Он отступил на шаг, и Питириму ничего не оставалось, как приблизиться к хозяйке дома и отвесить вежливый, но совершенно деревянный по изяществу приветственный поклон. Нет, он совсем не ожидал, что будет чувствовать себя настолько не в своей тарелке. Будто кто гипнотизировал его, внушал: смутись, смутись, еще сильней… Да было б отчего! Ведь не с красавицей же писаной, давно заполонившей все мечты, его знакомили в нежданную минуту! Просто с женщиной, каких на свете много. И он сам - почти такой же заурядный человек, случайный гость… Стоп! А случайный ли? Кого здесь ждали и кого пришли встречать? Он расщеплен - две половинки, собранные вместе. И таким себя он будет ощущать всегда, того желая или нет, пусть даже все вернется на свои места, однако это чувство, тягостное предвкушенье, что когда-нибудь, еще хоть раз, но в полной мере двойственность опять заявит о себе, проявится внезапно в самой унизительной и жуткой ипостаси, - это с ним останется до смерти, как личина, снять которую нельзя, как молчаливое проклятие, как крест. Границы мира сдвинулись, то, что совсем недавно представлялось вовсе несущественным, до примитивного простым и мимолетно преходящим, обрело вдруг значимость вселенского масштаба, не сравнимую ни с чем полифоническую глубину и многосвязность, и тогда Брон Питирим Брион с немалым удивлением отметил: ватная бездонность, что вокруг, безликая взаимообращенность, сопроникновенность времени, пространства, следствий и неведомых причин куда-то отступают, гаснут, выпуская на замену - или только оттеняя бывшую всегда, но похороненную всуе? - тихую, обычную реальность и способность чувствовать ее и оставаться в ней - через нее! - самим собой, таким, каким себя боялся знать… Земля, безумная война, которой на поверку не хватало одного - войны всерьез, по-крупному, до подлинной победы или подлинного краха; ненависть - по долгу гражданина, по шкале вдолбленных истин - к нелюдям, поганым биксам, и всем тем, кто видит в них партнеров - не угрозу; торжество борца, соединенное со страхом пораженца, - все сейчас осталось в стороне, свалилось в давешнюю ватную бездонность и, хотя по-прежнему воспринималось как необходимейшая часть не просто прошлого, но, что еще ужасней, отдаленного грядущего, уже не тяготило собственной отъединенностью, а - странно! - радовало тем, что в новую конкретику вошла обыденная человеческая мука. Мука быть отныне не таким, как все, - приобрести, опять же по шкале вдолбленных истин, жалкие черты ублюдка, недочеловека; мука со смиреньем принимать лишь то, что скаредно-презрительно изволят поднести. Завеса спала с глаз, включилось время нового существования, нисколько не похожего на прежнее - с его привычными и твердыми законами, правами и табу. И Питирим вздохнул - с надеждой обреченного. Он понял: здесь его желают, ждут - и столь же остро ненавидят. Почему, за что? Все это предстояло выяснить, но требовало срока. И каких-то действий. Слов каких-нибудь, в конце концов!..
- Я получил письмо, - сказал, потупясь, Питирим. - По правде, я был удивлен. Ведь это… вы послали?
- Да, - кивнула Ника. - Проходите в дом.
Она взглянула на него с тревожным выражением приветливого отвращенья, точно на больную гниду, - удавить бы, да живое все-таки, к тому ж - больное, а лежачего не бьют, пока хоть малость не придет в себя. Она, волнуясь, - а ведь волновалась, как ни силилась казаться равнодушной, - повернулась, знаком дав понять, что гостю надо следовать за ней, и стала подниматься по ступеням.
- Вот и ладно, я тогда поехал. Мне пора, - засуетился Эзра, с места, правда, не сдвигаясь.
- Хорошо. Спасибо, что помог, - сказала Ника громко, словно декламируя заранее заученные фразы, - будь здоров. Наведывайся чаще.
- Завтра? - неожиданно спросил возница.
Питирим насторожился.
- Может быть, - произнесла с сомненьем Ника. - Я еще не знаю. Будет видно… Лучше никуда не отлучайся это время. Я тебе сама дам знать.
- Так что, меня отсюда будут выпроваживать с треском или как в добропорядочных домах? - с вызовом заметил Питирим, стараясь выглядеть во что бы то ни стало независимым, уверенным в себе.
- С треском, - коротко сказала Ника. - Если вы и дальше будете вести себя в такой манере.
- Виноват, - развел руками Питирим.
Ника метнула в него быстрый, удивленно-раздосадованный взгляд, но промолчала. Как будто гость ответил ей совсем не то, чего она хотела…
Эзра плюхнулся на мягкое сиденье ездера, махнул рукой, врубил мотор - и покатил к распахнутым воротам.
