Боль захлестнула ее. Она никогда не проявляла слабости, поэтому ее привыкли считать холодной и сильной. Никто не мог заподозрить, что она…
О, черт!
Она боится оставаться одна. Боится отпускать от себя Павлика и Душку. Ее Душку, ее точную копию, пока еще не отдающую себе отчет в том, что она такое.
Страх за Душку постоянно жил в ее сердце, и она еще раз задала Кириллу вопрос, который возникал постоянно:
- Кирилл, когда вы окрестите детей?
Он вскинул на нее недоуменный взгляд:
- Что?
- Когда детей окрестите? - повторила мать. - Особенно Душку… Ты ведь прекрасно осознаешь, что без этого может случиться большая беда.
- Анна не хочет, - устало отмахнулся он. - Мне-то все равно, но у Анны личная неприязнь к Господу Богу. Она не может простить Ему Мишку.
- Ему? - удивилась мать и неожиданно расхохоталась. - А что, твоя жена стоит выше Бога, что Он ни с того ни с сего стал вдруг нуждаться в ее высоком прощении? К тому же, насколько я знаю, Его там не было. Вряд ли Господу придет в голову прикинуться крутолобым пацаном.
- Он мог бы предотвратить это…
- А если Он пытался предотвратить что-то другое? Еще более страшное?
Она наклонилась так, что теперь Кирилл почти не видел ее круглых глаз.
- Если Богу был нужен наш мальчик? Такое ты никогда не предполагал?
- Оставим это, - попросил Кирилл. - Я не верю в Бога. И вообще не склонен к метафизике. Увы…
Она откинулась назад и теперь смотрела на него тем взглядом, которого Кирилл не любил и потому боялся.
Взглядом, с помощью которого она проникает в твою душу, пытаясь понять.
- Когда, наконец, ты перестанешь врать себе и другим? - произнесла она наконец бесконечно усталым голосом. - Поистине часть бедствий постигает нас из-за нашей самоуверенности, но куда больше несчастий случается от неуверенности в себе. Впрочем, суть две стороны одной медали.
* * *
Анна в очередной раз дочитала письмо в заветном конверте. Втайне от всех, поскольку предчувствие НОВОЙ ЖИЗНИ не нуждалось в публичности. Кто-нибудь запросто мог сглазить.
- Ага, мы получили любовное послание!
Она резко обернулась. Голос Кирилла прозвучал так неожиданно над ее ухом, что она вздрогнула.
- Ты меня напугал!
- Вот уж не надеялся! Моя бесстрашная жена чего-то боится?
- Не "чего-то", а кого-то!
- Неужто ты живешь по Библии? "Жена да убоится мужа своего"… Будем считать, наконец-то ты меня убоялась!
- Не надейся, - усмехнулась она. - Был у Ведьмы?
Он с трудом сдержался. Сколько можно так называть его мать?
- У мамы, - поправил он с неожиданной суровостью. - Она ждет нас вечером с детьми.
- Конечно, - кисло улыбнулась Анна. - Старой леди хочется на прощание обнять внуков. Мы же уезжаем на край земли. Откуда не летают самолеты, не ходят поезда и даже машиной не выберешься… Она по-прежнему напускает на себя вид "незаслуженно обиженной и брошенной старости"?
Взгляд ее был исполнен такой ненависти, что Кирилл предпочел бы в этот момент смотреть совершенно в другую сторону, чтоб не разлюбить ее. Иногда он сам удивлялся запасу своей любви - слишком часто Аннины глаза суживались так, как если бы ей хотелось испепелить своим взглядом весь мир.
- Аня! - попросил он. - Не надо… Мама старый и одинокий человек. Душка - смысл ее существования. Отдушина. Даже кличку эту придумала ей она. Душа, душенька, душка…
- И все забыли, что у девчонки, кроме собачьей клички, есть замечательное имя Дарья! - возмутилась Анна.
- Ей нравится, - пожал плечами Кирилл. - Дашек много, Душка - одна.
