Неужто Фока - адресат? Или он только, наподобие меня, простой курьер: забрал - и дальше переправил? Но кому? Зачем такая длинная цепочка? Неспроста ведь… Что же за дурацкая игра такая?! Мало им своих людей - еще меня втянули, пользуясь моим незнанием!.. Теперь убийство Фоки вовсе не казалось слишком странным. Видимо, и впрямь за ним следили. Или же за мной, а то и за обоими - одновременно. Я представил всю дальнейшую картину. Ничего себе!.. Ну нет, я умирать пока не собираюсь, мне начхать на эти все делишки, что пытаются Яршая и его семейка провернуть! Они чаи там распивают, петушатся, говорят о гуманизме, о спасении народов, а я тут валяйся чуркой бездыханной. Дудки, дурачка себе нашли! Сегодня вечером я все Харраху выложу - и пусть-ка объяснится, да по существу! И я еще собрался с ним на остров плыть!.. Пакетя вместе с содержимым (а пластинка оказалась хлипкой и податливой) порвал на части и понес к реке. Здесь, под кустами, вырыл ямку, сунул туда клочья, сверху забросал землей и плотно притоптал. Еще и веток накидал, чтоб было незаметней. И уж после этого помчался прямиком в информатеку. До закрытия совсем немного оставалось. Впрочем, долго там рассиживаться я не собирался. Хватит за глаза и десяти минут - не опоздать бы только! Здешние места я знал прекрасно, так что тропками лесными да оврагами пробрался напрямик, не поднимаясь на дорогу. Удивительное дело, лишь еще недавно угнетавшее меня предчувствие опасности вдруг испарилось. Закопав пакет, я словно сделался неуязвим. Теперь я никому не нужен, догадался я, они же понимают: прочитать записку я не мог и в чертеже не разобрался бы и за сто лет. А как посредник - без пакета - я покуда не опасен. Для чего я закопал? Ведь мог и в реку выбросить - пускай себе плывет. Не знаю… Просто показалось: так надежней. Если спрятал, то легко когда-нибудь и вытащить назад… Все изменяется… Признаться, я был даже горд своим поступком. И к информатеке подошел, уже нисколько не волнуясь. Вообше-то я любил сюда заглядывать. Пускай и небольшое здание - всего два этажа, но, батюшки, чего там только не было! И голотеки, и свой маленький театр, и бассейн, и зимний сад, и разные подземные игральные площадки, а уж информацию любую можно было получить - ведь все такие заведения подключены к ближайшим городам, а те всегда задействованы на общеземную сеть. Конечно, самое простое было - заказать из дому копию и получить, как говорится, в ручки текст учебника со всеми визионными добавками: наш Джофаддей на них особо напирал. Но папочка мой чутко контролирует информканал, и если вдруг узнает, что сынок его лишь за день до занятий раздобыл учебник, о котором речь велась еще в начале лета (Джофаддей с папашею на "ты" и в доме очень чтим), то, разумеется, скандальчик выйдет - будь здоров! Атак я преспокойненько соврал: мол, мы один блок на двоих с Харрахом взяли, вместе веселее заниматься - и потом все лето в ус себе не дул, даже забыл, что есть такой предмет на свете. Впрочем, и Харрах не вспоминал, пока я не намылился в информатеку. Уж теперь-то точно будем вместе заниматься - хоть один денек… Короче, я успел - и в самый раз: каких-нибудь минут пятнадцать оставалось у меня в запасе. Быстро заказал кристалл-кассету с причиндалами и начал ждать. Информатекарь, толстый добродушный дядька, копошился у себя в углу, всем видом демонстрируя, что у него своих забот полно и не до разговоров с припозднившимся мальчишкой, а, кроме меня, никто в тот час заказов не давал. Мне стало скучно, и, чтоб не сидеть без дела, пялясь в пустоту большого зала, в ожидании, когда информатекарь наконец доложит, что заказ получен, я отправился гулять по этажу. Заказы выдавали в малом зале - до сих пор не понимаю, для чего такое разделение?! - и