаться, это меня удивляет. Прошу вас, не думайте, будто мои слова заключают в себе насмешку или неуважение по отношению к вам. Не сомневайтесь, многих из сегодняшних ваших гостей терзают те же вопросы.
- Точно так же, как их терзают вопросы о вас, - неожиданно выпалила Рида Омат. - Да-да. Я слышала разговоры. Отец велел мне не обращать на них внимания, но… уши мои все равно остаются открытыми.
Улыбка Мадлен сделалась почти ангельской.
- Вот как? И что же обо мне говорят? Пожалуйста, расскажите.
Лицо Риды помрачнело.
- Говорят, что вы сбежали от мужа, что вы здесь для того, чтобы… чтобы… познать удовольствия. Говорят, вы ищете себе любовника, чтобы отомстить своему супругу.
Собственные слова привели девушку в такое смятение, что Мадлен невольно рассмеялась.
- У меня нет мужа, мадемуазель Омат, - сказала она ласково. - И никогда не было. И ни от кого я не убегаю. Никому не мщу. На самом деле я занимаюсь тем, что интересует меня больше всего: изучаю прошлое. - Она подошла к девушке. - А удовольствия, на которые тут намекают, касаются только меня.
Теперь Рида смутилась совсем, глаза ее - карие и огромные - излучали печаль. Она отпрянула от Мадлен, непрерывно теребя бахрому роскошной шали, укрывавшей ее полудетские плечи.
- Простите меня… я забылась. Даже не знаю, как это получилось. Отец очень расстроится…
Мадлен мягко ее перебила:
- Ваш отец ни о чем не узнает.
- Что? - Рида обернулась и уставилась на Мадлен.
- У меня нет причины обсуждать в беседе с хозяином этого дома то, что я услышала от вас. Я понимаю, обо мне ходят разные сплетни, и вполне естественно, что некоторые из них дошли до ваших ушей. Я могу лишь благодарить вас за прямоту, ведь вы отважились вслух произнести то, о чем другие предпочитают шушукаться втихомолку. - Она дала время Риде обдумать свои слова. - А теперь не окажете ли мне честь представить меня своему отцу?
Девушка удивленно сморгнула.
- Отцу? - Она встрепенулась. - Да-да, конечно. Буду рада. Прошу. - Рида пошла было к двери, но тут же остановилась. - Вы правда не сообщите ему о моем дурном поведении?
- Я ведь уже сказала, что не стану это делать, - с иронической строгостью ответствовала Мадлен.
- При других обстоятельствах я бы и рта не раскрыла. Просто… вы меня потрясли. Вы так молоды, так красивы. Я ожидала встретить даму постарше… ну… не такую, как вы.
- Я не так молода как вы думаете, мадемуазель, - сказала Мадлен.
Зал для приемов оказался огромным. Его величие подавляло. Колонны из зеленого мрамора, пол с мраморной головоломной мозаикой, четыре огромные хрустальные люстры - всего этого было словно бы чересчур много для полусотни гостей. Тут же играл небольшой ансамбль из пяти музыкантов, но танцевали всего несколько пар.
- Отец, - обратилась к хозяину дома Рида Омат, проведя Мадлен через зал, - пришла твоя последняя гостья.
Ямут Омат был одет в строгий вечерний костюм и, если бы не тюрбан, вполне мог сойти за итальянца. Он стоял чуть в стороне от гостей, сверля их пронзительным взглядом.
- Мадам де Монталье, наконец-то, - произнес он. - Вы не нуждаетесь в представлении.
Мадлен придержала резкое замечание, готовое слететь с языка, и в церемонном реверансе присела перед хозяином дома.
- Месье Омат, благодарю вас за любезное приглашение и прошу простить мне столь позднее у вас появление.
Властность, с какой египтянин поцеловал ее руку, дала понять, что с этим человеком надо держаться настороже. В нем ощущалось желание подчинять себе все и вся. Поэтому она улыбнулась. Дружелюбно, но без тени игривости.
- Прощать тут нечего, - с важным видом отвечал Ямут Омат. - Скорее, я должен выразить благодарность. - Он широким жестом обвел присутствующих гостей. - Мы ведь не знакомы, но вы все же приехали, чем оказали мне честь.