- Вы голодный? - сухо поинтересовалась Ника.
- Да, - признался Питирим. - Почти что с самого утра я ничего…
- Я тоже, - оборвала его Ника. - Значит, пообедаем вдвоем. Все веселей, - с тоскливою усмешкою докончила она.
Теперь она старалась вовсе не смотреть на Питирима. Ну и ну, подумал он. Тяжелая резная дверь с протяжным скрипом отворилась, и они вошли в громадную переднюю.
- Разуйтесь, - приказала Ника. - У нас нет стерилизаторов. Наденьте тапочки. Вон там, в углу стоят. По-моему, они вам будут впору.
Питирим повиновался.
- Допотопный дом, - сказал он, озираясь.
- Но зато удобный. Главное, привыкнуть… Что ж вы встали? Проходите. Подождите меня чуточку в столовой. Я сейчас на кухне разогрею… Это быстро… Ну?!
- Я оставил вещи на вокзале… - неуверенно промолвил Питирим.
- Пускай там и лежат. - Ника на секунду плотно сжала губы, словно недовольная собой. - Не к спеху. Обойдетесь.
Она явно нарывалась на ответную резкость, просто молила об этом. Нет уж, голубушка, подумал Питирим. Если ты так, то и я. Чего тебе вожжа под хвост попала, я не знаю, но провоцировать себя не дам. Думаешь, коль у тебя паршивое сегодня настроение, то на мне просто отыграться? А вот - дудки! Я стреляный воробей, и голыми руками меня не возьмешь. Это уж точно…
…голыми руками не возьмешь, подбадривал я себя, спускаясь по тропе к часовне. Мой отец меня приемам научил. Пусть только сунутся. Приемы… Это я, конечно, так, чтоб успокоиться, на самом деле я умел - всего-то ничего, тот же Харрах, к примеру, меня в пять секунд прикладывал. Вот ведь загадка - он-то научился где? Не припомню, чтоб он занимался специально, брал какие-то уроки. Не Яршая же ему показывал!.. Ну, хорошо. Потом, при случае, спрошу.
- Эй, Питирим! - раздалось сверху. - Погоди! Хотел тебе напомнить…
Я задрал голову.
У поворота, на холме, где начиналась узкая и скользкая тропа, махал рукою запыхавшийся Харрах. Похоже, изо всех сил догонял…
- Ну, что еще?
- Да сразу не успел сказать - все вылетело из дурацкой головы!.. Ты не забудь взять что-нибудь поесть! И обязательно дождись меня, как и договорились! - прокричал Харрах, сложив ладони рупором.
- Какого черта, сам все знаю! - заорал я в ответ, начиная злиться. - Ты шуми еще сильней!
- Но только - никому ни слова! Слышишь? Что бы ни случилось. Даже Минке…
- Тьфу ты! - сплюнул я в сердцах и, погрозивши кулаком, чтоб сгинул и умолк в конце концов, продолжил свой опасный путь. Так мне казалось - что опасный. Даже чуточку того хотелось. Время неспокойное, непредсказуемое, биксы (зря ж болтать не станут!) по округе так и рыщут, в одиночку теперь страшно выходить. Хотя отец предупреждал еще давно: конечно, биксы на любую пакость мастаки, но все-таки, бывает, и не трогают, договориться с ними удается - ну, там откупиться, даже убедить, а вот собачники - те жалости совсем не знают, прямо звери. И ведь что обидно: эти самые собачники - из наших, из людей, да только сбрендили ог страха. Вроде люди деликатные в быту, почтенные, посты иной раз занимают, и не заподозришь никогда, не предположишь, а у них - своя организация, понятно, тайная, иначе бы давно их раскололи и за всякие, по слухам, незаконные поступки уж прижали бы как надо. Вот они и собираются ночами (ну, а самые-то злобные - и днем) и начинают шарить всюду, где сумеют, в поисках переодетых биксов, и случается порой - находят, и тогда - держись! - пощады никакой. И по каким параметрам они людей от биксов отличают - неизвестно, так что часто и простые люди гибнут ни за грош. Собачники не рассуждают: заподозрили - пиши пропал, хоть с того света извлекут. Они считают: лучше ненароком и своих задеть, чем проглядеть в итоге настоящего врага. Лес рубят - щепки летят. Любимая их присказка. Собачники уверены: свои поймут все и простят, ведь дело правое…