помещался он внизу, где и бассейн. Я погулял по галерее, постоял нарочно у окна, растягивая время, но потом решил, что хватит - должен же когда-нибудь информатекарь выполнить заказ! По ближней лестнице я не спеша спустился, оказавшись прямо перед душевой. Дверь в душ была полуоткрыта, и я машинально заглянул туда, поскольку сквозь плескание воды услышал тихие мужские голоса. И вправду, в душевых кабинках краны были все открыты, водяные струи с силой били в мокрый пол, но мыться здесь никто, похоже, и не собирался. Человек шесть-семь сидели в креслах, тесно сдвинутых в кружок, - до жути неподвижные, прямые, точно манекены, полностью одетые - и, не разжимая, как мне показалось, губ, невероятно быстро что-то говорили - сразу все, не обращаясь специально ни к кому. Но что меня особо поразило - это их глаза: остекленелые, невидящие, широко раскрытые, пустые. Как у Фоки возле развалившейся часовни, вдруг мелькнула мысль! Я отпрянул и прижался к стенке. В голове и во всем теле разом запульсировал какой-то ватный пакостный озноб… Нет, кажется, меня здесь не заметили… Но кто они? Волна животного ужаса, даже не ужаса, а омерзения, слепого отвращения внезапно захлестнула мой рассудок. Я оцепенел. Хотелось закричать, позвать на помощь, но - я знал: необходимо лишь молчать, тогда, быть может, обойдется. Что случилось, что мне угрожает? Почему? Ведь я же дома у себя, я на Земле, не где-то там еще, я человек'. Вот именно поэтому, проплыла и исчезла мысль. Посторонняя, до головокруженья не моя. Затем я ощутил позывы на рвоту, но сдержался. Тело обливалось потом, и при этом было чувство, будто я отчаянно замерз… Здесь делать нечего, подумал я, опять же словно сам себе внушая эту мысль со стороны. Был как бы я и рядом - я другой, враждебный, но терпимый до поры до времени… Не знаю, сколько я стоял буквально в шаге от кошмарной душевой - весь на виду! - но только наконец почувствовал себя свободней, точно там, внутри меня, ослабли непонятные ремни, которыми я был опутан. М-да… Я глубоко вздохнул и, не оглядываясь, крадущимся шагом двинулся по коридору. Сзади стало тихо: вода больше не лилась, и голоса замолкли. Сердце дико колотилось. Я краем глаза посмотрел на циферблат наручного хронометра: без двадцати девять… Что же это происходит, господи ты боже мой?! Ведь я ж совсем недавно, только что!.. И все-таки меня стошнило. Ну и ладно, зло и с облегчением подумал я, вот вам, любуйтесь! Я невольно обернулся. В конце коридора, там, где был проход в шикарный визуарий, я увидел человека в темном одеянии, похожем на накинутый на плечи плащ или халат. Высокий незнакомец молча и не шевелясь стоял, сложивши руки за спиной, и равнодушно, будто бы совсем не замечая, смотрел прямо на меня. Тогда я побежал по коридору к заказному залу, где еще, наверное, сидел информатекарь - ведь он должен был давно уже спуститься, чтоб отдать мне чертову кристалл-кассету. Голова шла кругом. Я не понимал, с чем именно столкнулся здесь, на этаже, сейчас хотелось только одного - немедленно предупредить его: в информатеке есть чужие, очень, очень странные, буквально как нелюди, и поэтому необходимо срочно вызывать охрану, никогда в округе не встречались мне такие, ну, а если не получится с охраной, пусть собачники сюда, в конце концов, приедут, делом надо заниматься, а не строить из себя героев, я вам дам сигнальный индекс Джофаддея, этот точно прибежит и всех своих поднимет, бог с ней, с конспирацией, не до нее теперь!.. Дверь в зал была прикрыта, но не заперта. Я распахнул ее рывком - и замер на пороге. Среди зала высился большой красивый стол, как говорил информатекарь, сколок старой и достойной жизни - посетители за ним частенько занимались, проводили время в тихих разговорах. И теперь почти все кресла за столом были привычно заняты. Но!.. Те же странные и незнакомые мне люди заполняли зал. В такое время, когда все закрыто!.. Одинаково одетые, неуловимо чем-то схожие - манерой ли держаться, или очертаниями выпрямленных фигур, или холодной отрешенностью во взглядах - они сидели, напряженно повернувшись к дальнему концу стола, а там… Вот уж кого я не рассчитывал увидеть! Доктор Грах, недавний гость Яршаи, собственной персоной! Мне почудилось, что я схожу с ума…