- Ох уж это наше стремление быть единственными в своем роде! - с сарказмом рассмеялась Анна. - Мы такие оригиналы, бог мой! Девчонка уже сейчас пылинки с бабки сдувает, а однажды я заметила вот что…
Она замолчала, и Кириллу вдруг очень захотелось разгладить злую морщинку на ее лбу.
- Я зашла, а они сидят и молчат. Смотрят друг на друга, совершенно не реагируя на меня. Если твоя мамаша хочет внушить моей дочери этот кретинизм с телепатией…
- Это не телепатия! - мягко поправил Кирилл. - Это - другое!
- Плевать, - оборвала Анна. - Меня тошнит от ваших метафизических бредней! Как это ни назови, эффект один и тот же - мне не нужна оторванная от реальности дочь, мнящая себя богоизбранной! И потом, она так ругается при детях! Что это за выражения она себе позволяет?
- Она художник, а им свойственна эксцентричность, - попытался защитить мать Кирилл.
- О боже! Значит, если я не удостоена такой чести, мне нельзя выражаться как лабазник, а ей можно?
- Ты врач. У тебя в жизни другие функции, - улыбнулся он. - Так же как у меня. Давай закончим, ладно? Не порть ей вечер - может статься, она увидит детей в последний раз… Не забывай - мать очень старый и больной человек.
- Хорошо, - устало согласилась Анна. - Я буду паинькой. Сделаю вид, что мне безумно интересно слушать ее бредни. Что я тронута ее дешевыми подарками. Все это ради тебя. Чего еще она хочет?
- Чтобы мы окрестили Павлика и Душку.
Анна насупилась. Морщинка прорезала ее лоб.
- Ни-ког-да, - процедила она сквозь зубы.
- Анна!
- Никогда! Я этого не позволю! Мишка крестился - и через неделю… через неделю…
Они уже подошли к дому. К их чертовому дому, где прекрасно просматривалась та самая площадка у школы. Именно там несколько подонков убивали Мишку и Аранту.
Анна невольно сжала руку Кирилла. Он взглянул на нее. Она зажмурилась, как ребенок, пытающийся спрятаться от собственного страха и кошмара воспоминаний.
"Если бы это видела мать, она бы уже не сомневалась в правильности нашего решения, - с тоской подумал он. - Разве мы сможем жить тут, рядом с нелепой Мишкиной смертью?"
Ласково сжав ладонь жены, он притянул ее к себе.
- Скоро все это кончится, - прошептал он, тихо касаясь губами ее щеки. - Вот увидишь, у нас все будет хорошо…
Она вырвалась и взглянула на него с неожиданной злостью.
- Никогда, слышишь, никогда не говори этой фразы!
Выпалив это, она быстро пошла в подъезд. Он ничего не мог понять и, пожав плечами, поплелся за ней.
* * *
Душка подняла с пола книгу. "Ну вот, - поймала себя на том, что, как маленький Павлик, готова разреветься, - у каждого своя примочка…"
Прижав книгу к себе, как прижимают ребенка, с горечью убедилась, что при падении "Хроники Нарнии" все-таки пострадали. Совсем чуть-чуть - только немного оторвалась обложка, и при желании ее запросто можно подклеить, но девочка ощутила физическую боль.
Бережно разгладив помявшиеся страницы, она положила бедняжку на стол и посмотрела на брата.
Он играл.
Смешно надув губы, целился в кого-то невидимого, но очень страшного - судя по мрачной решимости его взгляда. Уж наверняка противнику его не позавидуешь!
Душка не смогла удержаться от смеха.
- Что? - обернулся мальчик.
- Так. Ты похож на неподкупного шерифа!
- Очень хорошо, я и есть неподкупный шериф!
- А мне казалось, ты восьмилетний глупый ребенок, - поддразнила его девочка.
Малыш обиделся:
- Я вовсе не такой! И ты прекрасно это знаешь!
- Как любит говорить бабушка, я знаю только то, что ничего не знаю…
- Это говорит не бабушка, - услышала Душка за спиной голос матери, в котором смутно угадывалось плохо скрытое раздражение. - Это говорил древний философ. Бабушка лишь повторяла его слова.
