* * *
За несколько километров от Старой Пустоши в однокомнатной квартире старого многоквартирного дома в этот же самый час проснулся Игорь.
Всю ночь его мучили кошмары - снилось черт знает что, и это непонятное и смутное напрямую было связано с Ритой.
Еще неделю назад все казалось ему простым и ясным - сейчас Игорь сядет в автобус, доедет до места, именуемого Старой Пустошью, и потом, найдя там Риту, убедит ее вернуться.
Каждый день, который он посвящал обдумыванию правильности своего грядущего поступка, сам этот поступок отодвигал все дальше и дальше.
К концу подобных размышлений Игорь приходил к выводу, что ничего уже в его жизни исправить нельзя, поэтому не стоит на заведомый провал тратить свои силы. Уж лучше все-таки попробовать найти выход в городе.
Каждый вечер заканчивался одним и тем же - Игорь выходил на улицу купить сигарет, встречал старых знакомых, и они пили снова. Потом, уже утром, Игорь находил у себя в кровати обнаженную девицу, пахнущую дешевыми духами, а под столом батарею бутылок. Жизнь, естественно, тут же приобретала зловеще-безнадежный синеватый оттенок, и Игорь хватался за голову. Он возносил Богу покаянную молитву, но приходил вечер, и все начиналось сначала.
Как будто сама жизнь заставляла его согласиться на решительный шаг в сторону Пустоши.
Сегодняшнее утро, к счастью, оказалось свободным от ненужных Игорю находок, и он спокойно налил себе кофе, глядя в окно, где снег уже собирался занять свое главное в зиме место и небо было серым, унылым, безжалостно нависшим над Игоревой головой в явном стремлении немедленно обрушиться на него.
Тоскливо мерцал в углу огонек непонятно как сохранившейся от прежней жизни лампады. Лик Божий сегодня показался Игорю особенно печальным.
- Так Ты считаешь, что мне необходимо тащиться в эту самую Глушь?
Бог, как всегда, промолчал, явно ожидая, что Игорь сам поймет, чего Он хочет от него.
Игорь подумал и решил, что, если уж в этой жизни так туго с яркими впечатлениями, надо все-таки съездить.
- Если она меня выгонит, я хотя бы развеюсь.
Он сказал это в пустоту, непонятно кому - скорее всего, самому себе.
- Знаешь ли, как мы решим? - задумчиво обратился он к Богу. - Если я сейчас найду денег на билет, я поеду в эту Твою Срань. А если нет - уж не обессудь. Ничего не выйдет. Такова, значит, наша с Тобой судьба…
В почти пустой пачке чудом осталась одна сигарета.
- Вот и первая удача, - обрадовался Игорь, вытряхивая несчастную отшельницу из пачки, - может, не последняя?
Он закурил. Поднялся.
Если в этом доме были бы деньги, то они могли сохраниться только в одном месте.
Он подошел к платяному шкафу.
Распахнул дверцу. Висящая там теплая куртка напомнила о Рите.
- Твоя куртка похожа на альпинистскую…
- А она такая и есть. Я ж многогранная личность, как тебе должно быть известно…"
Он усмехнулся воспоминаниям. Какие-то вы стали ненормально розовые, подумал он. Не знаешь, чего хочется больше - блевать или плакать от умиления.
Кстати, куртка, судя по смене климатических условий, нам понадобится, решил он.
Он достал ее из шкафа.
В кармане что-то было. Сунув туда руку, он опешил.
Нет, он рассчитывал найти там десятку-другую.
Но сейчас в его руке лежала "пятихатка". Откуда она там взялась?
Он ошарашенно посмотрел на икону.
- Иногда я совершенно не могу Тебя понять, - пробормотал он.
И вздрогнул.
Ему показалось, что губы Господа тронула едва заметная улыбка.
- Да, наверное, и не стоит пытаться, - пробормотал он, всматриваясь в лик. - Только голову сломаешь. Лучше уж действовать не задумываясь… Подчиняясь Твоей воле. Как ангелы-хранители идут постоянно за нами, так и мы должны идти кому-то на помощь. Но - Ты уверен, что я смогу ей помочь, Рите? И что ей действительно нужна моя помощь?
Он, конечно, не дождался ответа. Махнул рукой и, едва усмехнувшись, проворчал:
- Ну ладно, ладно… Я уже иду. Надо так надо… Не Рите, так еще кому-нибудь пригожусь!