- Приходится признать: трагические нападения в последние дни участились, - говорил он тихо, но отчетливо, и по тому, как все внимательно прислушивались, я сообразил, что он здесь - самый главный. - Послезавтра будут повсеместно проводиться рейды. Надобно исчезнуть, удалиться. Мы не можем допустить возникновения кровавой смуты, мы не можем допустить, чтоб началась война и в мире воцарился хаос… Впрочем, уходя, мы будем появляться вновь и вновь…
А рядом с доктором сидел информатекарь с очень грустным выражением лица. Еще бы бедолаге веселиться!.. Он меня и заприметил. Предостерегающий, короткий взмах руки - не слишком-то понятно, для кого предназначавшийся, - и доктор Грах умолк. Все разом посмотрели на меня. Ох, до чего же гнусно стало мне в тот миг!..
- Кассету… - выдавил я из последних сил - не мог же я, как пень, торчать в дверях!..
- Ах, ну, конечно, мальчик, да! - внезапно улыбнулся доктор Грах, но лишь одними уголками губ, а круглые глаза смотрели жестко, точно два убойлера на взводе. - Вот твоя кассета. Ты забыл. Беги домой, учись.
Он протянул мне злополучный информблок, лежавший почему-то перед ним, на краешке стола, как будто он и вправду дожидался моего прихода, я послушно сделал несколько шагов навстречу, взял заказ и тем же деревянным шагом, пятясь к двери задом, выбрался в пустынный коридор. Теперь здесь свет горел лишь в двух местах - в начале и в конце. Я тихо притворил дверь в зал, ссутулился и, точно в полусне каком-то, кинулся на выход. Там, где начиналась лестница, ведущая наверх, в просторный вестибюль, недвижно-одиноко маялся на стуле человек - дозорный, что ли, часовой? Я в ужасе остановился. Что же, и не выйти мне теперь, ловушка, западня?! Но человек вдруг обернулся, и вот тут уж я непроизвольно вскрикнул. Я увидел Фоку - совершенно невредимого, живого! Только взгляд остался прежним, как тогда, у позаброшенной часовни. Видно, он меня узнал, по крайней мере слабая улыбка тронула его лицо, и он глазами показал мне вбок, на дверь, и покачал легонько головою, как-то укоризненно нахмурив брови. Даже мысли не возникло у меня приблизиться, спросить… Я моментально, не раздумывая, шмыгнул мимо Фоки, в три прыжка одолел лестничный пролети пробкой вылетел из здания. И только в глубине души плясала неотвязная идея: "Ну, Харрах, теперь я знаю. Я тебе такое расскажу!.." Но почти тотчас понял: ведь не столько сам я расскажу, захлебываясь от деталей, сколько буду спрашивать. Вопросов накопилось - уйма. Даже непонятно, с чего лучше начинать…
…все представлялось важным, заключающим в себе особый смысл, потаенную пружину, на которую нажми - и все само собой придет в движение и выстроится в том порядке, наконец, когда и мимолетно брошенного взгляда достает, чтоб распознать картину в целом. Ну, и что тогда? - с усмешкою подумал Питирим. Изменится хоть что-нибудь в моей судьбе и прояснится ли та роль, какую в этом мире мне доверено сыграть? Теперь он, в сущности, не сомневался: время вольных жизненных стремлений и деяний завершилось для него, он сам подвел себя к тому, чтоб с благодарностью и мукою принять предложенную роль, в ней снова сделаться свободным и тогда уж довести события до предначертанной - кто знает, может, роковой? - развязки. Довести… Он