- Вы пригласили всю экспедицию профессора Бондиле, а я ведь тоже ее участница. - Мадлен с удовольствием отметила про себя, что все еще не утратила умения поддерживать светскую болтовню. - С вашей стороны весьма великодушно оказывать гостеприимство иностранцам, слишком многие из них некогда злоупотребляли радушием египтян. Осторожная сдержанность по отношению к европейцам, особенно к нам, французам, была бы простительна и понятна.
- Из-за Наполеона, вы хотите сказать? - уточнил Ямут Омат и, не дожидаясь ответа, театрально расхохотался, отчего кое-кто из гостей повернулся в их сторону. - Дорогая, я не из тех одержимых глупцов, что прятались по развалинам и швыряли в завоевателей камни. Я сразу понял, что любое сопротивление обречено и что лучше сотрудничать, чем сражаться. Мое процветание - Аллах велик! - служит тому подтверждением. - Он взял руку Мадлен, сунул себе под локоть и неторопливо двинулся к столикам в конце зала. - Позвольте предложить вам бокал шампанского, мадам. Сам я не пью, но для гостей держу лучшие вина. Сейчас я расскажу вам о самых удачных своих сделках.
Мадлен хотела было убрать руку, но поняла, что это будет воспринято как оскорбление.
- Я рада буду выслушать вас, месье, но, к сожалению, от шампанского придется все-таки отказаться.
- Почему? - Ямут Омат даже остановился.
- Иначе не получается. - Мадлен, воспользовавшись моментом, высвободила плененную руку. - Я не пью вина. - Она одарила магометанина самой очаровательной из своих улыбок.
- Хвала Аллаху, - сказал Омат озадаченно. При иных обстоятельствах он бы, возможно, пустился в расспросы, но сейчас это было неуместным. - Тогда что же мне вам предложить?
- С меня довольно и общества, какое у вас собралось, - ответила Мадлен, указывая на гостей. - Здесь столько новых для меня лиц, и уже одно это мне кажется просто чудесным. Я ведь в последнее время общаюсь только с коллегами, что работают у профессора Бондиле. Все они дивные люди, но… - Мило улыбнувшись, она сделала шажок в сторону. - Пожалуй, я слишком злоупотребляю вашим вниманием. Не годится отвлекать вас от остальных гостей.
Хозяину дома ничего не осталось, как изобразить на лице улыбку.
- Вы меня очень обяжете, мадам де Монталье, если соблаговолите в случае малейшей необходимости прибегнуть к моим услугам, - сказал он, слегка поклонившись, а затем направился к небольшой группе британцев; те со скучающим видом потягивали вино.
Предоставленная самой себе, Мадлен поспешила к маленькому оркестру, чувствуя, что стосковалось по музыке больше, чем ей бы хотелось признать. Она и сама музицировала, и довольно прилично, но не касалась клавиш рояля с момента отъезда из Монбюсси. Отыскав свободное кресло, Мадлен опустилась в него, чтобы в покое и без помех насладиться менуэтами Моцарта, но через пару минут ощутила, что за спиной ее кто-то стоит. Решив, что это хозяин дома, она резко встала и, обернувшись, уставилась в ярко-синие глаза незнакомца, одетого в строгий вечерний костюм.
- Я не хотел напутать вас, мадам, - произнес тот по-французски, но с явным немецким акцентом.
- А я и не испугалась, - не совсем правдиво ответила Мадлен. - Просто я думала, что ко мне подошел кто-то из наших, то есть из экспедиции профессора Бондиле.
Мужчина улыбнулся, и сеть мелких морщинок залучилась вокруг его глаз. "Сколько ему лет? - спросила она себя. - Тридцать пять? Или больше?" В блестящей каштановой шевелюре пробивалась седая прядь - словно отблеск свечи в отполированной дубовой столешнице. Незнакомец меж тем склонился к руке Мадлен.
- Мне сказали, что мы соседи. Учитывая ситуацию, я решил, что этого факта достаточно, чтобы представиться вам, не прибегая к помощи третьих лиц.