* * *
Полумрак комнаты расслаблял Кирилла не хуже Ариадны, которая сейчас лежала рядом, обнаженная, блаженно вытянувшись на атласных простынях.
Он провел пальцем по ее идеальной спине.
Она мурлыкнула, как кошка, и перевернулась. Теперь смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых, придавая им странное и немного пугающее выражение, отражалось пламя свечей.
- Ты обещала мне, что на этой неделе я выйду на работу, - сказал Кирилл.
Она усмехнулась, причем Кирилл был готов поклясться, что при этом она подумала: "Ты уже на работе. Я ведь плачу тебе, не так ли?"
Мысль эта обидела его несказанно. Он почти поднялся, но Ариадна мягко опустила его назад.
- Не стоит подслушивать чужие мысли, - усмехнулась она опять.
- Не стоит думать подобные глупости, - проворчал Кирилл.
- Я перестала тебя устраивать?
- Нет. Наоборот. Если бы не…
Он не договорил. Вспоминать в такие минуты о Душке - какая низость!
Краска прилила к щекам.
- Если бы не твоя дочь, - закончила за него Ариадна. - Прелестная девочка с рыжими кудряшками. А сынишку ты не любишь?
"Люблю", - хотелось сказать ему, но он с удивлением и ужасом почувствовал, что теперь, после Ариадниных слов, он почти перестал любить Павлика. Как будто она внушила ему это.
Он поднял на нее глаза.
Она насмешливо улыбалась, глаза ее были холодными.
- Ладно, мне скучно без музыки.
Она легко поднялась и включила магнитофон.
Кирилл был готов поклясться, что знает эту музыку. Но раньше это пела женщина. Что-то про "сладкие грезы".
А теперь…
Приглушенный и хриплый голос пародировал эту песню, превращая немного печальную, но красивую мелодию в зловещую. Как будто злой волей своей певец решил превратить свет в тень.
Он недоуменно взглянул на Ариадну - неужели ЭТО может ей нравиться?
Она блаженствовала. Ее прекрасное тело двигалось в кошачьей пластике танца, отвечая музыке с такой страстью, с какой она только что отдавалась ему.
Присмотревшись, Кирилл понял, что он ошибся.
Нет, не кошачьей была ее пластика. Кошки двигаются грациозно, но им не хватает того странного, загадочного и молчаливого в движениях, что присуще совсем другой пластике.
Змеиной.
Кирилл почувствовал рядом с самым сердцем холодное и липкое прикосновение страха. Сейчас ему хотелось снова оказаться в уюте своей квартиры. В НОРМАЛЬНОМ уюте.
Но ее руки уже легли ему на плечи. Ее глаза таинственно мерцали прямо перед его лицом. И довод плоти, что был сильнее других доводов, поверг в прах все мысли, подчиняя себе всего Кирилла.
* * *
Павлик носился по квартире, совершенно забыв о прежних дурных настроениях.
- Я - Бэтмен! - кричал он, немного запыхавшись от игр.
Душка, изображающая, естественно, Женщину-кошку, носилась вместе с ним, словно забыв, что она уже большая девочка.
Сейчас все тревоги и опасения, казалось, растаяли в воздухе.
Пролетая мимо кровати, юный "Бэтмен" нечаянно зацепился ногой за покрывало и упал, таща за собой на пол ворох постели.
Душка упала рядом, и они теперь барахтались в этой куче, смеясь и визжа от восторга.
- А-вария! - кричал, задыхаясь от смеха, Павлик. - У нас случилась авария!
- Надо выбираться, - сказала Душка. - Негоже нам с тобой тут застрять, когда столько народу нуждается в нашей бесценной помощи… Преступные элементы разгуливают по городам, множатся повсюду, как грибы после дождя, а мы валяемся среди этих простынок!
Павлик попытался встать, но снова свалился с таким серьезным выражением лица, что Душка не сдержалась от нового приступа хохота.
В это время в дверь позвонили.
- Кто бы это мог быть? - спросила Душка и пошла открывать.
Павлик стоял за ее спиной, когда она отодвинула задвижку и распахнула дверь.
На пороге стояли те самые "божьи одуванчики", которые регулярно забирали к себе Павлика после школы.
Они улыбались и покачивали седыми головками, что делало их еще более похожими на одуванчики, вот-вот готовые облететь от порыва ветра. Душка не сдержалась и фыркнула.
- Здравствуй, детка, - проговорила старушка. - А где наш маленький дружок?