должен был понять, насколько крепко связан, разобраться в этом и определить, где в незаметных, новых путах следует искать особо уязвимые места, - не с целью непременно сбросить их совсем, но для успокоенья внутреннего: вот она, слабинка, есть - и хорошо! И если там, на космодроме, и потом, уже в пути, он как-то не задумывался о пикантности своих приобретений, о путях, какими все ему досталось, каждый шаг свой видел в одолевшем, против ожиданья, сне, необычайном, очень-очень долгом, но в действительности - быстротечном, то теперь настало пробужденье, все вернулось в изначальный, прежний ритм - только оказалось вдруг растянутым до бесконечности вперед, в преображенном времени, и точкой перелома стал он сам, вернее, его двойственное положение отныне, его ипостась, другая, о которой он не помышлял, - кому-то, вероятно, нужная и отвратительная вместе с тем. "Я" и "не-Я"… И что на будущее лишь ему принадлежало, а что нет, каким бы образом он ни пытался изменить соотношение в дальнейшем, - вот что было непонятно Питириму, угрожая превратиться в неотвязную, сводящую с ума загадку. Но об этом размышлять он совершенно не хотел. Необходимо было отрешиться от мучительных раздумий, хоть сейчас… Покуда Ника хлопотала над обедом, он разглядывал гостиную. Все старое, все ветхое, казалось, только повернись неловко, даже просто посильнее дунь - и стены с бледно-желтой штукатуркой, и тяжелая неповоротливая мебель, словно чучела доисторических животных, с горделивою наивностью поставленная в ряд, и потемневшая от времени, наверное, до ужаса скрипучая, обшарпанная лестница с витыми поручнями, уводящая полого на второй этаж, и грязный, невесть сколько лет уж не беленый потолок, и безобразная на длинной ножке люстра с множеством хрустальных, надо полагать, гирлянд и легкомысленных подвесок вызывающе причудливых конфигураций - да, все это разом обвалилось бы, рассыпалось и обратилось в прах, и даже дуть не надо, лишь взгляни на что-нибудь с особенным, настойчивым вниманием… Мой бог, подумал Питирим, неужто трудно было перестроить дом, хоть как-то, просто для порядка, обновить, чтоб современный человек не ощущал себя здесь инородным телом?! Ведь стоишь средь эдакой музейности и знать не знаешь: то ли пол сейчас провалится в неподходящем месте, то ли люстра на голову рухнет, то ли вообще весь дом с фундамента сойдет. Как тут живут?! Да и зачем живут? Вопрос не самый бесполезный, если глянуть изнутри на это старое "гнездо"… Похоже, здешние хозяева и с современной техникой не слишком-то дружили. Уж по крайней мере никаких новейших головизофонов, никаких информразгадчиков, ну, на худой конец, домашних компов Питирим не углядел, как ни старался. Объяснений было два: либо разные новации такого рода, все без исключения, не только в доме, но и на планете попросту не прививались (а тому свидетельств было много), либо всякие каналы связи - двусторонней регулярной связи! - с внешним миром были перекрыты, может быть, за исключением канала обезличенно-официозных данных, отчего индивидуальная переработка информации теряла как бы смысл, не давая по большому счету ничего. Теряла смысл… Это было странно. Для чего такое? Впрочем, здесь не только это выглядело странным, если не сказать сильнее… На стенах висели три картины в золоченых крепких рамах - и не цветокопии, как можно было ожидать, а настоящие картины, писанные маслом на старинный лад. Уж в этом Питирим недурно разбирался - еще в детстве старина Яршая преподнес ему наглядные уроки, чтобы рос культурным человеком. Так что иногда… Картины в золоченых рамах. И на всех художник очень тщательно, но как-то неумело - чуть по-детски, что ли, прорисовывая каждую деталь, - запечатлел пейзажи Девятнадцатой. Точнее, это