- Вы, должно быть, врач, - догадалась Мадлен, слегка присев, и добавила: - Мне рисовался совсем другой человек.
- Кругленький, бородатый, окутанный трубочным дымом? - предположил мужчина. - Так выглядел мой профессор. - Он опять улыбнулся, чуть иронично, но с долей усталости. - Эгидиус Максимилиан Фальке, к вашим услугам. Вы ведь мадам де Монталье, отважная исследовательница египетской старины?
- О, - удивилась Мадлен, вновь настораживаясь. - Почему вы так уверены, что это именно я?
- Оглянитесь вокруг, сколько здесь европейских женщин? - Фальке указал на присутствующих. - Десяток? Дюжина? А многие ли из их числа моложе меня? Две-три, не более. Теперь остается найти среди них одинокую, независимую и явно не стесняющую себя в средствах красавицу. - Он взглянул Мадлен прямо в глаза. - Это единственно вы.
- Вы вычислили меня методом исключения, - сказала Мадлен, испытывая странное замешательство.
- Что было нетрудно. Окажись здесь с пяток женщин вашего возраста и без спутников, я, возможно, и встал бы в тупик, а так эта задача не затруднила бы и восьмилетнего школяра. - Он замолк, прислушиваясь к оркестру. - Отлично. Они покончили с Моцартом.
- Вам не нравится Моцарт? - удивленно спросила Мадлен. - Мне казалось, что немцы патриотичны и в отношении к музыке.
- Моцарт - австриец, - парировал собеседник. - И его музыка давно устарела. Я предпочитаю что-нибудь поновее. А вы?
- Когда как. Теперь они взялись за Россини, - произнесла Мадлен, узнав заразительную мелодию из "Танкреда". - Вы знаете, в Венеции даже был принят закон, запрещающий напевать эту песню.
Фальке ухмыльнулся, отчего на щеках его вновь проступили две ямочки, а вокруг глаз залучились морщинки.
- Лишь итальянцы на такое способны.
- Что делать, ведь люди часами самозабвенно выводили ее, - пояснила Мадлен. - А запрет касался только юристов.
- Чтобы судебное производство не превращалось в пение хором? - спросил немец и, прислушиваясь, склонил голову набок. - Очень прилипчивая мелодия. Можно сказать, что-то вроде музыкальной чесотки, - добавил он и помрачнел. - Простите, мадам. Я позволил себе замечание в дурном вкусе. Если оно вас задело…
- Нет-нет, доктор Фальке, - поспешно запротестовала Мадлен. - Говоря откровенно, я с вами согласна.
Но он не принял поддержки.
- Сравнивать музыку, причем великолепную, с людскими болячками непростительно. - Фальке уставился на пустую чашку в своей руке. - Похоже, я перебрал пунша.
- Совсем не похоже, - возразила Мадлен.
- Надеюсь, что так. Сознание врача должно быть всегда ясным. - Он осторожно водрузил чашку на крайчик широкого горлышка большой вазы с пышным букетом цветных лилий. - Вот так. Чтобы не мучил соблазн. - Немец помолчал, с преувеличенным вниманием вслушиваясь в мелодию, затем снова заговорил - Наверное, я огрубел. Во всем виновата работа. Многие местные заболевания просто ужасны. И зачастую не знаешь, как к ним подступиться, ведь европейская медицина почти не сталкивалась с недугами, распространенными в стране пирамид. Я что-то делаю, но вслепую, на ощупь, и собственное бессилие подчас меня страшно злит.
- Вы смелый человек, господин доктор, - вырвалось у Мадлен. - Надеюсь, вы не пренебрегаете должными мерами предосторожности.
Он передернул плечами, совсем как француз или итальянец.
- Я делаю все, что разумно, но мне неизвестны средства, способные помочь бедолагам, каких я пытаюсь лечить. Все шло бы совсем по-другому, имей я у себя под рукой хоть какие-то наставления, могущие указать мне правильный путь.
Мадлен невольно вспомнился Сен-Жермен с его богатейшим опытом жизни в Египте. Наверняка многое из информации, какой он владеет, могло бы пригодиться этому отважному медику. Но… как ему объяснить, откуда взялись у нее эти сведения? Ответ тут же нашелся.