- А я заболела, - радостно сообщила Душка, нимало не стараясь выглядеть больной. - И Павлика оставили со мной.
- Какая жалость! - Старуха прицокнула языком. - Мы так без него скучаем, так скучаем… И когда же ты собираешься выздороветь?
В глазах старухи не было никакого выражения. Душка вдруг почувствовала непреодолимое желание показать ей язык. Или сообщить, что она НИКОГДА не выздоровеет. Но она знала, что ее детское хамство никаких эмоций не вызовет. Они будут все так же покачивать головами, как китайские болванчики, и смотреть на нее бессмысленно-приветливыми глазами.
- Как Бог решит, - пожала Душка плечами, опять использовав любимое бабушкино выражение.
И с удивлением отметила, что оба старикана дернулись, и на одно мгновение на их лицах появилась и исчезла злость.
"Странно", - подумала Душка. Ведь она же им ответила вполне вежливо - почему это они так скривились, будто она засыпала им в нос сухой горчицы?
Стариканы некоторое время пребывали в молчании, разглядывая Душку с явным неодобрением, и девочка уже почти потеряла всякую надежду, что они наконец-то уйдут, исчезнут, испарятся - все, что угодно!
Наконец пауза была прервана очередной порцией причмокиваний и цоканья, и старик, похожий на лысого и безбородого гнома, прошамкал:
- Что ж… Нам очень жаль, что ты заболела. Нам очень-очень жаль.
Он похож на заевший проигрыватель, решила Душка. Интересно, сколько раз еще он повторит, что ему жаль?
Они явно медлили с уходом, как бы ожидая чего-то, и Душка решила их поторопить.
- Извините, но мне надо учить уроки, - сообщила она, широко улыбаясь.
Кажется, теперь им надо понять, что их дальнейшее пребывание в ее обществе совсем не обязательно.
Они тяжко вздохнули и попрощались.
Душка с облегчением закрыла за ними дверь и сказала:
- Ну, бедный мой братец, теперь я понимаю, как тяжела твоя жизнь! Эти зануды отравят ее кому угодно.
Она представила себе, как умильно кружат они вокруг Павлика и, чего доброго, старательно пересказывают ему свои идиотские жизни. И ей так жаль стало мальчика, что она твердо решила что-нибудь придумать, чтобы он ходил туда пореже.
Она посмотрела в сторону лестницы, на верхней ступеньке которой стоял Павлик, и вздрогнула. Он стоял, прикусив нижнюю губу, и смотрел на дверь с таким ужасом, что Душке передался этот его животный страх.
Она даже оглянулась. Но никого там уже не было.
Однако малыш весь снова дрожал, как утром…
И, черт побери, это было связано именно со старыми занудами, или Душка ничего не понимает в этой жизни!
* * *
- Вообще-то тут тихо. Совершенно непонятно, зачем мы тут нужны.
Анна прислушалась. Две медсестры вполголоса разговаривали, куря в уголке.
- Может быть, стоит попроситься на станцию переливания крови? - спросила вторая, белокурая девушка с маленьким шрамом возле губы, таким незаметным и словно переходящим в морщинку. Такие появляются от улыбки. Вот и сейчас Анне показалось, что девушка эта просто всегда улыбается.
- Попросись… Я что-то совсем не хочу на эту дурацкую станцию.
Вторая, напротив, была черноволосой и немного хмурой.
- Если честно, я вообще не знаю, какого черта мы сюда приволоклись… Не сиделось нам в городе.
- Тебе тут что, не нравится?
Вопрос был задан почти шепотом. Черноволосая уже собралась ответить, но, поймав на себе пристальный взгляд Анны, явно смутилась и проговорила нарочито громко:
- Да нет. Замечательное место. Как воплощение мечты…
С этими словами она резко потушила сигарету и пошла к лестнице, ведущей в манипуляционную.
Анна посмотрела ей вслед с некоторым удивлением. Эту девушку она видела и раньше, и та ничем не выказывала недовольства. Напротив, с ее лица не сходила улыбка! Что это? Лицемерная попытка убедить окружающих в том, что это окружающее благоденствие ей не нравится? Или она, как и Анна, боится признаться а этом даже себе самой?
Боится признаться в том, что она… боится?
Найти ответа Анна не могла, поэтому она попыталась заговорить с блондиночкой.
- А вы давно здесь?
- В Старой Пустоши? Нет. Около месяца.