"Почему ее так бесит моя мать? - думал Кирилл, смотря на покрасневшее лицо жены. - Даже простое упоминание способно вызвать в ней совершенно непонятную ярость!"
- Но я не разговаривала с древними философами, - достаточно спокойно ответила Душка. - Я-то в основном говорю с бабушкой!
- Не дерзи, пожалуйста. - Губы Анны сжались в тонкую полоску. - Я просила вас убраться…
- Мы же убрались!
Душка была готова взорваться от несправедливости материнских претензий.
- Ты что, не видишь?
- Пока я вижу только одно. Вы играете. Читаете. Живете как в раю, а я…
Она осеклась.
Что это нашло на нее?
Павлик смотрел на мать расширившимися от страха глазенками, готовый в любой момент расплакаться. Душка была воплощением молчаливого протеста против несправедливости…
В комнате царила идеальная чистота!
Что на нее нашло?
Анна устало провела рукой по лбу.
- Простите. Сама не знаю, что со мной творится… Кажется, расшатались нервы.
Она быстро, почти бегом, удалилась в спальню, где, сев на кровать, огромным усилием попыталась сдержать начинавшуюся дрожь. Подобные приступы случались с ней после Мишкиной гибели все чаще и чаще. Но не до такой степени, когда ей…
Она перевела дух.
Произнести это даже в уме она не решалась.
- Произнеси…
Женщина вздрогнула.
Голос послышался так явно, что Анна оглянулась в испуге.
- А что, собственно, в этом такого?
Он звучал насмешливо. Как будто некто невидимый, спрятавшись от Анниных глаз, издевался над ней.
- Убить своих детей. А что? Разве сотни людей в самых разных точках вашего мира не убивают детей? Разве не лучше убить своего ребенка самой, чем позволить это сделать другому существу?
- Нет, - прошептала Анна. - Я просто переутомилась - ничего другого… Я не схожу с ума, просто такова степень моей депрессии… Это пройдет, когда я…
- Уедешь отсюда? Ты надеешься, что там сможешь обуздать свои самые странные, самые низменные желания? Сможешь спрятаться от своего второго "я", из-за которого, быть может, и происходят вокруг тебя несчастья? Ты станешь там чистой и обновленной, как меняются после крещения принявшие христианство?
Анна вскочила.
Теперь она не сомневалась, что с ней не все в порядке. Настолько явно был слышен этот бред.
Сжав в руке конверт, она попыталась спрятаться с его помощью от гнетущей тишины, в которой могла пригрезиться всякая чертовщина.
Из соседней комнаты доносились звуки музыки - тяжелого рока, который слушала Душка. Анна опять испытала приступ раздражения. Именно Душка вызывала в ней такие чувства. Ох уж этот прямой взгляд синих глаз, светящихся изнутри! Этих огромных, как у бабки, глаз, странно наполненных какой-то непонятной и неподвластной силой, притягивающей и одновременно не сдающейся!
Вцепившись кончиками пальцев в белый уголок конверта, она вытащила письмо наружу.
И руки сами потянулись к вискам, в попытке остановить звуки, стремительно несущиеся со всех сторон.
Звон колокольчиков…
Тихая песня.
Совершенно непонятно откуда взявшиеся голоса.
Она достала белый листок, принялась читать.
Сразу же исчезли все наваждения. Милая, простая реальность вернулась, начисто вытеснив все лишнее, в том числе и воспоминания о погибшем сыне.
Это письмо - она уже сравнивала его со спасительной мантрой - некая панацея от собственного "я", защита от напора воспоминаний.
- Мое будущее, - твердо, пытаясь убедить самое себя в правильности выбора, решила Анна.
- А прошлое оставлю здесь. Кому угодно…
И вновь принялась читать эти такие простые и столь необходимые ей строчки.
"Уважаемая Анна Аркадьевна!
Простите нас, что мы пока еще не можем добиться скорого выезда жильца из Вашего будущего дома. Искренне надеемся, что уже в конце этой недели результат будет положительным и наш с Вами договор останется в силе.