- Доктор Фальке, - заговорила Мадлен, - Экспедиция профессора Бондиле занимается расшифровкой настенных египетских текстов. Если среди них обнаружится нечто относящиеся к медицине времен фараонов, я буду рада вам о том сообщить.
Ей действительно стало радостно от сознания, что она сумеет оказать этому человеку реальную помощь, а заодно и его исстрадавшимся подопечным.
- Заманчивое предложение, - вскинулся Фальке. - Если такое возможно, дорога будет каждая мелочь.
- Я понимаю, - кивнула Мадлен. - Если какой-то древний метод лечения оправдает себя и сегодня, то он дважды сослужит хорошую службу.
- Вы хорошо вникаете в суть проблемы, - сказал с уважением немец. - Благодарю вас за столь обнадеживающее намерение и, будьте уверены, не премину, когда дело завертится, поблагодарить профессора Бондиле.
- Профессора? - Мадлен едва удержалась от вскрика. - Думаю, вам не стоит это делать, - с большим напряжением сказала она. - Профессор Бондиле так опасается конкуренции, что запрещает нам обсуждать с кем-либо наши находки, до тех пор пока их описание под его именем не появится в научной печати. Вряд ли он одобрит наш с вами план, ибо решит, что вы тут же используете полученные сведения в своих карьеристских целях.
- Тогда почему вы мне делаете такое щедрое предложение? - растерянно спросил Фальке.
- Потому что не вижу причин опасаться подвоха с вашей стороны. Или я не права? - Мадлен не дала собеседнику времени на ответ. - Профессор Бондиле, - сказала она, - ревностный исследователь старины. Для него любой расшифрованный древний текст является своего рода ступенькой для продвижения по научной лестнице. Ваши резоны он не станет учитывать.
Фальке был шокирован.
- Я вполне могу понять его устремления, но медицина…
- Медицина Древнего Египта - это такая же область столкновения научных амбиций, как любая другая, - заявила Мадлен. Она уловила внутреннее сопротивление Фальке и потому продолжила с большей настойчивостью: - Если хотите, заключим частное соглашение. Я попрошу вас не публиковать ничего из того, что я вам сообщу, а вы, в свою очередь, пообещаете держать наш договор в секрете ровно столько, сколько в Фивах пробудет экспедиция Бондиле. Такие условия вам подходят?
- Не знаю, - ответил немец. - Мне нужно подумать. Не хотелось бы компрометировать ни себя, ни вас, ни чью-либо работу, но…
- Но от шанса спасти умирающего или облегчить чьи-то страдания также нельзя отказаться, - закончила Мадлен его мысль. - Наверняка древние египтяне умели лечить болезни, перед какими сейчас пасуют европейские эскулапы. Нет ничего дурного в попытке применить эти знания в современных условиях.
Фальке, поколебавшись, кивнул.
- Буду откровенен. Мне бы очень хотелось сделать эту попытку. Однако вся эта таинственность… - Он внимательно и серьезно посмотрел на Мадлен. - Позвольте мне какое-то время подумать. Если я загляну к вам завтра под вечер, чтобы сообщить о своем решении, мой визит не вызовет неудобств?
- Конечно нет, - сказала Мадлен, вглядываясь в него. - Но мы бы уже сейчас могли обсудить детали. - "Тогда, - добавила она про себя, - я конкретно знала бы, чего тебе надо, и уже с вечерней почтой к Сен-Жермену ушел бы запрос".
- Нет. - Врач решительно мотнул головой. - Я должен подумать. Я понял, что ваши аргументы весомы, но требуется какое-то время, чтобы все окончательно себе уяснить. - Он склонился к руке собеседницы. - Я счастлив нашим знакомством, мадам.
- Как и я, доктор Фальке, - сказала Мадлен, думая, что в Париже ни о каком знакомстве без посредника не могло быть и речи. Впрочем, там и повода познакомиться с этим чересчур щепетильным медиком не возникло бы вообще.
- Значит, до завтра. - С этими словами немец кивнул и твердым шагом направился к столику англичан.