Девушка приветливо улыбалась ей НАСТОЯЩЕЙ улыбкой. Анна призналась себе в том, что эта милая блондиночка нравится ей.
- А я только неделю…
Анна едва заметно вздохнула. Ей-то самой казалось, что она жила здесь всегда. Она уже успела устать жить здесь.
- Привыкнете, - успокаивающе сказала девушка. - Мне тоже сначала тут не очень нравилось.
- Не нравилось? - Анна не поверила своим ушам.
- Ну да… Знаете, когда ты попадаешь в комнату, где даже торшер поставлен именно в то место, в какое ты бы его поставила, и цвет холодильника точно совпадает с желаемым, становится немного не по себе. Сразу кажется, что кто-то…
Она прервала сама себя и оглянулась. Анне показалось, что она чего-то испугалась. Во всяком случае, она предпочла замолчать.
- А сейчас? - вскинула на нее глаза Анна. - Сейчас вам тут уже нравится?
- Сейчас?
Девушка задумалась на одно мгновение, не больше, и серьезно произнесла:
- Не знаю. Но я уже привыкла… Ко всему рано или поздно привыкаешь. Даже к Старой Пустоши.
С этими словами она взглянула на часики и, попросив прощения, резко пошла прочь.
Вслед за своей темноволосой подругой.
Но у Анны стало легче на сердце. Не то чтобы она обрадовалась тому, что эта девушка здесь страдала. Нет! Но она думала почти так же, как Анна. Она боялась того же, чего неосознанно боялась Анна, старающаяся спрятать свой страх в самую глубину души, чтобы не позволить ему разрушать себя.
Дело было не в этом!
Теперь она знала, что в манипуляционном кабинете работают две девушки, которые, как и она, умеют не улыбаться, когда им этого не хочется.
* * *
Отведя Павлика наверх, Душка уселась перед ним на корточки и тихо сказала:
- Они ушли. Не бойся.
Он смотрел мимо нее, совсем не по-детски, немного нахмурившись.
- Павлик! - позвала Душка, теребя его за плечо. - Пожалуйста, выйди из того места, где ты сейчас! Вспомни, что говорила нам бабушка - бояться совершенно не обязательно! Надо просто вспомнить о приятном! И обязательно найдешь дорогу домой из самого темного места…
Он не реагировал. Просто сидел, положив руки на колени, и дрожал.
Душка задохнулась своим бессилием и, уже потеряв всякую надежду, вспомнила: "Бадхетт!" Он наверняка его вернет.
Вскочив с коленок, Душка бросилась в угол и, найдя Бадхетта, притащила его за мохнатую лапу к Павлику.
- Вот, посмотри же! Кто к нам пришел?
Подражая голосу смешного Винни-Пуха, Душка проговорила:
- Это я, я пришел к тебе. Есть ли у тебя горшочек меда?
Павлик не реагировал. "Будто его вообще тут не было, - с ужасом подумала Душка, почти отдаваясь панике. - Будто кто-то высосал из него душу!"
- Почему ты не играешь со мной? - пыталась она продолжить игру, сама понимая, насколько это нелепо и неуместно. Сейчас малышу был нужен не Бадхетт.
Но кто?
Мысль пришла неожиданно - спасительная и немного страшноватая. "А вдруг я не сумею, - в отчаянии подумала Душка. - Вдруг у меня не получится?"
Тем не менее она закрыла глаза и начала УХОДИТЬ. Она шла по лесной дорожке, вдаль, вокруг нее пели птицы, а деревья казались врагами. Во всяком случае, они хранили загадочное и отторгающее молчание - не хотим мы с тобой знаться, глупая девчонка! Душка не обращала на них внимания, твердо зная, что ей необходимо проделать весь путь до конца.
Она ведь еще не умела просто крикнуть на такое расстояние: "Бабушка!"
Поэтому она все шла и шла, потом ехала на автобусе и уже подходила к двери, почти бегом, преодолев все это мысленное расстояние куда быстрее, чем это получилось бы у нее наяву.
- Ба-буш-ка!
"Я должна увидеть ее лицо, так она меня учила", - подумала Душка, пытаясь сохраниться в том же состоянии.
И когда наконец-то она увидела, что бабушка поворачивается к ней, немного грустная и озабоченная, с вечной "беломориной" в зубах, она опять крикнула:
- Бабушка, милая! Сделай что-нибудь! Павлику кто-то угрожает, но я не могу понять кто! Помоги нам, бабушка! Пожалуйста!