был один пейзаж, но только данный в разном освещении, хотя и трудно было уловить, где утро, а где вечер, - просто свет был здесь как бы придуманный, нейтрально разный. Питирим невольно посмотрел в окно. Ну, так и есть: художник рисовал в гостиной. Да, действительно похоже, разве что на третьей из картин, где моросил унылый дождь, у горизонта вопреки оптическим законам (это уж уместней было б на других, игриво-солнечных холстах) виднелся космодром - с вокзалом и огромной чашей накопителя. И это тоже выглядело странным, абсолютно нелогичным. Питирим вздохнул и, подойдя к массивному овальному столу посреди комнаты, уселся в кресло с высоченной твердой спинкой. Он поймал себя на том, что здесь, вот в этом доме, ощущает непонятное стеснение, неловкость даже, будто влез в чужую, вовсе для него не предназначенную жизнь и - нет, чтоб сразу удалиться, извинясь! - теперь подглядывает тайно за ее течением, за разными ее какими-то интимными приметами, которые приятно оценить, с привычным сопоставить, довообразить, к себе примерить и которые на самом деле ему совершенно не важны и не нужны - так, прихоть, баловство… Ему внезапно стало скучно. Ника все не шла, словно намеренно затягивая время, словно ей ужасно не хотелось снова очутиться с ним наедине. Но так не может, не должно быть! - подумал с раздраженьем Питирим. Она сама послала то письмо, где приглашала навестить… Зачем - пока оставим в стороне. Позвала - вот что главное! И нате вам - такая нелюбезная в итоге встреча… Ну, а, собственно, на что еще рассчитывать: она же видит меня в первый раз! Чужой и незнакомый ей мужчина… И она - почти монахиня из старых фильмов. Очень это как-то все нелепо, так не поступают - уж по крайней мере объясняют поначалу, что к чему. Пусть даже это будет и неправда, во спасенье - вздор… Он слышал, как она гремит посудой - эх, убогость, самого простого бытового автоблока нет! - как быстро ходит взад-вперед, одно подносит, а другое убирает, тщательно споласкивает под несильной струйкою воды, размеренно и долго перемешивает, разливает, звякает столовыми приборами… Когда же, право? Наконец все завершилось. Ника вышла, не спеша катя перед собою столик с приготовленным обедом и обильной сервировкой на двоих. Она держалась очень прямо, с прежним напряженным, даже вызывающим немного отчужденьем, на лице ее застыло выражение серьезной неприступности, какое появляется, когда в итоге человек на что-либо уже решился, но принять как должное еще не в силах и от этого страдает, и корит себя в душе, и молит, чтобы все скорей кончалось… Некая растерянность, униженность сквозили в ее взгляде, да, и вместе с тем - вот парадокс! - презрение, и не поймешь, к кому: к себе ли, к гостю или же к обоим сразу, к ситуации, которая случайно их соединила. И еще - оттенок сожаленья был, и некой жалости, и потаенной мягкой грусти. Вот ведь как: все сразу, тысяча оттенков, но веселья среди них или хотя бы дружелюбного расположения - как не бывало.
- Слава богу! - против воли вырвалось у Питирима. - Наконец-то!
- Если я заставила вас ждать, то извините, - сухо отозвалась Ника, принимаясь перекладывать обед на стол - неторопливо и размеренно, как автомат.
- К вам часто приезжают гости? - чтобы как-то завязать беседу, начал Питирим.
- Нет, - отрывисто, не глядя на него, сказала Ника. - Не люблю гостей.
- А как же я? - недоуменно вскинул брови Питирим. - В какой же роли выступаю я? Мне говорили, это вы послали приглашение. Ведь так?
Ника коротко кивнула, словно поясняя: эта тема ей неинтересна.
- Все же я надеюсь, это был не розыгрыш? - не унимался Питирим. - Не праздной скуки ради, а? Иначе было бы жестоко… и несправедливо. Гнать человека в эдакую даль… Не для того, чтоб просто посмеяться?