Какую-то секунду Мадлен смотрела ему вслед, потом вновь повернулась к ансамблю, но так и не сумела сосредоточиться на музыке Чимарозы. Мысленно она то и дело возвращалась к Эгидиусу Максимилиану Фальке, спрашивая себя, чем ее очаровали ямочки и морщинки, проявляющиеся при улыбке, и седая прядь в каштановых волосах. А может быть, дело в чем-то другом? Например, в ярко-синих глазах?
- Скучаете? - спросил Ален Бондиле, подходя к ней с наполовину пустым бокалом шампанского. - Наверное, вы привыкли к более изысканным раутам?
- Нет, отчего же, мне здесь хорошо, - сказала Мадлен, стараясь избежать нарочитости в голосе. - К слову сказать, высший свет меня не очень-то манит.
В последние тридцать лет, добавила она про себя. Пара встреч с престарелыми дамами, товарками своей юности, и сопряженные с этим расспросы отбили у нее охоту посещать великосветские званые вечера.
- А что же манит? Наука? - с издевкой спросил Бондиле. - Позвольте заметить, мадам, в это трудно поверить.
- Тем не менее это так, - надменно сказала Мадлен. - Вы видели мой послужной список, вам известно, что я здесь не из пустой прихоти, - чего ж вам еще?
Что б ты провалился, мелькнуло в ее мозгу. Но от Бондиле было не так легко отделаться.
- Завтра приезжайте к завтраку несколько раньше, чем остальные. Будете защищать свои предложения. - Его глаза жадно вспыхивали, ощупывая сапфиры и бриллианты ее ожерелья. - Я почти уверен, что ваши догадки ошибочны, но, если вы хоть частично докажете их состоятельность, мы, вероятно, сумеем кое-что для вас организовать.
Догадки эти полностью подтверждало последнее письмо Сен-Жермена, но, показав его оппоненту, Мадлен рисковала прослыть не только чудачкой, но и сумасшедшей.
- Договорились, - спокойно сказала она. - Я буду у вас получасом раньше. Но мне не нужен никакой завтрак - мне нужна дискуссия, профессор Бондиле.
- Хорошо-хорошо, - с подозрительной поспешностью согласился профессор. - И пусть Клод Мишель в этот раз сам найдет дорогу в мой дом.
- Как скажете, - кивнула Мадлен, тут же решив отправить записку к Жану Марку Пэю, чтобы не разговаривать с Бондиле с глазу на глаз. Она отошла на шаг, а затем спросила: - Кстати, профессор, вы не знаете, который теперь час?
Бондиле театральным жестом вынул из кармашка жилетки золотые часы.
- Десять пятьдесят три, - сказал он.
Ей удалось замаскировать облегчение огорченной гримаской.
- Боже! Мой возница уже меня ждет. - Время у нее еще было, но она знала привычку Кюртиза загодя подавать лошадей. - Я должна идти. Мне ведь завтра придется встать до рассвета.
Мадлен поклонилась и двинулась прочь - на розыски хозяина дома.
- Месье Омат, - сказала она ему. - Я должна поблагодарить вас за чудно устроенный вечер. Очень любезно, что вы меня пригласили.
- Уже уходите? - спросил Омат, опять завладевая ее рукой. - А я надеялся, что вы присоединитесь ко мне за вторым ужином, который подадут в полночь. Видите, у меня все здесь на европейский лад.
- Да, - сказала Мадлен, - организация просто отменная. Но мне завтра рано вставать, а кроме того, меня еще ждут кое-какие дела. - Она присела и высвободила свою руку. - Великолепный прием.
- В таком случае вы непременно должны еще раз у меня появиться, - сказал Омат, подзывая небрежным взмахом руки одного из слуг. - Проводи мадам де Монталье и проследи, чтобы все было в порядке.
Француз на его месте поступил бы точно так же, но почему-то Мадлен захотелось завыть.
- Вы очень любезны, - с трудом произнесла она и позволила слуге проводить себя к выходу. Выйдя на улицу, пленница ситуации облегченно вздохнула, заметив, что из-за угла выворачивает ее экипаж.