Себя они зовут серьезно: федералы-партизаны. А в народе кличут их - "собачники". Ну, как бы живодеры, мразь ходячая. Не по закону потому что, все не по закону. Впрочем, нынче кто его возьмется соблюдать, закон-то этот, ежели отечество опять в опасности, Земля висит на волоске?!. Отец мне говорил: кой-где совсем не биксы, а как раз собачники террор-то и установили. Люди до смерти напуганы, звереют еще больше и к собачникам в отряды каждый день бегут - там хоть какая-то защита, хоть свои не тронут… Всюду - биксовы агенты, всюду. Вот собачники и делают, где могут, профилактику, пускают кровь, чтобы давленье снизить, - я об этом у нас дома много слышал… В исключительно далекую эпоху в медицине применяли и такое злое средство, если ничего уже не помогало, - кровь, как говорится, отворяли, и, случалось, шло на пользу. Вот примерно так же и теперь. А что? Бороться надо до последнего, не церемонясь, цель оправдывает средства. Правда, я не очень бы хотел нарваться на собачников (ведь толком и пожить еще на этом свете не успел!), но ради дела, ради будущего я, наверное… почти готов… Я понимаю: надо не почти, а целиком… И лучшие из граждан - этому пример. Вон самый прогрессивный наш учитель - просветленный Джофаддей. Он нам читает курс сравнительного историзма, у него, поди, по всей планете верные ученики разбросаны и тоже, как и он, преподают, - так Джофаддей уверен: дети к смерти должны быть готовы начиная с пяти лет. Он целую методику по воспитанью сотворил: "Дидактика сравнительного историзма на ускоренном этапе блиц-формирования патриотических задатков на дошкольном уровне" - и всем ученикам из класса приказал за лето изучить, а тем, кто наизусть запомнит, обещал свою интимную опеку. Что это такое - неизвестно, он не пожелал влезать в детали, но, наверное, полезно и приятно. Вряд ли мне придется это в точности узнать: я все каникулы профукал, прогулял, провеселился, отчего и было позарез необходимо нынче вечером попасть в информатеку - завтра еще целый день, хоть по верхам немножко пробегусь… Конечно, послезавтра будет развеселенькая взбучка в школе, и отец начнет орать, а то и врежет, нуда ладно. Если очень станет тяжко, у меня хороший козырь: Джофаддей наш - это мне Яршая по секрету рассказан, уж он-то знает! - здесь, в округе, чуть ли не собачник номер раз. Такие чудеса. И я терпеть особенно не буду: выложу папаше все как есть, и точка. Ох, задергается Джофаддей!.. Я, впрочем, не уверен, что потом мне долго жить придется - ведь собачники народ чумной и эту пакость мне припомнят непременно, не простят. Хотя, быть может, папочка их с потрохами всех и выгребет - его дружина регулярная, законная, по крайней мере все-таки пытается порядок наводить, само собой не слишком биксов жалует, но и террора не потерпит. По Закону Состояния должно быть все культурно: выловил, положим, бикса или подцепил кого-то из сочувствующих активистов - и мгновенно в зону, в гетто, как в народе называют место, где положено до выселения с Земли жить всем врагам прогресса. Говорят, вот там - и вправду тихо, не сравнить с другими точками планеты, кое-кто, я слышал, даже зонникам завидует, а это - только лишний повод, чтоб еще сильнее ненавидеть - и уже отъявленных, и тех, кто пока рядом, на свободе. Иногда я думаю: ну, угораздило ж меня родиться именно сейчас!.. Как было хорошо в каком-нибудь двадцатом или двадцать первом веке, просто загляденье! Даже в двадцать третьем еще жили по-людски, не гадя друг на друга… Время тихое, как нынче говорят, устойчивое - да-да, очень мирное, я вычитал, патриархальное, все просто, никаких вам биксов, люди запросто дружили, не боялись ничего… Я в школе по истории всегда имел "отлично". Помню точно: пакость самая случилась в двадцать третьем веке, на исходе, ну, еще немножечко - в двадцать четвертом… Именно тогда, когда Америка вдруг прямо из передового вандализма в частный коммунизм шагнула… И ведь не готовая она была, любому ясно, зауши, что называется, втянули, вместе с дикостью ее… Она и начала чудить, а мир ушами хлопал: мол, не страшно, так бывает, оцивилизуем. Как же! Тут-то курс сравнительного историзма и возник. Учебник по истории у нас хороший, исключительно толковый, все по пунктам, все ядрено просто, и картинки есть, и схемы, и сдвижные игровые кадрограммы. Автор там приводит диалог, который надобно знать назубок, - между беспутным Амфикакием Сократом-младшим и блаженным некромучеником Завуилом Хо-Ши-голлем, президентом Франкостана. Текст мудреный, и зачем он нам - не понимаю. Но учить пришлось. Вот - слово в слово, как в учебнике. Сократ: "Способен