Мы очень нуждаемся в Вашей профессиональной помощи - к сожалению, сейчас поселку очень не хватает квалифицированных медиков!
Как только теперешний жилец уедет, мы сразу же сообщим Вам. Надеемся, что Вы тотчас же приедете.
Со своей стороны мы постараемся сделать это как можно скорее.
Вы просили сообщить также, найдется ли работа для Вашего мужа, - сообщаем, что место для него мы уже подобрали. Природа же у нас очень красивая - поселок со всех сторон окружен красивым лесом, в котором Ваши дети смогут найти для себя много интересного.
Хотя мы и называемся городом, честнее все-таки называть Старую Пустошь именно поселком, поскольку домов у нас мало и всего одна школа. Но мы не жалуемся, потому что самое главное - это то счастье, которое наполняет атмосферу Старой Пустоши, - люди, приехавшие сюда, забывают о постигших их несчастьях.
Надеемся на скорую встречу".
Далее следовала неразборчивая подпись.
Анна прикрыла глаза рукой. Сейчас все происходящее с ней казалось уже счастливым сном. Ну что бы случилось, не встреть она случайно в газете маленькое объявление о том, что в поселке Старая Пустошь требуется врач и они согласны предоставить этому врачу дом со всеми удобствами?
Когда Анна решилась туда написать - втайне от всех, сама не веря в успех, - она еще не отдавала себе отчета в том, КАК ей туда хочется. Сначала все просто походило на авантюру, которой не суждено воплотиться в жизнь.
Наверняка ответа не будет, думала она, чисто машинально открывая ежедневно почтовый ящик. И когда оттуда пришло письмо, лишь в тот момент Анна поняла, что ей хочется в Старую Пустошь так сильно, как она и не могла себе вообразить!
Она рвалась туда всей душой! Она засыпала, мечтая об этом странном, красивом месте, отгородившемся от мира - ужасного, жестокого, убийственного мира! - дремучими лесами, болотами и небом. "Да там ничего этого нет, - смеялся Кирилл. - Обычный поселочек. Типа какой-нибудь Раздуваевки, только название романтичное. По улицам бродят коровы, а по средам в сельпо бывает хлеб… И никаких там экзотичных лесов! Это просто попытка заманить тебя туда. Ты будешь разгуливать весной в резиновых сапогах, а зимой придется напяливать тулуп и валенки. И очень скоро взвоешь от такой жизни, начнешь вспоминать город и в конце концов соберешь вещи и рванешь обратно, в родную цивилизацию".
Анна не собиралась ему верить. Да и не в том суть! "Люди, приехавшие туда, забывают о постигших их несчастьях…" Эта фраза куда больше влекла туда Анну, уставшую просыпаться в слезах, уставшую от попыток найти в городе хотя бы Мишкину тень. Так влекла, что она смогла убедить мужа поверить в несбыточную сказку и согласиться на переезд.
И вот теперь - когда все уже так хорошо, - какой-то неведомый жилец задерживает этот переезд!
Если уж по неведомым причинам он решил уехать из Старой Пустоши, то почему столько задержек с этим отъездом?
Анна прикусила губу, чтобы успокоиться хоть немного. "Если ты так долго терпела этот город, ты сможешь потерпеть еще неделю, - сказала она себе. - И нечего хныкать!"
Она встала.
Надо было готовиться к вечеру у старой Ведьмы. Глянув на свое отражение в зеркале, Анна убедилась, что выглядит вполне сносно.
Не красавица, но темные густые волосы спускаются тяжелым каскадом, а выразительные голубые глаза прямо сияют на несколько бледном лице. Анна могла бы быть красивой, если бы не чересчур тонкие губы и чуть-чуть выдающийся нос.
Впрочем, любил же ее Кирилл?
А уж назвать некрасивым Кирилла мог только полный слепец! Она провела расческой по тяжелой копне и слегка подкрасила губы.
Теперь она очаровательна.