ли народ на самоосознание? Способен ли народ решать свою судьбу? Ответь мне". Хо-Шиголль: "Народ сам по себе - не в силах, никогда. Способны исключительно вожди. Ведьлишь тогда они успешно сохраняют обретенную когда-то и необходимую для жизни власть. Народу все равно, с кем быть, да и каким на самом деле быть. Это решают вожди". Сократ: "Ну, а нельзя ли без вождей?" Хо-Шиголль: "Нет, нельзя! Ибо народ без вождя - не народ. Без вождя это - сброд, незнающий, зачем он и какому богу служит". Сократ: "Но разве богу надобно служить? По-моему, на то и бог, чтоб чувствовать к нему любовь. А тот, кто служит, никогда не любит". Хо-Шиголль: "Порочная идея! Тот, кто служит, должен обожать. А обожать пристало лишь вождя. Вот он и есть бог для народа. Без вождя народ не сможет уяснить себе, что он народ, не будет понимать свою историю и видеть в ней свое предназначение". Сократ: "Так, может, и народ тогда не нужен? Хватит и вождей - они заменят всех и будут сами по себе, не докучая прочим". Хо-Шиголль: "Нет! Без вождя народ не сможет осознать себя. Народу нужно, чтобы кто-то сформулировал его естественную суть. Дал в руки цель и обозначил главные узлы Истории. Тогда народ поймет, что он чего-то стоит, что в глазах других он состоялся как народ". Сократ: "Короче, самоизъявление народа…" Хо-Шиголль: "Вне всякого сомнения. Как вождь укажет, так народ и пожелает. По-другому не бывает. В этом суть Истории. Прочтите-ка внимательно любой учебник - там все сказано…" Сократ: "Учебники способны ошибаться…" Хо-Шиголль: "Не исключаю. Но не все подряд! Вождь без народа - нуль. Однако и народ сам по себе, не управляемый вождем, - такое же пустое, виртуальное понятие. Отметьте для себя: уже на уровне членистоногих есть вожди. Так что же говорить про нас, людей?!" Вот тут он круто завернул. Выходит, только вождь и может образумить человечество и объяснить ему, что лучше и достойнее людей на свете не бывает никого. Так следует из текста. Самоосознание людей… Да вот оно! И вообще учебник - то, что надо. Человек, там сказано, возник три миллиарда лет назад - здесь, на Земле, один на всю Вселенную, корнями уходя в Большую сингулярность - генокод его сложился именно тогда. И вон когда определилось: человек - венец природы. Так сама природа захотела. Только человек. Все остальное - рвань. Да остального просто быть не может, не допустит человек такого униженья на пути прогресса! Не допустят наши мудрые вожди… И тут вдруг - нате: после тихих, золотых, гуманнейших веков такая несуразица - возникли биксы. Что и говорить, прошляпили, конечно. Это все по доброте, по благодушию людскому. Мы - исконны, только мы, и не пристало это в одночасье забывать. А то, едва запамятовали, вмиг вредители нашлись, слюнтяи-теоретики!.. Таких - в реке топить, живьем закапывать! По правде, я ни биксов, ни таких вот теоретиков пока не видел, но, порою наблюдая за Яршаей, например, могу, где надо, заявить: наверное, и вправду он великий человек, большой творец, и все-таки в нем есть какая-то гнильца, нет должной убежденности… Никто не спорит, дядька умный, честный, образованный… и вместе с тем - сплошная размазня, к тому же слишком многое себе порою позволяет… По какому праву?! Скажем, у папаши моего - и положение повыше, и авторитет побольше, а про Сидор-шаха или про Эллерия и вовсе умолчу, - так нет же, держат себя в рамках, понимают… Жалко будет, безусловно, ежели Яршая дуриком в конце концов подставится, но ведь сейчас не время пузыри пускать. Бороться надо и мечтать о нескончаемом прогрессе человечества. А чтоб мечтать, необходимо верить, потому что знания одни - бессильны. В школе нас все время наставляют: чистые знания - это тупик, схоластика, придумки неблагонадежных, отвращают ум от ясной перспективы, каковую большая диалектика определила быть единой - навсегда. И, чтобы ощутить (понять нельзя, от пониманья в голове бедлам) такую диалектику, без веры жить нельзя. Я на экзамене как раз об этом говорил, и Джофаддей отметил: превосходно! Да уж, Джофаддей… Тот еще гусь! Попался б я к нему в ручонки здесь, не на уроке… Горло бы мне перегрыз - как вероятному агенту биксов. А уж о Яршае и подумать страшно… Эх, веселенькая жизнь!..