Или это просто очередной слоган - о, какая ты красотка! А на самом деле - просто стареющая корова, с располневшими бедрами и ужасающими коленями. По рукам возраст тоже заметен…
Но лучше не смотреть туда, где чело твое омрачит печаль!
Она облизнула губы, чтоб выровнять помаду.
Черт побери, почему в этот момент у женщин такой хищный взгляд?
Ни дать ни взять - мадам Вампирелла!
Она скорчила рожу. Воображаемые клыки хищно раздвинули губы. Глаза сузились. Там, в ее глазах, появилось странное свечение, точно кто-то зажег огонь, и теперь искорки этого огня пытаются заполнить ее всю, с ног до головы…
Голова закружилась, стало темно - так темно, Боже, так больно… Она невольно шатнулась в сторону, пытаясь ухватиться за угол, рука скользнула вниз. "Я ослепла?"
- Ма…
Она пришла в себя. Провела ладонью по вспотевшему лбу. "Что со мной было?"
- Ма-моч-ка…
Резко обернувшись, увидела насмерть перепуганного Павлика.
"Господи, - снова подумала Анна. - Что со мной такое было?"
Она протянула к ребенку руки:
- Эй!
Он отодвинулся к стене, продолжая смотреть на нее глазенками, полными ужаса.
- Что с тобой? - спросила она, пытаясь не всматриваться внутрь себя, чтобы не обратить внимания на растущее раздражение. Почему он испугался ее? Что вообще происходит вокруг нее? Что происходит с ней самой?
Не иначе как эта старуха на нее действует!
- Павлик! Ну что с тобой?
Малыш сделал неуверенный шаг в ее сторону. Только сейчас она заметила, что он дрожит.
"Господи, какой ужас! Я напугала его своими дурацкими шутками! У него и так непорядок с нервами после смерти Мишки, а тут еще мама с ума сходит!"
Она сделала шаг навстречу сыну.
Он развернулся и бросился прочь.
Анна протянула руку ему вслед, пытаясь остановить, но, поняв, что это бесполезно, села на кровать и прикусила губу. То, что произошло с ней сейчас, ее напугало не меньше, чем мальчика.
Она опять осторожно взглянула в висящее на стене зеркало.
На нее смотрела женщина с усталым, потухшим взглядом, с пробившейся сединой, опущенными уголками губ, и Анна подумала, что та, которая появлялась перед этим вместо ее отражения, забывшая о пережитых страданиях, была красива, хотя и наполнена непонятной жаждой, которую называют жаждой зла.
- Она была красивой, - вслух прошептала Анна. В отличие от нее, реальной Анны. И снова испугалась этих неизвестно откуда явившихся мыслей, поспешно отвернулась от зеркала, точно опасаясь, что незваная гостья вновь появится там.
Что это было? Наваждение? Первые признаки надвигающегося психического расстройства?
Ее не могла оставить мысль, что кто-то неведомый управлял ее сознанием. Управлял незаметно, пытаясь делать это пока ненавязчиво, как играют с ребенком, обучая его началам азбуки, но Анне это не нравилось!
Она сжала руки, усилием воли пытаясь освободиться от непрошеного гостя.
"Этого не может быть, потому что не может быть НИКОГДА!"
Но - это есть.
Нет, нет, нет!
- Тогда ты сходишь с ума, - равнодушно сказала себе Анна. - Ты просто сходишь с ума и не делаешь никаких попыток спасти хоть остатки здравого рассудка!
Она встала, пошатнулась - появившееся головокружение немного напугало ее, но на этот раз она постаралась не дать эмоциям овладеть собой полностью.
Перед глазами возник образ старой Ведьмы.
- Это она, - прошептала Анна. От этой мысли стало немного полегче, как будто кто-то невидимой рукой указал ей на истинного врага, тем самым освобождая ее от страха.
"Это она", - еще раз подумала Анна, уже чувствуя себя вполне нормально. Злость вступила на место страха, и Анна мстительно улыбнулась.
Ее не удастся сломать. Никому! Никогда!
Она сильная!
Чтобы окончательно увериться в этом, сказала вслух:
- Я сильная…